Fire in the Water

      Алекс был влюблен в Генри. Каждой частичкой сердца, каждой мыслью и каждой из миллиона искр, пылающих в нем с рождения.       Генри был размеренным, спокойным, любящим, непредсказуемым, страстным, грациозным, пугающим. Генри был изменчив, принимал разные формы, как вода. Как все воды морей и океанов, омывающих берега его родной Великобритании.       О да, Алекс был влюблён в каждую из его частей: изведанные и те, которые будут открываться ему ещё на протяжении многих лет, всплывая с глубин личности Принца. И каждый раз, каждый божий день, Диез не мог бороться с ощущением, что влюблен в него по-разному и влюбляется в него снова и снова каждый день. Словно Фокс только и делает, что обдумывает, меняет не только себя, но и его, как древние алхимики с ветхих страниц его бесконечной библиотеки.       Алекс был воплощением огня, окутывающего и согревающего тело Принца в холодные лондонские ночи; солнечным светом, игравшимся в светлых прядях Генри и его северных морских глазах; лесным пожаром, сжигавшим все то, что тяготило Генри на протяжении многих лет.        Он был диким, резким, несдержанным, необузданным: как огонь; безумным в рвении к любви, страсти, жизни, желании получить всё. В основном, свою огненную натуру получил от отца, который был не менее вспыльчивым и резким по своей натуре, но таким же неприкасаемым, как пламя.       Диез любил добиваться всего быстро, с энтузиазмом и страстью.       Наверное, именно по этой причине внутри него загорелась до жути корёжащая внутренности ненависть к Генри после первой их встречи.       Не за королевскую надменность, дарованную ему по праву рождения, или за сам статус, а за это щемяще-отталкивающее чувство чего-то близкого, нужного и недоступного, чего раньше не мог коснуться из-за своей природы. За эту ледяную неприступность, не поддающуюся на уловки Диеза, за хладность взгляда, временами цеплявшегося за очертания карих глаз и пухлых, дрожащих, влажных губ. За желание проследить взглядом, сузить дистанцию, задеть его краем одежды или коснуться пальцами, растопить этот кусок льда и удовлетворить свой интерес.              Алекс любил Генри.              Диез не помнил, как его жгучая неприязнь к члену королевской семьи совпала с чем-то иным, или, возможно, переросла в нечто большее. Не помнил, когда по утрам в его мыслях начал всплывать этот морозный образ, как воспоминания об этих голубых глазах вызывали мурашки где-то в области затылка и связывали горячим узлом все внутренности. Алекс хотел, чтобы кто-нибудь сказал ему раньше о природе таких чувств, о том, что огонь выжигает не только всё вокруг, но и изнутри.       Алекс хотел бы понять раньше, что без Генри – этих морских волн, арктических льдов и горных рек... его огонь не может существовать.       Не так, как раньше; не так, как должен; вообще.       Любовь Генри ощущалась как трепетный холодок, мороз по коже, такой, который ощущается, когда только проснувшись, ты лениво наполняешь лёгкие влажной свежестью утра. Холодок, когда по утрам его до жути мягкие подушечки пальцев касались смуглой кожи плеча Диеза, пока тот ещё был в сладкой полудрёме.       Да, Алекс любил поспать, но пробуждался как только чувствовал Генри, словно его облили водой.       Брюнет открывал глаза, довольно морщась, ощущая как прохлада тонкой паутинкой расползалась по всей его коже, медленно проникая внутрь, вызывая щекочущую дрожь где-то между местом соприкосновения и внутренностями. Он подымал свои заспанные глаза, встречаясь с глазами Генри, будто обведенными слегка фиолетовыми кругами. В пасмурном утреннем свете он выглядел особенно красиво. Диез, ещё обессиленный сном, старательно тянулся к щеке Принца, оставляя на ней лёгкий «чмок», после чего падал в пространство между его ключицей и подушкой, выдыхая и пытаясь загрести Принца одной рукой, ощущая всплывшую улыбку на его устах. Фокс просыпался рано.       Генри нежно запускал свои тонкие пальцы в густые и мягкие волосы Диеза, водил ими по коже головы, словно его парень это самый милый пёсик в мире. Собственно, так Генри и считал. В такие моменты, Фокс пытался выразить хотя бы малую часть своей любви и нежности к Алексу, прежде чем их идиллию прервёт череда официальных встреч, рабочих визитов и приёмов.       Иногда, во время этих самых встреч и визитов, Принц ощущался как кусочек льда, путешествующий по телу, играя на нервных окончаниях и эмоциях. Непробиваемая серьезность, галантность и изящность.              О, как же Алекс любил его.              