Бездна пионов

Совет кланов подошёл к концу, однако не все вопросы, выставленные на обсуждение, были окончательно решены. Большинством голосов проблему с защитой мирных жителей от Бездны было решено перенести ещё на несколько месяцев. «Дождёмся развёрнутого отчёта от Сюэ Яна и Сяо Синчэня. С картой и предположениями. Тогда соберёмся вновь, чтобы проанализировать этот вопрос» — так постановил Цзинь Гуаншань. Мог ли кто-то противостоять ему? Даже гнева Не Минцзюэ не хватило на то, чтобы вразумить старого блядуна. Когда Не Минцзюэ сказал, что до тех пор могут пострадать ещё люди, Цзинь Гуаншань посоветовал ему начать наводить порядок прямо у себя под носом. Смотрел при этом Господин Старый Блядун на сидевшего рядом с ним Не Хуайсана. Если бы не это, глава Не едва ли удержался бы от эскалации возникшего конфликта. Он призвал всех глав в период до следующего совета принять посильные меры и начать хотя бы с укрепления тех смотровых башен, которые были уже много десятилетий как заброшены. Внеся понемногу свои вклады, они уже помогут людям избежать насильственных смертей. Кроме того, в голове всё ещё крутился их разговор с А-Яо и Сичэнем. Сколько бы Не Минцзюэ ни силился, он всё никак не мог взять в толк, отчего Гуаншаню бы вдруг захотелось настолько измучить А-Яо. А, главное, каким образом? Всего несколько месяцев назад тот признал А-Яо своим сыном, к чему же теперь такие сложности? Всё упиралось в глухой тупик. Зная лишь малую часть, собранную по крупицам, невозможно было сделать верных выводов. Всё, что ему оставалось, — это переживания и готовность прийти на помощь в любой момент. Даже если бы это значило встать на пути у Верховного Заклинателя. Мир совершил огромную ошибку, избрав такого греховного человека на самый важный пост в жизни каждого совершенствующегося. Ошибки положено исправлять. Завтра утром Не Минцзюэ покинет Облачные Глубины, оставив А-Сана, его нежное сердце, здесь: в холоде, сырости, снегах. Среди постных лиц, пресной еды и гнетущей тишины. Около Лань Ванцзи. Разве мог он не думать о том, что оставляет своё сокровище в руках другого мужчины? О том, будет ли диди спать, прижимаясь к другому, чтобы справить холодную ночь. Могут ли не болеть его внутренности, не дребезжать в страхе от того, какую великую глупость он совершил год назад, и что теперь А-Сан волен поступать по велению своих прихотей и своего сердца. Не Минцзюэ сидел на кровати, сгорая от множества размышлений, которые смешивались внутри него и кололи изнанку тела и сознания. Не Хуайсан плавал по комнате в одном нижнем халате: влажный после омовения, со слипшимися концами волос, он стоял, нанося на кожу масло жасмина, и в этой далёкой от Нечистой Юдоли комнате вдруг запахло родным домом. Бэйцзы прилип к телу, точно вторая кожа, и Не Минцзюэ видел обтянутые тканью мягкие ягодицы диди, так влекущие его. — Дагэ слишком много думает, — вздохнул не Хуайсан, откладывая флакон с маслом и поворачиваясь к нему лицом. В руках он держал гребень, и, придерживая концы волос, начал медленно их расчёсывать от самых корней. — Иди сюда. Я расчешу тебя, — Не Минцзюэ хлопнул по кровати рядом с собой. Не Хуайсан подошёл и отдал ему свой гребень: деревянный, с тонкой резной ручкой. Присел на кровать, и Не Минцзюэ встал, чтобы им обоим было удобнее. — Что имел в виду Гуаншань, говоря о том, что мне следует навести порядок у себя под носом? — спросил Не Минцзюэ, осторожно ведя гребнем меж таких всё ещё непривычно коротких локонов. Не Хуайсан повёл плечом, будто от холода. Не Минцзюэ склонился и поцеловал его в голый кусочек кожи, выглядывающий из-под ворота бэйцзы. — М-м… Господин Верховный Заклинатель, скажем там, увидел то, что не предполагалось, — отозвался А-Сан, однако весь его серьёзный тон рассыпался на фракции последующим за тем смущённым смешком. — Что он увидел? — покорно спросил Не Минцзюэ, хотя терпения в нём оставалось всё меньше. Он бережно расчесал все пряди, склонился, чтобы поцеловать диди в макушку, отдал ему гребень. Если бы все эти три дня ему не играли «Покой» едва ли он смог сейчас оставаться таким же спокойным, как зимнее небо. Не Хуайсан забрал гребень. Повертел его в руках и отложил на низкий столик около кровати. Потянулся всем телом, закинув руки за голову, зажмурился, словно хитрый кот. Прилёг на постель, снизу рассматривая Не Минцзюэ — такого собранного и серьёзного, будто в броне, хотя и одетого в нижние одежды. Не удержался и поднял ногу, опёрся босой ступнёй о живот Не Минцзюэ, ощущая его жар и твёрдость. — Расскажу, если дагэ поклянётся ответить мне на один вопрос. — Вопрос о чём? — Не Минцзюэ нахмурился. Огладил ногу А-Сана, нежно сжал щиколотку и отвёл в сторону. Бэйцзы сдвинулась вверх, бёдра раскрылись, и не смотреть меж них в самую сокровенность оказалось истиной пыткой. Не Хуайсан специально дразнил его, ведь знал, как голоден оставался его дагэ, как жаден до его близости — душевной и физической. — О Цзинь Гуанъяо, — тон Не Хуайсана снова посерьёзнел. — М-м, — протянул Не Минцзюэ. Вдохнул глубоко. Он предполагал, что спросит А-Сан. Была ли у него смелость признаться в том, что он сделал? И в том, что не жалел об этом так уж сильно, как надо было, поскольку никогда не любил, кроме А-Сана, и даже разделив ложе с другими, он делился лишь своим телом. — Хорошо. Я бы хотел, чтобы между нами не было никаких тайн. Чтобы ты рассказывал мне всё, и я также останусь перед тобой открыт во всём. Не Хуайсан сел в постели и притянул Не Минцзюэ к себе за руку. Тот сел рядом — немного неловко бухнувшись на кровать — и вопросительно посмотрел в тёплые блестящие глаза напротив. Не Хуайсан, немного подумав, ответил честно: — Цзинь Гуаншань