Единственный выход

      Делая шаг в сторону кухни, Акума надеется наконец скрыться от вопросов в узком пространстве и в диалоге с неизвестным для него человеком, у которого он сейчас купит чего-нибудь, что вставит покрепче. Но его останавливают: — Подожди, что ты имеешь в виду? — Неважно, — откидывая руку Курседа со своего плеча, Акума все же скрывается на кухне, оставляя Курседа наедине со своими мыслями.       В голове завязался крепкий узел, который трудно распутать. Что только что было? Почему не важно? Почему Курсед должен завязать, а он нет? Как всё это вообще воспринимать? Теряясь в реальности, он опирается спиной об стену около кухни, метаясь взглядом по комнате и по людям вокруг, которые о чем-то разговорачивают то стоя, то сидя прямо на полу перед его ногами. Сердце сейчас ускорило свой пульс от какого-то неизвестного чувства, которое путает и пугает одновременно. В смысле единственный выход? Что за глупые утверждения? Всегда есть выход какая ситуация отвратительная не была бы. Запуская руки в карманы, он вновь находит пачку сигарет, на что достаёт пачку и открывает её, проверяя их наличие. Но только не повезло, что оставалась всего одна. Вновь пряча пачку в карман, Курсед тяжело вздыхает, запрокидывая голову вверх. И что делать? Сложный вопрос, точно как сильно запутанный узел. Если есть проблема, значит нужно докопаться до корня проблемы, что поможет по итогу разобраться в этом. В зависимости есть много тонкостей и граней, но самая основная в том, что все зависимые люди травмированные определёнными обстоятельствами, которые привели к такому пагубному решению. И чтобы сделать первые шаги к решению проблемы, нужно решить другую проблему, которая заставляет наклоняться к порошку и вдыхать его в левую или правую ноздрю.       Только не Курседу учить, не ему конечно поучать, когда сам закопал себя в эту проблему и не может выбраться. Бросал это, много раз бросал, но многие обстоятельства забирали землю из-под ног, что единственное платформой в виде поддержки была именно эта дрянь полностью меняющая сознание. Это пугает до чёртиков, это страшнее самых пугающих фильмов ужасов. Видеть человека под влиянием веществ, когда тот человек которого ты знал, вовсе не тот, которого ты привык видеть. Это совершенно другая личность, мысли которой не способы оценивать всё вокруг трезво. Для неё все беззаботно, все проблемы стали пустяком, а мысли не могут связаться в длинную, последовательную цепочку. С таким человеком трудно иметь дело. С ним страшно находиться рядом обычным людям. Но зависимые привыкли. Зависимые знают чего ожидать. Разные препараты дают разные эффекты, ведь кто-то может трезво соображать и иметь повышенную активность, но всё же маниакальная фаза в настроении человека и в его сознании продолжает пугать. Всё равно теперь под наркотикам он думает по другому.       И сейчас в это состояние погрузиться Акума. Продолжая стоять около поворота на кухню, Курсед решает выглянуть и посмотреть, что там происходит. И видит, как Акума за столом нюхает порошок. Глаза моментально закрываются и он прячется за поворотом, не желая видеть это. Какой кошмар. Прикусывая свою губу, он оглядывается вокруг, замечая что большинство вокруг точно также обдолбанные и под кайфом и алкоголем ведут между собой беззаботные, весёлые разговоры. Часто можно услышать звонкий смех непонятно из-за чего и наверняка не сильно смешного. От искажённого сознания не знаешь чего ожидать. Делая шаги в сторону зала, он встречает удивленный взгляд Олега, который уже одиноко пил залипая в телефон. Человек сидящий раньше рядом с ним куда то испарился. Его имя Курсед не знал, и не был уверен, что для Олега он был близким другом. Олег выглядел грустно, но Курсед не зациклил на этом внимание, сейчас своих тараканов в голове хватает. Хватая бутылку вина, которую он оставил возле дивана, когда догонял Акуму, Курсед развалился на диване делая пару глотков которые уже лёгким жжением прошлись по глотке. — Не брал дозу? — Нет, — сухо ответил он. Курсед не был против диалога, но настроения не было, так же как и сил и желания выдавливать из себя эмоции. — Чего? — Нахуй надо? — Завязываешь? — Не знаю, — и Курсед правда не знал, слишком сложный вопрос.       