Любил мандраж, распространяющийся по телу, как узоры инея, вызванный этой идеальной осанкой, примерной вежливостью и богатыми литературным английским речевые обороты. От этого невербального танца огня и льда Диезу каждый раз перехватывало дыхание, жгло где-то в области солнечного сплетения, гнало кровь галопом по сосудам… От этих голубых, словно море, глаз; четких линий скул; размеренного, бархатного голоса. Генри держал своего возлюбленного на тонкой грани из мимолётных, но глубоких взглядов и редко всплывающей на устах улыбки. Алекс чувствовал, как жжение двигалось где-то внутри, норовя продвинуться к покрытой мурашками коже.              Они всегда старались находится близко. Настолько, насколько это возможно.              Во время работы недостаточно, чтобы дотронуться друг друга, но достаточно, чтобы чувствовать наэлектризованное между ними пространство.       Алекс чувствует, как пересыхает у него в горле, как раз в несколько минут взгляд Генри задерживается на нем дольше чем обычно и аккуратно спускается чуть вниз.       Встречи заканчиваются, журналисты покидают конференц-зал, министры кланяются и удаляются в свои высокие кабинеты в разных частях Лондона.       Влажный воздух тяжело наполняет горячие лёгкие Алекса, принуждая его почувствовать каждую артерию в своем теле и как яростно несётся кровь внутри них. Диез предвкушающе перекатывается с пятки на носок, выжидает, направляется за Принцем, только и успевает, что закрыть двери, как его зажимают в объятия. Не так сильно, как это делал сам Алекс, но достаточно, чтобы почувствовать связь с чем-то родным. Американцу хочется взять эту британскую задницу и вжать ее в стенку, сломить ледяную корку и выжечь горячие стоны на этих аккуратных губах.       Но с каждой секундой нахождения в этих желанных руках, с каждой секундой томного дыхания, обволакиющего смуглую кожу шеи Диеза, всё пылающее желание постепенно затихало, перерастало в что-то другое, более нежное, мягкое и... невесомо ясное.       Хладные губы Фокса касаются карамельной кожи Диеза, унимая пожар внутри него, заставляя чувствовать что-то особенное. Словно огонь в воде.       Как же Алекс любил его.              Генри был как тихий моросящий дождь, зализывающий раны горящей земли. Растворял эмоции, уносил их с собой, оставляя молчаливое и ненавязчивое облегчение.              — Спасибо, что был сегодня со мной, – шепчет Принц, оставляя влажный поцелуй на горячей шее.              Алекс запускает свои пальцы в светлые пряди Генри, поглаживая его по голове и прижимаясь в ответ, вдыхая его неповторимый запах: что-то чистое и лёгкое, влажный лес с морскими оттенками. Алекс хватает руками его шею, ощущая покалывания в уголках глаз.              — Ты специально... вот такой, да? – ухмыляется Диез и чмокает своего мужчину в губы.       – Только с тобой, – с лисьей ухмылкой отвечает Фокс, притягивая Алекса ближе, – и для тебя.              „Только с тобой… и для тебя“.              Алекс хотел, чтобы такой человек, как Генри появился в его жизни раньше… Или был в ней всегда. Он бы хотел, чтобы кто-нибудь раньше, когда он был ещё ребенком, сказал ему, что он может быть таким, какой он есть и ему не надо меняться, чтобы заслужить хоть чего-то, в чем он правда нуждался и чего он заслужил.       Он бы хотел, чтобы кто-нибудь помог справляться ему со своими чувствами.              С самим собой.              «Взрывной пацан», как называл его не менее взрывной отец, и впрямь был взрывным. Привлекающий внимание всех вокруг, захватывающий, яркий, горячий.              Алекс не помнил, когда начал терять себя, тлеть в фальшивых версиях собственной личности, уничтожая себя как лесной пожар, на который всем было всё равно. Наверное, с тех пор, когда тёплый очаг дома слишком часто превращался в обжигающий костёр, когда небрежные слова окружающих ранили как угли, приевшиеся к коже; когда его искренность воспринимали как слабость, а доброту как глупость.              С тех пор, он понял, что сожжёт либо он, либо его.              Алекс хотел, чтобы кто-нибудь раньше сказал ему… что стоит человеку взять слишком много, то вскоре он ничего не сможет отдать взамен. И он был близок к этому. Пока не встретил Генри.              Любовь Генри ощущалась как искусство, та самая животворящая и исцеляющая сущность, посланная чем-то свыше… по правде говоря, Алекс мало что понимал в искусстве.       