Мальчишка

Олег кажется себе совсем маленьким и жалким, даже если пытается всячески убедить остальных в обратном. Мальчишкой. Это слово противно оседает внутри, заставляет сжимать подлокотники кресла и смотреть тяжело и сурово. По крайней мере, ему хочется верить, что взгляд выходит таким. На деле он иногда почти не замечает происходящее, смотрит сквозь, не пытаясь даже сфокусироваться, потому что каждая минута съемок добивает все больше. Олег бы хотел быть как Влад. Хотел бы уметь с той же легкостью натворить дичь и не оправдываться ни разу, просто улыбнуться прямо в камеру и с абсолютным довольством замолчать. У него даже на лице словно читается — вы все несете хуйню, но явно не стоите того, чтобы я вам что-то объяснял. И пусть даже Олег в большинстве вопросов с Владом не согласен, пусть его оценки кажутся абсурдом, пусть порой хочется его придушить и тоже спросить, а какого собственного хуя. Пусть. Это неважно. Сколько бы они ни ругались, Олег в глубине души ему завидует, потому что он так не может. Еще в начале Череватый пошутил, что его телом завладел Саша. Или как там было? Олег тогда только хмыкнул, думая, что никогда и ни за что Влад не мог бы сравниться с братом, но с каждым выпуском так или иначе проводил параллели. До Саши и правда было далеко, на этом Олег бы стоял до последнего, даже если его мнение было самым необъективным. Но все же… Саша тоже умел поставить оценку и плюнуть кому угодно в лицо, кто с ней не согласен. Точнее нет, он бы даже не стал тратить на это силы, потому что это того не стоит. Саша тоже умел улыбаться, даже когда его оскорбляли. Саша тоже умел делать все, чему так и не научился Олег, сколько бы ни пытался. — Олеж, да плевать на них на всех. О них вспоминают спустя столько лет, вытаскивают на телевидение, стычки с тобой — их единственный шанс запомниться, — Саша говорит уверенно, без запинки, когда Олег в очередной раз приходит со съемок и ему даже не нужно что-то рассказывать. И так чувствуется все напряжение, скопившееся за день, а брат всегда отлично умел считывать его настроение. — Правда, это того не стоит. О них забудут, об этих словах забудут. А о тебе будут помнить. Олег не возражает и не спорит, только утыкается Саше в плечо и обнимает чуть крепче. Даже глаза прикрывает, стараясь пропитаться знакомым запахом и, может быть, перенять хоть каплю этой смелости и уверенности. Он прекрасно знает, что совет Саши основан на его собственном опыте. Помнит все ссоры с другими экстрасенсами на съемках, помнит ночи, когда Саша вот так же возвращался во время первого сезона «Реванша», как покрывал всех матом, помнит каждое оскорбление, брошенное в адрес брата, которое он принимал с гордо поднятой головой. Саша пережил все это еще в молодости и переживал до сих пор, но так и продолжал говорить все, что думает, ставить те оценки, которые захотелось, и носить самую странную одежду, будто его вообще не волновало, что о нем думают другие. Олег всегда восхищался этой способностью, жаль только, что она не досталась ему самому. Не передалась по крови, не укрепилась в нем за годы рядом с Сашей, не передалась половым путем, и при этой мысли Олег даже обречено смеется. Нет, все же жизнь странная штука, а он в ней так и не сумел разобраться. Саша говорит, что бессмысленно тратить свои нервы на всех, кто пытается утвердиться за его счет, и Саша, безусловно, прав. Но это абсолютно ничего не меняет. Олег все равно воспринимает каждую брошенную фразу близко к сердцу. Даже если это тупо, глупо, бессмысленно, а ехидный смех Влада и слова «Обиделся, обиделся» напоминают детские подколки, в глубине души Олег признает, что каждый раз обида разрастается все больше и больше, съедая его, не давая судить здраво или наоборот выдавать оценки, нарисованные пяткой, локтем или велением Толика. Он слышит оскорбления, иногда прямые, иногда завуалированные и скрытые улыбкой, а потом все равно пытается повлиять на это хоть