Эхо одного дня

Чэн Сяоши никогда не был фанатом всей этой сопливой, романтической приблуды, которую под аккомпанемент ангельского хора транслировали по каждому чайнику. К сожалению или к счастью, но интерес к вопросам сердечным у него не наблюдался. То ли дело в том, что от таких высоких материй, как любовь и романтика, он был слишком далек, то ли все было куда более прозаичнее и необходимость углубляться в эти самые вопросы попросту не возникала. Порой у него закрадывались подозрения, что на этой почве, ввиду его непосредственности, — как когда-то выразилась Цяо Лин, и случаются многие курьёзы в его жизни. Тот же случай, когда он не смекнул о статусе отношений ШаньШань и Дун И является примером. «Ты просто невнимательный», — на задворках сознания оправдывает он себя голосом Цяо Лин. «Ты просто идиот», — говорит в голове Лу Гуан, заставляя Сяоши фыркнуть в ответ на свои же мысли. Как бы ему не хотелось, но приходиться принять эту горькую правду: Сяоши Чэн просто не может в глубокие чувства, по крайней мере, в их распознавание уж точно. Пусть с виду он и кажется эмпатичным и честным, — по мнению многих знакомых, до безумия харизматичным и ярким, несравненно привлекательным душой и телом молодым человеком, — по мнению своему собственному, конечно, но в действительности же ему не достает проницательности, а открытым и искренним он может быть лишь с двумя сотрудниками фотоателье, что стали для него больше, чем друзьями. Вот Лу Гуан — это уже совсем другой коленкор. Весь из себя такой сухарь-недотрога, а подмечает столько! И это касается не только деталей по делам, которые им учтиво подсовывает Цяо Лин, воруя сладкие часы безделья, но и вещей более тонких. Возможно, он менее экспрессивен, но в это же время и очень тактичен, вежлив, учтив, внимателен к чужому настроению, очень терпелив и… Просто очень. Слов не подобрать, насколько это потрясающе, насколько эклектично у него выходит совместить всю эту стоическую отстранённость и безмерную заботу о близких. В один короткий миг, Сяоши ловит себя на том, что начинает перечислять все достоинства своего друга, что не может не заставить горделиво задрать нос, пока не вспоминает, что в данном контексте все Лу Гуановские достоинства противопоставлены его собственным недостаткам. Нахохлившийся Сяоши цокает языком, злобно отвесив себе мысленную оплеуху. Вспоминая о нынешних реалиях и незаконченных делах, он старается сосредоточиться на насущном. Мешанина из путающихся мыслей ураганом проносится в черепной коробке: «Итак, что мы имеем: закат, осень, красивый вид и… Лу Гуан», — с нервом подытоживает он, когда шею опаляет чужое дыхание, посылая волну мурашек вдоль позвоночника. Лу Гуан, будучи ниже его самого на несколько сантиметров, уже пристроил подбородок на плече Сяоши, пока тот пытается запечатлеть закатное солнце, стоя у набережной. — Спусти ISO на 100 и камеру чуть левее, — Сяоши слышит указание под самым ухом и его кистей касаются чужие стылые ладони. Первым порывом было отпрянуть или дёрнуть плечом от столь нетривиального положения и, разумеется, просто от очередного прыжка. Лишь титаническим усилием воли он подавил в себе это желание, вспоминая о том, кто сейчас рядом и насколько этот человек чуткий. Щелчок камеры и пейзаж остается запечатленным в галерее. — Лу Гуан, я знаю, как делать качественные фото, не к чему учить меня. Лу Гуан отстраняется, а с ним исчезает и холод, уступая место неизвестно откуда взявшейся нервозности. — Ты чуть не испортил весь снимок, — фыркает он. Произнося это, Лу Гуан трет затылок, отводя взгляд куда-то в сторону, пока Сяоши отчаянно пытается сообразить, в чем дело и почему озвученный упрек не такой упрекающий, как обычно. Непрошенная параллель между Гуаном и нашкодившим ребенком так и норовила рисовать картинку, где он переминается с мыска на пятку под строгим взором родителя. Нет, не к чему такие ассоциации. Но все же Чэн Сяоши все в толк не возьмёт: отчего тон его друга прозвучал так оправдательно? Не первый год знакомы, а совесть за грубости только сейчас замучила? Сяоши делает мысленную пометку подумать над этим позже. «Где мы вообще? Парк аттракционов, серьезно? Лу Гуан перед самым отъездом решил поразвлечься?» — Ну и что ты мне хотел показать здесь? А. Так это Сяоши его и привел сюда. Стоило бы догадаться. Что уж там, стоило бы и медаль сразу себе вручить! Вывести его погулять — плевое дело, но чтоб за несколько часов(судя по убывающему солнцу) до отбытия — это как надо было постараться-то! Смахивает на тринадцатый подвиг в очереди у Геракла. — Брось, Гуан-Гуан, — нараспев проворковал Сяоши, светясь довольством от того, как его визави сморщился при этом обращении. Перебросив одну руку через его плечо, продолжил: — в действительности разве должна быть причина для того, чтоб проводить вместе время? — Мы и без того в ателье постоянно вместе. Тебе не хватает? «Ну чтоб тебя, блять! Откуда мне знать, почему я приволок тебя в чертов парк»?! — Я, быть может, хотел достойно тебя проводить, а ты с вопросами лезешь, — находит, чем ответить Сяоши и с деланной обидой в голосе принимается отыгрывать мученика. — А вот не гуляй со мной! Уедешь и будешь сам названивать, а я не буду отвечать. Отомщу ведь! Сложив руки на груди, задрав нос, Сяоши начинает отсчитывать секунды до тех пор, пока… — Глупец, — вздыхает Лу Гуан и хватает “глупца” под локоть, уводя его вглубь к разнообразным шатрам. — Пошли уже, купишь мне мороженое, раз так хочешь провожать. Вдох-выдох. «Все хорошо. Хорошо… — успокаивал себя Сяоши. — Если не ошибаюсь, то было ещё три фотографий в парке. Я справлюсь». Удивительно, как Лу Гуан не стал дальше препираться. Сяоши и сам был не до конца уверен, достаточно ли будет просто покапризничать, чтоб тот остался, а не закатив глаза — развернулся. Секунду ранее, ему казалось так оно и произойдет и ему придется прыгать в более давнюю фотографию, чтоб не нарушать череду событий. Но он здесь, они здесь, все ещё в парке. Даже неосознанно, действуя порознь, у них выходило работать слаженно. Поразительно. Хотя сейчас, размышляя