Завязывает ли он? Понимает, что такими темпами рано или поздно можно словить передоз или угробить своё здоровье, когда выпадут все зубы и волосы, а потом начнут отказывать органы. Но как же Акума? Хочется его взять за шиворот и вместе выбираться с этой ямы, выходя в мир, где этого нет. Но прямо сейчас они сидят в этой яме, кажись падая в неё всё глубже. От этого больно, Курсед не знает что думать и как склонить того к тому, что нужно бросать. Акума не хочет говорить, уверяя что всё в порядке, но по правде говоря Акума при Курседе врёт паршиво, или же Курсед просто хорошо читает ложь Акумы, пока другие не поймут разницы. Мысли приводили лишь в тупик, и Курсед не знал, стоит ли на них зацикливаться. Хотя мозг решал за него и мысли навязчиво возвращались в эту точку. — А сам чего щас не в приходе? Дорого у этого? — В этом ты отчасти прав. Но всё же я постоянно кручу на уму, что может быть начать, попробовать завязать? — Неожиданно, — спустя пары секунд молчания отреагировал Курсед, делая несколько глотков вина, внимательно осматривая своего собеседника. — Я сам в ахуе, — иронично смеясь отреагировал Олег, перебирая собственные пальцы от неловкости. — Ну чувак, если ты уже думаешь об этом, значит уже что-то делаешь к этому. Поэтому если хочешь — завязывай, всё ведь очевидно. — Ты прав, а сам? Не думаешь бросить?       Вопрос застал в тупик, вернее застало в тупик то, что Курсед не знал, отвечать на прямую, или вновь ответить легкомысленное «Не знаю». Все же, а почему бы не рассказать? А вдруг расскажет кому-то? А кому? И что рассказывать? Что он думает как бросить с другом и как вытащить друга и себя с этой ямы? Какой смысл об этом рассказывать? Особого риска не было в этом рассказе, поэтому он мог открыть душу и немного раскрепоститься в их диалоге. Однако стоит ли? Они мало знакомы и наваливать груз на чужую душу не хотелось. Но только сразу вспоминается, что тяжелую тему начал именно Олег и отчасти он может поддержать диалог и тоже вывалить что-то сокровенное. Но в голове сразу мысли, а не странное ли такое сильное волнение за друга? Когда сердце бешенно стучит, а на глазах слёзы от этого? Естественно за друзей переживают, и плакать из-за друзей могут, но тут было что-то другое. У Курседа были до Акумы близкие друзья, и когда он за них волновался мог поплакать, всё-таки эмоциональность характера давала о себе знать, но чувства к Акуме другие. До боли схожие на чувство влюбленности к девушке, которое у него было в средней школе. А сейчас он в университете, на грани отчисления на втором курсе, и влюблённость эта была в 9 классе, когда ему было 15. А сейчас ему 19, и вновь это уже знакомое чувство учащённого пульса и резкого прилива красноты на щеках поселилось в его сердце при виде Акумы. Это рассказывать точно не стоит. — Думаю, но… Хуй его знает. Тяжёлая тема. — Если хочешь, можешь выговориться, — совсем просто ответил тот, будто для него это не было особой проблемы. — Но если не хочешь, не смею лезть в душу.       Курсед аж замер на секунду, пронзительно вглядываясь в Олега, который смотрел на того в ответ. Эта фраза почему-то звучала так, что теперь это его обязанность вывалить душу, раз человек так настаивает. И всё же, Курсед решил не соглашаться на такое предложение, повторяя одно и тоже лишь разной формулировкой: — Всё ок, чувак не парься. — Как скажешь, — тот пожал плечами, выпивая залпом свой стакан с водкой и моментально морщась, носом вдыхая тыльную часть руки. — Могу я немного выговориться? — так же неожиданно говорит Олег, Курсед вовсе не разобрался что у этого человека в голове, но его нежелание поддерживать из-за своих проблем, сменилось любопытством, что же у него стряслось, и что вообще собой он представляет? — Я не против.       