как-то, заранее проигрывая. Его называют мальчиком, и Олег выпрямляет спину, смотрит серьезно, пронзительно, — по крайней мере, пытается — ставит объективную оценку и старается доказать, что он давно уже вырос. Правда, голос все равно иногда срывается и выдает его, что особенно хорошо видно на экране. Его называют врагом, и Олег идет в атаку, не в силах понять и принять, что кто-то заведомо его ненавидит, заявляет об этом так открыто и прямо и не дает даже возможности сначала показать себя. Саша бы, наверное, в этот момент заявил, что он вообще не обязан никому ничего доказывать и показывать, потому что в кресле судьи сидит сам Олег. Но все внутри противится этому клейму и насмешливому взгляду Ангелины, которая словно уже знает, как сильно ее фраза задевает Олега. Он пытается быть объективным, снова пытается, борется с желанием поставить ноль, поставить единицу, порвать бумажку и послать все к черту, потому что это ни к чему хорошему не приведет. Но его попытки никому не сдались, это он понимает почти сразу. Он — враг, будто они находятся в дурацком фильме про супергероев, у обычных ведь людей врагов нет, верно? В нормальной, реальной жизни. Или, может, он наоборот слишком поверил в справедливость и прекрасный мир, где ты можешь что-то изменить, доказать свою правоту и ценность, повлиять на происходящее, а не сидеть в кресле с кислым лицом, проглатывая все, что происходит. Ему говорят, что он ничего не смыслит в ритуалистике и вообще не дорос, и Олег даже замирает на мгновение и теряется. Скорее всего, на камере этого не видно, но пальцы сжимаются чуть сильнее, а Олег будто кажется себе снова ребенком. Вспоминает и десять лет, когда его выгоняли из кабинета мамы и не позволяли прикасаться к заговоренным зеркалам, и двадцать два года, когда в ответ на новость об участии в «Битве» он получил только тяжелый вздох и слова о том, что Олег пока не дорос, и двадцать пять, когда руку ему вручили словно из жалости, лишь бы он перестал плакать. Олег словно и не растет, остается все таким же потерянным, пытаясь понять, как еще доказать, что он заслужил хотя бы немного уважения и любви. — Я тебя люблю, ты же знаешь? — спрашивает Саша, когда находит Олега на балконе с сигаретой. После съемок в этот раз он возвращается поздно, когда Саша уже умывается и собирается ложиться, а у Олега совершенно нет сил даже поговорить. Он лишь привычно целует брата в щеку, пьет чай, переодевается и выходит покурить, чтобы не взорваться на месте и не расплакаться, что было бы совсем унизительно. Летние ночи теплые, поэтому Олег выходит в одних домашних штанах, не замечает даже легкого ветра или едкого дыма, который вдыхает и выдыхает через зубы, и реагирует, только когда Саша скользит ладонью по голой коже и обнимает его со спины. — Знаю, — это первое, что Олег говорит после своего возвращения, и слова выходят какими-то хриплыми. Голос не дрожит, уже хорошо. — И я тебя. Олег, конечно, знает. Любовь Саши была безусловной всю его жизнь, даже если Олег в подростковом возрасте в это не верил, а сама любовь изменялась, принимая неожиданную форму и приводя их в эту точку, когда Саша обнимает его, целует в плечо и тянет в общую постель. Саша любит, это чувствуется в его мягких взглядах, в поцелуях просто так, пока они что-то готовят на кухне или пересекаются в коридоре, спешно собираясь на съемках, в поступках и прикосновениях. Олег все же не дурак, да и связь с братом у них всегда была сильной. Он знает и чувствует, что Саша его любит, но дело не в этом. Саша редко говорит прямо о своих чувствах. На испытаниях и съемках он, конечно, не стесняется слез, выливает все эмоции открыто и без заминки, переживает все, что передают ему фантомы, и каждое горе или радость перенимает на себя. Но это там. А дома, словно следуя негласным законам семьи, когда лучшей похвалой был одобрительный взгляд отца, Саша выражает эмоции по-другому. Он готовит им завтрак, он взъерошивает