над этим, было сложно вспомнить хоть один случай, когда Лу Гуан не шел бы на поводу у Сяоши. Ощущать, что он всегда на его стороне, поддержит и позаботиться было так же привычно, как и дышать: ты просто не замечаешь этого, настолько это всё… правильно? «Неужели его действительно так легко сломить на свою сторону»? — вопрошал про себя Сяоши, отчего-то недовольно нахмурившись. — Не отставай. Бредя в коридоре из собственных размышлений, он не заметил, как Лу Гуан отпустил его и вырвался вперёд. Очнувшийся Сяоши быстро подбегает и в прыжке перекидывает левую руку через плечо Лу Гуана, отчего тот спотыкается. — Я слышал в кинотеатрах крутят какую-то страшилку. Лу Гуан, давай сходим, когда ты приедешь? — В следующий раз — обязательно, — запоздало отвечает он. И в тот момент, когда Сяоши намеревается спросить ещё что-то, он вновь испытывает тот обжигающий холод, что прокатывается по всему телу. Левая ладонь Лу Гуан касается его собственной, свисающей, переплетая их руки. Потерявший все слова, он вглядывается в невозмутимое лицо друга, но тот совершенно не изменился в выражении и даже не смотрит в ответ, будто… Ладно, Сяоши помолчит. Всё же ответные касания от Лу Гуана пусть и неожиданны, но гораздо приятнее, чем выслушивание недовольств: “не нависай на мне”, “уйди”, “балбес” и тому подобное. Когда только он стал таким тактильным? В любом случае, Сяоши считает, что он вполне способен к этому привыкнуть. Он отводит глаза и решив, что ему все дозволено, по своему обыкновению, отбрасывает в сторону страх и стыд, ластясь и прижимаясь щекой к чужому плечу. «Бери, пока дают. В любой другой день Лу Гуан бы начал брыкаться», — одновременно и с горечью, и неким благоговением осознает он. В таком положении они проходят всю дорогу до самого ларька с мороженым, лавируя между туда-сюда снующих людей: кто-то с друзьями, кто-то с семьёй, кто-то спешит, а кто-то удивлённо взирает по сторонам. «Туристы», — не может сдержать улыбки Сяоши. Под теплым светом фонарей и Лу Гуаном под боком Сяоши не замечает, как его постепенно уводит в негу, а фоновый людской гул все больше убаюкивает и все о чем думается — это то, как нелепо и мило выглядит его белобрысый друг в кепке с кошачьими ушками. Ступая по устланной камнем дороге, ему хочется задержаться подольше, всласть насладиться моментом, о котором он, к несчастью, забыл. Однако вспоминая о цели своего пребывания здесь, выдыхает с досадой, он вглядывается в лица прохожих, в надежде засечь сомнительных личностей. Но к тому моменту, когда они подходят к киоску, ему не удается выследить ничего подозрительного. Вскоре, по мере их приближения к пункту назначения, травянистые запахи эфирных масел, что продавали неподалеку, были вытеснены сладкими, будоражащими аппетит и фантазию, ароматами. Женщина за прилавком передает Лу Гуану два рожка, начиная нервничать от того, как долго Сяоши копашится в карманах в поисках наличных. Ему и самому становится не по себе, поскольку она чуть ли не взглядом прожигает в нем дыру, но, к сожалению, это никак не способствует ускорению процесса. — Поддержи, я оплачу, — Лу Гуан вручает ему его порцию мороженого, после чего сам тянется к кошельку. Мороженщица получает свои деньги и как только с рачительностью ювелира, оценивающего узор на новом изделии, проверяет их, лучезарно улыбается: — Всего вам доброго, мальчики, приятного аппетита. Как только они проходят достаточное расстояние, Сяоши не то застенчиво, не то отшучиваясь, проговаривает: — Вот ведь! Похоже теперь я должен тебе копейку. — Можешь не возвращать, мне не жалко. С этой фразой для Сяоши светит зелёный свет и он вгрызается в переданную ему сладость. — Какой ты щедрый, Лу Гуан! Повезёт же той, кому ты достанешься. Лу Гуан на подзуживание не отвечает — лишь пожимает плечами, рассматривая шатры в противоположной от Сяоши стороне. Тот прослеживает за его взглядом и обнаруживает в одной из торговых палаток выставленные на продажу деревянные изделия ручной работы. — Кажется, торговец нас запомнил, — на них укоряюще смотрел пожилой мужчина, общавшийся до этого с одной покупательницей. — Обиделся, что ничего так и не купили, видимо. Сяоши не сразу догнал, о чем говорит Лу Гуан, но сообразил, когда вспомнил, что проживает день немного нелинейно. Всякий запутается, когда все события дня для тебя прокручиваются буквально в обратной перемотке. Возможно, ранее он действительно закошмарил бедного старикашку. Почему именно он? Потому что Лу Гуан воспитанный. Он бы даже не заметил эту лавку, не будь ему действительно что-то нужно оттуда. — П-ф, на обиженных воду возят, старику то не знать? И на что главное? — Просто не стоило осыпать его глупыми вопросами. Лучше не нарывайся в следующий раз, мало ли. Поглядывая на наручные часы, Лу Гуан резко тянет Сяоши за запястье отчего тот спотыкается и сладкая субстанция оказывается у него на футболке. В пору бы расстроиться — перевод продукта, как никак, но он не успевает и оплакать свой десерт, как слышит: — Сменишь ее дома, а нам пора торопиться. Брови устремились к переносице, но вместо того, чтоб возразить, Чэн Сяоши повинуется и идёт следом. «Так спешит… Куда же ты уехал»? — Крутится в голове до того, как он решает пойти ва-банк. — Лу Гуан, — пытается обратить на себя внимание Сяоши. — Куда ты так подорвался? Ты говорил, что уезжаешь поздно вечером, ещё есть время. Тот резко разворачивается, отчеканивая с апломбом: — Его нет, и мы опаздываем на ужин к Цяо Лин! Сяоши от такого тона обалдевает, оторопело таращась на него. Куда девалось то всепоглощающее спокойствие и уют, что минутой ранее кружили в воздухе запахом пачули? Лу Гуан поднимал на него голос лишь единожды, но, как признает сам Сяоши, заслуженно, все таки в тот раз он, можно сказать, добровольно под нож полез и принял весь натиск Лу Гуановского праведного гнева. А сейчас-то?! Читая в чужих глазах замешательство, Лу Гуан моментально сам падает в ступор, да в такой, что даже когда Сяоши пытается хоть как-то сгладить углы, он все еще бросает на Чэна полный беспокойства и недоверия взгляд. Весь обратный путь