видел, как мы с Лань Ванцзи, скажем так, немного неподобающе себя вели. — А конкретнее? — Не Минцзюэ опёрся ладонью о тёплое колено А-Сана. Слегка сжал его — не до боли, но чтобы через это касание ощутить самое себя. — Гэгэ целовал меня в шею, — ответил А-Сан. Смущённым он не выглядел, но будто о чём-то не договаривал. Если бы не Минцзюэ решил узнать ещё больше, у него бы не получилось. Ему сказали ровно столько, сколько желали сказать. Не Минцзюэ закрыл глаза, сосредотачиваясь на своём дыхании. На сладости запаха А-Сана, и на его тёплом колене под пальцами. — Вы предавались весенним забавам? Как мы с тобой? — уточнил Не Минцзюэ. — Нет, дагэ, — Не Хуайсан качнул головой. — Пока нет. Одна фраза подобна холодному клинку у сонной артерии. — Пока? — Дагэ, я… дагэ… Мы, по всему выходит, мы с гэгэ любим друг друга. Я не делаю этого, чтобы не ранить тебя, но это не значит, что я не хочу. Не Минцзюэ прижался к Не Хуайсану всем телом. Навис сверху, сжал в своих руках, перевернулся на бок. Если бы мог, он бы сожрал диди целиком, чтобы он всегда был только внутри него, чтобы и думать забыл о том, что существуют другие люди. — Я говорил тебе, что не намерен выбирать, — продолжал говорить Не Хуайсан, но теперь его руки нежно гладили Не Минцзюэ в ответ по волосам и плечам — нежность, которую Не Минцзюэ уже и не надеялся получить, не искупив своей вины. Теперь диди стал таким ласковым, таким податливым, почти как прежде. — Ты сделал мне так больно, и поначалу гэгэ был моим утешением в этом чужом мире. Но со временем мы оба стали особенно дороги друг другу. Я сожалею, что это доставляет тебе боль, но сожалеть о моей любви не могу. Дагэ. Дагэ?.. Не Минцзюэ замер глиняной статуей, продолжая сжимать его в руках, уткнувшись лицом ему в тёплое место меж шеей и плечом. И ничего не говорил. Сердце его билось так бешено и необузданно, но разве он сам не лучше? Нет. Пускай А-Сан не разделил с Ванцзи ложе, но он полюбил его, а это было в сотни раз хуже телесной измены! Скажи диди, что просто возлёг с Ванцзи от тоски, но любит по-прежнему единственно одного Не Минцзюэ, ему было бы не столь отвратительно и больно. Теперь же он в первые во взрослой жизни ощущал, как солёные слёзы просачивались сквозь его глаза наружу, как горячи они и как горьки. — Я люблю тебя, дагэ. Я так сильно тебя люблю, что не прожил бы без тебя жизни. Если бы ты умер, я умер бы следом. Я так часто думал о том, что будет, если ты погибнешь, как отец, от искажения ци, и я останусь один? Никому более не нужный: ни матушки, ни отца, ни тётушек. Только ты в моей жизни имел значение, и ты всегда будешь моим братом и моим любимым. Я думал о том, что как следует похоронил бы тебя, а после выпил бы яду. Или прирезал себя мечом. Я думал об этом так часто, это не давало мне спать ночами. Я рылся в библиотеках, пытаясь высчитать средний возраст смерти от искажения ци из-за сабель, а, высчитав, стал прикидывать, сколько ещё лет есть у нас с тобой вдвоём. Сколько лет жизни хотя бы примерно отведено тебе и мне заодно с тобой. Не сердись, дагэ. Но… в общем… и тогда и теперь я думаю лишь о том, что единственно Ванцзи способен удержать меня от смерти вслед за тобой. Но без тебя это уже никогда не буду целый я. Я, каким меня знаешь ты и Ванцзи. Не Минцзюэ поднял голову, чтобы заглянуть А-Сану в глаза. Тот говорил так сбивчиво и тихо, но обманчиво-спокойно. Увидев его лицо, Не Минцзюэ увидел и своё: все красное и залитое слезами. Сейчас они как никогда были похожи друг на друга. — Я не прошу у тебя прощения, — едва шевеля губами проговорил Не Хуайсан. — Только лишь понимания. Тебе нужно подумать обо всём этом, как и мне. И нужно время отпустить обиду, как оно нужно и мне. Но между нами это ничего не изменит, ведь так? Дагэ? Не Хуайсан нежно стёр с его лица слёзы, поцеловал в тонкую кожу под глазами, в переносицу, в щёку. Не Минцзюэ утопил остатки острых сожалений в медленном долгом поцелуе. Он сжимал диди по-прежнему бережно, боясь раздавить своей любовью, но долго и отчаянно. Они не заметили, как догорели свечи, и комната заплыла темнотой: чтобы видеть друг друга им не нужен был свет. Нежась всю ночь в горьких ласках, теша друг друга, целуя, гладя, любя, оба желали только того, чтобы утро не наступало как можно дольше. И когда, нагие, усталые и сонные они, вдоволь насытившись друг другом, как прежде, лежали единым целым на смятых простынях, сбитых ногами, тишина висела над ними прозрачным куполом. Уже засыпая, Не Минцзюэ сказал: — Мы с Сичэнем и А-Яо возлежали друг с другом. Но я клянусь тебе, что такого больше не повторится. Оба мои близкие друзья, но тогда мы втроём нуждались в этом, как, стало быть, ты нуждался в Лань Ванцзи. — Я это и так давно понял, дагэ, и за это не смею держать обиды, — тихо ответил Не Хуайсан. Поцеловал Не Минцзюэ в лоб меж бровей, тихо вздохнул. — Прошу тебя только будь осторожен с этой дружбой. Сичэнь-гэ я доверяю всем сердцем, но Цзинь Гуанъяо может только примерять на себя маску невинного человека. Не дай ему себя обмануть. Не Минцзюэ не стал принимать эти слова всерьёз, но хорошо запомнил их. Он провёл с А-Яо много времени, и хорошо разбирался в людях. Если А-Сан и предостерегал его, то только из-за чрезмерной заботы и не способной так просто покинуть разум ревности. Однако его брат обычно видел больше него самого, и теперь все Цзиневские беспорядки встревожили его ещё больше. Но А-Сан оплёл его всего руками и ногами, сытый и залюбленный, он уже тихонько посапывал, и не Минцзюэ не стал отказывать себе в наслаждении в последний раз заснуть рядом с ним перед тем, как их вновь ждала долгая разлука. Ночь выдалась долгой, но её плоды они будут пожинать утром.

