Гений поневоле

Спец-отряд Конохи нагнал Асуру у самой границы с Узушио. — Сдавайся, Узумаки, — предупредительно произнес один. — И тогда мы сохраним тебе жизнь. Нет, какие добренькие! В войну никто о таком не спрашивал. Всех убивали, без разбору и без лишних вопросов. Не повезло оказаться среди тех, кто проигрывает? Твои проблемы. Повезло, если умрешь сразу. Асура ни умирать, не сдаваться не собирался. Он был истинным Узумаки — который, если вбил что-то себе в голову, ни за что не отступится. Именно за эту черту, а также за гигантские резервы чакры и фуиндзюцу, их боялись. Небезосновательно. Вместо ответа Асура просто атаковал. И деревянная нога ему вообще не мешалась. Измельчали шиноби за то время, что его не было. Стали слабее, предсказуемее. В эпоху воюющих кланов они бы сдохли на первой же стычке с врагами. — И это — АНБУ Конохи? — хмыкнул Узумаки, когда все они попались в его ловушки. С той командой, которую он встретил в руинах Сайку, и то было веселее: те сражались с огоньком. — Встретимся на том свете! Печати он сложил без единой капли жалости и потом еще наблюдал, как по полю летят во все стороны ошметки разорванных тел и треснувших фарфоровых масок. Четыре одновременных взрыва, завязанные друг на друга — по-своему красивое зрелище. Когда Асура был молодым, он ставил эти ловушки сначала на камни, потом на зайцев, а потом, когда Узушио захлестнула война — на людей. Сначала было противно, неприятно. Затем на смену жалости пришла пустота: его враги тоже не смущались пользоваться подлыми трюками. «Как они с нами, так и я с ними», — решил тогда Асура. Убивать сразу стало легче. Муки совести очень быстро заглохли, а сам Асура стал жестче и беспринципнее. Как и остальные шиноби. В эпоху войны жалость — последнее, что может иметь шиноби. — Позволь мне выразить восхищение, — вдруг услышал Асура голос сверху. На ветке, вальяжно развалившись, сидел человек в маске. Примечатльным был черный плащ с красными облаками, который Асура узнал — то были Акацуки. Он видел их описание в книге Бинго, когда искал свое лицо там. — Шиноби, — тихо фыркнул Асура. Как же они его достали! Даже Акацуки наняли, чтобы его поймать? — Я пришел не драться, — скучающе подпер маску Акацуки. — Мне стало интересно. Какова твоя цель? — О? — улыбнулся Асура. Забавно. Поболтать он был не против. — Я собираюсь уничтожить мир шиноби. — Вот как? — в голосе Акацуки явно сквозил интерес. — Тогда может, ты захочешь вступить в нашу организацию? Потому что кажется… что наши цели совпадают. Он легко спрыгнул на землю. Сейчас, стоя лицом друг к другу, было видно, что рост у них обоих был примерно одинаков. Под мешковитым плащом, таким удобным, чтобы спрятать от лишних глаз кучу интересного, явно прослеживалась фигура бывалого шиноби. Оно и понятно: в самую известную преступную организацию кого попало не берут. Асура задумался. Прикрытие в виде организации вполне обеспечит ему удобный тыл. С одной стороны. А с другой: все еще необходимо было посетить Узушио. Их клан проживал в месте, защищенным от незваных гостей тысячами печатей, и, даже если сами Узумаки все вымерли, в руинах все еще можно найти много чего полезного. — Я подумаю, — сказал Асура. — Я не тороплю тебя с ответом, — в голосе Акацуки скользила улыбка. Казалось, вся эта ситуация его почему-то веселила. Асура почувствовал раздражение. Однако следующая фраза прозвучала холодно, словно бы Акацуки резко стал серьезным: — Встретимся через три дня на этом же месте. Странный парень. Впрочем, самые опасные из шиноби всегда вели себя странно.