до ателье они проходят в тягостной тишине, слышно лишь, как под ногами скрипит гравий. К месту назначения они добираются, когда мир вокруг уже тонет в сумерках. — Ну наконец-то, я уже думала вы опоздаете, — встречает их радостно Цяо Лин. — Не стойте столбом, а то все остынет! Дивный аромат уже заполнил помещение и Лу Гуан проходит вслед за Цяо Лин, а Чэн Сяоши мчится по лестнице вверх сменять запачканную одежду, уже предвкушая начало трапезы. Как только он добегает до их с Лу Гуаном спальни, то принимается остервенело рыться во всех полках и задвижках, усиленно вспоминая, в чем сидел на этом ужине. Непростая задача для такого неряхи — вот у Лу на стороне всегда царит порядок, будто и нет ничего. «Интересно, я сильно изменю ход истории, если надену не ту рубашку»? С горем пополам он все же отыскивает нужную часть гардероба, быстро натягивая ее и прежде, чем спуститься ещё раз осматривается напоследок. С улицы доносятся глухие раскаты собачьего лая, перемежающиеся с хриплой пьяной руганью. Сяоши осторожно приближается к окну, поднимает камеру и, затаив дыхание, делает снимок, после чего его окликает Цяо Лин. Спускаясь вниз, он наблюдает всю ту же картину: Лу Гуан поедает свою пресную лапшу, а Цяо Лин бурно жестикулирует, увлеченно о чем-то повествует. — Сяоши, наконец-то! Садись уже. Он так же, как и в прошлый раз садится рядом с Лу Гуаном, не пересекаясь с ним взглядами, но напряжение между ними, по понятным причинам, оставалось высоковольтным. Сяоши все еще чувствует себя малость оскорбленным, в размышлениях о том, как стоит подступиться. Ничего катастрофического в том, что Лу Гуан немного перегнул палку, Сяоши не позволит пелене обиды затмить себе глаза. «Это все ради Лу Гуана», — вспоминает он и одно лишь это напоминание является весомым аргументом, чтоб держать голову холодной. Да. Неважно, что на него накричали; главное — то, почему это произошло. Цяо Лин заливается смехом, вспомнив о чем-то очень смешном, только разделить ее веселье Сяоши не может. Он вовсе не здесь, попал в некую прострацию, мыслями где-то далеко отсюда. В сознании он перебирает моменты, предшествующие устроенной ими сцены в парке: огромное столпотворение, движение, мороженое, лавка, негодующий дед… и они уходят. Ничего. Абсолютно Ни-Че-Го!!! Все происходило слишком обыденно, за исключением самой их вылазки. Что он потерял? Что не заметил? Лу Гуан улыбается над чем-то сказанным Цяо Лин, тем не менее, Сяоши замечает, что он до сих пор не взглянул в его сторону и ведет себя крайне отчуждено. Такое его поведение жутко дизморалит и лишает внутреннего равновесия, так и провоцируя вывести на разговор, пусть даже если с дальнейшим конфликтом. Сяоши, до этого времени мечтающему вновь отведать утку, и кусок в горло не лезет. «Ну вот, теперь и аппетит пропал», — расстроенный Сяоши откладывает приборы, вперив взгляд в профиль друга, вспоминая фрагмент из их когда-то общего задания: — «Разве, если я скажу что-то людям в фотографии, это не будет считаться вмешательством в прошлое»? — «Твои слова не предотвратят ключевое событие, а пока оно неизменно, всё в порядке». Что если Сяоши решит сейчас выпытать ответы? Расспросит его получше? Ведь до недавних пор, ему и в мыслях не приходило давить на Лу Гуана и под тисками вытягивать правду. Политика “захочешь — раскажешь(но, если что, мне очень интересно узнать)” всегда была самой приоритетной, отражающей уважение к чужим границам. Что бы Цяо Лин не говорила, но с Лу Гуаном, особенно с ним, он научился чувствовать меру. А вот что касается допроса, то по его мнение, сделать это сейчас, сославшись на сожаление об их небольшой перепалке в парке или переживание на фоне вспышки гнева Лу Гуана, было очень удобно. Да и в любом случае, у него, черт возьми, ещё три фотографии с этих аттракционов. Всегда есть возможность всё исправить. — Сяоши, ты какой-то тихий, все в порядке? — спрашивает Цяо Лин. — А? Да, вымотался, наверное. Все отлично, спасибо, — отмахнулся он и с серьезным видом вновь поворачивается к Лу Гуану. — Я хочу знать… По маленькому столу в центре комнаты проходит вибрацию от входящего звонка на лежащем на нем телефоне. — Это ШаньШань. Наверное, что-то срочное, пойду отвечу. Сжав переносицу, Сяоши медленно выдыхает. Волна разочарования накатывает на него так же резко, как и возникает желание забить огромный болт на глупую договоренность. Когда Цяо Лин полностью исчезает из виду, Лу Гуан оборачивается лицом к Сяоши. — Ты хотел что-то спросить. «Не меняй прошлое, не вмешивайся в будущее», — всплывает в ворохе воспоминаний фраза, высеченная на самой подкорке. Немного помедлив, Сяоши отворачивается и грубо бросает: — Уже неважно. Убедившись, что никто не смотрит, он покидает фотографию. Его моментально выдергивает из прошлого, выкидывает, как рыбу на берег. Он вовсе не обращает внимание на то, каким болючим вышло приземление и тем более ему нет никакого дела до того, который сейчас час. Чэн Сяоши сразу же устремился к рабочему столу в их спальне, откуда выуживает первый попавшийся блокнот и ручку. В диком припадке, точно поэт наконец заставший музу врасплох, он начинает записывать в него все свои наблюдения и детали, которые его смутили во время пребывания в снимке. Странные реакции, неестественное поведение и неловко брошенные фразы. Он записывает всё, что выбивалось, всё, что не вписывалось в привычность. Последняя точка и Сяоши вчитывается в записи, заново собирая всю картину по кусочкам. Сомнений нет: Лу Гуан что-то от него скрывал, и Сяоши костьми ляжет, но до правды доберется, чего бы это ему ни стоило. И как только он даёт себе обещание во всем разобраться, поглядывает на нынешнее и время, в момент когда было сделано следующее фото. «17:47», — отмечает в блокноте Сяоши и вереница событий прошлого дня, как всполох безудержного пламени, проносится перед глазами. В следующее мгновение он обнаруживает, что держит телефон в руках, объектив камеры которого направлен на декоративные вазы из дерева. Ещё через секунды две он замечает того самого продавца, что замахивается на него скалкой, а