Они не были с Олегом знакомы давно, они познакомились пару месяцев назад на какой-то хате, в которую они в очередной раз с Акумой пришли за дозой и алкоголем, дабы хорошенько вставило. И в весёлой компании они познакомились с Олегом, который оказался весьма общительным и добрым, но одновременно ненавязчивым. Сильно не допытывался, но любопытство в нём проскакивало, только из-за одновременного чувства такта, когда он мог остановиться чувствуя, что лезть не стоит, с ним было приятно вести мимолетные диалоги. На личное они никогда не переходили, и это был первый случай. Курсед не знал как реагировать на такой резкий душевный диалог, совершенно не был готов к такому, поэтому и растерялся, но всё же был готов слушать собеседника. — Я просто устал, тот чувак который сидел рядом, друг мой, — он замялся, — близкий. Я никак не могу его вытащить с этой хуйни. А ему похуй, лишь бы трип словить. Редко увидишь его трезвым. Я стараюсь завязать, бухаю только как скотина, но чист уже пару недель, для меня это рекорд. К этой хуйне не тянет, не хочу ощущать эти чувства после дозы. Алкоголь как-то помогает проще переживать волнение за друга. Не знаю, похуй ему на меня или нет, но я хвостиком за ним постоянно бегаю, переживаю, что с его зависимостью и желанию принять всё больше и эффект словить сильнее, он передоз словит. — Я как понял, ты уже пытался сказать ему, что нужно бросать? — Конечно! Но он нахуй шлёт, говорит чтобы не лез. А тут что-то, — он указал на точку в груди где находиться сердце, — царапает от таких слов. Что делать в душе не ебу. Не могу я просто кинуть его тонуть в этой хуйне. Даже если ему на меня похуй. — Чувак, — запрокидывая голову наверх, Курсед вздохнул, осознавая, что у самого до боли похожая ситуация, которая ранит самые глубины души. — Тяжело. — Да, ахуеть как… Сигареты есть? — Последняя, сорян. — Понял, — наливая остатки водки в пластиковый стакан, Олег выпил залпом вовсе не морщась и обратно облокачиваясь об спинку дивана. Что-то в его взгляде изменилось, стало более безжизненным, словно маска слетела.       Курсед оглядывал его со стороны, видя его профиль и полностью расслабленную мимику. Синяки под его глазами кажись стали только выраженнее, а блондинистые волосы почти доходящие до линии челюсти, из-за растрёпанности добавляли усталости. Не знает как поддержать, и точно ли стоит выискивать какие-то слова? Разве они помогут? Возможно стоит просто выслушать его монолог, а может даже сменить монолог на диалог, рассказав что-то похожее, дабы обсудить эту тему более обширно. Собственный язык сам с трудом поворачивался чтобы рассказать, что точно такая же ситуация. Остается только сочувствующие смотреть, ожидая, что может он что-то добавит. — Я пьян уже, водка меня вставляет хорошо, возможно спрошу что-то странное. Как ты к геям относишься?       Это привело в тупик. Лёгкий вопрос, ввёл в ступор, что на миг Курсед просто замер, ловя на себе любопытный взгляд Олега. Как он относится к геям? А как можно относится? Конечно кто-то относится негативно, кто-то к ним напрямую относится, а Курседу было без разницы. Знал, что ориентацию не выбирают, что люди ничем не отличаются от людей с привычной для общества ориентацией, тогда за что их осуждать? Не за что, на этом вопрос должен быть закрыт. Но спросили это настолько неожиданно, что Курсед неосознанно начал проводить паралелль между этим вопросом и ситуацией Олега. — Нейтрально, как к ним можно ещё относится? Такие же люди как и все. К чему спрашиваешь? — делая глоток вина спросил Курсед, продолжая глазеть на него краем глаза. — Кажется я к Артёму, к тому другу моему, чувствую что-то, что обычно чувствуют к девушкам, — они оба замолчали. Курсед смотрит на него круглыми глазами и только хлопает ими. Его рука замерла в воздухе вместе с бутылкой вина, и только совсем медленно она начала приближаться к его губам. — Я ебнутый что рассказываю это почти левому челу. — Продолжил Олег, комментируя свой поступок. — Слушай, это вполне адекватно, — через несколько секунд начал Курсед всё так же находясь в состоянии шока. — Я никому об этом не расскажу если ты переживаешь, что об этом кто-то узнает, и ещё из-за этого вполне понятно, почему тебе настолько больно от его действий и почему ты, — но не договорив, у Курседа словно стрельнуло что-то в голове. Резкое осознание, то, что он так усердно не замечал, а возможно замечал, но просто игнорировал, он сказал своим ртом другому человеку. То, что он замечал в себе и старался заглушить, он сказал другому человеку, что это вполне адекватно, сразу перечеркивая свои попытки заглушить свои чувства к Акуме, ведь это будет противоречие себе же. — «Почему ты» — что? — вытащил из своих мыслей его Олег, интересуясь продолжением фразы. — Почему ты так бегаешь за ним, — уже более поникше ответил Курсед, обхватывая горлышко бутылки губами и делая сразу несколько больших глотков, обжигая глотку. — Я щас, — вновь оставляя уже почти пустую бутылку около дивана, он встаёт и направляется на кухню, где он и оставил Акуму.       