***

То же время, Коноха Ки очнулся глубокой ночью, когда за окном сияла полная луна. Он был в полнейшем порядке. Ничего больше не прожигало его насквозь, и в особенности, печать на лбу, которая всегда, но слегка покалывала. К этому покалыванию он давно привык: все-таки с трех лет носил. Поэтому проснувшись, удивился: лоб ощущался таким… пустым. «С меня сняли печать подчинения», — моментально осознал Ки. Это осознание однако не принесло ему облегчения: он скорее был насторожен. Что должно было произойти, чтобы дошло до такого? Революция? И тут он вспомнил. Все вспомнил. Красноволосого шиноби в устаревшей униформе и деревяшкой вместо ноги, его искаженное от гнева лицо. И пожар, который проходил по каждой клеточке его тела, подчиняя и убивая любую самостоятельность. Вспомнил страх в глазах девчонки Нара, и жгучую, пронизывающую волю, сопротивляться которой был не в силах. «Убей ее. Так, чтобы она кричала и надрывалась от боли» Печать ломала его, в буквальном смысле. Скручивала волю, жгла мозги, кипятила кровь. Но если Ки и усвоил хоть какой-то урок, так это тот, что вбила ему Наори-сенсей: своих предавать нельзя. Так что он был готов умереть, только не подчиняться Узумаки. В какой-то момент ему показалось, что он действительно умер. Узумаки коснулся его лба, и вдруг Ки не стало. Даже сейчас он бы не вспомнил, что с ним было потом. Кроме момента, когда вдруг чужая воля ослабла. А потом вдруг начался ад. Ки едва осознавал, кто он и где он. Иногда сквозь пелену забытья пробивались голоса, но смысл оставался для Хьюги потерянным. В общей сложности, он даже не мог сказать, сколько он так провалялся. День, неделю? Месяц? Год? На тумбочке рядом Ки обнаружил стакан с водой. Выпив его, он уже собирался поставить стакан обратно, как вдруг внимательный взгляд выхватил черные иероглифы, написанные на самом дне. «Если хочешь остаться свободным и послужить Конохе, иди в АНБУ». Вот так. Даже никакой подписи, чтобы понять, кто писал. Почерк мелкий и не поддающийся анализу: Ки совершенно точно видел его впервые. Кто мог оставить ему послание и в чем смысл? О какой свободе идет речь? Ки задумчиво отложил стакан обратно. Спустя еще несколько минут надпись сама собой стерлась. Кто мог бы ему такое написать? Первой на ум приходила, конечно, Шиками. Однако с ней Ки был знаком уже семь лет, и она была не сторонник делиться советами. Вторым был Какаши-сан — от него можно было такого ожидать. Вот от Назаки — точно нет. Прямой, как палка, он скорее бы сказал все в лицо и вовсе не что-то подобное. Остаться свободным… Ки коснулся лба. Неужели речь шла про печать Хьюга? Очевидно же. Но Ки вовсе не считал это свободой. И это было нормально: его воспитывали в традициях, когда младшая ветвь подчиняется старшей. С этой мыслью он рос с самого рождения, свыкся, и даже никогда не думал, что может быть иначе. Его воспитывали как Хьюгу, обязанного всю жизнь прислуживать главам клана. За непослушание к нему применяли печать. Но это тоже было нормально. Ведь правила были не только для него, они были для всех. — Кто ты, Ки? — спрашивал его Аки-сама. — Я Ки из клана Хьюга, — отвечал тогда еще маленький (ему только три года стукнуло) Ки. — В чем твое предназначение, Ки из клана Хьюга? — Служить главной ветви и защищать их. Тогда еще он не понимал всех этих слов. Это казалось таким естественным и правильным. Он ни капли в этом не сомневался. Искры сомнения проснулись гораздо, гораздо позже… — Клянусь служить главе, защищать его ценой своей жизни. Клянусь быть опорой для клана и поддержкой. Клятва, после которой ему торжественно поставили печать на лоб. В первое время Ки ходил и гордо показывал своим соклановцам свое новое украшение. Символ гордости! Знак того, что он несет бремя Хьюга! Кто-то улыбался, кто-то похлопывал его по плечу. Кто-то, почему-то, и внимания не обратил. А кто-то, например, его мама, вовсе не улыбался и плакал по ночам. Мамы не стало рано: через полтора года, когда она рожала еще одного ребенка. Те роды были сложными, мучительными — крик матери из-за дверей запомнился Ки на всю жизнь. Когда ирьенины достали дитя, мать уже была мертва и так никогда и не узнала… что ребенок родился мертвым. Тогда же Ки впервые узнал оборотную сторону печати, когда на похоронах ляпнул что-то, и его за это наказали. Больно, жестко и… за дело. Он был слабым, отстающим ребенком. Хиаши-сама никогда не имел на него далеко идущих планов, и легко отпустил в Академию… Ему повезло, в отличие от остальных, Хиаши просто отдал Ки на откуп Хокаге. Например, кузина Инари должна была после учебы вернуться в клан. Не дожила. Убита Кьюби. Насколько сам Ки разбирался во внутренней политике Конохи, клан Хьюга своих отпрысков предпочитал оставлять в клане. Но существовал некий договор, согласно которому некоторые все же уходили под начало Хокаге. Должно быть, Хиаши был доволен тем, что отдал Хокаге не подающего надежды Ки. Однако тот, пыхнув трубкой, решил дать Хьюге хорошего наставника и утереть нос Хиаши. Шло время, и Ки все чаще задумывался о том, что быть привязанным вечно к клану — совсем не его мечта. Но сделать ничего было нельзя. Такова его судьба. Или, все же, нет?

