Tangled Ties

Йен не подглядывал — по крайней мере, не специально. Всё началось с того, что Микки был в одном из своих привычных настроений. Он рылся в шкафу, бормоча себе под нос о том, что одежда Йена занимает всё свободное место, вытаскивая старые коробки из-под обуви и беспорядочные кучи хлама. Йен, который сидел, скрестив ноги, на кровати и наблюдал за происходящим с лёгким весельем, знал, что лучше не вмешиваться. Микки в приступе уборки был ураганом, который совершенно не нуждался в помощи.               — Знаешь, — начал Йен, с ухмылкой наблюдая, как Микки запихивает в мусорный пакет старую толстовку, — всё может быть проще, если ты просто признаешь, что нам нужна квартира побольше. Микки оглянулся на него через плечо, его волосы торчали вверх от того, что он проводил по ним руками. — Да, конечно, Рыжий. Давай купим пентхаус в центре города, раз уж мы об этом заговорили. — Я просто говорю… — Ты просто говоришь, что нужно заткнуться и помочь, — Микки прервал его, бросив на колени Йену старую картонную коробку. Йен уставился на коробку, её края размякли от старости, а крышку скрепляла полоска скотча. — Что это? — Всякое дерьмо с моего детства, — пробормотал Микки, отворачиваясь к шкафу. — Просто убери это куда-нибудь подальше от меня.               Йен открыл рот, чтобы сказать что-нибудь умное, но Микки уже возился с очередным мешком барахла, бормоча что-то о том, что он не «его чёртов дворецкий». Покачав головой, Йен встал и отнёс коробку в гостиную. Он поставил её у дивана, собираясь оставить на потом, но когда выпрямился, его взгляд привлекла блеклая надпись сверху: «Микки».               Имя было выведено детским почерком, буквы были неровными, некоторые затёртыми, словно автор на полпути передумал. На мгновение Йен заколебался. Он не собирался совать нос не в своё дело. Но любопытство подталкивало его, будучи мягким и настойчивым. Микки никогда не рассказывал о своём детстве, разве что мрачно шутил по этому поводу. Йен собрал достаточно информации, чтобы понять, что оно было не из приятных, но кроме этого, Микки держал те годы под замком, скрывая их за своей острой ухмылкой и суровым, как гвоздь, внешним видом.               Поэтому, бросив взгляд в сторону спальни, чтобы убедиться, что Микки не смотрит, Йен встал на колени и отклеил скотч. Открыв коробку, он обнаружил внутри множество старых, разнородных вещей.               Первым делом Йен вытащил пластиковую фигурку, краска на которой была облуплена, а одна рука отсутствовала. На его губах заиграла улыбка. Трудно было представить Микки ребёнком, тем более играющим с игрушками. Он отложил её в сторону и потянулся к следующему предмету — потёртому бейсбольному мячу с выцветшими каракулями, которые могли быть попыткой ребёнка поставить подпись. Под ним лежали обрывки скомканной бумаги, рисунки мелком, линии которых были толстыми и неуклюжими. Йен разгладил один из них и поднёс к свету.               Это был рисунок дома с большим солнцем в углу и кривой радугой, протянувшейся над крышей. Во дворе стояли три человечка — один маленький, один большой и один с вытянутыми руками, как будто летит. Под ними тем же неровным почерком было написано одно слово: «Дом».               У Йена сжалось в груди. Он осторожно положил рисунок на пол, пальцы задевали края, когда он доставал следующий предмет.               И тут он обнаружил это.               Письмо было сложено пополам, пожелтело по краям и было зажато между парой старинных торговых карт. Йен вытащил его, и его сердце заколотилось, когда он развернул это письмо. Внутри таились неаккуратные строчки, сделанные карандашом, кое-где тусклые, словно автор слишком сильно надавил, а затем стер.               «Дорогой Санта», — гласила надпись. «Мне не нужны игрушки или конфеты. Я просто хочу быть там, где меня будут любить. Пожалуйста. Микки».               У Йена перехватило дыхание. Он уставился на письмо, слова медленно впитывались в него, словно пытались проникнуть в самое сердце.               Он слишком ясно представил себе, как Микки в детстве, маленький и задиристый, садится писать это письмо. Может, поначалу он надеялся, что Санта действительно может помочь. Может, потом он чувствовал себя глупо, пряча письмо в коробку, словно это был какой-то секрет. Йен практически слышал голос Микки в своей голове, резкий и оборонительный: «Это глупость, ладно? Забудь об этом.»               Пальцы Йена крепко сжали бумагу, пока он всматривался в слова. Он знал, что это то, что Микки никогда не хотел бы, чтобы он видел, и то, что он не хотел бы, чтобы видел кто-то другой. Но Йен не мог оторвать глаз. Письмо было слишком откровенным, слишком уязвимым, это был взгляд на ту сторону Микки, которую он скрывал за слоями сарказма и грубости.               Он аккуратно сложил письмо и положил его обратно в коробку, как будто это было что-то хрупкое. Ему не нужно было перечитывать его снова: слова уже были впечатаны в его память. «Там, где меня будут любить».               Медленно выдохнув, Йен опустился на пятки и провёл рукой по волосам. Тяжесть в груди нарастала по мере осознания реальности. Микки не часто рассказывал о своём прошлом — обычно он отмахивался от него с помощью острот или полностью менял тему разговора, — но кусочки паззла, которые Йен собрал со временем, складывались в мрачную картину. Микки с детства не знал, что такое любовь, и тем более не ожидал её.               И эта мысль была невыносима. Микки заслуживал любви. Йен верил в это всеми фибрами своей души, даже если Микки сам с трудом в это верил.               Он взглянул на открытую коробку, и в голове у него завертелись различные мысли. Йен не мог переписать прошлое или исправить боль, причинённую Микки, но он мог сделать что-то сейчас. Хоть как-то показать ему, что его любят.               Медленная ухмылка заиграла в уголках его губ, когда идея начала обретать форму. Его взгляд переместился на рождественскую елку в углу комнаты, голые ветви которой были скудно украшены полуистлевшими огоньками. Этого было недостаточно — не для того, что задумал Йен.               Поднявшись на ноги, он вытер руки о джинсы и направился в спальню. Микки всё ещё рылся в шкафу, выкрикивая цветистые ругательства, пока запихивал в мусорный пакет всё больше хлама.               -Эй, — небрежно позвал Йен, прислонившись к дверному косяку. Микки оглянулся через плечо, его волосы торчали вверх, что придавало ему более мальчишеский вид, чем обычно. — Что на этот раз? — Как думаешь, сможешь справиться с остальным сам? — спросил Йен, уже потянувшись за своим пальто, наброшенным на стул. На лице Микки мелькнуло подозрение, и он нахмурил брови. — Почему? Куда, чёрт возьми, ты собрался? Йен пожал плечами, натягивая пальто с лёгкой ухмылкой. — Нужно кое с чем разобраться. Микки закатил глаза, явно не впечатлённый. — Отлично. Только не забудь прихватить побольше мусорных мешков, пока будешь этим заниматься, мистер Выручалочка. Засмеявшись, Йен наклонился и быстро поцеловал Микки в макушку, прежде чем тот успел отмахнуться от него. — Считай, что дело сделано.               Микки нахмурился, но Йен уловил слабое подрагивание его губ, когда он отвернулся, чтобы приступить к борьбе с очередной грудой беспорядка. Покачав головой, Йен взял ключи и направился к выходу, в голове у него уже вовсю роились планы.              

