Вспоминая дни

Держась за руки они смотрели на ночное небо. Небо, что было усыпано блёстками звёзд. Небо, с которого всё началось. Небо забытого мира по имени Архей. Ровно девяносто два года прошло с того момента, как они, ровно в полночь, переплели судьбы друг друга, отдавая новую нитку в руки вселенной, которая бережно взяла её, боясь разплести или, того хуже, порвать. Путешествуя вместе, они только укрепляли свою связь, что, со временем, стала похожа на уютный светло-коричневый плед, который был соткан из пряжи любви и заботы.

***

Струя алой крови медленно стекает по руке, словно заточеным ножом, разрезая до костей грубую кожу. Она впитывается мокрыми пятнами в одежду, безвозвратно пачкая её не кровью, а болезненными воспоминаниями, которые будут ломать душу каждый раз, как он будет видеть хоть малейшую капельку обжигающей жидкости, от которой зависит любая жизнь. Он не справился. Он не успел. Он не смог вовремя среагировать. Зачем он только позвал его с собой. Почему он допустил почти его смерть. Он забыл самое главное правило всех воинов, которое молотком вбивали в память маленьких жучков, что только вылупились на свет дрожа от холода и страха за собственную никчёмную жизнь, которую можно рассдавить одним лишь указательным пальцем левой руки. Он держит окровавленное тело дорогого его душе человека, который стал его спасением из глубины отчаянья и осуждения себя за слабости и не полноценности. Колени ноют от боли, которая расходиться острыми шипами красной розы по телу, не давая сдвинуться с места и добежать к ближайшему источнику хоть малейшего янтарного света. Он наклоняется к его лицу и дрожащими пальцами, у основания обмотаными молочного цвета бинтами, аккуратно снимает ярко-голубые очки, тёмные линзы которых пустили трещину, обозначающую слишком переломный момент жизни обладателя шарфика в шахматную синюю клетку. Некогда яркие голубые глаза, которые сияли теплом и заботой, скрытой за стёклами разбитых очков и странно необычным зрачком, напоминающем звезду с четырьмя концами закрыты. Только маленькая щёлочка пробивала сквозь себя тусклое свечение радужки. Светлые зрачки рубиновых глаз сузились и быстрыми движениями заметались по расслабленному лицу, а рука, в которой были очки, легла на щеку человека. Он ощутил не тепло, которое было сейчас слишком необходимо, а леденящий холод смерти, которая дышала умирающему парню прямиком в затылок, занося свою, заточеную множеством погубленных душ, косу над горлом человека, прорезая в нем форму кровавого серпа. Редкие тёмные тучи сгущались над ними, закрывая яркий свет луны и маленьких звёзд. Дыхание человека сбилось, стало медленным, словно предотвращало быстрое распространение яда королевской кобры, которая впилась своими клыками в мягкую кожу руки, игнорируя слои одежды на ней. — Нет, пожалуйста, не умирай. — тихий шепот доносился где-то сверху, словно шелест осенних листьев, которые приятно хрустели под ногами. — Прости, прости меня, пожалуйста. Я не должен был брать тебя с собой. Я не должен был отворачиваться от тебя. Я должен был защитить тебя, та хоть ценой своей жизни. — Обладатель парных клинков склонился к груди парня, именно туда, куда был приложен удар твари, что посмела тронуть его человека. — Не вини себя. Вот, видишь. Даже тучи накрыли звёзды, символизируя тебя. — Человек закашлял кровью, что яростно начала вжиматься между нитками ткани, что, когда-то, была чисто белой. — Не говори, пожалуйста, береги силы. Я сейчас что-нибудь придумаю. — Эти слова были лишь успокоением внутреннего крика, что пытался вырваться наружу. Он резким движением поднял голову с груди человека и начал судорожно метать ею из стороны в сторону, ища хоть что-то, что могло хоть как-то помочь. — Не нужно. — Голос человека становился тише с каждой буквой, пока не стих совсем. Кончики губ с трудом поднялись, формируя на лице тяжёлую улыбку, которая ещё долго будет сниться в его кошмарах. Тело с красными глазами резко проняло болезненной дрожью, что сильно ударила по ушам громким звоном осознания исхода. Он посмотрел на безжизненное тело, что лежало в его руках, и начал нервно трясти. Как бы сильно он его не звал, как бы сильно он его не тряс, человек не открывал глаза, только печальная улыбка смирения осталась на его холодном лице. — Нет! Нет, пожалуйста! Ло! Ло, открой глаза! Пожалуйста, открой глаза! — Из его рубиновых глаз текли слёзы горечи, что были даже горячее крови, впитавшейся в бинты на его руках. По щекам текли сухие капельки слёз, в которых не отражалось ничего, лишь боль утраты любимого человека, которому так он и не признался. Он кричал, звал его, пытался привести в чувства, но только тяжелые капли скатывались по щекам, оставляя солёные дорожки печали и надежды. Они ударялись об оголённую грудь человека, медленно плывя в глубь резаной раны, что осталась после удара чем-то острым. Ливень. Даже природа понимала значение этого момента, сгущивая тучи в одном месте. Вся одежда пропиталась кровью и водой. Волосы быстро намокли, падая прядями на тёмное лицо, по которому, мелкими дорожками, плыли капли редкого, в этих местах, дождя. Он