Обходя валяющихся людей на полу и ощущая на себе взгляды, потому что он буквально влетел в коридор, спеша на кухню, и пару раз чуть ли не споткнувшись об чьи-то ноги, он все же заходит на кухню, распихивая около входа людей. Там народу стало больше, жёлтый свет тусклой лампы не давал сильного освещения, а толпа людей создавала тень друг на друга и он не мог заметить Акуму. Распихивая людей на кухне и подходя ближе к столу, он заметил его не за столом, а возле плиты с закатаными рукавами, и шприцом на другом столе. За плитой на ложке тот самый парень продающий вещества что-то палил, что было похоже на карамель, а по вкусу точно не карамель, разве что эффекту, сладкому эффекту сильного наркотика, который вставляет похлеще чего либо и кажется навсегда подписывает статус наркомана, который никогда не выберется с этой ямы. Акума стоял рядом и наблюдал, готовясь к тому, что ему будут затягивать жгут, который так же лежал около него и Курсед сначала его вовсе не заметил. В голове было ощущение остановленного времени или же замедленной съемки, будто скоро иссякнет таймер и будет поздно, иголка уже в вене, героин ходит по крови принося эйфорию чувств. Резко подходя к Акуме, Курсед оттягивает того за шиворот свитшота, а потом когда оттянул от плиты берёт за руку и тянет к выходу из кухни. Акума видно не сразу понял, что произошло. Затуманенный разум от какого-то порошка замедлил реакцию, но когда они были в коридоре, он попытался вырваться. — Хули ты делаешь? — обозлённо спросил Акума, но состояние не дало показать весь спектр агрессии и раздражения.       Но Курсед не ответил, а лишь быстрее стал подходит к входной двери. Около неё схватил их куртки и вышел на лестничную площадку, продолжая держать того за руку. Брыкаться у Акумы выходило не сильно, рука не выдёргивалась с хватки, а ощущение было, что он вот вот свалиться на пол. Взглядом он так же не мог показать полностью всю злость на Курседа, поэтому вкладывая все силы в ходьбу, он старался успеть за ним и не споткнуться об порог квартиры. Уже на лестничной клетке их взгляды встретились, у Курседа в глазах было отображенно сразу несколько эмоций, которые превратились в суматоху. Главное что было это страх. Что он только что видел? Что он мог пропустить, если бы продолжил сидеть в зале, не подозревая о планах Акумы? Он ведь обещал, они обещали сами себе, что какой бы пиздец с наркотиками не был, только не в вену. И что он видит? — Что это было? — дрожащим голосом спрашивает Курсед, смотря в зелёные глаза Акумы, которые были мутными и постоянно терялись в этих стенах. — Что именно? — Ты обещал. — Что? — будто бы искреннее не понимая отвечал Акума, хотя оба знали о чём идёт речь, хотя до него доходило медленнее. — Не тупой, знаешь о чём я говорю. — Тебя вообще ебет чё я делаю? Моя жизнь, хули лезешь?       Звонкий звук того, как ладонь ударяется об кожу на лице разнеслось по стенам создавая эхо. Молчание режущее барабанные перепонки, музыка с квартиры стихла, вернее только по ощущениям стихла. Их взгляды пересекаются, а Курсед держит руку в воздухе, постепенно опуская в состоянии шока, осознавая что он только что сделал. Это произошло почти не осознанно, страх сменился резкой агрессией, в мыслях желание привести того в сознание и желание сделать это пощёчиной. Не понял, когда мысли реализовались в жизни, сначала вовсе показалось, что это отобразилось в его голове как-то, что будет если мысли окажутся правдой. И это на самом деле оказалось правдой. Сожаление мигом накрыло Курседа волной. Зачем он это сделал, почему так резко? Он даже не понял. — Прости, — извиниться нужно было, но это извинение выглядело криво, растерянно. — Замолчи, — рукой прикасаясь к своей щеке сказал Акума. — Я не хотел, но и ты не должен. — Я опять говорю, тебя ебёт? Просто не трогай меня, — разворачиваясь в сторону квартиры, он хотел зайти в неё вновь, но его потянули за плечо, Курсед не планировал отступать. — Ты серьёзно хочешь вколоть себе какую-то хуйню? Вообще мозги отсохли? — Чё ты доебался до меня? Иди тёлок цепляй, собутыльника найти, но меня не трогай! Заебал уже, — последние слова он сказал тише, практически шёпотом, когда скидывал его ладонь со своего плеча, намереваясь всё же вернуться в квартиру.       