⋆⁺₊❅⋆ ⁺₊❆⋆

              Вернувшись через пару часов с пакетами в руках, Йен обнаружил Микки, всё ещё зарытого в шкафу и бессвязно рычащего, подобно одержимому. Беспорядок, который уже должен был поредеть, только увеличился. Йен знал, что Микки находится в таком настроении, когда ничем нельзя помочь, поэтому не стал предлагать помощь. Пусть буря пройдёт стороной.               Микки едва поднял глаза, когда вошёл Йен, но его голос прорезал воздух подозрением. — Что всё это значит? Не обращая внимания на тон Микки, Йен небрежным движением руки поставил пакеты на пол. — Просто кое-какие вещи.               Он не стал дожидаться, пока Микки всё объяснит. Вместо этого он начал доставать гирлянды, мишуру и простые украшения — обычные вещи, которые добавят немного жизни в квартиру и придадут ей тепла.               Микки перевёл взгляд с хаоса в шкафу на ровные, целенаправленные движения Йена. Его брови сошлись. — Ты на полном серьёзе собираешься здесь всё украсить?               Вопрос был не столько комментарием, сколько вызовом, сдобренным недоверием.               Йен бросил взгляд через плечо и улыбнулся. — Ну да, ты же жаловался на то, какая здесь помойка. Микки ничего не ответил. Он просто уставился на растущую кучу декораций, губы его сжались в тонкую линию. Через некоторое время он резко вздохнул и провёл рукой по волосам, словно пытаясь смыть раздражение. — Ты официально сошёл с ума, Галлагер. Йен не клюнул на приманку. Он просто продолжал с нарочитой тщательностью развешивать гирлянды, обвивая ими окна. — Это просто Рождество, — сказал он так, словно это была самая очевидная вещь в мире. — Да, но это не мой конёк, — пробормотал Микки, скрестив руки на груди и окидывая взглядом гирлянды и мини-носочки, разбросанные по комнате. Судя по его поведению, он всё ещё сопротивлялся, всё ещё не понимал, что к чему, но было и что-то ещё — неоспоримое любопытство. Микки не говорил этого, но он наблюдал.               Йен заметил это и позволил молчанию затянуться, не давя, но и не сдаваясь. Он чувствовал, как Микки застыл в нескольких футах от него, сохраняя дистанцию, но не уходя. Его руки были по-прежнему скрещены, тело напряжено, но взгляд метался между Йеном и украшениями, мелкими деталями, которые он не был готов признать, что воспринимает.               Йен знал, что лучше не привлекать к этому внимания. Он продолжал действовать, позволяя Микки прийти к нему в своё время.               В конце концов Йен достал небольшую веточку омелы, зелёные листья которой нежно, но ярко выделялись на фоне тусклого света в квартире. С тихой ухмылкой он притащил из кухни стул и задвинул его в пространство между гостиной и кухней. Встав на него, он осторожно повесил омелу на дверной косяк.               Микки, не в силах долго сопротивляться своему любопытству, оглянулся, приподняв бровь. — Что это? Йен осторожно потряс омелу, и листья зашуршали. — Это? — спросил он с ноткой веселья. — Это омела. Микки прищурился, его рот искривился в лёгком замешательстве. — Выглядит как куча бесполезных веток. Йен не смог удержаться от мимолётной ухмылки по поводу полного непонимания Микки. Он мог сказать, что Микки понятия не имеет, для чего традиционно используется омела, и от этого ухмылка Йена только расширилась. — Это для… ну, для кое-чего особенного. Микки приподнял бровь, всё ещё глядя на неё с подозрением. — Почему она здесь? — спросил он, не будучи уверенным, что хочет знать ответ.               Йен спустился со стула и некоторое время рассматривал омелу, его взгляд задержался на маленьких зелёных листочках. Затем он перевёл взгляд на Микки, который всё ещё стоял у двери и выглядел таким же растерянным, как и всегда, скрестив руки и держась на безопасном расстоянии. Йен не мог не усмехнуться, глядя на недоумённое выражение лица другого юноши.               — Иди сюда, — сказал Йен, его голос звучал игриво. — Я покажу тебе.               