Рождественские чудеса под веточкой омелы

      Утро Рождества прокралось в квартиру Минхо и Джисона, словно нежный вор, окутав её мягким, почти волшебным светом. За окнами, словно холсты, расписанные причудливыми узорами инея, едва пробивалось зимнее солнце. Его лучи, окрашивая снег в нежно-розовый оттенок, создавали иллюзию сказочного мира, замершего в ожидании чуда. Комната дышала уютом и предвкушением праздника, словно живое существо. Аромат хвои, корицы и ванили, смешавшись воедино, создавали соблазнительную симфонию, ласкающую обоняние и пробуждающую самые теплые чувства. Гирлянды, мерцающие на стенах, добавляли немного интимности и создавали атмосферу волшебства.              Джисон проснулся первым. Его веки медленно разомкнулись, выпуская на свободу взгляд сонного, но радостного человека. Он нежно потянулся под тёплым одеялом, словно кот, наслаждаясь мягкостью постели. В его мыслях промелькнула мысль о том, какой сегодня особенный день, и его губы невольно растянулись в улыбке. Он перевёл взгляд на Минхо, спящего рядом. Его волосы, цвета тёмного шоколада, разметались по подушке, обрамляя лицо с точеными чертами. Лицо Минхо выглядело таким безмятежным и домашним, что Джисону захотелось остановить время, чтобы насладиться этим моментом вечности. Джисон медленно протянул руку и тихонько провел пальцами по его щеке, наслаждаясь шелковистостью кожи. От прикосновения по телу пробежала лёгкая дрожь.              Стараясь не разбудить Минхо, Джисон осторожно выскользнул из-под одеяла. Он накинул на себя тёплый, мягкий халат, который был пропитан запахом их совместных вечеров. Его ноги, ступая по прохладному полу, тихо скользили в направлении кухни. Там его ждал приятный сюрприз, оставленный заботливым Минхо ещё накануне. На столе стояла чашка горячего какао, источающего сладкий аромат, и тарелка с имбирным печеньем, украшенным разноцветной глазурью. Улыбнувшись этому проявлению любви, Джисон пригубил какао, наслаждаясь его теплом. Он смаковал каждый глоток, словно пытаясь продлить момент утренней тишины.              Закончив с напитком, Джисон выскользнул на балкон. Воздух был прохладным, но свежим, и в нём чувствовался запах приближающегося праздника. Его глаза с удовольствием блуждали по заснеженному городу, который казался тихим и безмятежным в это раннее утро. Снег, словно драгоценные камни, переливался всеми цветами радуги под лучами зимнего солнца, создавая сказочную атмосферу. Он облокотился о перила балкона, наслаждаясь этой тишиной и умиротворением. И в этот момент Джисон почувствовал, что его сердце переполняется предвкушением рождественских чудес. На кончиках пальцев ощущался прилив нежности, когда он закрыл глаза, и, вспоминая, как они вчера украшали квартиру, не мог сдержать улыбку.              Вскоре на кухне появился и Минхо. Его движения были грациозными, словно у кота, который только что проснулся после долгого сна. Он зевнул, растягивая своё тело во всю длину, и его глаза, всё ещё сонные, но уже ласковые, встретились с глазами Джисона. Волосы Минхо были растрёпаны, а на его щеке остался лёгкий след от подушки, что делало его ещё более очаровательным и домашним.              — Доброе утро, соня, — промурлыкал Джисон, поворачиваясь к Минхо с нежной улыбкой, которая согревала его сердце.              — Доброе, — отозвался Минхо хриплым голосом, подходя к Джисону и обнимая его за талию. Его руки, горячие и сильные, скользнули под халат Джисона, притягивая его ближе. — Ты уже встал, белка? Неужели рождественское настроение заставило тебя проснуться раньше меня? — в его голосе звучали нотки игривости и легкого соблазнения.              — Да, не спалось, — Джисон прижался к Минхо, вдыхая его тёплый и знакомый аромат, который сводил с ума. — Так что же, будем готовиться к приезду наших прожорливых гостей? — он усмехнулся, зная, как сильно они любят поесть.              — Обязательно, — Минхо засмеялся, его глаза блеснули озорством, искорками света, — но сначала, я думаю, нам нужно поздравить друг друга с Рождеством. И… — он лукаво подмигнул Джисону, от чего сердце младшего сделало кульбит, — у меня есть кое-что для тебя.              Минхо отошёл на шаг, и словно фокусник, вытаскивающий кролика из шляпы, достал из-за спинки стула маленькую веточку омелы, украшенную красной ленточкой. Она выглядела такой хрупкой и нежной в его руках, словно символ рождественской магии.              — Я специально приберёг её для тебя, — прошептал он, держа её над головой Джисона. Его голос звучал как бархат, низкий и хриплый, и в нём чувствовалось нескрываемое желание, которое заставило сердце Джисона забиться чаще. — Рождественский поцелуй под омелой, как положено, — в его взгляде плясали искорки озорства и нежности, создавая ауру волшебства вокруг них.              Джисон засмеялся, его глаза заискрились от радости и предвкушения, как у ребенка, увидевшего праздничную елку. Он знал, что Минхо любит эти сентиментальные традиции, и ему нравилось, как он с таким трепетом их соблюдает.              — Ты такой сентиментальный, — произнёс он с тёплой улыбкой, которая осветила его лицо, но тут же подался вперёд, не давая Минхо закончить фразу, позволяя их губам встретиться в нежном, полном любви поцелуе. Их губы сплетались, словно два лепестка одного цветка, образуя единое целое, и Джисон чувствовал, как его сердце наполняется теплом и нежностью. Поцелуй был мягким и ласковым в самом начале, но постепенно их языки начали соблазнительный танец, обжигая друг друга, и руки, словно магнитом, начали скользить друг по другу, чувствуя кожу, в предвкушении скорого сближения. В их поцелуе чувствовалась искра, разгорающаяся в пламя страсти.              Минхо углубил поцелуй, прижавшись к Джисону всем телом, желая слиться с ним в единое целое. Его руки, горячие и настойчивые, скользнули под халат Джисона, обнимая его талию, и потянули его ближе, так что их тела касались друг друга от плеч до бёдер.              — Вот теперь, это действительно Рождество, — прошептал Джисон, оторвавшись от его губ и задыхаясь от поцелуя. Его щёки покрылись лёгким румянцем, и он тут же смущённо засмеялся, пытаясь скрыть своё замешательство. — Но нам нужно поторопиться, у нас ещё столько дел, — проговорил он и попытался отступить на шаг, но Минхо не позволил ему этого сделать, прижав его к себе еще сильнее.              

***

             Вскоре в уютной, пропахшей корицей и ванилью кухне царил настоящий предпраздничный хаос. На столе, среди горы кухонной утвари, одиноко стояла пустая стеклянная креманка, словно свидетель преступления. Джисон, с нахмуренными бровями и обиженным видом, стоял напротив Минхо, который, казалось, нисколько не раскаивался в содеянном. Его глаза, полные озорства, блестели, а на губах играла хитрая улыбка, словно он только что совершил какую-то шалость.              — Ли Минхо, ну я же сказал тебе не трогать пудинг! — проворчал Джисон, скрестив руки на груди, словно сердитый ребенок. Его голос, обычно мелодичный и мягкий, сейчас звучал сердито, с нотками разочарования. — Это был пудинг на Рождество! Я его только вчера вечером поставил в холодильник, он даже толком не застыл!              Минхо, не отрываясь, облизывал ложку, на которой еще оставались следы нежного крема.              — Да брось, Хани, — усмехнулся он, его взгляд скользнул по рассерженному лицу младшего, — милый, это было просто великолепно! Честное слово, ты с каждым разом готовишь все лучше! — его голос был полон восхищения, но в то же время он явно дразнил Джисона.              Джисон фыркнул, закатив глаза.              — Ну вот, придётся ещё готовить, идиот, — пробормотал он себе под нос, надеясь, что Минхо не услышит. — Теперь придётся звонить Ликсу, чтобы он свой Рождественский кекс с мандаринами захватил, раз у нас тут обжора.              Минхо, выкинув ложку в раковину, медленно подошёл к Джисону, его глаза потемнели от желания, и на лице заиграла хитрая улыбка.              — Любимый, ну не расстраивайся, — прошептал он, его голос стал низким и хриплым, словно бархат, ласкающий уши. — Успеем приготовить, что ты так нервничаешь? К тому же, у меня есть идеи, как тебе можно было бы успокоиться до ужина.              Его голос звучал томно, полным обещаний.              — Тебя никак не смущает, что Рождество уже сегодня?! — возмутился Хан, отступая на шаг. — И твои идеи не помогут мне приготовить ещё один пудинг, так что не отвлекайся.              — Хани, успокойся, — Минхо нежно провёл пальцами по щеке Джисона, заглядывая ему в глаза, словно пытаясь прочитать его мысли. — Давай тогда просто приготовим что-нибудь на скорую руку, а потом… — он придвинулся ближе, обхватил его за талию, притянув к себе, и игриво лизнул мочку уха, вызывая дрожь по всему телу. — Я тебе покажу, как нужно снимать напряжение. Не дуйся, белка.              