༺🌸༻

Следующим вечером Лань Ванцзи лежал в своей кровати и прогонял в памяти проводы Чифэн-цзюня, состоявшиеся утром. Сцена оказалась такой знакомой и в то же время совершенно отличалась от той, что он видел год назад. Тогда еще известный ему лишь по слухам Не Хуайсан выглядел изящной робкой птичкой, молочной каплей нефрита, застывшей в темноте пространства. Он цеплялся за Чифэнь-цзюня так отчаянно, наплевав на всех зрителей, и абсолютно каждому было очевидно, как сильно он привязан к брату, и что своё обучение в одном из самых ортодоксальных кланов он считал не иначе как предательством. Тогда (и сейчас) каждый полагал, что младший наследник Не, избалованный строгим Чифэн-цзюнем, лишь скорбит по своей вольной разгульной жизни, но Лань Ванцзи поражался, почему никто не увидел, что на самом деле Не Хуайсан скорбит вовсе не по образу жизни, который у него отнимали, а по тому, кто лишил его своего общества. Это так очевидно, у всех на виду, но никому бы и в голову не пришло такое. Никому здравомыслящему. К счастью, Лань Ванцзи не был в полной мере здравомыслящим. Хотя, по его мнению, именно он и Не Хуайсан, оставаясь верными самим себе, мыслили здраво. Обман самого себя есть болезнь, в искренности рождена истина. …утренние проводы прошли тихо. Не Хуайсан не вис на брате и не заламывал горько пальцы, не дёргал подол ханьфу главы Не… не делал ничего предосудительного, лишь крепко обнял брата и что-то прошептал ему на ухо. В этот момент Не Минцзюэ смотрел на Лань Ванцзи таким неподъёмным взглядом, что иной другой бы на его месте испугался: уж не затаил ли свирепый Чифэн-цзюнь на него обиду? Но Лань Ванцзи смотрел в ответ, испытывая одновременно страх и облегчение. Сан-эр вновь был безраздельно его, но был ли? Теперь, после того, как Сан-эр и Глава Не вновь обрели друг друга?.. Лань Ванцзи перевернулся на бок. Закрыл глаза, вздохнул, гадая, пошлют ли ему небеса сон этой ночью. Он так крепко и глубоко задумался, что едва услышал тихое постукивание в запертые бамбуковыми дощечками створки окон. Прислушавшись, Лань Ванцзи заметил едва уловимый ритм этого стука. Неторопливо встав с кровати, он набросил верхние одежды и прошёл к выходу, по пути отмечая, что сюнчжан спал — ему особенно неловко покидать их дом, зная, что сюнчжан видел его побег, гораздо легче было знать, что утром брат проснётся в одиночестве и всё поймёт. Выйдя на улицу, Лань Ванцзи запахнул ворот ханьфу поплотнее — стоял ночной мороз, веточки сосен под холодным светом луны покрылись коркой полупрозрачного инея. У окна он заметил сидящего на створке Лана, тихонько ковыряющего клювиком дощечку. Звук был точно таким, каким слышался изнутри. Лань Ванцзи протянул руку, и птичка тут же перелетела к нему в ладонь, дрожа всем теплолюбивым тельцем. Пришлось спрятать его за пазухой, чтобы он не измёрз совсем. Появление Лана среди ночи могло значить только одно: Сан-эр его ждал. Для Лань Ванцзи это оказалось неожиданностью: разве не хотел Сан-эр как следует насладиться послевкусием любовной близости с Чифэн-цзюнем, остаться наедине с самим собой, чтобы вновь и вновь вспоминать их проведённое вместе время, смаковать, как лакомство, насыщаться мыслями и беречь их, чтобы обращаться к ним в трудную минуту? Обойдя ночной патруль так привычно, даже не вспомнив о десятке нарушенных правил, Лань Ванцзи тронул рукой дверь хижины Не Хуайсана, и та поддалась его лёгкому касанию. Внутри горело несколько свечей и алые угольки жаровни, отапливающей единственную комнату, встретили его тихим треском. Не Хуайсан сидел на постели в нижней одежде с гребнем в руках. На вошедшего Лань Ванцзи глянул хмуро, почти строго. Лань Ванцзи достал пригревшегося Лана и бережно опустил его в сделанное Сан-эром гнёздышко из старых одежд, стоящее на столике у постели. Снял с себя верх, привычно сложил и опустил рядом с верхней одеждой Сан-эра на сундук в углу. Так привычно и легко, как делал это много раз до того, но сегодня в воздухе вместе с углями трещало напряжение. И Лань Ванцзи не догадывался о природе его происхождения. — Гэгэ не пришёл ко мне, — обиженно, немного капризно сказал Сан-эр. Так, как говорил с ним редко. Обычно его капризы превращались в кокетство и заигрывания, но сегодня голос звучал серьёзно. — Хотя и знает, как тяжело мне спать в одиночестве. Лань Ванцзи оторопел. Замер посреди комнаты в нижних одеждах и обуви, с распущенными волосами, без ленты — будто сонный, но сна не помнил с тех самых пор, как прибыл Чифэн-цзюнь. Наконец, слова покинули рот — такие большие и тяжёлые, что показалось, будто, покидая уста, они ранили губы. — Я не смел. Приходить