лицо у него исказилось в безумной от злобы гримасе. — Сфотографировал — плати! Лу Гуан поспевает вовремя и отгораживает Сяоши, перехватывая кисть старикашки. — Да я может тебе на рекламу обложку фотографировал, неблагодарный! — корчиться Сяоши, спрятавшись за спиной у Лу. — Что произошло? Старик вглядывается в лицо Лу Гуана с прищуром, что-то буркнув себе под нос, с харкающим звуком сплевывает на асфальт и ворчливо шамкает своим беззубым ртом: — Этот пёс шелудивый всю кровь мне выпил, расспрашивая всё почему да как! А теперь и товар стырить вздумал! — Не правда! Я всего лишь снимок один сделал. Лу Гуан отходит с продавцом в сторону и уже стоя от них поодаль, Сяоши не может расслышать ничего из того, о чем старому маразматику говорит Лу Гуан, но каким-то чудом ему удается уладить конфликт. Позже, их взгляды притягиваются к пейзажу, что открывается с моста, где золотые лучи заката окрашивают небеса и они неспешным шагом идут в этом направлении. — Лу Гуан, а что ты ему сказал? — Что мой друг забыл принять свои таблетки от психоза. Сяоши только и успевает, что резко втянуть воздух в возмущении, как после Лу Гуан сухо добавляет: — Шутка. Они делают снимок открывающегося вида и Сяоши внутренне радуется, что им удается попасть ровно в тайминг. А после повторяющиеся действия, которые он без труда теперь может спрогнозировать, словно бусины нанизываются на леску, происходят в том же порядке: закат, мороженое, прогулка и глупый пенсионер. Он прослеживает за тем, как Лу Гуан уже в третий раз потирает наручные часы и думает о том, что стоило бы уже морально готовиться к крику, но вместо этого сам обращает на себя внимание, напоминая: — Слушай, кажется, мы задержались. Давай уже возвращаться? В этот раз обошлось без ссор и гнетущего молчания. Сяоши может выдохнуть. Слышится хлопок, а за ним шелест бумаги. Он возвращается в ателье и красными чернилами тут же записывает: «Первый подозреваемый — мерзкий старикашка».

***

Вновь хлопок и вновь очередное погружение, каждое впоследствии преподносящее новый элемент пазла, каждая секунда при котором, громоздит края чаши терпения Сяоши. — Лу Гуан, догоняй! — Балбес. Уронишь ведь всё. — Я тебя не слышу! Студёный воздух заполняет легкие, а кровь приливает к щекам от бега так же стремительно, как и теряется равновесие, когда Сяоши путается в собственных ногах, оглядываясь назад. Падение, однако, фееричное и ужасно жесткое. Благо хоть сгруппироваться успел, весь удар пришелся на левую руку. Лу Гуан стремглав бросился к Сяоши. Он спускается на колени, разглядывая его на наличие ушибов, хватается за руку. — Все в порядке? Сильно болит? — торопливо спрашивает Лу Гуан, касаясь ладонью лица, проверяя и его. — Ничему жизнь не учит, да? Сяоши не считает необходимостью отвечать и, лишь читая в глазах напротив ничем не поддельное волнение, звонко и совсем по-детски смеётся, от того, как в груди всё потеплело.

***

Запах свежего кофе с утра бодрит не хуже, чем урчащий желудок, но для Сяоши все ещё загадка, как можно пить этот горький напиток натощак. Он задаётся этим вопросом ровно в тот момент, когда застаёт Лу Гуана за чашкой свежезаваренного. Он ничего не читает, не листает ленту в соцсетях — просто попивает свою кофеиновую водичку и выглядит до одури красиво, смотря в окно. Его необычную внешность Сяоши отметил ещё в самом начале их общения и с того момента представлял, сколько замечательных снимков можно бы отснять с Лу Гуаном как главной моделью. Поэкспериментировать с локацией, тематикой и, по сути, вот вам цепляющее "меню" для потенциальных клиентов. Не то, чтобы он прямо таки заглядывался когда-либо, но эстетический вкус воля-неволя развился с годами практики. Как никак, а владельцу фотоателье положено. В своем друге он всегда находил нечто утонченное, порой даже аристократичное, но конкретно сейчас не сколько это его привлекало, а то, каким домашним он выглядел. Прямо таки кот, которого руки чешутся затискать. Пусть и свет не с того ракурса, как хотелось бы, и фон оставляет желать лучшего, но есть в этом и свой особый шарм. Или дело в том, что Лу Гуан попросту не может выйти плохо? Щелчок. — Что ты делаешь? Удали. Сяоши всё это время наблюдал за ним с лестницы, не набравший смелости разрушить столь чудное зрелище. — Неа, — ехидно тянет Сяоши, вперивая взгляд в получившееся фото. — Ты слишком милый, знаешь? Грешно такое удалять. Он не может скрыть улыбки, когда глаз фиксирует выступивший румянец на бледном лице. «Очень милый», — вторит самому себе Сяоши, словно в подтверждении своих же слов. Он думает о том, что мог бы смотреть на него так вечно и подобные мысли вызывают навязчивое желание подойти со спины и обнять его. Насколько заманчивой, столь же и смущающей ему показалась эта затея, пусть и раньше он позволял себе лезть к другу без всяких зазрений. «Хватит созерцать, Сяоши. Ты здесь не для этого». — Ну или я мог бы удалить, конечно, если бы ты сказал, куда все таки уезжаешь. Сяоши делает свою ставку, отчаянно полагая, что Лу Гуан ещё не восстановился ото сна и будет более сговорчивым, но все его предположения вместе с надеждами разбиваются в мелкие осколки, стоит мускулам на лице Гуана напрячься, а пальцем крепче оплести чашку. — Ладно, забудь, — он поспешил сбросить тему, пока не стало слишком поздно. Да, у него все ещё есть шансы переиграть ситуацию в других фотографиях, но он осознанно не хочет вступать в открытую конфронтацию с Лу Гуаном, поэтому принимает решение не продолжать разговор. Он разворачивается, обратно поднимаясь в спальню, пока до ушей не доносится стук фарфора о стол. — Сяоши, — начинает Лу Гуан и Чэн Сяоши уже решил, что у него получилось, но: — Я не хочу тебя обижать, но давай ты не будешь лезть в это дело. Уверен, у тебя есть вещи, с которыми ты тоже не намерен делится. — Да, конечно. Я понимаю. С каждым шагом по ступеням, ему кажется, что неожиданно возникшее неприятное, липкое чувство внутри возрастает в экспоненте. Внезапно он осознает, что подступившее разочарование вовсе не связано с неудачной попыткой разговорить Лу Гуана. А затем...