волосы Олега и целует в макушку, он сжимает его руку и с гордостью кивает, когда Олег получает наивысший балл. Саша подкалывает, устраивает дурацкие пранки, кидается подушкой и смеется до слез, притягивая Олега ближе к себе и заваливая на кровать. И обычно этого достаточно, потому что Олег и сам не умеет говорить о своих чувствах словами. Но когда все вокруг так легко выражают неприязнь, плюются оскорблениями и пытаются его всеми силами вывести из себя, Олег думает, что все это перевешивает, тянет его куда-то вниз и мешает помнить о том, что его правда любят. Саша гордится им, Олег знает это, потому что на полке на самом видном месте стоят обе его победные руки, а рядом где-то красуются детские рисунки и поделки, которые слабо помнит даже мама. Саша крепко обнимает его после всех побед и проигрышей, целует в щеку и на интервью говорит о том, что Олег сможет победить абсолютно всех. Олег до сих пор помнит те отрывки из своего сезона, где у брата глаза на мокром месте, пока он говорит и говорит о нем, при этом подкалывая и постоянно повторяя, что будет болеть за Марьяну, когда они оказываются вдвоем. Это привычно — и шутки, и советы поучиться у Саши, и подъебы на съемках. Обычно, это Олега не задевает, но так или иначе он задумывается о том, как было бы приятно слышать одобрение брата, безусловное, без оговорок, без слов о ревности или соперничестве, немного чаще. Саша снимает плащ, встает со стула, улыбается хитро, а уже спустя минуты давит всем своим авторитетом, вступаясь за Ангелину. И сценарий или нет, Олегу в моменте плевать, потому что слышать такое от Саши хочется меньше всего. — Сань, — он зовет его тихо, когда они лежат в темноте, и даже надеется, что брат уже спит. Олег рассматривает его спину, соединяет родинки в рисунки сначала взглядом, а потом уже кончиком пальца. Молчит, молчит довольно долго, потому что съемки вытягивают из него все силы и желание разговаривать. Ему кажется, что одно слово — и он сорвется, пошлет брата куда подальше, заорет о том, как это все пиздецки несправедливо, даже если он сам изначально согласился со сценарием и прекрасно знал, что каналу нужен конфликт. Олег молчит и кусает губы, а потом говорит неожиданно даже для самого себя, толком еще не зная, что хочет сказать. — Мм? — Саша поворачивается к нему и смотрит внимательно, так что сразу понятно, что они оба даже не пытаются заснуть. — Что такое? — Я… Слова застывают где-то в горле, никак не могут вырваться наружу, заставляя Олега молчать и почти не дышать. Они не привыкли говорить вот так, прямо, но он понимает, что Саша его не оттолкнет. Выслушает, постарается понять, сделает все, чтобы ему было комфортно, если Олег сможет превратить собственные скомканные переживания в слова и объяснить, что именно не так. Обида мутным осадком скапливается где-то внутри, пока Олег медлит и едва заметно качает головой. — Ничего, прости. Я тебя люблю. Он чувствует пристальный взгляд брата, боится и одновременно хочет, чтобы Саша словно прочитал его мысли, залез внутрь, разобрался во всем этом дерьме и заставил договорить. Но Саша слабо улыбается и обнимает его, прижимаясь всем телом. — Я тебя тоже. Олегу тошно от самого себя, потому что он не может поговорить с единственным человеком, который его сможет понять и принять, что бы ни произошло. Он не может признаться в том, что его съедает уже который месяц, может быть, всю жизнь, не может попросить о большем, потому что Саша ведь и так уже отдает достаточно. Любит, заботится, поддерживает. Как Олег может сказать, что ему порой этого мало? Он проглатывает слова, обнимает в ответ, а потом так позорно пытается заслужить любовь и уважение тех, на кого ему откровенно плевать. Олег бежит за Верой и успокаивает ее, тянет обратно в студию, лишь бы та больше не смотрела на него таким разочарованным взглядом. Изменяет оценку, хотя сам изначально планировал стоять на своем и не сдаваться, хотя сам прекрасно понимает, что