***

Утром пришел глава Хьюга, Хиаши-сама. — Рад видеть тебя здоровым, — подчеркнуто холодно сказал глава. — Наш клан едва не лишился одного из наших сильнейших бойцов. Хиаши потянулся, чтобы поставить Ки на лоб новую печать. Ледяной пот прошелся по его спине, он отпрыгнул. — Нет. — Не понял? — холодный голос Хиаши. — Ты отказываешься мне подчиняться, мальчишка? Ты — Хьюга. Твое поведение граничит с предательством. Я поставлю тебе печать и сделаю вид, что этого не было. — Нет, — повторил Ки тверже. — Я не хочу. Тишина была пронзительной, режущей. — Щенок. Ледяная голубая чакра была видна даже так: глава Хьюга был в ярости. — Каждый член клана Хьюга обязан подчиняться… — Значит, — голос Ки дрогнул, но смотрел он по-прежнему упрямо и твердо, — я больше не состою в клане Хьюга. — В таком случае… отдай мне свой бьякуган. — Нет. Они смотрели друг на друга уже не обычными глазами, а бьякуганами. Ки собрался, готовый защищаться: за свою свободу он готов был сражаться до самого конца. Хиаши, наоборот, даже не напрягся. Знал: бунт надо давить в зародыше и особенно жестоко. Они сцепились в бешеном потоке голубой чакры, движения каждого были резки и выверены. Но на стороне у Хиаши было преимущество: техниками он владел лучше Ки. — Остановитесь! — в палату вбежала медсестра. — Драки запрещены здесь! Остановитесь, Хиаши-сама, или я вызову охрану! — Раз так, — голос Хиаши даже не дрогнул, — я пойду к Хокаге. Бьякуган принадлежит клану Хьюга. Даже не думай сбежать или возвращаться обратно, щенок… Предательства клан Хьюга не прощает. Ки неверяще смотрел в спину уходящему Хиаши, сердце бешено выстукивало пляс. Неужели у него получилось сказать «нет»? И, одновременно с этим желанным глотком воздуха, он окончательно осознал: это конец. Хиаши не простит ему такое. Никогда. Назад дороги нет.

***

— Значит, Ки из клана Хьюга, — оценивающе взглянув на него, протянул Сандайме Хокаге. Он как всегда был со своей трубкой: казалось, этот старик всегда расслаблен и давно уже не у дел. Но взгляд Сандайме был цепким, как остро заточенный крюк. — Больше не из клана. Я сам по себе. — Вот как, — пробормотал Хокаге. — И что же ты хочешь от меня, Ки? — Я хочу остаться свободным и служить Конохе. Возьмите меня в АНБУ. Хокаге выдохнул колечко из трубки. — Знаешь, сегодня меня уже навещал Хиаши Хьюга. Знаешь, что он потребовал? — … отдать ему бьякуган? — Именно. В обычной ситуации я бы не стал способствовать отступнику из клана, но тебе повезло: за тебя кое-кто поручился. Так что с этого момента ты член спец-отряда АНБУ. Бьякуган, так и быть, можешь оставить себе. — Спасибо, Хокаге-сама! — воскликнул Ки и озадаченно спросил: — Кто за меня мог поручиться? — Один мой старый друг, — задумчиво ответил Сандайме. — Несмотря на то, что он уже в отставке, Данзо все еще печется о благополучии Конохи.