***

Хлопок. Прыжок. Запись. Хлопок. Прыжок. Запись. Хлопок. Прыжок. Запись. Хлопок. Прыжок… Раз за разом, фотография за фотографией повторяется один и тот же механизм, сломанная пластинка, играющая одну и ту же мелодию бесконечное множество. Вот Лу Гуан давит ломанную улыбку, пока Цяо Лин кричит на Сяоши. Вот они вместе бегут наперегонки с пакетами из продуктового магазина наперевес. Вот Сяоши пытается спрятать от смущенного Лу фотоаппарат со снимками его заспанной физиономии. А вот они гуляют вечером по парку, а после спешат на ужин к Цяо Лин и… — Это ШаньШань. Или «ШаньШань звонит»; «Пойду отвечу ШаньШань»; «Странно, ШаньШань так поздно», — звучит отвратительно заезжанным рефреном, пока голова не пухнет, а мозги набекрень не выворачиваются. Сяоши думал, что более пресловутым это имя для него стать не может, но, Господи, как же он ошибался. Блядский телефонный звонок действовал на нервы покруче любой дорожной пробки, отсутствия еды в холодильнике или будильника с утра. Стоило ему расслабиться, как вновь этот звонок рушил хрупкую атмосферу спокойствия в конце того дня, именно тогда, когда он мог выдохнуть, точно зная, что сюрпризов не предвидится. Когда мог пусть и ненадолго, но провести время с Лу Гуаном, не подозревая каждую пылинку. «За-е-ба-ло», — скандировали миллион мини-Сяоши в его голове и сам он обессиленный падает на матрац своей постели. Отвратнее становилось, когда на фотографии, эдак пятой, никаких новых зацепок или возможных отклонений не возникало. Буквально. То есть Сяоши, конечно, вписывал в блокнот все, что в теории было полезно, но чисто в сравнении со внезапной вспышкой гнева Лу Гуана, которую он вызвал во время второго погружения, новые детали были донельзя пустыми. Так, на фоне громкого “в голосе был не то гнев, как испуг или нетерпение” все больше появлялось записей наподобие “на самом деле он забавляется, когда я веду себя нелепо”, “он всегда на стрёме: подскакивает, как только я что-то роняю или спотыкаясь” или “ему нравится ванильное мороженое”. Последнее замечание, разумеется, имело наименьший вес в его небольшом расследовании, но, черт, Сяоши клянется, если бы он только знал, что когда-нибудь будет так, что Лу Гуан исчезнет, просто и без слов, он бы покупал ему тонны этого мороженого, глупо надеясь, что он не уйдет. Ему все больше казалось, что отъезд Лу Гуана не есть нечто вынужденное, спровоцированное внешней угрозой, а его осознанный выбор, принятый добровольно. Ведь все было так гладко, ничего не предвещало такого резкого и бесповоротного решения оставить их. А по итогу… А по итогу прошло уже несколько недель с тех пор, как он уехал и Лу Гуан ещё даже не прочёл его сообщения. Чэн Сяоши все это время места себе не находил и не находит до сих пор. Даже их совместные счастливые воспоминания не залечивают эту кровоточащую и зиящую дыру в душе, что будто цветок распускается гниющими экземами из недр самого его естества, обрастая миазмами. Просто… просто вдруг проблема была в нем, в Сяоши? Вдруг Лу Гуан просто устал от него? О, да, вполне вероятно. Сяоши стоит лишь вспомнить, при каких конкретно обстоятельствах Лу Гуан остался с ним в ателье. Он ведь, по сути, почти навязал ему свою компанию, вынудил быть рядом. Сколько раз Цяо Лин ему об этом твердила, а он не слушал. Не хотел слушать. Он считал, что они с Лу больше, чем напарники, больше, чем просто друзья. Считал, что у них была своя особая связь. Но, видимо, он ошибся. Господи, он так проебался... Всё внутри противно сжалось от осознания, что, быть может, по своей собственной дурости он отогнал от себя одного из единственных близких людей, что у него были. Опять. Ведь если за эти пятнадцать с лишним прыжков во времени, он не обнаружил и намека на причину отъезда, то скорее всего, причины и не было изначально. Лу Гуан просто устал. Устал от вечно взбалмошного Сяоши, которого постоянно нужно вытаскивать из передряг. Устал от того, кто делает все по своему, подвергая опасности и себя, и всех, кто рядом. — «То есть, если пожмем руки, то навеки станем напарниками»? — «Всю жизнь обещать не могу, но на какое-то время задержусь». «Об этом ли ты говорил тогда, Лу Гуан»? Крохотная его часть, которая ещё не распрямила последние извилины своего мозга, которая ещё умеет мыслить здраво, где-то в далеких закромах твердит, что он все драматизирует и Лу Гуан не такой. Он бы не бросил его. Не так. И Сяоши искренне хочет верить в это, но с каждым часом, проведенным в пустой комнате, что-то внутри с треском ломается, бурлит и просится на волю, растаптывая ложные надежды. — «Сяоши, перестань. Лу Гуан взрослый человек, может ему понадобилось навестить родных или...» Сяоши вскакивает с дивана, всплеснув руками. — «Конечно! Именно поэтому он не отвечает ни на звонки, ни на сообщения, не рассказывал о деталях своей поездки, вел себя очень подозрительно в тот день, даже не разрешив сопроводить себя до вокзала! Просто, чтоб узнать, как поживает бабуля?!» Цяо Лин попятилась назад, уставившись на него в смятении от того, откуда взялась подобная агрессия. — «Не кричи на нее! Цяо Лин права. Сдался тебе этот Лу Гуан? Ушел и ушел, нечего причитать по нему, как вдова по погибшему солдату. Даже я по Дун И не плачу так, как ты по своему дружку»! — Ворвалась тогда ШаньШань в подслушенный разговор. Рядом стоящая Цяо Лин шикнула ей, намекая не нарываться, но она ее будто и не видела, заострив гневный взгляд на Сяоши. — «Чего»?! — подавился воздухом Чэн Сяоши, взбесившись до белых пятен перед глазами. — «Тебя это вообще ебать не должно»! — гневно взревел он, источая яд всем своим нутром, злой и от вмешательства в не свое дело, и от того, черт бы побрал его, звонка! — «А что? Правда глаз колит»?! Сяоши ясно помнит, как в следующий миг Цяо Лин окликнула подругу, решительно увлекая её за собой. Между ним и ШаньШань словно разгорелось невидимое пламя, а напряжение, переполнявшее пространство, выбивалось наружу яркими