не из брезгливых

Танос не пожалел, что поделился с Нам-гю таблеткой. Пожалуй, это было даже одним из его лучших решений. Сначала Су-Бонг не видел в сто двадцать четвёртом товарища, но после прозрел, когда понял, как-же чертовски terrible в этом месте. Первой из его надежд стал Нам-гю, второй — придушить триста тридцать третьего. Танос растянулся на матрасе, положив руки под затылок. Нам-гю сидел рядом, созерцая других игроков. — Когда ты в последний раз принимал? — вопрошает сто двадцать четвёртый, не смотря на Су-Бонга, который в то время задумчиво отвëл взгляд и скривил губы, что в его случае означало усиленную мозговую работу. Понятие времени в этом месте очень растяжимое — живëте вы не по времени суток, солнцу и луне, а по выключающемуся свету, роботизированному голосу и приëмам пищи. — Перед второй игрой, — припоминает Танос, взглянув на друга, что так загадочно смотрит в толпу. — Ясно, — это намгюновское многообещающее «ясно» было настолько непонятным, что трактовать его можно было очень по-разному. Су-Бонг трактовал по-своему и щёлкнул крестом, протянув одну из разноцветных таблеток сто двадцать четвëртому, в ответ на что получил довольную лыбу. Сам Танос тоже закинулся, и в это мгновение, словно по инерции, адовы врата распахнулись, и в «общагу», как обзывал ее простой народ, вошли охранники. Игроки дружной компанией, поняв намëк, последовали на третью игру. Су-Бонг сцепил руки в локтях вместе с Нам-гю, весело подпрыгивая и кружа по круговой оси. Карусель вертелась, играла детская музыка — будь он трезв, словил бы что-то типа приступа дереализации. В целом, игра прошла неплохо. Танос носился как угорелый, расталкивая всех на своём пути. Он даже двинул какому-то странно-знакомому челу, про личность которого вспомнил лишь тогда, когда заперся в комнате. И вот, подошло время последнего раунда: голос объявляет цифру два. Двести тридцатый без колебаний хватает Нам-гю за руку и тащит в ближайшую дверь, Су-Бонг опирается на нее спиной. Сто двадцать четвёртый встаёт рядом, переводя дыхание. Черт, эта pissflaps реально выматывает. Танос оглядывает Нам-гю: это побочка от наркотика, или ему реально хочется его поцеловать? Решая особо над этим не задумываться, Танос впечатывает сто двадцать четвёртого в стену и целует, проведя языком по нижней губе того, на что получает приоткрытые губы, в которые запросто проникает. Поцелуй выходит жарким и мокрым, хочется даже застонать: Нам-гю это и делает, правда, из-за выстрелов почти не слышно. Когда дыхание иссякает, Танос разрывает поцелуй, тяжело дыша. — Фу, чувак, — слышится жалобный стон Нам-гю. — Мы ведь даже зубы не чистили, причëм уже давно. Танос вздëргивает бровь, всё ещё загнанно дыша и глядя на друга. Во время поцелуя этот Dickhead не возмущался, а отвечал с пылкой страстью. — А ты, оказывается, из брезгливых, да? — произносит Танос, слыша в ответ усмешку, приглушëнную еще одним поцелуем.