Джисон почувствовал, как его щеки заливаются краской, и раздражение быстро уступило место желанию. Он знал, чем закончатся такие «успокоения», и его тело уже начинало отзываться на прикосновения старшего.               — Ты специально это сделал, — прошептал он, его голос дрогнул, — чтобы я забыл про пудинг.              Минхо лишь лукаво улыбнулся, его глаза, словно два тёмных омута, искрились предвкушением, а уголки губ приподнялись в соблазнительной усмешке. Он приблизился к Джисону, словно хищник, выслеживающий свою добычу.              — Может быть, — прошептал он, его голос, казалось, стал на тон ниже и приобрёл бархатную хрипотцу, — а может, я просто очень хочу тебя. Его губы, словно лепестки алого цветка, скользнули по нежной коже шеи Джисона, оставляя за собой дорожку мурашек и лёгкую дрожь. Он вдохнул аромат его кожи, словно опьяненный, и его рука медленно спустилась к талии младшего, притягивая его ближе.              — Пойдём, — его голос звучал почти как мурлыканье, — покажем друг другу, как сильно… мы любим Рождество.              Последние слова он прошептал в самое ухо Джисону, отчего тот невольно вздрогнул. Джисон судорожно сглотнул, чувствуя, как горячая волна желания прокатывается по его телу, словно весенний паводок, сметая все на своем пути. Он попытался сохранить на лице остатки сердитого выражения, как бы пытаясь бороться с соблазном, но под мягким, но в то же время требовательным взглядом Минхо, его сопротивление таяло, словно снег под весенним солнцем. Он знал, что как только Минхо начинал вот так играть, его шансы на сопротивление стремились к нулю. Все его мысли о рождественском пудинге, приготовлениях и наступающем празднике, словно растворились в тумане, оставив лишь одно жгучее желание, которое пульсировало в каждой клетке его тела.              — Ты… ты невыносим, — прошептал он, его голос дрогнул, а в интонациях уже не было и следа раздражения, лишь легкая хрипотца возбуждения. В его глазах плясали огоньки страсти, и на щеках играл легкий румянец. Он смотрел на Минхо снизу вверх, и его взгляд был полон не только желания, но и нежной покорности.              Минхо усмехнулся, его губы изогнулись в довольной улыбке, словно кот, поигравший со своей добычей. Его руки, словно змеи, спустились ниже, скользя по изгибам талии Джисона, оставляя за собой горячий след. Он чувствовал, как младший вздрагивает от его прикосновений, как легкая дрожь пробегает по его телу, и это лишь подливало масла в огонь его собственного желания, разжигая в нем пламя страсти.              — Но тебе же это нравится, — прошептал он, его голос был низким и бархатным, наполненным соблазном, — не так ли, моя милая белка?              Он прижался губами к шее Джисона, оставляя за собой легкие, дразнящие поцелуи, от которых все тело Джисона покрылось мурашками. Джисон застонал, запрокинув голову, предоставляя Минхо больше доступа к нежной коже. Он был слаб перед этими ласками, перед этим властным прикосновением, которое всегда заставляло его терять голову, лишало его всякой воли.              — Не называй меня так, — пробормотал он, его голос был хриплым и прерывистым, словно он задыхался от нахлынувших чувств, — а сердце билось словно птица, пойманная в клетку. Его руки непроизвольно скользнули к волосам Минхо, вцепившись в них, словно утопающий, ухватившийся за спасательный круг, в попытке удержаться на плаву в бушующем море страсти.              Минхо не ответил, лишь углубил поцелуй, его язык скользнул по шее Джисона, оставляя за собой влажный, дразнящий след. Он прижал Джисона к кухонному столу, сдвинув в сторону пару тарелок, которые зазвенели от неожиданного толчка. Его движения были плавными и уверенными, словно он знал, чего хочет, и как этого добиться. Он поднял Джисона, чтобы устроиться удобнее, и его бёдра прижались к бёдрам младшего, вызывая волну мурашек.              — Значит, сегодня мы обойдёмся без пудинга, — прошептал он, оторвавшись от его шеи, его глаза были полны нескрываемого желания. Его голос звучал томно, словно обещание. — Но я обещаю, что этот день ты запомнишь надолго.              