к чужому возлюбленному в постель… — Ах так, — Не Хуайсан поднялся. Скрестил руки на груди. Он выглядел таким яростным, таким злым, но не это заставило сердце Лань Ванцзи сжаться в жалящей судороге — под гневом и капризным тоном он видел глубокую обиду, хотя и не понимал, что в его словах или поведении так сильно задело Сан-эра. — Что, испугался грозного Чифэн-цзюня? Или не хотел? — Хотел, — сдержанно ответил Лань Ванцзи. — Мог ли я не хотеть вновь заснуть с тобой, если без тебя уже позабыл о сне? Если каждую ночь думал о тебе в чужих руках и о своём бессилии. О ненависти, что травмирует хуже яда. О желании похитить тебя и закрыть навсегда, чтобы был единственно моим… Ничего из этого никогда бы не сделал, но то, сколько зла во мне было в эти дни, и сколько отчаяния, мне уже не позабыть. Смел ли я тревожить тебя этим? Смел ли навязываться теперь, когда твоя постель едва остыла после отъезда Чифэнь-цзюня? Теперь, когда вы снова вместе — так, как ты и хотел весь год? О чём бы ты думал на моём месте, Сан-эр? Не Хуайсан тяжело выдохнул. Он отбросил гребень на столик с такой силой, что тот раскололся надвое. Лан в своём гнездышке встрепенулся, распушил крылья, глянул недовольно на хозяина, но тот был слишком поглощён своими чувствами. Птица лишь потопталась на месте и снова улеглась в мягкое тёплое гнёздышко, оставляя глупых людей со своими глупыми проблемами наедине друг с другом. — Гэгэ, — Не Хуайсан ухватил Лань Ванцзи за ворот и силой усадил на постель. — Гэгэ! — выдохнул Не Хуайсан растерянный своей собственной грубостью. Лань Ванцзи протянул к нему руку, но Не Хуайсан отбросил её легко и бережно, вместо этого сев к нему на колени лицом к лицу. У Лань Ванцзи от подобной близости мгновенно загорелись уши, и ему пришлось прогнать в памяти несколько сутр о благодетели и чистоте тела, чтобы хоть немного усмирить стремления своего тела к другому, такому властному и желанному, взявшему его под контроль. Не Хуайсан положил ладони на плечи Лань Ванцзи, сжал пальцы ощутимо, до лёгкой боли. Поджал губы — готовый не то разрыдаться, не то впасть в отчаянную истерику. Но вместо этого глубоко вдохнул и закрыл глаза. Лань Ванцзи ощущал его тёплые выдохи на своих губах, и никакие сутры не помогали ему овладеть собственным сошедшим с ума телом, жаждущим Сан-эра в той же неутолимой степени, в какой он жаждал сюнчжана. — Послушай, гэгэ, — наконец заговорил Не Хуайсан, и Лань Ванцзи тихонько кивнул, показывая, что слушает. — Прошлой ночью я во всём признался дагэ. Я сказал ему, что не стану делать выбор между вами, и что у него есть единственный вариант принять это. Дагэ скорее убьёт себя, чем сделает меня несчастным, выбора у него нет, в отличие от меня. Что ж, он сам в том виноват. Ему не следовало отдавать меня на обучение в Облачные Глубины, если он хотел сохранить меня только для себя одного. Ты же, гэгэ, — Не Хуайсан плавно обмяк в его руках, прижался щекой к щеке, обнял за плечи. — У тебя выбор есть: смириться, как смирится однажды дагэ, что я не буду принадлежать кому-то одному, или отказаться от этих чувств, пока мы не зашли слишком далеко. Поначалу будет сложно, но ты — один из самых сильных людей, которых я знаю, и я уверен, что ты сможешь перенести это. В конечном итоге, что бы ты ни выбрал, рано или поздно мы сделаем так, чтобы Сичэнь-гэ дал свободу своим чувствам, а с ним забыть меня тебе будет проще. Возмущение рокотало глубоко внутри. Ещё никогда прежде Лань Ванцзи не испытывал столько чувств одновременно: и жажду близости, и несогласие, и лёгкий гнев, и облегчение. Всё это сдавило его тело, как Сан-эр сдавливал бёдра своими коленями. Лань Ванцзи слегка отстранился, заглянул в тёмные, отражающие свечное пламя глаза. Нахмурился. Спросил очевидное: — Едва ли моё положение лучше, чем у Чифэн-цзюня. Познав сокровище внутри тебя, никто бы не смог отпустить его. Уж лучше обладать частью этого бесценного дара, чем не обладать им вовсе. — Гэгэ, гэгэ, — Не Хуайсан выдохнул протяжно, улыбнулся, прижался губами к его гладкой горячей щеке, засмеялся — воздух приласкал раскалённое ухо Лань Ванцзи, тронул лёгкие пряди волос. Лань Ванцзи сжал талию Не Хуайсана — крепко, сильно, прижал тело ещё ближе к себе, чтобы даже через тонкий хлопок чувствовать жасминовый запах, ощущать изгибы и впадинки. Не Хуайсан охотнее вжался теснее, живот его сладко сократился, и он опустился губами на подбородок Лань Ванцзи, на его шею, и пока губы исследовали новое тело — долгожданно и страстно, руки скользили по плечам и спине, сами собой двигались всюду, лишь бы коснуться и получить ответную нежность. Лань Ванцзи