Микки медленно подошёл, его взгляд всё ещё был прикован к омеле, а поза выражала неохоту и любопытство. Йен прислонился к дверному косяку и с едва сдерживаемым весельем наблюдал за тем, как Микки колеблется, переминаясь с ноги на ногу. Обычная уверенность в движениях Микки исчезла, сменившись чем-то более уязвимым.               Он приподнял бровь, его глаза перебегали с омелы на лицо Йена, явно пытаясь понять, не шутка ли это. Микки скрестил руки, по-прежнему стоя в нескольких футах от него, но в том, как он смотрел на омелу, было нечто, напоминающее смесь растерянности и скептицизма. — Ты что, хочешь, чтобы я поцеловал тебя? Ухмылка Йена расширилась, а дразнящий тон стал более резким. — Может быть, — ответил он, его голос немного понизился. — Ты встанешь под неё, и на этом всё закончится.               Он сказал это так непринуждённо, как будто это было обычным делом, и именно это сбило Микки с толку. Это был вызов — что-то, что должно было померить его силы, — и Микки не знал, говорит ли Йен серьёзно или просто издевается над ним.               Микки насмехался, закатывая глаза и скрещивая руки на груди. Он пытался изобразить безразличие, но Йен заметил, как слабый румянец заструился по его шее. — Ты полон дерьма, — пробормотал Микки, но в его голосе было что-то не то. В нём не было привычной резкости, а то, как сдвинулись его плечи, сказало Йену всё, что ему нужно было знать. Микки был взволнован, и это было именно то, на что Йен рассчитывал. — Я просто говорю, — надавил Йен, его голос стал тише, в нём появилось что-то более искреннее, — это традиция.               — Да, но традиции обычно не подразумевают, что я буду выглядеть как идиот, — проворчал Микки, но в его словах не было привычного укора. Йен видел, как щёки Микки окрасились жаром смущения, и от этого в груди у него всё сжалось. Микки умел скрывать это лучше, чем кто-либо из тех, кого Йен знал, но он не собирался его обманывать. Не в этот раз.               Йен слегка подался вперёд, наклонившись настолько, что Микки почувствовал изменение в воздухе. Его голос опустился ниже, став более интимным. — Только если ты этого хочешь, — тихо сказал он, и дразнящий тон уступил место искреннему, тихому и ожидающему. Он пристально смотрел на Микки, ожидая малейшего признака того, что он уступит.               Микки замер. Его глаза на мгновение замерли, на лице промелькнула нерешительность. Йен видел, как он борется, как пытается сделать вид, что ему всё равно, но Йен знал, что так будет лучше. Микки всегда было не всё равно — он просто не знал, как это показать. Стены, возведённые Микки, были крепкими, но Йен умел медленно разрушать их по кусочкам.               Наконец Микки вздохнул, его дыхание стало немного тяжёлым, и провёл рукой по волосам, явно подавленный собственным дискомфортом. — А ты смешной, — пробормотал он, но в его голосе не было резкости, только спокойное согласие, и Йен понял, что победил. Микки ослабил бдительность.               Йен улыбнулся, и сердце его забилось быстрее. Он шагнул ближе, сокращая расстояние между ними, и на этот раз Микки не отстранился. В его лице не было насмешки — только редкая теплота. — Ты знаешь, что я прав, — сказал Йен, его голос был едва слышным шёпотом, а в воздухе витали невысказанные слова.               Микки закатил глаза, но в них не было раздражения. Вместо этого в них появилось что-то более мягкое — тепло, которое Йен мог почувствовать даже в небольшом пространстве между ними. Медленно Микки сделал шаг вперёд, неохотно, но с неоспоримой силой притягиваясь к нему, и его дыхание слегка затаилось, когда пространство между ними сократилось.               Йен не стал ждать. Он наклонился первым, и его губы прикоснулись к губам Микки с мягкостью, которая застала обоих врасплох. Поцелуй не был торопливым, не был похож на обычные поцелуи между ними. Он был более медленным, более обдуманным — тихое обещание между ними. Когда они наконец отстранились, Микки задышал чуть тяжелее, а в его глазах мелькнуло нечто более глубокое, чем просто недовольство. Стены, которые Микки так тщательно возводил, понемногу разрушались, и Йен это видел.               — Ты — заноза в заднице, — пробормотал Микки, его голос был грубым, но в нём было что-то ещё — что-то, чего Йен не упустил. Редкая для Микки нежность, та его сторона, которую, казалось, мог видеть только Йен.        Йен ухмыльнулся, и с его губ сорвался тихий смешок, когда он потянулся вверх и провёл пальцем по челюсти Микки. — Да, но тебе это нравится, — поддразнил он, его голос был низким и ласковым.               Микки ответил не сразу. Йен видел, как в глазах Микки разворачивается борьба. Защищённость, нежелание — всё это перетекало в нечто другое, более мягкое. Микки больше не умел это скрывать, и в кои-то веки Йену это было не нужно. Он позволял Микки быть таким, какой он есть, — без притворства, без стен — просто Микки. И этого было достаточно.               — Я вернусь к декору, — прошептал Йен, мягко поцеловав Микки в лоб, прежде чем шагнуть за его спину. Его пальцы легонько коснулись плеча Микки, отчего в пространстве между ними проскочила искорка.               Микки хмыкнул, и выражение его лица быстро ожесточилось, когда он попытался вернуться к своему образу крутого парня, но Йен видел его насквозь. Его щёки раскраснелись — достаточно, чтобы выдать его, молчаливо свидетельствуя о том, что он всё ещё переваривает поцелуй. Его губы сжались в плотную линию, и он скрестил руки на груди, но это было не так убедительно, как он надеялся.               — Она так и будет висеть здесь? — спросил Микки, в его голосе слышалась неуверенность. То, как он смотрел на омелу, говорило само за себя: он пытался сделать вид, что это неважно, но внутри у него всё было перепутано.               Йен насмешливо хмыкнул, но ухмылка не сходила с его лица. — Неплохое оправдание для того, чтобы целовать тебя, когда мне захочется, — сказал он с дразнящей ухмылкой, его глаза светились озорством. Воздух между ними потрескивал от невысказанных возражений, но Йен знал, что Микки не так уж и равнодушен, как пытается казаться.               Микки бросил на него косой взгляд, и его рот искривился, когда он поборол желание улыбнуться. — Сраный болван, — пробормотал он, хотя в его словах уже не было прежней язвительности. Его глаза стали мягче, стены всё ещё были на месте, но в них появилась трещина.              

⋆⁺₊❅⋆ ⁺₊❆⋆

              С наступлением вечера квартира постепенно превращалась из обычного захламленного, обжитого состояния в нечто более тёплое, более живое. Йен работал не покладая рук: развесил гирлянды на подоконниках, мишуру на дверных рамах и даже расставил небольшую кучку несочетаемых украшений на журнальном столике. В этом не было чего-то замысловатого, лишь небольшие штрихи, благодаря которым помещение казалось похожим на кусочек праздника, а не выброшенной на ветер ерундой.               Микки ничего не говорил с момента их поцелуя под омелой, и Йен не настаивал на этом. Он лучше знал, что с Микки нельзя торопиться. Он всё ещё боролся с тем, что всколыхнул поцелуй, но Йен мог заметить едва уловимые изменения. Как Микки чуть дольше задерживает взгляд, когда они пересекаются в квартире. Как плечи его расслабляются, когда Йен говорит об украшениях, хотя он всё ещё пытается делать вид, что это не имеет значения.               Это было не так уж много, но это однозначно был прогресс.               К тому времени, когда Йен закончил, в квартире царил уютный, праздничный свет. Ёлка, маленькая и скромная, сверкала в свете лампочек. В воздухе витал слабый аромат сосны, смешанный с лёгкой сладостью корицы, и впервые за несколько недель квартира не казалась временным жильём. Это было похоже на дом.               