искрами. Перед уходом она кинула на него взгляд полный горькой обиды и осуждения, отчего у него в миг что-то прочистилось в голове. — «Цяо Лин, я...» Она вытянула свободную руку вперёд, перебивая его. — «Не переживай, я понимаю. Тебе стоит побыть наедине с самим собой, я вернусь позже», — сказала она, пусть и с хмурой, но улыбкой. После этого Сяоши остался совершенно один со своей агонизирующей в висках болью. Стены давили до головокружения, а воздух в помещении казался чересчур спертым, даже открытое окно не спасало — настолько было тяжело сделать вдох. Тем вечером Цяо Лин так и не зашла его проведать, поэтому сейчас, когда он слышит скрипучий звук открывающейся двери, Сяоши не в силах скрыть нервоз одновременно с настигшим его облегчением. Во рту зреет прогорклый вкус вины, как только матрац прогинается под весом пришедшей гостьи и чужие руки окутывают теплым объятием. — Цяо Лин, прости меня, я не хотел тебя обидеть, правда, — запинается он. Слова застревают где-то в глотке, не сумевшие выйти наружу. Она успокаивающе гладит его по спине, призывая помолчать. — Не надо, Сяоши. Я не сержусь, честно. И он верит. Сейчас он не в том состоянии, чтоб мучить себя мыслями, что задел ещё одного близкого. Только не Цяо Лин. Не ту, что в свое время дала ему и дом, и поддержку, в которой он нуждался как никогда. Ведь после исчезновения родителей из его жизни она единственная, кто смогла вывести его из душевной бури, чему он ей по сей день безмерно благодарен, ибо помнит, каким невыносимым он был в тот мрачный период. И ему очень стыдно, что он вновь вынуждает ее пройти через подобное. Он не должен быть таким. Это ужасно эгоистично. — Скажи мне, что тебя гложит? — осторожно спрашивает Цяо Лин мягким тоном, чтоб не спровоцировать очередную вспышку, не переставая обнимать. Сяоши молчит, прикрыв глаза, вслушивается в свое дыхание. — Я не знаю. За окном постепенно вечереет, солнце клонится к горизонту, настенные часы все так же мерно отбивают ритм, а для Сяоши все вокруг неожиданно превращается в желе: медленное и тягучее... — Что тебя гложит? — спрашивает ещё раз с чуть большим напором, но всё ещё достаточно мягко и непринужденно. — Не знаю! Я правда не знаю, Цяо Лин. Я не хотел кричать, оно просто вырвалось... Он полностью принимает вертикальное положение, аккуратно отодвигая ее руки от себя, чувствуя как стремительно учащается дыхание. — Да и я тебя искренне понимаю, но я про твое поведение. Оно ведь связано с Лу Гуаном. Что не так, Сяоши? — Он исчез. — Уехал, — поправляет его Лин. Она встаёт вслед за ним и подходит ближе, касаясь плеча ладонью. Сяоши честно признается, что не знает, в чем проблема. Он хотел бы, но не знает. Прокручивая в голове всё, что связано с Лу Гуаном, он вспоминает их первую встречу: пульс звенит в ушах, адреналин бьёт в голову, а в мыслях лишь то, как бы обойти двоих игроков и закинуть мяч в кольцо. Одна неловкая передача и мяч попадает прямо в лицо парня, наблюдавшего за игрой. Фотоаппарат бедолаги выпадает из рук, а сам он ударяется затылком о землю. Сяоши тут же подбегает, предлагая свою помощь, протягивает руку и заглядывает ему в глаза. «Странный», — подумал про себя тогда Сяоши, что стало его первой мыслью о незнакомце. Лу Гуан тогда смотрел на него так, будто знал всю жизнь, словно они старые приятели, что встретились спустя десять лет разлуки. Может это и подкупило Сяоши в тот день? То, с каким сосредоточенным, полным готовности, лицом Лу Гуан принимал каждый его пас, понимал без слов и знаков, точно им так не впервой играть вместе. Годы уходят на то, чтоб даже профессиональные игроки притерлись друг к другу и стали одним целым на поле, одной командой, единым механизмом. Сяоши считал, что ему несказанно повезло. «Невероятный», — второе, что он решил для себя в тот же день, после игры, о своем уже друге. Лу Гуан таковым и остался в его представлении. Невероятным во всех толкованиях. Он начал чаще звать его играть, приглашал в гости, искал поводы для встреч, ожидал каждого ответного сообщения с детским нетерпением, ведь с ним, Лу Гуаном, ему было до чёртиков хорошо. Он стал для него такой же опорой, как Цяо Лин, но иначе. С ним ему было уютно в неком ином смысле. Вечно холодный, расчётливый Лу Гуан, такой скупой на проявление каких-либо эмоций, на вкус Сяоши был чересчур обаятельным. Порой его раздражало, что его мнение разделяют, как оказалось, достаточно многие люди. Слишком многие. Льстило то, что не для кого более, как Сяоши, сам Лу не прыгал в самое пекло, рискуя жизнью, временем, нервами, — что автоматически заставляло чувствовать себя особенным среди остальных. Испытывать к себе почти что безусловную любовь и заботу, и наблюдать собственную ценность в чужих глазах ощущалось, как наркотик, на который его подсаживали всё больше стоило Лу Гуану отключить заранее будильник перед выходным днём, чтоб не будить Сяоши, приготовить его любимые пельмени с говядиной, поддержать в ничего не значащим споре или помочь справиться с ночным кошмаром. Все эти маленькие приятности лишь укрепляли его привязанность. Сяоши ценит это и всегда готов сделать ровно столько же, хоть жизнь за него отдать. — Я скучаю, — одними губами проговаривает он. — И я так же чертовски зол. Он вспоминает его легкомысленные касания в, как Сяоши нарек, том дне X. Касания, от которых трепетало в груди, которые, к сожалению, теперь оседали на языке вкусом дешёвого аперитива перед основным блюдом, поданным в виде косвенного предательства. — Я ужасно зол, Цяо Лин, — чуть ли не шмыгает, возвращает взгляд на арендодательницу. — Он ведь... Он ведь знает, что очень важен мне и ушел! Умолчал обо всем, что только можно и ушел не попрощавшись, а я даже связаться с ним теперь не могу! — Чэн Сяоши взревел с надрывом, едва сдерживая дрожь и хрип в голосе, отвернулся от Цяо Лин в сторону окна, вжимая голову в плечи. — Поступил в точности, как они... Цяо Лин вздрагивает на последних словах