Эти слова резанули что-то внутри с неистовой силой. Никогда Курсед не слышал от него таких фраз, всегда считал тем, кто никогда такого не скажет, но вот, он всё же сказал. Сердце кажись сразу начало кровоточить, неожидал что такие слова принесут настолько болезненные чувства. И всё же в нынешней ситуации нужно было заглушить чувства, задавить их, затоптать, но сделать всё, лишь бы Акума не пробовал то, что ждало его в тех стенах кухни, где шприц уже наполнен, а жгут готов сдавливать предплечье, чтобы вены вылезли, прося себя уколоть. — Тебе мозги вправить? Ты думаешь о последствиях? Твоя голова может о чём-то думать, кроме того, чтобы приход словить? — уже хватая его за плечи, Курсед тряс его, будто это помогло бы прийти ему в сознание. — Тебе какое дело? — резко его голос стал более безжизненным, так же как и взгляд. Курсед замечая это выругался в голове, спрашивая самого себя: «Что за биполярка?» — Не поверишь, волнуюсь. — Поэтому ударил? — Да я долбаёб что ударил, но сука, ты не должен идти пробовать ту хуйню, — отпуская его плечи, Курсед так же опустил взгляд на секунду, а потом вновь поднял его на Акуму. — Так колоть будешь? — неожиданно резко с квартиры выходит тот самый парень, который подготавливал всё к употреблению.       Несколько секундное молчание, музыка с квартиры стала громче и она только прибавляла ощущения неожиданности в появлении данной персоны. Курсед переводит взгляд на Акуму, а тот по иронии судьбы смотрит на Курседа, словно он должен как в поликлинике мама рассказать всю свою биографию и что где болит. Но у самого терпения ждать не было, и было только желание, чтобы тот тип ушёл побыстрее, всё равно деньги за герыч он ещё не перевёл. — Нет, отмена, — сказал Акума, глянув на того парня. — Я понял, ну чекай, там очередь ебнутая, если передумаешь, то сегодня уже ближе к ночи или утру. — Понял, — коротко ответил Акума, и после этого дверь захлопнулась.       Спустя пару секунд взгляд вновь пробежался по Курседу, выражение лица которого стало более расслабленным, но до сих пор отображало грусть. Акума чувствовал себя паршиво. Порошок вставил не так хорошо как хотелось бы, он явно был смешан с чем-то. Можно сказать Акума уже был трезвым, практически. Догнаться героином не смог, вернее не успел. Прервали, когда вот вот эта жидкость разбавленная с водой могла пойти по венам, принося совершенно новые, неизведанные чувства от сильного наркотика. Организм такого никогда не ощущал и возможно уже никогда не ощутит. Внутреннее, здравой частью разума чувствует благодарность, за то что Курсед остановил его прям перед употреблением. Но зависимая часть мозга злиться, и всё же злость не может показаться в полной красе, ведь чувства, эмоции к этому человеку блокируют злость, не дают так сильно или долго злиться. Хотя моментами злость может вырываться огромными клочками, вернее криком на Курседа. После этого приходит чувство вины, которое оседает в глубине лёгких, не желая покидать его. — Пошли на улицу? — тихо, спокойным голосом предлогает Курсед. — Пошли, — соглашается Акума, видя как Курсед подошёл к лифту и нажал кнопку вызова.       Секунд 10 проходит, между ними сохраняется молчание, только взглядами перекидываются, словно фразами, давая понять все свои мысли лишь взглядом карих и зелёных глаз. Лифт приезжает и они заходят в эту узкую коробку. Курсед нажимает на единицу и закрывает двери. Они едут, совсем скоро ощутят прохладный, зимний воздух, который ударит в нос и у виски. Выходя с лифта Акума открывает дверь подъезда и даёт пройти Курседу. Всё как они и думали, прохладный ветер впрямь ударил в нос и в виски. Уличные фонари освещали дорогу и из-за них было видно как снежинки падали на асфальт мигом тая. На улице была плюсовая температура. Акума садиться на лавочку и запрокидывает голову наверх. Курсед протягивает тому его куртку, и роеться по своим карманам в поисках сигарет, вспоминая что у него осталась одна единственная, и кажись пришло её время. Захватывая пальцами в кармане зажигалку, он достаёт последнюю сигарету и выкидывает коробку в мусорку, замечая внимательный взгляд Акумы. Сжимая сигарету между губ и закрывая её ладонью от порывов ветра, Курсед поджигает табак зажигалкой, после чего прячет её в карман. Подсаживается к Акуме, выпуская клубки дыма на вверх, наблюдая как под порывов ветра он быстро развивается в воздухе. — Дашь тягу? — как-то жалобно просит Акума. — Держи, — протягивает Курсед тому сигарету, но тот не берёт её, а приподнимается и с рук того затягивается, после чего вновь облокачивается о спинку лавочки.       