боялся даже вздохнуть — его впервые целовали так страстно, так открыто и так свободно, впервые не он был инициатором, но его любимый человек, впервые руки с таким нетерпением исследовали его тело, запертое само в себе, оно охотно открывало все ворота и дверцы изящным узким ладоням, прохладным, бережным, страстным. Впервые он не боялся зайти дальше, но знал, что его не задержат в самый сладкий момент, что дадут утолить жажду и голод, и сами получат от того удовольствие. Горячечный мёд страсти оставлял на его теле сладкие следы — поцелуи, которыми Сан-эр опаливал его кожу, маленькие нетерпеливые укусы, касания языка… Лань Ванцзи толкнули вперёд, и он упал спиной на постель, оказавшись под Не Хуайсаном. Его вес ощущался так приятно и успокаивающе, но ещё более того — возбуждающе. Лань Ванцзи казалось, что он вот-вот перельётся через край: все годы, что он усмирял свою плоть, теперь резко вспыхнули в нём неукротимым неистовством, и он едва сдерживал себя от жара, ему казалось, что вот-вот наступит искажение ци, и он умрёт только от того, как сильно он жаждал сидящего на нём человека, который так неторопливо и умело гладил его по оголённой груди. — Здесь хорошо? — тихо спросил Не Хуайсан, опуская ладонь на янский корень Лань Ванцзи. Лань Ванцзи мог только выдохнуть. Он ощутил тепло внизу живота и толкнувшуюся в него чужую ци: Не Хуайсан поднял руку чуть выше, приспустил пояс штанов, и теперь его ладонь лежала в самом низу живота, такая обжигающая… — Пусти меня, гэгэ, — прошептал Не Хуайсан. — Будет легче. Дай руку, ну же… Лань Ванцзи подал руку, и Не Хуайсан положил её себе на нижний даньтянь. — Давай. Лань Ванцзи не понял, как это произошло, кажется, будто он действовал как какой-то зверь, ведомый инстинктами, но он пустил в себя просящуюся ци и робко толкнулся своей. Меж их телами образовалась циркулирующая связь, и всё тело постепенно обволокло такое восхитительное тепло, словно он с головой погружался в сухую тёплую воду: приглушались звуки, кожа ощутимо прогрелась, но дышать стало легче и разум прояснился от жажды. Она стала чистой энергией, и текла меж их тел как река протекала меж русел, минуя пригорки и равнины… Незаметно, когда связь стабилизировалась меж ними непрерывным потоком, Не Хуайсан опустил руку вниз, лишь слегка сжав твёрдость меж ног Лань Ванцзи. То, что сдерживалось годами, хлынуло наружу горным водопадом. Лань Ванцзи почти зарыдал от накатившего облегчения, но, когда он еле-еле пришёл в себя, понял, что лишь тихо стонал, кусая нижнюю губу. Не Хуайсан, склонившись, целовал его щёки и шею, и его гладкие прекрасные волосы нежно скользили по красному лицу, исказившемуся в блаженстве. Поток ци меж ними медленно замедлялся, пока совсем не сошёл на нет. Не Хуайсан осторожно лёг рядом, поджав мёрзнущие ноги — они по-прежнему лежали поперёк кровати. Лань Ванцзи был не в силах двигаться. Он лишь тяжело дышал, закрыв глаза, испытывая лёгкий стыд за порывы своей плоти. Не Хуайсан давно обучился этому небольшому трюку с парным совершенствованием и, поскольку тело не было голодно, нежность энергии Лань Ванцзи достаточно насытила его. — Всё хорошо? Гэгэ? — тихо спросил Лань Ванцзи. — Что будет потом? — вместо ответа спросил Лань Ванцзи, не открывая глаз. — Ещё год в Облачных Глубинах, два — в городе И. Но потом ты вернёшься в Нечистую Юдоль, а я останусь здесь с мыслями о том, что эти руки и губы дарят ласку другому… — К тому моменту тебе будет легче, гэгэ, — тихо пообещал Не Хуайсан, целуя его за ухом, оглаживая тонкими пальцами изящную и всё ещё алую ушную раковину Лань Ванцзи. — У тебя будет Сичэнь-гэ. Будет так, как у меня есть дагэ. И мы будем видеться так часто, как только сможем. Ни ты, ни я не обременены делами клана так, как наши старшие братья, и вполне можем гостить друг у друга. Ты всегда желанный гость в Нечистой Юдоли. К тому же, у наших кланов есть резиденции во многих уголках поднебесной… у Цинхэ Не есть одна практически на границе с Цайи, совсем недалеко отсюда. Мы всегда сможем уединиться там, если захотим. Я всегда буду знать, что ты под присмотром Сичэнь-гэ, а ты будешь знать, что я под присмотром дагэ. Сейчас тебе это кажется сном и мечтой. Но я обещаю тебе, что всё так и будет, гэгэ. — М-м, — протянул Лань Ванцзи, сморённый сладкими речами. Он не хотел верить, ведь речи Сан-эра звучали слишком хорошо, и, если так не случится, это сильно разочарует его. Но и не верить Сан-эру он не мог. Той ночью они едва заставили себя лечь в постель правильно. И как только их руки и ноги привычно переплелись, крепкий приятный сон сморил их обоих практически одновременно.