и ей почти физически больно наблюдать его таким. Образ маленького мальчика, которому пришлось слишком рано повзрослеть, который до боли в горле ругался со старшими, отталкивая от себя всех, принимая в штыки всякую попытку помочь, невольно всплыл в памяти. Она подходит к нему, прильнув со спины, оплетает руками пояс и утыкается носом в его толстовку. — Ты имеешь полное право обижаться на него, Сяоши, но не закрывайся в себе из-за этого. Пожалуйста. Он слышит, как ее собственный голос дрожит, а ткань со спины взмокла от чужих слез и вина гадкими щупальцами пробирает его до глубины души. Она ждёт реакции, а Сяоши лишь затаивает дыхание, не зная, что делать. Ему претит лишь одна мысль о том, чтобы соврать ей, ведь Цяо Лин искренне желает ему добра, хочет завершить его мучения, но... Перестать пытаться? Сдаться? «Прости, Цяо Лин. Прости меня». Они просидели вместе ещё час и когда уже полностью стемнело, Цяо Лин вновь оставила его одного, напоследок ещё раз прижав к себе. Когда дверь за ней закрывается, Сяоши берет в руки телефон и на экране автоматически отображается вкладка галереи, где хранится единственная неиспользованная фотография. Последнее возможное погружение и последний шанс. «А на что»? — хочется спросить себя и он смахивает влево, открывает в мессенджере чат с так и не доставленными сообщениями. Рука в нерешительности задерживается над клавиатурой и в голове у Сяоши разгорается настоящая дуэль между наивной верностью и уязвленным эго. Оказавшись между двух огней собственных желаний он отбрасывает гаджет в сторону, решив, что сейчас важнее хорошо выспаться. Он ступает по темному коридору, доселе ему неизвестному, где каждый шаг — приближение к бескрайней пропасти. Страх отступил давно, но в жилах бешеным потоком течет кровь, вырываясь из стенок сосудов, будто в мозг ударила приличная доза адреналина. Ещё одно движение и тело пронзает боль ранее неведомая, словно дюжина покрытых льдом прутьев воткнулась в него разом и с особой мощью. Ему бы вдохнуть хоть чуть-чуть. «Почему воздуха не хватает? Почему так холодно»? Паника подступает медленно, почти бесшумно, но Сяоши чувствует ее хладное, морозящее внутренности дыхание у себя за спиной. Она здесь — совсем рядом, ее когтистые лапы щекочут нервы и ей осталось лишь затянуть удавку покрепче, окончательно подавляя в нем смелость идти дальше, но он пока не останавливается. Он продолжает путь, в один миг срываясь на бег. «Ни черта не видно», — ругается про себя, с печалью осознав, что говорить тоже выходит с трудом. В голове звенит белый шум и Сяоши уверен, что открой сейчас он глаза, то будет лицезреть зимний дворец в Харбине вокруг снежного саванна, куда он грезил отправиться в детстве. По другому нельзя объяснить столь низкие температуры. — «Слишком тихо...» Очередной приступ боли обрушивается на него, как только лицо обдувает морозным ветром, напрочь сбивая его с ног. «Холодно-холодно-холодно. Почему так холодно»?! Сложно дышать, говорить, нельзя видеть, невозможно терпеть. Сяоши, стиснув челюсти до зубовного скрежета, взмаливается всем известным ему богам, лишь бы те прекратили это издевательство. — Чэн Сяоши! — кричит требовательно знакомый голос и ему, наконец-то, удается распахнуть глаза: в комнате темно и судя по всему сейчас глубокая ночь, только искусственный свет от фонарей проникает через окно. Он лежит на своем нижнем ярусе, ощущает под собой мягкую ткань одеяла и облегчённо выдыхает. После взгляд врезается в сидящего рядом с ним Лу Гуана, который смотрит на него с крайней степенью недовольства. «Должно быть опять кошмары снились», — подумал Сяоши, ведь такое частенько случалось, что вынуждало соседа просыпаться посреди ночи. Лу Гуан нежно коснулся ладонью его щеки и Сяоши не мог отказать себе в том, чтоб не поддаться ласке. Только он хотел извиниться перед ним и убедить, что все в порядке и он может идти дальше спать, как обнаружил, что не может вымолвить и слова, а тело будто парализовало. С ужасом для себя, Сяоши замечает, что взгляд напротив резко помрачнел. — О чем ты думаешь сейчас? Я велел не отвлекаться. Сказанные им слова сочились бесчувственной прохладой и пренебрежением, от чего сердце забилось, как дикое. Паника, что до этого времени лишь выжидала удобного момента, накрыла его с головой, затапливая. Сейчас Сяоши стало по-настоящему страшно. «Что за чертовщина»?! Внезапно на глазах материализовалась темная плотная ткань, вновь погружая его в неведении и тело начинает бить дрожь. Он чувствует, как руки против его воли заводят за голову, прижимая их к постели одной ладонью, а второй от самого живота до ключиц проводят по коже дорожку из инея. Хочется отпихнуть их, хочется избавиться от нежеланных прикосновений, что ощущаются так мерзко и неправильно, но Чэн Сяоши, словно внезапно потерял всю свою сноровку и физическую силу. Грудь ходит ходуном, а губы дрожат в задушенном протесте. — Хватит вредничать, — недовольно тянет Лу Гуан уставшим голосом, вплетая пальцы в чужие волосы. — Ты ведь вечно жалуешься, что я не подпускаю тебя близко, а теперь когда дорвался, решил отступить? «Нет-нет-нет-нет... Это все сон. Это не Лу Гуан, он бы никогда»! — все продолжает бормотать про себя Сяоши, ощущая скольжение чужих рук ниже. Мысли не смолкают — они ударяются друг от друга, разлетаясь по всей черепной коробке и слышен лишь бой громоздких литавр, что отстукивают ритм вдруг ускорившегося пульса. — Сяоши, ты мне доверяешь? — Звучит над самым ухом и дыхание сбивается, пока его всего безжалостно трясет. Чужие пальцы касаются края джинс, играючи задевая ширинку и в этот момент Сяоши, будто током ударило, — внутри у него всё холодеет. — Нет! Испуганный крик разносится по комнате и Сяоши оглядывается по сторонам, стараясь унять бешено колотящееся сердце. Потрясение постепенно сходит на нет и он замечает, что глаза у него мокрые от слез. Он в своей спальне и почему-то не укрытый, хотя точно помнит, что перед