В его словах слышалось предвкушение, словно он уже предвкушал моменты страсти, которые им предстоит пережить. Джисон издал сдавленный стон, его дыхание сбилось, и его сердце забилось в бешеном ритме. Его ноги непроизвольно обвили талию Минхо, притягивая его ещё ближе, словно не желая его отпускать. Он почувствовал, как бёдра Минхо прижимаются к его, вызывая бурю эмоций, и его тело отреагировало мгновенно, посылая импульсы жгучего желания.              — Ты… ты всегда говоришь такие вещи, — прошептал он, его голос был прерывистым, словно он пытался отдышаться, — а потом…              Минхо усмехнулся, его глаза, словно тлеющие угли, горели страстью, отражая в себе бушующее пламя желания. Он почувствовал, как Джисон поддается его чарам, и это лишь подстегнуло его азарт.              — А потом, — прошептал он, его голос был полон предвкушения, словно он собирался открыть самую сокровенную тайну, — мы сделаем рождественские чудеса вместе, — его губы растянулись в соблазнительной улыбке, и он, нежно взяв Джисона за руку, увлекая его к выходу из кухни, и ни на секунду не давая ему опомниться.              Он легко понёс его в сторону спальни, словно хрупкую драгоценность, его поцелуи с каждым шагом становились все более настойчивыми, а прикосновения — всё более требовательными. Он словно спешил, желая скорее утонуть в объятиях Джисона, желая полностью отдаться нахлынувшей страсти. Он целовал его шею, ключицы, мочки ушей, вызывая дрожь по всему телу.              В спальне царил полумрак, сквозь неплотно задёрнутые шторы пробивались слабые лучи утреннего солнца, создавая интимную атмосферу. Минхо осторожно опустил Джисона на кровать, словно тот был самым драгоценным сокровищем. Он смотрел на него с нескрываемым обожанием, его глаза блуждали по лицу младшего, отмечая каждую деталь, каждый изгиб, каждую веснушку. Он словно хотел запомнить каждый миллиметр его кожи, каждую черту его лица.              — Ты такой красивый, — прошептал он, его голос был полон нежности и восхищения, — проводя пальцами по линии его скулы, вызывая мурашки. — И такой… вкусный.              Его взгляд задержался на губах Джисона, словно он уже предвкушал их сладкий вкус. Джисон, покрасневший от смущения и возбуждения, не смог ничего ответить. Он лишь смотрел на Минхо, доверчиво и жадно, его глаза блестели от страсти и ожидания. В его взгляде не было ни капли сомнения, лишь полное доверие и подчинение. Он знал, что их рождественское утро будет далеким от традиционных канонов, но сейчас, в этот момент, он не хотел ничего другого, кроме как быть в руках этого человека, отдаваясь его страсти полностью и без остатка.              Он доверял ему целиком и полностью, зная, что в его объятиях он найдет и наслаждение, и утешение. Их страстное приключение только начиналось, и он не сомневался, что это Рождество они запомнят навсегда, как самое чувственное и волнующее. В его сердце зародилась надежда, что этот день станет их общей тайной, сокровенным воспоминанием, которое они будут хранить в своих сердцах вечно.              Джисон сглотнул, чувствуя, как его сердце бешено колотится в груди, словно птица, бьющаяся в клетке. Он не мог оторвать взгляда от Минхо, от его темных, как омут, глаз, в которых отражалась вся глубина его желания. Его взгляд был полон жажды и нежности, и Джисон чувствовал себя одновременно уязвимым и невероятно желанным под этим пристальным взглядом. Это вызывало в нем волну мучительного, сладкого возбуждения, заставляя его тело дрожать от предвкушения. Он прикусил губу, пытаясь скрыть смущение, но легкая дрожь в голосе выдала его, делая его еще более уязвимым и соблазнительным в глазах Минхо.              — Ты… ты всегда так говоришь, — прошептал он, его голос звучал как тихий стон, наполненный трепетом и желанием.              Минхо усмехнулся, его губы изогнулись в чувственной улыбке, которая обещала наслаждение и страсть. Он протянул руку и нежно заправил прядь волос за ухо Джисона, его пальцы, словно огонь, скользнули по мочке уха, вызывая легкий вздох младшего.              — Потому что это правда, — прошептал он, наклоняясь ближе, так, что их дыхание смешалось. Его голос был мягким и хриплым, словно бархат, ласкающий слух. — Ты — мой самый красивый подарок на Рождество.              Слова прозвучали как клятва, наполненная нежностью и страстью, и он, словно желая доказать свои слова, оставил легкий поцелуй на щеке Джисона, а затем переместился к его шее, оставляя там влажные, дразнящие следы, от которых тело младшего покрылось мурашками.              