༺🌸༻

Утром Лань Ванцзи проснулся, ощущая, что семя в его нижних штанах подсохло и неприятно склеило кожу и ткань. Вспомнив вчерашнюю ночь, он вновь испытал лёгкий стыд, но Сан-эр, спящий у него на груди, пробудил в нём приступ неконтролируемой нежности, больно сжимавшей сердце. Он и представить себе не мог, что полюбит так сильно кого-то ещё, помимо сюнчжана. Но теперь выбора для него не существовало. С самого начала не существовало. С того самого дня, как он взял Сан-эра молиться в храм предков чуть больше года назад. — Гэгэ такой серьёзный, — Не Хуайсан тихонько хмыкнул, потираясь лбом о голую грудь Лань Ванцзи (нижние рубахи они вчера совсем сняли, и те лежали на полу возле кровати). — М-м… — задумчиво ответил Лань Ванцзи. — Сан-эр… спасибо за вчера. — Какие глупости, — выдохнул Не Хуайсан, приподнимаясь на локте, кокетливо заправляя за ухо прядку волос. — Я сам желал этого уже давно, но нужно было оставить тебе выбор. Если бы ты захотел уйти… — Не захотел бы, — отрезал Лань Ванцзи. — Да. И я очень этому рад, — честно сказал Не Хуайсан. Склонившись, он поцеловал Лань Ванцзи в грудь чуть выше розового бутона, а затем добавил: — На самом деле, мне не следовало вчера быть таким грубым, я прошу у тебя прощения. Я так испугался, что придётся спать одному, что это затмило мне разум. Лань Ванцзи положил руку на голову Не Хуайсана, огладил его макушку, пропустил меж пальцев немного спутавшиеся за ночь волосы. — Всё хорошо. Не Хуайсан кивнул будто сам себе. Изящно сел в постели, сонно потёр глаза. (Каждое его движение отдавалось внутри Лань Ванцзи трепетной дрожью, он был безбожно влюблён, и был счастлив, что его любили в ответ). — Знаешь, гэгэ, я должен рассказать тебе кое-какие догадки о Цзинь Гуанъяо. Я думаю, это может быть важно. Лань Ванцзи серьёзно кивнул. Он сел в постели напротив Не Хуайсана, и приготовился слушать. Не Хуайсан вздохнул, сладко зевнул, прикрывая рот и, наконец, спросил: — Ты заметил, что Господин Верховный Заклинатель выглядит не очень здоро́во? — Лань Ванцзи молча кивнул, и Не Хуайсан продолжил: — Он довольно много кашляет. Когда он поймал нас, тоже закашлялся, и я заметил алые пятная на его шёлковом платке. Довольно странно, что такой сильный заклинатель хворает. Это, должно быть, довольно серьёзная болезнь или может быть даже проклятие. Год назад Цзинь Цзысюань не показывал никаких признаков болезни, мы проучились с ним много времени, и он выглядел крепким и здоровым юношей, но сразу по возвращении домой он чем-то заболел, и вот уже на экстренном собрании кланов и Башне Золотого Карпа Цзинь Гуаншань признаёт Цзинь Гуанъяо своим сыном. Почему бы ему не сделать этого раньше? Ведь, насколько мне известно, тогда ещё Мэн Яо прожил бок о бок с Цзинь Цзысюанем всю жизнь с самого рождения, именно матушка Мэн Яо воспитала обоих юношей, поскольку мать Цзинь Цзысюаня скончалась при родах… Это известно всем, что ж, когда ты Верховный Заклинатель, у тебя остаётся все меньше способов сохранить что-то в секрете. — Хочешь сказать, Господин Верховный Заклинатель болен той же хворью, что и Цзинь Цзысюань? — уточнил Лань Ванцзи. — М-м! Не исключено. Клану, особенно такому богатому, нужен наследник. В случае смерти Цзысюаня, оставался ещё Цзысюнь — наследник побочной ветви рода. Однако и он погиб этим летом в городе И. По словам дагэ, Цзинь Гуанъяо не сумел спасти его из Бездны, тот зашёл слишком глубоко — туда, откуда уже нет выхода, и не справился с тварью. Очень примечательно, однако, что, помимо Цзысюаня и Цзысюня других наследников нет. Потому, при смерти Цзинь Цзысюаня и Цзинь Цзысюня, первым на очереди стоит Мэн Яо, ныне Цзинь Гуанъяо. — Хочешь сказать, он отравил Цзинь Цзысюаня, чтобы Цзинь Гуаншань признал его своим сыном, и после этого подставил смерть Цзинь Цзысюня и болезнь Цзинь Гуаншаня? Не Хуайсан качнул головой, чуть призадумался: — Хм-м… нет… Мне кажется, Цзинь Гуанъяо воспользовался смертью Цзинь Цзысюня. В конце концов, у Бездны наверняка в тот момент было множество свидетелей, убить наследника побочной ветви на глазах у всех, не вызвав подозрений, было бы очень сложно. Однако, что касается болезни Цзинь Гуаншаня и Цзинь Цзысюаня, думаю, это вполне может быть делом его рук. Вспомни момент, когда мы заблудились в Башне Золотого Карпа и наблюдали сцену, как Цзинь Гуанъяо просил Цзинь Цзысюаня что-то выпить. Очевидно, оба росли вместе и доверяют друг другу. Что, если под предлогом лекарства Цзинь Гуанъяо на самом деле опаивал его каким-то ядом? К тому же, он входит в ближайший круг общения Цзинь Гуаншаня, и ему не составило бы труда подмешать тот же яд своему отцу. То, как Верховный Заклинатель обращается с Цзинь Гуанъяо, только натолкнуло меня на мысли, что Цзинь Гуаншань, должно быть, догадывается, но вывести на чистую воду человека, которого совсем недавно признал сыном, стало бы серьёзным ударом по репутации такого важного человека. Лань Ванцзи задумался. Если всё на самом деле так, мотив должен быть очевиден: встать у власти такого великого и богатого клана. Многие бы не отказались от такого подарка судьбы, история знала не мало случаев, когда из-за власти и богатства люди во всех смыслах теряли голову. Кровавое прошлое вымывало добродетель, и очень часто становилось известно общественности. Мало кому на самом деле доставало цинизма, расчётливости и ума пройти по трупам и основательно закрепить свой статус. Цзинь Гуанъяо был их ровесником, но его происхождение сыграло ему дурную славу. Его мать, в прошлом работающая в Весеннем доме, даже после переселения в резиденцию Цзинь не отмылась от своего ремесла, хотя и стала заботливой матерью и официальной наложницей. Разумеется, если о Мэн Яо и говорили, то исключительно как о сыне шлюхе, даже не беря в расчёт все его достоинства и благодетели. Многие бы на его месте захотели доказать всему