все происходящее смахивает на цирковое представление. Кажется, Влад где-то сбоку и правда смеется. Олег ставит Ангелине нормальные оценки, сдерживается и старается не скатываться в абсурд, встречается с ней взглядом и уверенно встает с места, будто готовясь к сражению. Но этого недостаточно. У ведьмы глаза темные, а голос жесткий, она не принимает его и никогда не признает, даже если Олег расшибется об асфальт или переобуется в воздухе и споет о своей бесконечной любви. И это осознание, эта беспомощность, которую он чувствует, рисуя цифры на бумаге и надавливая маркером слишком сильно, убивают, поэтому Олег сдается и ставит единицу. Какая уже разница, если никаких его действий или слов никогда не будет достаточно? Олег обнимает Олю крепче, чем нужно, и поддается этой энергетике, этим улыбкам, потому что эта минутная симпатия лучше, чем ничего. Он ставит десятки и защищает ее так рьяно, как иногда хочется, чтобы защитили его. На деле это ничего не значит, потому что Ольга, красивая, статная, располагающая к себе, тоже не говорит все, что чувствует, и играет на публику, а Олег не может не сравнить ее энергетику с энергетикой Саши. Они даже чем-то похожи, и он на секунду забывается и выдыхает, решая, что от его собственного достоинства и репутации все равно не остается толком ничего. Поэтому он может позволить себе попытаться получить эти улыбки и одобрение хотя бы так. «Реванш» размазывает его по стенке, отнимает силы и напоминает тот самый финал, после которого он не хотел ни с кем разговаривать еще неделю. Он не заканчивается, возвращается к нему через экран, заставляет снова что-то доказывать и записывать эти дурацкие видео, проводить эфиры и писать посты, которые ничего и никогда не изменят. Олег это знает, закапывая себя только глубже, но мысль сдаться пугает больше. Наверное, стоило все же вырасти, выбить из себя все мальчишеское, отрастить защитный панцирь, который не пробьет ни одно слово, ни один комментарий, прежде чем идти на второй сезон «Битвы». Но Олег не справляется и собирается на съемки медленно, почти нехотя, то и дело залипая в стену и кусая и так покрасневшие губы. — Мне кажется, что бы я ни сделал, этого будет недостаточно, — он говорит это резко, встречаясь в зеркале взглядом с Сашей, который тут же замирает и перестает поправлять пиджак. — Олеж, с чего вдруг такие мысли? — брат хмурится и подходит ближе, концентрируя все свое внимание на нем. Олег от такого на секунду тушуется, думает, что все же не стоило вот так вываливать все свои переживания на брата перед выходом, когда у них нет времени на разговоры. Но отступать уже поздно. — Всем плевать, сколько я уже практикую, где победил, чего достиг, что говорю. Это все хуйня, на которую никто не обращает внимания. И я не понимаю… Саш, правда, я не понимаю, зачем тогда вообще все это? – Олег срывается, говорит громче, чем хотел, и морщится от того, как сломано звучат эти слова и разносятся по коридору. — Зачем стараться или что-то доказывать, если всем плевать? Брат отвечает не сразу. Не отводит взгляда, просто тянется вперед, и Олег уже готов к тому, что он его обнимет, передавая частичку своих сил. Но Саша разворачивает его к себе и прикасается ладонями к щекам, гладит пальцами по скулам, и Олег прикрывает глаза. Это уже инстинкт, он льнет к Саше, жмется ближе, стараясь урвать его тепло. — Ты не должен никому и ничего доказывать, — Саша говорит четко и уверенно, как и всегда. — Не должен распинаться перед ними. Олеж, ты сильнее их всех, я это знаю. И верю в тебя. Достаточно того, чтобы ты просто был собой. Олег слышит собственное сердце, которое бьется быстро, его, наверное, слышит и Саша. Этот звук хочется перебить, сосредоточиться только на голосе брата, и Олег, будто запутавшись в собственных чувствах, открывает глаза и пытается запомнить этот момент. У Саши в глазах нежность вперемешку с гордостью, а руки отдают теплом, которое останавливает