Его руки начали медленно исследовать тело Джисона, словно изучая его потаенные уголки. С каждым прикосновением он разжигал в нем пламя страсти, заставляя его тело трепетать от предвкушения. Он провел ладонями по его груди, чувствуя, как учащается дыхание младшего, и как его сердце бьется в бешенном ритме, а затем спустился ниже, к его животу, вызывая у Джисона стон, который вырвался из его груди, словно крик отчаяния.              Джисон приподнялся на локтях, его руки непроизвольно скользнули к волосам Минхо, вцепившись в них, словно утопающий в спасительную соломинку. Он закрыл глаза, отдаваясь на волю ощущениям, которые захлестывали его с головой, не давая ему шанса на сопротивление. Он чувствовал, как с каждым прикосновением напряжение нарастает, и его тело требовало большего, словно жаждущая земля, которая жаждала дождя.              — Минхо… — прошептал он, его голос был прерывистым и хриплым, наполненный невысказанным желанием.              Минхо оторвался от его шеи и посмотрел в его глаза, его взгляд был полон жажды и любви, и в нем не было ни капли сомнения.              — Я знаю, чего ты хочешь, — прошептал он, его голос был как бархат, мягкий и ласкающий, — И я хочу того же. — Его слова были словно обещание, данное на самой вершине страсти.              Он аккуратно спустил с плеч Джисона его тонкую пижаму, открывая его взору бледную кожу, которая словно светилась в полумраке, подобно жемчужине, найденной на дне океана. Его глаза загорелись с новой силой, и он, словно околдованный красотой Джисона, прошептал.              — Ты так прекрасен, — опускаясь губами к его груди, оставляя нежные и горячие поцелуи, от которых все тело Джисона покрылось мурашками. Его прикосновения стали более смелыми, более требовательными, лишая Джисона остатков самообладания, и заставляя его отдаться нахлынувшим чувствам.              Минхо, словно хищник, нашедший свою жертву, опустился губами к груди Джисона, его дыхание обжигало нежную кожу, а язык, как раскаленный уголь, скользил по соскам, заставляя их набухать и твердеть от возбуждения. Он сосал, кусал, дразнил, его поцелуи были жадными и властными, и его руки, словно голодные звери, исследовали тело младшего. Он проводил пальцами по его животу, останавливаясь у пупка, и задерживал дыхание, чувствуя, как Джисон вздрагивает от его прикосновений. Его пальцы скользили по бедрам, приближаясь к паху, вызывая у Джисона стоны, полные предвкушения и желания. Он прикусывал кожу, оставляя легкие отметины, словно ставя свои метки, показывая, что Джисон принадлежит ему, и только ему. Он жаждал каждой клеточкой своего тела утонуть в ощущениях, которые дарил ему Джисон, желая почувствовать его вкус, его запах, его страсть, сочащуюся из каждой поры.              Джисон, задыхаясь от нахлынувших чувств, запрокинул голову, давая Минхо больше доступа к своей нежной шее. Он чувствовал, как его тело горит, словно объято огнем, и стоны, вырывавшиеся из его груди, были полны не только наслаждения, но и отчаяния от желания. Его руки крепче вцепились в волосы Минхо, словно желая удержать его рядом, не отпускать от себя ни на секунду, словно он боялся, что этот момент, полный страсти и наслаждения, может закончиться. Он хотел полностью отдаться ему, позволить ему вести, довериться его ласкам и объятиям, жаждая его прикосновений и поцелуев. Он словно тонул в океане страсти, и каждая его клетка кричала, требуя большего, не желая останавливаться, и отчаянно желая потерять остатки самоконтроля.              Минхо, чувствуя, как Джисон тает в его объятиях, словно воск под пламенем свечи, его прикосновения становились более смелыми, более требовательными. Он целовал его живот, спускаясь все ниже и ниже, его пальцы, словно опытные художники, выписывали узоры на коже Джисона, приближаясь к его члену. Он прикусывал кожу, дразня и соблазняя, и его губы, словно голодный зверь, прильнули к самому источнику наслаждения, даря Джисону ощущения, словно он парит на седьмом небе от блаженства. Он ласкал его языком, создавая невероятные ощущения, от которых Джисон сходил с ума, его тело дрожало, а стоны стали более громкими и протяжными, выдавая его страсть и желание.              — Ах, Минхо… — выдохнул Джисон, его голос был прерывистым и хриплым, — пожалуйста… — его член уже пульсировал от возбуждения, моля о прикосновениях Минхо.              