Он часто размышлял о влиянии Генри на него. Не о влиянии характером, словами или действиями, а своим существом. Своим присутствием, дыханием, стуком сердца за широкой грудной клеткой; те самые вещи, которые погрузили и окунули его в совершенно другой, новый, чудный мир. Наверное, это и есть та вечная, чистая любовь. Алекс смущался и одергивал себя, когда осознавал направленность своих мыслей. Сказать честно, он чувствовал себя уязвимым. Пару лет назад он бы обжёг любого, кто вызвал бы в нём эти чувства. Сбежал, спалил до тла.       Но с ним... Да, с ним. Это была любовь. (Его щеки покраснели)              «Жизнь имитирует искусство», – однажды сказал Принц. (Алекс влюблялся в Генри все больше с каждым словом, слетавшим с его уст)              Любовь Генри ощущалась как горное озеро, к которому он мог всегда прийти, погрузившись с головой, затаиться на его дне, растворяясь в нём, вместе со всем, что жжёт изнутри. Алекс не замечал, как сильно росло его желание раствориться внутри возлюбленного.       Раствориться в сокровенности ночных объятий и нежного дыхания, в острых фьордах его тонких пальцев, в глубине и изгибах его королевского тела. Алекс нигде и никогда не ощущал себя более любимым, желанным и защищённым, как с ним.       В их, по-королевски, просторной комнате, на их широкой кровати Алекс открывался Генри больше, чем когда-либо и кому-либо. Смотрел в эти бездонные глаза, в ночном свете отдававших цветом Тихого океана, и не мог сдержать слёз. Он прижимался к его груди сквозь тонкую ткань ночной футболки, заливая её своими слезами, не сдерживая всхлипы и жжение в горле, не желая никогда его не отпускать. Он чувствовал руки Генри, блуждавшие по его телу, будто он хотел укрыть его всего и потушить весь тот пожар, горевший уже очень давно. Кажется, он чувствовал всю ту любовь, которой он жаждал, как воды, так долго.       Алекс всегда сомневался, мог ли он полюбить кого-то по-настоящему, осталось ли в нем что-то, что может кого-то любить; что-то глубокое, что можно заполнить любовью к кому-то? Но он никогда даже не задумывался, что может любить кого-то так сильно, как любит его.       Господи, как же сильно Алекс любил его.              Генри был чем-то всеобъемлющим, захватывающим с головой, волшебным. Алекс нуждался в нем как в воздухе, воде, земле под ногами. Каждой своей клеткой, каждой каплей крови и каждым биением сердца Алекс жаждал его. Жаждал по-настоящему и полностью. От краешка губ до, Господи, вечно холодных пальцев ног. Именно в эти моменты он осознавал свою бесконечную и всеобъемлющую любовь к Принцу.              Да, Генри был бушующим океаном, а Алекс всепоглощающим огнём.       Инь к его Ян. Огонь к его Льду.       Они были стихией в своей любви.       С бешено несущейся по артериям кровью; с сердцем, бившемся как отбойный молоток, норовившем вырваться из грудной клетки; с шумом в ушах, затмевающим мир вокруг. Генри манил к себе, как нечто древнее и таинственное, как тихие океанские гавани или скрытые лесные реки. Он занимал свое законное место на бёдрах Алекса, овладевал им, обвивал свои руки вокруг мощной шеи, впутывался пальцами в мягкие волосы. Принц, как шторм, врывался в поцелуй, хозяйствовал во рту, не давал и шанса на вздох. Ну а Алекс был совсем не против утонуть в его поцелуях. Брюнет прижимал желанное тело ближе к себе, горячо сжимал молочную кожу, оставляя красные следы. Диез погружался в томное жжение, текущее по его венам и артериям, непроизвольно стонав в ответ на соблазнительные поцелуи.       — Я хочу тебя, – отрываясь, гортанным голосом стонал Алекс, – ты не представляешь насколько… Алекс смотрел на Генри, на его ниспадавшие чуть ниже лба растрепанные волосы, пухлые и влажные от поцелуев губы и усталые глаза, такие завораживающие при ночном свете, и не мог сопротивляться той внутренней силе, которая тянула его к Принцу, как магнит. Диез тяжело выдыхает горячий воздух, наваливается на Фокса, вжимает в кровать, разводит ноги своим коленом, продолжая наблюдать за затуманенными глазами возлюбленного. Их лица разделяют считанные сантиметры и Диез может поклясться, что чувствует электричество между ними, покалывание в губах и дрожь в каждой клетке тела. Алекс резко прерывает застывшую тишину, врезаясь губами в лебединую шею Генри, страстно её целуя. Американец прикусывает тонкую кожу, поднимается выше, к уху, целуя, и параллельно шепча какие-то горячие пошлости; жжёт, как огонь. Тихие всхлипы постепенно наполняют просторную комнату Принца, связывает любовников невидимыми нитями. Алекс, не раздумывая, разрывает тонкую футболку на теле своего парня, возобновляет серию жгучих поцелуев, вырывает изо рта Генри все более громкие и пошлые стоны. Диез хочет каждую часть Фокса: кусает его ключицы, оставляет бардовые засосы на нежной коже, опускается ниже.       — Не сдерживай себя, – шепчет Диез, вступая в зрительный контакт с Генри.       Алекс целует грудь Генри, не отрывая глаз и чувствуя стремительно растущее возбуждение в паху Принца. Генри обвивает ногами спину Алекса, извиваясь и выгибаясь навстречу его ласкам.       — Алекс… – разлепляя губы бормочет блондин, – я люблю тебя.       Такие обычные и привычные слова, но именно они сейчас отделяют их от внешнего мира, погружают в бушующую пучину из всех чувств, которые они испытывают. Мелкие слезы выступают на глазах Алекса, из-за чего лунный свет прерывисто мерцает, словно они во сне.       Диез вновь льнется к любимому телу, в жажде цепляясь за него губами, уничтожает остатки одежды, опускается ниже, ощущая, как сердце бешено гонит огненную кровь по артериям. Алекс тянется к лицу Генри, делит с ним один воздух, наслаждаясь каждым совместным вдохом, каждым содроганием губ и трепыханием ресниц. Он чувствует, как тело пробивают мурашки в тех местах, где его касаются тонкие пальцы, жаждущие и захватывающие все, чего пожелают: шею, спину, ягодицы. Брюнет изнемогает от разности ощущений и пересохшей пустыни во рту, игриво и быстро спускается к бёдрам, широко разводя их в стороны, выбивая из Принца смущенный стон.       — Ты прекрасен, – шепчет он, блуждая руками по коже, – смотри на меня, прошу, – чуть ли не рычит.       Он с ювелирной, не соответствующей ситуации, осторожностью оставляет влажные следы на внутренней стороне бедра, движется дальше, к паху, замечает, как содрогаются мышцы живота Генри и как судорожно он впутывает свои пальцы в его волосы. Генри подобен бурному источнику, извивается на постели, изгибается, шипит, стонет, пытается втиснуться в Алекса, стать его частью. В момент, когда жгущий язык Диеза касается плоти Фокса, британец подается вперед, соблазнительно стонет и просит о большем. Алекс хотел бы понаблюдать за ним таким чуть дольше, но сам находится на грани от потери самообладания. Он любит, когда Генри получает удовольствие. Любит образ его алых искусанных губ, тяжело вздымающейся груди, соблазнительного взгляда.       Диез целует, сосёт, облизывает, кусает, погружается глубже, прерывается на поцелуи, смешивая свой вкус со вкусом Генри. Крупные пальцы Алекса движутся в мокром и горячем нутре Принца, растягивают его. Алекс наслаждается, кусает чужие губы, углубляет поцелуй языком. Генри в предвкушении цепляется за шею брюнета, активно насаживается на пальцы, стонет, пытаясь хоть что-нибудь сказать. Алекс отстраняется, уверенно фиксирует руки на талии Фокса, выгибая его на встречу себе. Диез медленно входит, ощущая как возбуждение концентрируется в одной точке, как оно распирает его изнутри, разливается по всему телу. Алекс и Генри одновременно издают звук, похожий на смесь стонов и рокотаний грома. Принц сдавливает американца, обхватывает его сзади ногами, сжимает волосы на затылке, притягивает к себе. Алекс движется медленно, чувствуя наслаждение от гудящих ног до немеющего затылка. Леденящий огонь разливается по телу с каждым толчком внутри королевского тела. Генри, не в силах больше сдерживаться, откровенно стонет, мычит, бранится, умоляет не останавливаться. Алекс выходит, оставляя после себя неприятное ощущение пустоты, после чего сразу же ее заполняет, провоцируя те звуки, которых раньше не слышал от Принца. Американец размашисто и остервенело движется внутри податливого тела, играя рукой с истекающим смазкой членом британца. Сейчас Алекс и Генри понимают, что значит быть единым целым. Они чувствуют каждое касание кожи, каждый удар сердца и пульсацию внутри друг друга; чувствуют огонь, охвативший их полностью. С каждым толчком внутри, Диез и Фокс приближались к пику наслаждения. Алекс припадает поцелуем к шее возлюбленного, как к оазису, после чего делает финальные рывки. Комнату накрывает финальный звук шлепка, излившейся жидкости и хриплых гортанных стонов. Алекс излился внутрь одновременно с Генри, который залил густым семенем грудь и живот американца. Наслаждение ярким взрывом распалось внутри, одновременно срывая дыхание, вызывая дрожь во всех конечностях и искры в глазах, погружая Алекса и Генри в состояние близкое к нирване.       Пересиливая себя, Алекс вовлекает Генри в новый, но уже более нежный и ласковый поцелуй, после чего произносит краткое «я тебя люблю».       Боже, как же они любили друг друга.