Каникулы с врагом

      Поезд летит последние часы без остановок. Скоро мне предстоит раствориться в лучах солнца, синих волнах и золотых дюнах песчаного берега. Мама отправила меня к своей сестре на каникулы. Она проживает на Чёрном море в одном из прибрежных посёлков с невзрачным названием. Но это для меня не главное. Во главе всего — море. Я обожаю его запах, это вам не в бассейне с хлоркой плескаться. Последний раз мы были здесь с мамой четыре года назад, можно сказать, что в детстве. Сейчас мне семнадцать, последние каникулы перед институтом, куда я был зачислен без лишних усилий по результатам ЕГЭ. Мама на радостях в подарок решила отправить меня на два месяца к тёте Ире или просто Ире, как она требовала себя называть. У них с мамой разница в возрасте почти семь лет. Так что она обижается за «тётю».       В вагоне невыносимо жарко, огромное количество народу, от которого исходят неприятные запахи: пота, еды и перегара. Хочется зажать нос, но вместо этого я вспоминаю о припрятанной пачке сигарет. Не то чтобы я курил, как паровоз, нет, совсем наоборот. Это, скорее, баловство. Сейчас оно как раз очень кстати. Пойду передохну от этой вони и гама. Мой сосед с нижней полки достал ужасно пахнущее сало с чесноком, от чего я просто срываюсь от него как можно дальше.       Стою, облокотившись о стену тамбура, и смотрю на убегающую вдаль дорогу, смачно затягиваюсь. Мысли блуждают о том, что это последнее моё свободное лето, поэтому надо оторваться по полной. И тут в моё маленькое уютное пространство вклинивается человек, от вида которого меня трясёт каждый раз, когда он оказывается рядом. Человек, который мне неприятен до дрожи в коленях. Наш учитель физики, Валерий Павлович Шторин. Он как будто ненавидит всех учеников. Изводит каждого у доски, как будто на его физике чëртовой мир клином сошёлся. Ни один учитель не задалбывал нас так своим предметом, как он. Меня этот человек невзлюбил особенно, потому что я единственный, кто хоть как-то мог дать ему отпор, поскольку обожаю физику и алгебру с первых уроков. А вообще, знал азы с самых ранних лет, благодаря папе и его любви к различным механизмам. Когда мне было семь, перед самой школой его не стало. Папа умер от инфаркта, как многие люди в возрасте от сорока пяти до пятидесяти пяти лет. Говорят, что это особый возраст для развития именно болезни сердца. Помню даже сейчас, как выл навзрыд в день похорон и ничего не ел почти неделю. Мама не знала как мне помочь. С уходом родителя моя любовь к электронике и физике только возросла. Я перечитывал его справочники и книги много раз. Заучивал сложнейшие формулы и законы, стать учёным стало моей мечтой. Когда же после девятого класса нам вместо Лидии Васильевны, очень хорошего учителя, дали этого мерзавца, моему горю не было предела.       Наша физичка из-за проблем со здоровьем ушла на пенсию, а ГОРОНО прислал этого молодого засранца с раздутым самомнением. В свои двадцать четыре этот хлыщ уже защитил докторскую. Он поступил в институт в пятнадцать и блестяще его окончил. Но для продвижения по карьерной лестнице ему надо было отработать в учебном заведении три года. Вот этот Валерий и пришёл отработать на нас всю свою ненависть с презрением. Заносчивый гадëныш! О нём ходили разные слухи, но все сводилось к тому, что без этой работы его не брали в какой-то там институт с зубодробильным названием. Два года он нам прохода не давал и всегда придирался даже к моим исключительно верно решённым задачам. Валерий Павлович никому не ставил высший балл, считая, что для этого нужно чуть ли не свой закон физики открыть. Если бы ЕГЭ принимал у нас только он, то я и в ПТУ бы не поступил. Но, к счастью, принимал его не он, а специальная комиссия. В тот день мне искренне хотелось показать ему фак при всех, но я решил быть выше этого мелочного и детского жеста. Всё произошло потом.       По-видимому, Валерий Павлович не ожидал меня тут увидеть, просто застыл с модной электронной сигаретой и открытым ртом, но через мгновение, как ни в чем ни бывало, глотал приторный дымок.       Сейчас без своего с иголочки костюма и дебильных очков без диоптрий он выглядел совсем по-другому. На свой молодой возраст. В дорогих потёртых серых джинсах, простой белой футболке, кроссовках и с сумкой-рюкзаком от Gucci, причём настоящий, а не дешёвая подделка. Светлые волосы выдают его, как всегда, уложены волосок к волоску и сверкают на солнце от своей ухоженности. Лицо точеное, явно кто-то в семье был из дворян: слишком прямой нос, слишком красивый рот с розовыми губами и слишком яркие голубые глаза. Черт! Я кажется сам залип на нём. Без неизменных кожаных туфель с небольшим каблуком он выглядит ниже ростом. Ему явно неловко стоять вот так рядом со мной, рослым парнем, бывшим учеником и курить. Но мы стоим какое-то время совершенно молча и курим под мерный стук колёс о рельсы. Моя станция почти рядом. Мы продолжаем молчать, ибо неделю назад на выпускном я, пьяный в стельку от вискаря, принесённого моим лучшим другом, всё ему вывалил в яркой форме. И всё же, я набираюсь смелости и, глядя ему в глаза говорю, своё: «Извините меня, я был пьян тогда».       Он молчит и смотрит своими пронзительными глазами цвета летнего неба за грязным окном вагона, поджимает губы и, ничего не ответив, развернувшись, уходит, не удостоив меня даже парой слов. Был бы он таким на своих уроках. Так нет! Там он подкалывал меня, ровняя с серой массой моих одноклассников. Мне и раньше нравилось его лицо и аккуратные, даже изящные руки. Сейчас мой школьный недруг был другим. Как по-разному может выглядеть человек в костюме и без. Мысль о физике не давала мне покоя всю оставшуюся поездку, и даже вонь от соседа с нижней полки не доставляла более дискомфорт. Я не знал, что теперь делать с этим открытием. То, что мне нравятся парни, давно не новость, и был даже опыт прошлым летом с соседом по парте, Гришкой. От этой связи ничего не изменилось, мы так и остались друзьями, а опыт решили негласно считать вполне удачным экспериментом. Сейчас у него отношения с парнем из параллельного класса, чему я искренне рад.       Опомнился я только тогда, когда поезд прибыл на станцию. Быстро ухватив свой объёмный рюкзак, стремительно иду на выход из этой невыносимой душегубки. Уже спускаясь по ступенькам из вагона, вижу спину Валерия, черт его раздери, Павловича. Физик тоже сошёл на моей станции. Странное совпадение, а может, судьба?