Йен отступил назад, оглядывая свою работу с довольной улыбкой. Квартира стала… теплее. Более привлекательной. Он не знал, что подумает Микки, но надеялся, что хоть немного изменит своё мнение.               Из спальни послышались шаги, затем дверь со скрипом открылась, и в гостиную вошёл Микки со скрещенными руками и привычной хмуростью. Но когда он окинул комнату взглядом, в его выражении появилось что-то более мягкое. Что-то… удивлённое.               — Ты всё это сделал? — спросил Микки, его голос был чуть менее язвительным, нежели обычно. Йен пожал плечами, прислонившись к спинке дивана. — Да. Подумал, что это было бы неплохо, знаешь? Почувствовать дух праздника.               Микки ответил не сразу. Он оглядывался по сторонам, его губы сжались в тонкую линию. Его взгляд немного смягчился, но Йен мог сказать, что он пытается понять, как к этому отнестись. Он не ожидал этого — не ожидал, что Йен зайдёт так далеко.               Наступила долгая тишина, мерцающий свет отбрасывал тени на лицо Микки, но Йен не торопил его. Он чувствовал напряжение в воздухе, но оно не было неприятным. Скорее… как будто Микки переваривал что-то, что долгое время было скрыто.               Наконец Микки вздохнул, его дыхание стало немного тяжелее, чем обычно. — Это… неплохо, Рыжий, — пробормотал он, почёсывая затылок. — Как будто здесь взорвался Рождественский фейерверк. Йен хихикнул, пожав плечами, как будто это замечание не имело большого значения. — Приму это как комплимент.               Микки издал звук, наполовину похожий на смех, наполовину на фырканье, явно пытаясь преуменьшить нежность, которая к нему подкрадывалась. Он перевёл взгляд на небольшую кучу подарков на столе — один из них, завёрнутый в простую красную бумагу, привлёк его внимание.               — Что это? — спросил Микки, в его голосе промелькнуло любопытство.               Сердце Йена нервно забилось. Он не собирался дарить Микки что-либо, но, когда в последний момент зашёл в магазин за покупками, ему вдруг захотелось что-то подарить — маленький знак, чтобы показать Микки, что, даже если он не всегда это показывает, Йену не всё равно. Он выбрал подарок, не задумываясь, просто что-то, что могло бы тронуть Микки.               — Я, э-э… Это подарок, — сказал Йен, его голос был спокойным, но руки выдавали его нервозность, когда он взял его и передал Микки. — Ничего особенного, просто… я подумал, что тебе понравится.               Микки забрал упаковку, приподняв бровь, и его пальцы слегка коснулись пальцев Йена. На мгновение их руки замерли в тишине, воздух между ними словно изменился, а затем Микки с почти машинальной силой разорвал упаковку.               Внутри лежали две одинаковые серебряные цепочки. Микки сразу понял, что они предназначены для них обоих.               Йен ждал какой-то реакции, но когда увидел, как нежная улыбка Микки померкла, губы нахмурились, а нижняя губа слегка дрогнула, волнение Йена быстро сменилось беспокойством.               — Господи, я облажался, да? — пробурчал Йен, полагая, что Микки не понравился подарок, что он слишком детский или что Микки не захочет его носить. — Я могу вернуть их, купить что-нибудь другое, если тебе не нравится. Я просто подумал… — Ты чертовски пошлый, — перебил Микки с тихой насмешкой, но его голос, более мягкий, чем обычно, застал Йена врасплох. — Почему ты купил это? Йен пожевал губу, сделав шаг ближе. — Ну… Потому что ты мой парень, и я думаю, что ты этого заслуживаешь.               Микки нерешительно поднял подбородок, и Йен замер, увидев то, что застало его врасплох. Пронзительно-голубые глаза Микки были стеклянными, в них мелькала редкая ранимость, но при этом его суровая физиономия оставалась неизменной.               