сном ушел под одеяло с головой. «Окно осталось открытым. Наверное, поэтому мерз все время». Если верить времени на часах, то до рассвета оставалось ещё полных четыре часа. Ему бы поспать по хорошему, но после таких сновидений у Сяоши усталость как рукой сняло. Он решает пройтись по ночным улицам, привести мысли в порядок, — всё, лишь бы забыть ужас, спроектированный изнемогшим мозгом. Когда-то они с родителями частенько выходили гулять по вечерним улочкам в старой части города и пока большинство детей его возраста жаловались на боль в ногах и просили присесть у каждой скамейкой, он радостный созерцал только проявляющиеся звёзды на небе. Сейчас он повзрослел и пусть Цефеем и Кассиопеей его больше не удивить, бродить ранним утром или поздним вечером, когда все вокруг замерло, а воздух ощущается чище, все еще приятно. — Эй, парень, лови ее! Сяоши оборачивается на крик и видит, как в его сторону летит огромная собачья туша. Он отшатывается, отходя в сторону, и как только животное пробегает мимо него, хватает за ошейник сзади. — Ох, наконец-то! — К нему подбегает запыханный пожилой мужчина. Он суетливо поправляет свой картуз и присев на корточки, цепляет поводок за схваченный Сяоши ошейник. — Спасибо тебе, сынок. Ноги уже не те, а эта сука убегает вечно. Если бы не ты, так бы и убежала. — Всегда пожалуйста, — мохнатое чудо глядит на него с интересом, весело веляя хвостом. — А я могу погладить ее? Мужик выуживает откуда-то сигарету и сделав неоднозначный жест рукой, кивает. Сяоши так же приседает на колени и тянет руку к хаски. Ему всегда нравились животные, приоритет отдавался больше кошкам, но собак он тоже очень любил. — У нее глаза умные, а как зовут? — ФейФей, — хрипит мужчина, — да и какой ум-то? Заболела зверюга, вот хотим усыпить, чтоб не мучалась, а она вон чего — убегать вздумала! Животное есть животное, ничего в нем умного. Сяоши на это заявление лишь морщится. В его картине мира не укладывалось то, как можно относиться к живому существу так фривольно. Он, между прочим, вырос на «Маленьком принце» и знает, что нельзя так халатно с животными, особенно с теми, кто стал частью семьи. — А чего к ветеринару не обратились? — А ты думаешь не пробовали? — мужчина отводит глаза в сторону на проезжую часть, затягиваясь. Почему-то Сяоши уверен, что нет — не пробовали. — Выпишут всякие таблетки, а мы потом пичкай этим ФейФей. А если не помогут? Нет уж, лучше уж сразу и чтоб как отрезало. — Но это ведь то же, что и убийство! — Слыхал о «смертельном милосердии»? — не успевает Сяоши ответить, как мужчина поглядывает в телефон и тяжело вздыхая, тянет за поводок. — Вижу, ты сильный парень, молодец, но не гуляй в это время. Всё равно не так как раньше: не безопасно сейчас по улицам шастать. Бывай! Они с ФейФей скрываются за домами, а Сяоши, размышляя над сказанным, внезапно решает последовать совету, пусть в остальном и не был согласен со своим безымянным собеседником. Не доходя до двери, он вытягивает телефон из кармана ветровки. Открыв нужный чат, он, наконец, не мешкается и записывает голосовое. — Привет, Лу Гуан, — начал он, пиная камни под ногами. — Ты не отвечаешь ни на звонки, ни на сообщения, так что навряд ли ответишь и на это, но я все таки записываю его, чтоб сказать, какой же ты кретин. Прошел уже месяц, как ты ушел, а я не знаю, где ты и как ты. Может тебя вообще похитили или... Неважно. Не думаю, что с твоей осторожностью ты попал бы в беду, но если бы и произошло нечто подобное, я бы всё равно об этом не узнал. Спасибо тебе, да-да, — он горько усмехнулся, стискивая зубы, ощущая себя полным идиотом. — Я нашел фотографии, кучу фотографий, с того дня, когда ты ушел, но я не помню, как их сделал. Вообще ничего не помню, представляешь? Я очень надеялся, что это все ты подстроил со своим намеками и подсказками, как тогда с больницей и Ли Тянь Чэнем, но, видимо, это не так. Мне просто интересно, что ты творишь? Чего ты добиваешься и, блядь, что с тобой не так?! Мы ведь напарники! Друзья, в конце концов. Не пойми меня неправильно, я очень ценю твою поддержку и всё, что ты делаешь для нас с Цяо Лин, но ты будто вовсе не дорожишь нашей дружбой. Все, что я когда-либо у тебя просил была элементарная честность, но ты вечно что-то скрываешь. Смерть Эммы, инцидент с землетрясением, обманул меня в том, что я мог спасти маму того парня! Ничего не рассказываешь ни про свою жизнь, ни про родных. А сейчас и вовсе полнейших игнор. Знаешь, как это заебывает? Просто пиздецки. Самое отвратительное, что я всё ещё ищу тебя и, надо же, записываю это аудио, потому что мне всё ещё не наплевать. А хотя должно бы быть. На меня ШаньШань наехала по этому поводу и я с ней согласен! Понимаешь ведь насколько все плачевно, да? Чтоб я и с ШаньШань согласился — просто сюр какой-то. И знаешь, я мог бы закрыть глаза на твою скрытность и тому подобное, потому что ты это ты и кто я такой, чтоб тебя менять? Но ты ведь все знал обо мне, я никогда ничего не скрывал, и ты знал, как на меня повлияет твой уход. Ладно с ним с самим уходом, но ты буквально исчез со всех радаров! Да я, черт возьми, себя последним идиотом и наркоманом чувствую, думая о тебе двадцать четыре на семь, будто об игле! Вот вам и дохуя эмпатичный и чуткий Лу Гуан! Это ненормально... Моей ошибкой было то, что я привязался к тебе слишком сильно. Разумным решением было бы принять детокс от тебя, но, вау, ты и в этом преуспел. Молодец. Наверное, стоит сказать тебе спасибо за то, что уехал и позволил взглянуть на все более трезво? Что же, спасибо, Лу Гуан. Он нажимает на «отправить» и Чэн Сяоши понимает, что сообщение не дойдет до получателя и, скорее всего, никогда не будет прослушанным Но он также знает, что вернувшись обратно в ателье, он впервые за долгое время почувствует необыкновенную лёгкость на душе. Точно ночной ветер выдул весь груз, скопившийся в груди, оставив лишь чистый простор двигаться вперёд. «Теперь можно поспать».