миру, что они на самом деле из себя представляют. Дурное отношение зачастую порождает дурной характер. Не Хуайсан немного устало покрыл глаза, снова зевнул. — И наконец Цзинь Гуанъяо мог не просто так выбрать, с кем завести дружбу. Помимо дагэ и Сичэнь-гэ неужели бы в городе И не нашлось бы иных людей, отнёсшихся к нему с добром и поддержкой? Теперь же, если в клане Цзинь возникнут волны смуты, это отразится на всём заклинательском мире, и Цзинь Гуанъяо очень кстати заручился поддержкой глав двух великих кланов. Лань Ванцзи задумался над словами Не Хуайсана. Сам не заметив как, он взял тёплую ладонь Сан-эра в свои и стал медленно оглаживать подушечками пальцев выпирающие костяшки. — То, что ты говоришь… звучит правдоподобно, — наконец ответил Лань Ванцзи, — но… — Но мы не станем делать поспешных выводов, — добавил Не Хуайсан. — Мы будем наблюдать со стороны и искать более серьёзные доказательства. Всё может обстоять совершенно иначе. Однако может статься и так, что под мышиной шкурой затаился тигр. Я не хочу, чтобы дагэ и Сичэнь-гэ, если так оно и есть, были втянуты во всё это. Дагэ я уже предупредил. Будет не лишним, если и ты предупредишь Сичэнь-гэ. Конечно, не нужно говорить всё, но просто попросить быть внимательнее — уже достаточно. Лань Ванцзи кивнул. Он поднёс к лицу ладонь Сан-эра и бережно поцеловал её. Не Хуайсан тепло ему улыбнулся, чуть подался вперёд и оставил горячий поцелуй в уголке его губ. Спустя минуту прозвонил колокол, и Лань Ванцзи поспешил вернуться в их с сюнчжаном дом, чтобы переодеться и успеть застирать одежды. Не Хуайсан провожал его ласковым и довольным взглядом. Лань Сичэнь не сильно удивился, когда проснулся утром и не обнаружил в доме Лань Ванцзи. Следовало ожидать, что как только Не Минцзюэ покинет Облачные Глубины, сюнди тут же перестанет ночевать в доме, который угнетал его одной своей обстановкой. В атмосфере, где каждый всё друг про друга знал, но где никто не выносил известное на обсуждение, всё более очевидным становился тот факт, что Не Минцзюэ сдался своим чувствам и принял их с Не Хуайсаном любовь во многом благодаря зародившимся отношениям своего младшего брата со вторым наследником Лань. Кто знает, не возникни подобной ситуации, сколько ещё Не Минцзюэ смог бы сопротивляться самому себе? Ведь Лань Сичэнь сопротивлялся, даже несмотря на раны, что наносил ему каждый день, когда он видел сюнди и А-Сана рядом. Чему Лань Сичэнь и удивился, так это поспешности, с которой Лань Ванцзи вернулся в дом после звона колокола. Он так быстро пронёсся к себе в комнату, что даже не заметил Лань Сичэня, который в это время уже сидел на кухне и сортировал документы по приоритету. Кабинета в их доме не было, и он уходил работать либо в закрытую секцию библиотеки, либо в общий дом, где у него также был свой уголок. Но каждый раз носить с собой бумаги начинало утомлять, к тому же, всякий желал отвлечь его от работы своими просьбами, и он уже начинал подумывать о том, чтобы расширить дом ещё двумя комнатами: полноценной купальней вместо бочек и кабинетом, где им с сюнди нашлось бы место. Из комнаты Лань Ванцзи послышался плеск воды. Удивившись, Лань Сичэнь отложил бумаги и мягким шагом приблизился к незакрытой комнате. Лань Ванцзи стоял за ширмой, которая отгораживала комнату от купальной зоны, и тщательно застирывал какую-то вещь в стылой воде. Сюнди оказался наг, его силуэт прекрасно вырисовывался тонкими штрихами на однотонной бумаге ширмы. Тогда Лань Сичэнь всё понял: ведь, если то кровь от ран, одежду можно было бы застирать и позже. К тому же, едва ли сюнди уходил ночью для тренировок, да и они с А-Саном никогда не ранили друг друга серьёзно. Стало быть, застирывать приходилось вовсе не из-за крови. Как хорошо получалось убеждать даже самого себя, что всё идёт, как должно. И как теперь сжималось нутро, будто кто-то острым клинком строгал его заледеневшую кожу. Лань Сичэнь вполне допускал мысль, что А-Сан и сюнди делили ложе, но полученные тому доказательства перенести стойко оказалось не так-то просто. Как он мог отпустить Ванцзи от себя, и как мог сам освободиться от чувств, если ни два года в городе И, ни разделённое ложе с другими не избавили его от любви? Неужели ему всю жизнь предстояло прожить с этой бездонной ямой внутри, наполнить которую оказалось просто невозможно? Сколько бы ни кидал Лань Сичэнь в неё, всё достигало чёрного дна без единого звука. В дверь дома постучали. Лань Ванцзи поднял голову, волосы с его спины посыпались вперёд — картина, которую Лань Сичэнь наблюдал столько раз. Он тихо прикрыл дверь в комнату сюнди, чтобы никто с порога не увидел даже силуэт его нагого брата. На пороге стоял адепт — один из тех, кто патрулировал территорию этой ночью. Увидев главу, он сложил руки перед собой и низко поклонился: — Приветствую главу Лань. Старший учитель Лань Цижэнь просил вас навестить его этим утром. Уточнил, что прийти к нему в кабинет вам следует одному. — Благодарю, Лян Хуан, — Лань Сичэнь мягко улыбнулся. — Можешь идти. Лян Хуан вновь поклонился и, сойдя с крыльца, неторопливо, но довольно быстро удалился вниз по тропинке. Что ж, это утро удивило Лань Сичэня дважды. Обычно если дядя и вызывал к себе, то сразу их двоих. Если в этот раз он вызывал к себе только старшего племянника, велика вероятность того, что разговор пойдёт о сюнди. Ведь, так или иначе, вся жизнь Лань Сичэня была посвящена его младшему брату. Лань Цижэнь сидел за своим столом и выглядел как обычно идеально собрано и спокойно. Он предложил Лань Сичэню присесть и выпить чаю. Чай уже заварился в глиняном чайничке, и Лань Сичэнь единственно что оставалось разлить его по чашкам. Сегодня он не успевал на общий завтрак, и чашка ароматного горячего чая украсила это хмурое утро. Казалось, с неба вот-вот падут первые снежинки, но в кабинете хорошо грела