Йен не мог отвести взгляд. — Микки? — его голос прозвучал мягко, нерешительно. Микки ответил не сразу. Он стоял неподвижно, цепочки были крепко зажаты в его руках, словно он держал нечто драгоценное. На его лице отражалось смятение и нечто гораздо более хрупкое, то, что Йен не привык видеть — беззащитное и ранимое. — Какого лешего ты делаешь это для меня? — спросил Микки сиплым голосом, как будто он изо всех сил старался сохранить самообладание. Йен сглотнул, сердце заколотилось в груди, а ладони неожиданно вспотели. — Потому что я этого хочу, — сказал он, и слова вырвались сами собой. — Потому что ты мне небезразличен, Микки. Я забочусь о нас… и я не знаю, как ещё это показать.               У Микки перехватило дыхание, и Йен увидел, как его грудь стала быстрее подниматься и опускаться, словно смысл слов Йена обрушился на него так, как он и не ожидал. Микки смотрел на него, казалось, целую вечность, словно оценивая искренность его слов и значение жеста. Наконец он заговорил, голос его стал тише, но не менее резким.               — Какой же ты, мать твою, болван.               У Йена свело желудок, в нём поселился знакомый страх, что он всё испортил. Но прежде чем он успел что-либо сказать, Микки достал из коробки одну из цепочек и протянул её Йену. Серебряная цепочка заблестела под мягким светом, и на мгновение время словно остановилось. У Йена перехватило дыхание.               — Надень её, — сказал Микки, его голос был хриплым, но в нём не было грубости. Он был почти… нежным. Йен моргнул, его пальцы задрожали, когда он потянулся к цепочке. — Ты… хочешь, чтобы я её носил? Губы Микки дрогнули, и на этот раз на них заиграла слабая улыбка. Она была небольшой, но настоящей — мягкой, незащищённой. — Да, блять, хочу. Я не какой-то холодный ублюдок, Рыжий.               Слова прозвучали подобно трещине в стенах, которые Микки возводил в течение долгого времени. Пульс Йена участился, когда он застегнул цепочку на шее, и она прижалась к его коже — символ чего-то более глубокого, чего-то, с чем они оба ещё только учились обращаться.               Когда Йен закончил, он встретился взглядом с Микки, всё ещё ощущая, как меняется атмосфера между ними. — А ты? — тихо спросил он, держа вторую цепочку между пальцами.               Микки на мгновение замешкался, и Йен увидел, как его стены снова возросли — всего лишь на мгновение, но это было так. Затем, не говоря больше ни слова, Микки шагнул ближе, сокращая расстояние между ними, и сердце Йена заколотилось. Микки приподнял подбородок, и их глаза встретились, тот же напряжённый взгляд захватил Йена в плен.               Микки ничего не сказал, но его пальцы коснулись пальцев Йена, когда тот взял цепочку и надел её на него. Прикосновение было мимолётным, но оно задержалось в пространстве между ними.               — Ты всё ещё идиот, — пробормотал Микки, но его голос был мягким, почти ласковым. — Но… спасибо.               Сердце Йена затрепетало, медленно и ровно, в тишине комнаты. Слова Микки не ранили так, как обычно. Наоборот, они ощущались как нечто иное — как мост, который они оба осторожно строили, делая шаг за шагом.               Йен улыбнулся, уголки его губ слегка приподнялись. — Я не против.               Через несколько секунд Микки тяжело выдохнул, опустив взгляд в пол, как будто слова были тяжёлой ношей в его груди. — У меня нет для тебя подарка, — пробормотал он, в его голосе чувствовалось неловкое напряжение. — Я не думал, что ты захочешь сделать всё это, и, наверное, я просто… — Всё в порядке, — успокоил его Йен, мягко подойдя ближе. Он прижал тёплую ладонь к щеке Микки, большой палец нежно потёрся о мягкую кожу. — Мой подарок — это то, что ты здесь. Плечи Микки расслабились, напряжение в его теле постепенно исчезало. Не говоря ни слова, он наклонился вперёд и прижался головой к груди Йена, с его губ сорвался глубокий вздох. Казалось, усталость наконец навалилась на него, и он выпустил её в мягком, благодарном вздохе. — Спасибо, что сделал всё это, — тихо пробормотал Микки, его голос едва превышал шёпот, но в нём было больше смысла, чем можно было выразить словами.               