Джисон застонал от переизбытка чувств, его руки переплелись в волосах Минхо, словно пытаясь удержать его рядом. Он отдался на волю ощущениям, которые захлестывали его с головой, доводя до грани безумия, теряя связь с реальностью. Он не мог сдерживать стонов и тихих криков, которые вырывались из его груди, выдавая его страсть и желание. Он чувствовал, как каждый нерв натягивается, словно струна, готовая вот-вот лопнуть от переизбытка чувств, и его тело пульсировало, словно наэлектризованное, моля о разрядке.              Минхо, чувствуя, как Джисон приближается к пику наслаждения, поднялся, и их взгляды встретились, полные похоти и нежности. В глазах Минхо горела страсть и любовь, и он с нежностью посмотрел на Джисона, словно признаваясь ему в любви без слов, желая слиться с ним в единое целое. Он нежно взял его за руку и повлек за собой, и его движения были нежными и ласковыми, словно он боялся причинить ему боль, но в то же время полными решительности, и четким пониманием, что он собирается сделать.              — Ты такой красивый, — прошептал Минхо, его голос звучал как бархат, — я хочу тебя всего, прямо сейчас, до предела.              Минхо, с нескрываемым желанием, прижался к Джисону, и их тела сплелись в страстном танце. Он целовал его губы, жадно и настойчиво, и его руки ласкали его тело, разжигая пламя желания, и приближаясь к его члену. Их тела были горячими и влажными от пота, и с каждым движением они разгорались все сильнее, словно костер, которому подбросили дров. Они сливались в одно целое, отдаваясь во власть страсти, и их поцелуи становились все более жадными и требовательными. Минхо вошел в Джисона, и его тело содрогнулось о т наслаждения, а Джисон застонал, впиваясь пальцами в спину Минхо, желая еще большего, жадно принимая его в себя.              — Минхо… — выдохнул Джисон, его тело изгибалось под прикосновениями Минхо, — еще… глубже…              Они двигались в ритме друг друга, наслаждаясь каждым прикосновением, каждой лаской, каждым стоном. Их тела дрожали от возбуждения, а дыхание сбивалось от переизбытка чувств. Они исследовали друг друга, находя новые точки наслаждения, и их стоны, сливаясь в единую мелодию, заполняли всю комнату, превращая ее в храм наслаждения и похоти. И вот, когда напряжение достигло своего пика, они одновременно вскрикнули.              — Ах! — выдохнул Минхо, его тело содрогнулось от оргазма, его сперма выплеснулась внутрь Джисона, а в глазах плескалось неземное блаженство.              — Минхо! — крикнул Джисон, его тело пульсировало от наслаждения, а губы растянулись в счастливой улыбке, его член извергал семя, отмечая момент оргазма.              После этого, они лежали, обнимая друг друга, словно два осколка одного целого, наслаждаясь тишиной и спокойствием, которое царило в их сердцах. Их тела были горячими и влажными от пота, а сердца бились в унисон, словно два переплелись в страстном танце. Они лежали, словно единое целое, уставшие, но счастливые, удовлетворенные и переполненные любовью, их тела были измотаны, но их души были полны счастья.              Но спустя полчаса, словно очнувшись от гипноза, Джисон резко открыл глаза и вскочил с кровати.              — Минхо! — воскликнул он, словно ужаленный пчелой. — Мы совсем забыли о парнях! Они скоро придут, а мы еще даже не убрались на кухне! — Его щеки покрылись румянцем, и в его голосе прозвучали нотки паники.              Минхо удивленно посмотрел на него, но затем улыбнулся, вспомнив, как они увлеклись своими рождественскими играми, и какое прекрасное время они провели вместе.              — Ну и что, — ответил он, потягиваясь, как кот, — зато мы хорошо провели время. — Но, заметив, как Джисон начинает нервничать, он тут же смягчил свой тон. — Ладно, ладно, идем, нам еще есть, что сделать до прихода наших прожор. — Он хитро подмигнул Джисону, и, взяв его за руку, повел в сторону кухни, зная, что сейчас им придется торопиться, чтобы успеть подготовиться к праздничному ужину.              Оставив спальню с ее разбросанными вещами и ароматом страсти, Минхо и Джисон вихрем ворвались на кухню, словно два гоночных болида, стремящихся к финишу. Их движения были быстрыми и отточенными, словно они привыкли к таким внезапным переменам настроения. Они торопливо навели порядок, отмыли столешницу от следов недавней готовки и попытались скрыть все признаки своего утреннего приключения, хотя их щеки все еще пылали от румянца.              