жаровня, и горячая жидкость приятно окатило нутро. — Дядя хорошо себя чувствует? — поинтересовался Лань Сичэнь, отставив чашку на стол и внимательно смотря на Лань Цижэня. — Всё хорошо, А-Хуань, нет нужды беспокоиться за меня. Сегодня я позвал тебя, чтобы поговорить об А-Чжане. Лань Сичэнь кивнул, давая понять, что уже понял. — Я заметил, молодой господин Не довольно сильно сблизился с А-Чжанем, — начал дядя, и Лань Сичэнь кивнул: смысл отрицать очевидное? Об этой дружбе судачил каждый в Облачных Глубинах: холодный и благодетельный Второй Нефрит клана Лань рядом с избалованным молодым господином Не смотрелись рядом друг с другом, по меньшей мере, странно, но лишь на первый взгляд. На деле же каждый, кто видел этих двоих вместе, лишь поражался тому, насколько роскошно и гармонично они смотрятся вместе, и как они разговаривают друг с другом практически без слов, если рядом находятся посторонние. Младшего наследника клана Лань едва ли можно было увидеть улыбающимся, но рядом с Не Хуайсаном, он позволял себе даже тихий смех! Это особенно поражало тех, для кого Облачные Глубины были домом, и кто знал Лань Ванцзи с самого рождения. Лань Цижэнь не стал продолжать фразу. Задумчиво погладил бороду, рассматривая старшего племянника. Лань Сичэнь понял, что ему следует что-то сказать, но смог ответить лишь одно: — Дядя прав, он и сам свидетель этой дружбы. Что же ещё дядя хочет услышать? — Насколько далеко зашла эта… гм… дружба? — тихо спросил Лань Цижэнь. Лань Сичэнь отпил ещё чаю — секунда передышки, позволяющая обдумать ответ. — Я прошу у дяди прощения, но, во-первых, я и сам не знаю, а, во-вторых, это лучше было бы уточнить у самого Ванцзи. — Ну-ну! — Лань Цижэнь тихо рассмеялся. — Можно подумать, он мне ответит! Ладно-ладно, что же, ты прав, я лишь хотел узнать твоё мнение. Молодой господин Не вовсе не такой, как в тех слухах, что ходят о нём, уж это тебе известно, ведь вас часто видят втроём. Я задам вопрос напрямую, А-Хуань, и жду от тебя честного ответа. Лань Сичэнь серьёзно кивнул: — Я бы не посмел солгать дяде. — Знаю-знаю. Ладно, скажи мне вот что, — Лань Цижэнь нахмурился. Тронул бороду, отпил чаю. Лань Сичэнь с изумлением понял, что дядя и сам смущён. Это удивило его сверх меры. Он никогда не видел смущения или рдения на этом обычно уверенном и строгом лице. — Ты считаешь, А-Чжань мог бы оказаться обрезанным рукавом? Лань Сичэнь опустил голову. Ох, дядя, оба твоих племянника оказались обрезанными рукавами! И ты знал об этом с тех пор, как Лань Ванцзи немного подрос. Ведь ты всегда был рядом и заменил отца, твоё чуткое сердце знает о своих детях всё. Даже то, чего бы знать не хотелось. — Полагаю, так и есть, — в конце концов ответил Лань Сичэнь. — Дядя и сам всё знает. Пожалуйста, прошу дядю поговорить об этом с Ванцзи. Он переживает, и если узнает твоё мнение, это сделает его гораздо более счастливым. — Гм-м-м… — смущённо протянул Лань Цижэнь. — А-Хуань, ты знаешь, как я уже сказал, второй молодой господин Не совсем не тот человек, за кого его многие принимают. Он трудолюбив, умён и довольно упрям, совсем как А-Чжань. Но ему недостаёт дисциплины, и я опасаюсь, что в дальнейшем это скажется на моём племяннике. Вы моя опора и моё будущее, я лишь хочу быть уверен, что вы оба найдёте себе подходящих спутников, которые приумножат ваши достоинства, а не ваши недостатки. — Дяде не следует переживать по этому поводу. А-Сан в самом деле не столь покорен, как наши воспитанники, но в нём есть другие качества, которым сюнди смог у него научиться. Лань Цижэнь серьёзно кивнул. Лань Сичэнь вздохнул: казалось, дядя так лоялен лишь потому, что на небесах от счастья: его племянники, пусть и остались будто единым человеком, всё же начали двигаться независимо друг от друга. Будь на месте Не Хуайсана любой другой юноша, кажется, дядя был бы так же доволен и рад. Только бы больше не переживать о нездоровой близости братьев. — Полагаю, ты прав. Мне следует поговорить об этом с самим А-Чжанем. Я попрошу тебя позвать его ко мне, как только у него выдастся свободное время. А сейчас давай выпьем ещё чаю, и я отпущу тебя. Завтра нам втроём нужно будет собраться, чтобы обсудить прошедший совет и наши дальнейшие действия. Лань Сичэнь согласно кивнул, чувствуя небывалое облегчение от того, что этот разговор окончен. Хотя он полагал, что дядя ещё не раз поднимет эту тему, когда настанет время всерьёз думать о будущем, но сейчас у Лань Ванцзи ещё был почти год обучения в Облачных Глубинах и два в городе И. Будущее приближалось медленно, и гадать о том, каким оно будет, не имело никакого смысла. Когда Лань Сичэнь вышел от дяди, уже рассвело, и с неба на землю начали падать крупные пушистые снежинки, постепенно укрывающие дорожки тонким белым слоем. Весь день Лань Сичэнь особенно внимательно наблюдал за сюнди и А-Саном. Оба сидели близко, как обычно. В обед Лань Ванцзи отдал А-Сану свою порцию маринованного редиса — единственного из того, что имело хоть какой-то вкус во всей пресной еде. А-Сан благодарно потёрся щекой о его плечо — коротко и почти незаметно — и Лань Ванцзи улыбнулся ему. Тот факт, что сюнди избегал смотреть ему в глаза, лишь подтверждал выводы Лань Сичэня о возникшей прошлой ночью меж А-Саном и Ванцзи близостью. Теперь они оба стыдливо прятали друг от друга глаза, и только Не Хуайсан смотрел на них обоих открытым взглядом — глазами принявшего себя человека, стремящегося ко внутренней гармонии и не ограничивающего себя в самом важном: в потребности каждого человека быть абсолютно счастливым. До лета ещё оставалось много времени. Лань Сичэнь мечтал о том, чтобы эта зима длилась всю оставшуюся жизнь. Ведь даже несмотря на свои чувства, близость Ванцзи с А-Саном не ранила его так сильно, как мысли о том, что совсем скоро им с сюнди придётся вновь расстаться на два долгих года.