Курсед удивился и круглыми глазами осматривал Акуму, который изменился в лице после этого действия. Но оба приняли решения не придавать этому действую много внимания, а просто забыть его. И всё же как назло оно не забывалось, а крутилось на уму. Что-то внутри Курседа дрогнуло от такого действия, будто бы тут был какой-то немой намёк, и кажется он понимал его. Или нет? Возможно он просто надумал себе. На этом Курсед и остановился, он всего лишь надумал себе какую-то неясную взаимность собственной странности, что они оба такие которые не понимают себя и кажись испытывают к друг другу то, что принято испытывать к девушкам. Тяжело вздыхая, Курсед с дрожью потянулся к сигарете, чтобы сделать тягу, осознавая, что отчасти это можно считать непрямым поцелуем. С друзьями обычно такое забывается, он не брезгливый, да и на чьи-то слюни, как бы не звучало противно, но на деле было безразлично. Но когда такой контакт происходит с человеком которого ты кажись любишь в романтическом плане, внутри сердце ускоряет свой ритм и коснуться губами этой сигареты уже становится не по себе страшно.       Но всё же касается, делая тягу в полные лёгкие, что голова понемногу начинает кружится. Между ними молчание, такое спокойное изредко лишь ветер его нарушает своим шуршанием, но это ни капли не раздражает их, а наоборот ещё больше успокаивает в такой ситуации. Напряжение понемногу уходит, та ситуация в квартире не забывается, но эмоции от неё уже спокойнее, потому что самое страшное позади и Курсед смог предотвратить самое страшное, что могло случиться. Только представление о том, как бы героин вкалывали в вену, становится не по себе. Как бы искали вены, прокалывали кожу и вливали что-то непонятное внутрь. И как эффект почти сразу проявляется, вставляет так сильно, что соображать здраво не можешь хотя бы немного. Мозг и сознание полностью становятся затуманенными, от этого до ужаса страшно. А если бы это всё-таки произошло? Что тогда? Как ему нужно было бы себя вести? Везти домой и ждать пока отойдёт? И как долго бы действовал героин? Думать об этом не хочется, даже если мысли сами лезут в эту тему. Тошно от этого, и спокойно от того, что практически трезвый Акума сидит рядом вглядываясь в небо. — Кир, — подаёт признаки жизни Акума, вновь поворачивая голову в сторону Курседа. — Давно ты меня так не называл, Серёжа, — сказал Кир, так же само обращаясь настоящим именем к Акуме. — Да, но это как-то душевно что-ли, — слегка смеется Акума, глядя на Кира. — Согласен, — кивает Курсед головой, в ответ смотря на Акуму и делая тягу. — Дай сюда, — уже беря сигарету руками, Серёжа сделал затяжку и передал обратно Киру. Мысли о непрямом поцелуе крутились в голове, цепляясь сильнее когда перед глазами Кир видит как Серёжа обхватывая своими губами сигарету делая тягу. А потом Курсед делает так же, обхватывает сигарету губами, путаясь, он ощущает тепло губ Акумы на сигарете, или это сама сигарета и горящий табак согревает фильтр. — Что у тебя со стримами? — спрашивает Серёжа. — Да как, среднее, онлайн по 100 человек, для начала как по мне ахуенно. — Ты стримишь только месяц, очень хороший результат, — соглашается Акума.       Серёжа был расслабленным и вёл себя по настоящему? Кир давно не видел его таким, маска безразличия и холода ко всему кажись засела в глубине его души, а тут показалась настоящая личность, такая теплая, которая согревает в зимний вечер. Было спокойно, когда он так улыбается беззаботно, будто бы того инцидента на квартире не было. А за удар до ужаса стыдно. — Серёж… Прости за то что ударил. — Забей, ты лучше куртку надень. — Мы по домам? Тебе вызвать такси? — Я могу к тебе пойти?