***

             Вскоре, дверь открылась, впуская шумную компанию друзей. Первым, как всегда, ворвался Чанбин, оглядываясь в поисках чего-нибудь съестного, словно голодный зверь, принюхивающийся к добыче. За ним подтянулся Феликс, с широкой улыбкой, в руках которого красовалась коробка с тем самым рождественским кексом, который должен был спасти положение. Хёнджин и Сынмин, как обычно, шли, подшучивая друг над другом, и замыкал шествие Чонин, неся с собой мешок с разными угощениями. Крис, как всегда, появился чуть позже, улаживая какие-то дела, но его появление было как сигнал к началу настоящего праздника.              Вечер, словно драгоценная шкатулка, открылся и выпустил на волю волшебство рождественского ужина. Ароматы, собранные со всего дома, сплелись в единую симфонию, которая ласкала обоняние и дразнила аппетит. На столе, словно на алтаре, красовались разнообразные блюда: золотистая индейка, запеченная с травами, горы картофельного пюре, украшенные веточками розмарина, ароматные пироги с яблоками и корицей, и, конечно же, спасительный рождественский кекс от Феликса, щедро усыпанный цукатами и мандаринами. Вино переливалось в бокалах, играя бликами света, словно огненная река, которая обещала тепло и веселье.              Парни уселись за стол, словно короли на своих тронах, и смех, словно колокольчики, зазвенел в воздухе. Чанбин, с горящими глазами, немедленно накинулся на еду, накладывая в свою тарелку горы разных вкусностей.              — Ну и наготовили же вы тут! — пробурчал он с набитым ртом, — Молодцы, так держать.              Феликс, с добродушной улыбкой, похлопал его по плечу.              — Ешь, Чанбини, ешь, я еще кекс принес, на всех хватит, — произнёс Феликс, чем заставил Чанбина сиять.              — Главное, что никто не отравился, — подколол Хёнджин, усмехнувшись и бросив взгляд на Минхо и Джисона.              — А ты на что намекаешь? — прищурился Джисон, задирая бровь. — Ешь давай, пока не передумали кормить.              — Не переживай, Джисони, твоя еда всегда на высоте, — вклинился Сынмин, подмигнув ему. — Просто Хёнджин за тебя волнуется.              — Я?! Волнуюсь?! Не смеши меня, — возмутился Хёнджин, наливая себе еще вина. — Я просто констатирую факт.              Разговоры, словно поток горной реки, перетекали от одной темы к другой, сменяясь смехом, шутками и воспоминаниями. Они вспоминали самые смешные и нелепые случаи, произошедшие с ними в течение года, и каждый раз их смех звучал все громче и заразительнее. Чонин, как всегда, молча слушал, но по его глазам было видно, что он тоже получает удовольствие от этой атмосферы. Чан, как самый старший, поддерживал беседу, вставляя мудрые и добрые замечания, которые делали их дружбу еще крепче.              Когда все наелись до отвала, Минхо поднял свой бокал, и его голос, словно колокольчик, привлек внимание всех присутствующих.              — Давайте выпьем за Рождество, — сказал он, его глаза светились теплом и любовью. — За этот волшебный праздник, который дарит нам возможность быть вместе, и за нашу дружбу, которая с каждым годом становится все крепче.              Все подняли свои бокалы, и звон хрусталя наполнил комнату, словно музыкальный аккорд, который звучал в унисон с их сердцами.              — За Рождество! — хором произнесли парни, и залпом выпили вино.              — А давайте еще и тосты скажем! — предложил Феликс, с сияющими глазами, — Это же Рождество, надо все правильно сделать!              — Давай, Ликси, ты у нас главный заводила, — засмеялся Хёнджин, отпивая еще вина.              — Ну хорошо, тогда я начну! — воскликнул Феликс. — Я хочу выпить за то, что в этом году все мы были вместе, и за то, что мы смогли преодолеть все трудности, которые вставали у нас на пути. Я хочу, чтобы в следующем году наша дружба стала еще крепче, и чтобы мы были еще счастливее. — он посмотрел на своих друзей, и на его глазах выступили слезы радости.              — Это самый лучший тост, который я слышал, — пробормотал Чанбин, смахнув слезинку со щеки.              — Ну а я тогда выпью за то, что в нашем доме всегда пахнет едой, — заявил Сынмин, под дружный смех друзей. — И за то, что у нас есть такие замечательные повара, как Джисон и Феликс.              — Эй, а я тоже кое-что умею готовить! — возмутился Минхо, задевая плечо Джисона.              — Ну конечно, Минхо, мы все знаем, что твои бутерброды — это шедевр кулинарии, — засмеялся Чонин, на что получил шутливый удар от Минхо.              — А я хочу сказать, — заговорил Джисон, его голос звучал чуть хрипло, — что я благодарен судьбе за то, что у меня есть такие друзья. Вы — моя семья, и я не представляю своей жизни без вас. — Он посмотрел на Минхо, и его глаза наполнились нежностью, — А еще… я хочу поблагодарить Минхо за то, что он всегда рядом.              Минхо, в свою очередь, взял бокал в руку, и его глаза заблестели.              — Я хочу выпить за любовь, — сказал он, глядя на Джисона, словно они были одни в этом мире, — за ту любовь, которая нас связывает, и делает нас сильнее. — И его слова эхом отразились в сердцах каждого из присутствующих.              — За любовь! — хором прокричали парни, и вновь звон бокалов наполнил комнату.       Ближе к ночи, когда алкоголь, словно коварный соблазнитель, начал неумолимо брать верх над их рассудком, все стали более раскрепощенными и эмоциональными. Границы приличий размывались, словно акварель на мокрой бумаге, и их истинные сущности начали проступать, как скрытые ранее рисунки на старинном гобелене. Разговоры стали громче и более откровенными, шутки — более пошлыми и дерзкими, а смех — заразительнее и оглушительнее. Хёнджин, который к тому моменту уже успел набраться достаточно, чтобы потерять всякий контроль над собой, оперся на спинку стула, словно раненый лев, и его взгляд, немного затуманенный алкоголем, скользнул по комнате, пока не остановился на Минхо и Джисоне. Он усмехнулся, словно кот, который только что проглотил сметану, наблюдая за тем, как они, совершенно позабыв о присутствии друзей, целовались под омелой, которую Минхо, словно проворный охотник, повесил над дверным проемом, еще в начале этого вечера, чтобы пометить свою территорию, и показать всем, что Джисон принадлежит только ему.              — Ну и голубки! — выкрикнул Хёнджин, его голос звучал немного невнятно, словно он жевал окончания слов, — Неужели вам мало было засосов с утра? — Он хитро подмигнул, его глаза заблестели озорством, словно в них вспыхнул костер похоти, чем вызвал не только смех, но и легкие вздохи у остальных парней, которые с удовольствием наблюдали за этими двумя влюбленными идиотами, словно смотря очередную романтическую комедию.              Минхо и Джисон покраснели, словно налитые кровью спелые ягоды, но не стали отрываться друг от друга, словно не желая прерывать этот волшебный, интимный момент, который принадлежал только им двоим, и в котором не было места для других. Они продолжали целоваться, словно желая доказать всему миру, что их чувства сильнее любых условностей и предрассудков, и что ничто не может их разлучить.       — Завидуй молча, — парировал Минхо, отстраняясь от Джисона, но в его голосе не было ни капли злобы, лишь легкое поддразнивание, которое выдавало его хорошее настроение, и игривое отношение к ситуации, которое делало ее еще более пикантной.              Феликс, который, сидя рядом с Хёнджином, как всегда излучал спокойствие и изящество, но его глаза заблестели озорным огоньком, словно в них вспыхнула маленькая искра дьявольщины, когда он понял, что сейчас настал его час, чтобы показать Хёнджину, кто тут главный соблазнитель. Он, словно грациозная кошка, плавно поднялся со своего места, и, словно притягательный магнит, сел к Хёнджину на колени, его движения были полны соблазна и кокетства, словно он собирался соблазнить даже святого. И, словно фокусник, достал откуда-то из кармана, словно из волшебной шляпы, ту самую веточку омелы, которую принёс с собой, и, словно волшебной палочкой, нежно провел ей над их головами, словно благословляя их грешную связь.              — Что, завидуешь, что у тебя такого нет? — прошептал он, заглядывая в глаза Хёнджина, его голос звучал соблазнительно и дразняще, словно он собирался свести его с ума. И, не дожидаясь ответа, нежно поцеловал его, словно желая показать, как именно нужно целоваться. Его губы были мягкими и теплыми, и его поцелуй был полон нежности и страсти, и был готов завести Хёнджина одним легким прикосновением. — А теперь есть, — прошептал он, и поцелуй стал более страстным, его язык проник в рот Хёнджина, словно пытаясь проникнуть в его душу, заставляя его застонать от наслаждения, и отпустить пару мурашек по его телу, которые выдавали его истинные желания.              Остальные парни, наблюдая за происходящим, разразились хохотом, подбадривая Феликса и Хёнджина своими подколками, и громкими криками, словно на футбольном матче, где играют их любимые команды. Вечер наполнился новыми шутками и подколами, и атмосфера стала еще более теплой и уютной, словно они собрались у костра, желая согреться теплом и дружбой, и делить друг с другом свои сокровенные секреты, и греховные желания.              Так закончился их рождественский вечер, наполненный любовью, смехом, и чувственной энергией, и незабываемыми моментами, которые они будут хранить в своих сердцах до следующего Рождества, словно самые драгоценные сокровища. Каждый из н их понимал, что их дружба — это самый ценный подарок, который они могли получить в этот волшебный праздник, и что их жизнь была наполнена настоящим счастьем, которое они создали своими руками. А Джисон и Минхо, втайне переглядываясь, знали, что их рождественские чудеса только начинаются, и впереди их ждет еще много страстных ночей, и романтических приключений, которые принадлежат только им двоим, и которые они будут лелеять, как самое сокровенное сокровище.