Йен замер на мгновение, его рука всё ещё лежала на щеке Микки, и тишина между ними затянулась. Он чувствовал ровный ритм его дыхания, как оно совпадает с его собственным. Это было ощущение близости, которое говорило о многом, и никому из них не нужно было ничего говорить.               — Не говори так, — тихо ответил Йен, его голос был ровным и низким, как раз для Микки. Он почувствовал, как по нему разливается тепло, чувство удовлетворения, которого не было уже долгое время. Микки всегда был труднодостижим, сам по себе — сила природы, но в такие моменты Йен видел его с другой стороны — со стороны живой и уязвимой.               Микки не отстранился. Он прижался к груди Йена, закрыв глаза, и позволил тишине окутать их. В кои-то веки всё обошлось без слов, шуток и обычного подшучивания. Они были только вдвоём, погружённые в этот хрупкий момент.               Тишина длилась, уютная и тяжёлая, как будто естественная. Микки слегка сдвинулся с места, наклонив голову, его глаза нашли глаза Йена, и в них было что-то невысказанное. В них появилась мягкость, которой Йен не видел уже очень давно, а может, и никогда.               — Ты ведь не бросишь меня, правда? — спросил Микки, его голос был низким, но с ноткой неуверенности, которой Йен никак не ожидал. Сердце Йена вновь забилось. Он видел беспокойство в глазах Микки, и что-то в этом заставляло его чувствовать себя ещё более укоренённым в этом моменте. — Без единого шанса, — сказал он с тихой уверенностью, обещанием, которое значило больше, чем просто слова. Он обхватил лицо Микки обеими руками и нежно прижал его к себе, чтобы их лбы встретились. — Я никуда не уйду. Ни сейчас, ни когда-либо.               Дыхание Микки сбилось, едва заметно, но Йен уловил это. По его телу прошла слабая дрожь, но он не отстранился. Вместо этого его рука легла на грудь Йена, прижимая его к себе.               — Хорошо, — пробормотал Микки, его голос был едва слышен, но вес его слов был очевиден.               И в этот момент они оба поняли, что, несмотря ни на что, несмотря на страхи и неуверенность, их связь — это то, от чего они не готовы отказаться. Ни сейчас, ни когда-либо.              

⋆⁺₊❅⋆ ⁺₊❆⋆

              Примерно через тридцать минут Йен был на кухне, негромко напевая, он готовил рождественский ужин на двоих. Микки сидел на диване, наблюдая за тем, как в дверном проёме появляется фигура Йена, и его взгляд задержался на нём. Меньшее, что он мог сделать, — это предложить помощь, но Йен твёрдо настоял на том, чтобы Микки взял паузу — этот ужин должен был стать ещё одним его сюрпризом.               Микки не стал спорить. Он просто оставался на месте, погрузившись в теплоту момента, пока телефон Йена не зажужжал в кармане его куртки.               — Тебе кто-то звонит, чувак, — Микки окликнул его, его голос прорезал спокойствие комнаты. Йен оглянулся через плечо и улыбнулся. — Проверь. Возможно, это моя семья, — Микки заколебался, неуверенный, что готов к потоку рождественских поздравлений от Галлагеров, но любопытство взяло верх. Он сунул руку в карман, ожидая увидеть телефон, но вместо этого его пальцы наткнулись на нечто скомканное.               Он вытащил скомканную бумагу и с тихим вздохом развернул её. Его взгляд упал на знакомый, неаккуратный почерк — почерк, которого он не видел уже много лет. Слова, написанные, когда ему было девять лет.               — Значит, ты нашёл, — пробормотал Микки, слегка проведя пальцем по краю бумаги, испытывая смесь неверия и горечи.               Он не был готов открыть эту дверь. Меньше всего ему хотелось, чтобы Йен узнал об этой части его прошлого — не сегодня, не в Рождество. Не тогда, когда всё изменилось так, как он и не предполагал.               Микки быстро засунул письмо обратно в карман и достал телефон Йена, притворяясь, что не обнаружил того, что было похоронено годами.               Если бы только маленький Микки знал, как ему повезёт, что будущее сложится так, как он и представить себе не мог.