дрожь. — Я понимаю, что это не изменит все остальное. Может быть, не хватит, чтобы перекрыть весь негатив, но… Я правда тобой горжусь. Все будет хорошо. И это не отменяет пережитый год и все время до этого, не обнуляет оскорбления или собственные сомнения, это невозможно. Саша прав, как и всегда. Но Олег ощущает, как его постепенно отпускает тревога, заставляющая читать все гневные комментарии один за другим, бегать за теми, кому он не сдался нисколечко, пытаться раз за разом доказать, что он все может, даже если эти доказательства ничего не изменят. Олег давится воздухом, судорожно выдыхает и целует пальцы Саши, позволяя себе поверить словам брата. — Все будет хорошо, — повторяет, словно идеальная копия, и это, наконец, не звучит как ложь во благо. Все идет не по плану. Точнее, все привычно скатывается в цирк, пока экстрасенсы ругаются, сталкиваются лбами, давят энергетикой и вспоминают всю грязь, накопившуюся за годы работы. Олег рад, что в этот раз он стоит рядом с Сашей, который тоже не умеет молчать, но все равно стоит к нему достаточно близко, чтобы прикоснуться плечом к плечу и этим повторить еще раз — все будет хорошо. — Я не вижу здесь достойных соперников. Только смазливые мордашки. Они красуются, улыбаются, работают со своими игрушками, но они же пустые. Грош им цена! — Ангелина говорит громко и раскатисто, поглядывая в его сторону. — Нет в этом никакого истинного колдовства. Так, картинка. А вы не просто ставите нас в один ряд. Вы вон Шепса сажаете в судьи, хотя ему самому еще учиться и учиться. — Ангелина, здесь вы все будете друг друга судить, — Марат раз за разом пытается их успокоить. Или, наоборот, еще больше раззадоривает. — А до этого? В «Реванше» вот эти, — Изосимова зыркает в их сторону, заставляя Олега сжать зубы. — Решают, кто окажется в «Битве сильнейших». Это честно? Олег хотел верить, что перерыв между съемками поможет стать спокойнее, заземлит его, помогая вырасти и стать взрослее и мудрее. Но все внутри противится сказанному, и Олег знает, что еще секунда — и он волком бросится вперед, зарычит, попытается укусить, раз уж не получается справиться по-другому. Он не успевает даже открыть рот, как ощущает пальцы Саши у себя на локте. Брат сжимает их всего секунду, но этого достаточно, чтобы ощутить ту же самую энергию, ту же бурю, которая сносит Олега. — Ангелина, а вы забыли, что вы сюда попали благодаря Олегу и Владу? — на контрасте с эмоциями, так и бьющими у Саши изнутри, его голос звучит холодно и спокойно. — Вопреки, скорее. — Подождите, не перебивайте. Я уважаю вас как практика, я сам хотел, чтобы вы прошли до конца и получили шанс выиграть. Но вам не кажется, что вы переходите все границы? — Саша даже шаг вперед не делает, ему это не нужно. Он лишь поворачивает голову и встречается с Ангелиной взглядом, заставляя ее поджать губы. Она не перебивает, теперь уже нет, да и все остальные тоже молчат. Саша давит так, как умеет только он, почти без усилий забирая на себя внимание. — Я не позволю вам так оскорблять брата, который заслужил того же уважения, что и все здесь собравшиеся. И, вы меня, конечно, простите, но если вы продолжите в том же духе, разговаривать мы с вами будем уже по-другому. Саша так и не двигается. Не грозится въебать, как сделал бы сам Олег, не кричит и не пытается надавить физически, просто смотрит, не отрываясь, прожигает взглядом Изосимову и не отворачивается даже в момент, когда она все-таки опускает взгляд. Тишина, напряженная и вязкая, спадает только спустя мгновение, когда Марат снова шутит, Виктория говорит что-то о судействе, а операторы переводят камеры с одного экстрасенсы на другого. Олег не особо замечает происходящее, концентрируется только на брате и ловит его взгляд, словно стараясь передать, что не стоило этого делать в первый же день съемок. Саша лишь улыбается и кивает. Может, и не стоило. Но они оба выдыхают с облегчением, едва считываемом и понятном лишь им.