орёт, кричит так сильно, как только позволяют ему голосовые связки. Он наклонился к лицу, что было белее первого снега зимой и с горечью смотрит прямиком на закрытые глаза, из которых больше никогда не будет лится тёплый свет заботы и понимания. Светлые зрачки резко сужаются, когда багрянник чувствует странное, но до боли знакомое, тепло в районе грудной клетки, именно там, где была глубокая рана. Немного отстранившись от лица шатена, он переводит свой взгляд на место, где было тепло. Марк замер, когда увидел тусклое янтарное свечение в той области, где был порез. Оно с каждой секундой ставало ярче, вскоре ослепляя обладателя алых глаз. От него веяло странной знакомой силой, присущей только багрянникам. На его глазах глубокая рана начала медленно заростать новым слоем кожи, после которой точно останется большой шрам. Лицо шатена приобретает более тёплые, бежевые оттенки, заменяя холодную белизну снега, что так любит смерть. Янтарное свечение ослепляет, заставляя багрянника зажмурить глаза, что бы окончательно не ослепнуть. Вскоре оно ищезает, постепенно тускнея. Он открывает глаза в неистовой надежде, что этот странный свет был спасением жертвы мироходца. Багрянник застывает в оцепенении, широко открыв свои рубиновые глаза, ведь грудь его человека произвела медленный, до боли в мышцах, хриплый вдох, а потом такой же болезненный выдох. На коже мироходца больше не было глубокой резаной раны, которая буквально пару капель назад кровоточила хуже любого ранения. Вместо неё на грудной клетке красовался продолговатый шрам, слабо сияющий легким багровым цветом. Обладатель синего шарфика медленно открыл свои, сияющие нежным голубым кварцом, широкие глаза. В один миг его круглые и странно обычные зрачки вспыхнули тёмными ночными звёздами, в которых поблёскивали серебряные мерцания ночного неба. Сияние яркой радужки озарило все неровности, все складки нежного лица, которое больше не тускнело смертью белого снега. — Почему так болит голова? — Положив левую руку на голову, шатен медленно потёр ею свой затылок. -Ло? Ты живой? — Кровавые глаза смотрели на юношу, внимательно изучая каждый сантиметр здорового цвета лица. Ливень по немногу стихал, развеивая тучи по разным концам мира, там, где они не были. Шатен с шоком в глазах перевёл свой взгляд на лицо, что возвышалось над ним. Из жидкостных мешочков лились слёзы счастья, придавая алый отблеск маленького мерцания, что отзеркаливалось в солёных каплях. Уголки губ багрянника судорожно, но безумно радостно, поднялись в самой лучезарной улыбке, какую только смог вспомнить шатен. — Я думал, что потерял тебя. — Немного склонившись прошептал багровый воин, глядя на очаровывающие тёмные звёзды в глазах его первой любви. — Ты даже не можешь представить, насколько сильно я тебя люблю. — Что? Что ты сказал? Повтори пожалуйста. — Шатен смотрел ошарашеным взглядом на нежные черты лица багрянника, который, до сих пор, держал его на руках, приподнимая голову. — Люблю твой миленький шарфик в шахматрую клетку. Люблю твои глубокие голубые глаза со странным звёздным зрачком. Люблю нежное сияние, которое ты, всё это время, скрывал за тёмными стёклами очков. Люблю твой голос, что пронизывает, очаровывает мою душу. Я люблю тебя, наивного и доброго юношу, который думает только о других, но никогда о себе. — Глаза багрянника засияли ярче, переливаясь с голубым свечением напротив, создавая нежный фиолетовый оттенок. — Спасибо, что ты появился в моей никчёмной жизни. Плавно сократив расстояние между их лицами, багрянник в последний раз с нежностью в глазах посмотрел прямиком в голубую радужку, в которой читались множество эмоций. Марк медленно, словно падающее пёрышко, коснулся тёплых губ человека напротив. Они в многих местах покусаны, из-за чего был слабый привкус метала, но были мягкими, словно подушка после долгого рабочего дня. Багрянник ощутил сильный привкус сладкой карамели на своих губах. Он хотел сильнее вдыхать нежный запах каштановых волос, сильнее ощущать сладкий вкус апельсиновой карамели, которая манила, затягивала с собой в вишнёвый сад желанной любви и заботы. Он целовал нежно, словно боялся повредить хрупкий мостик доверия, которое так тяжело далось багряннику. Марк украдкой сминал карамельные губы, что были напротив, иногда, совсем капельку, облизывая их кончиком языка. Через одно мгновение Марк почувствовал, как нечто тёплое легло на его щеку, слегка поглаживая отростки челюстей жуков, которые остались от предков. Немного приоткрыв глаза багрянник заметил, что ресницы глаз напротив слегка подрагивали от слабого ветерка, а голубой свет был скрыт за веками, что медленно опустились, расслабляя черты лица. — И я тебя до безумия люблю, мой смелый багровый воин. — Лёгкий шёпот истекал из карамельных губ, пропадая в безумно нежном поцелуе, которого обе стороны ждали больше, чем что либо во всём мире. Их тонкие нити судьб переплелись, обещая самим себе, что никогда, аж до самой смерти, они не ослаблять крепкий узел самой нежной любви и заботы.

Мировые часы пробили ровно полночь.

***

Замерцали звёздами серебряные кольца на безымянном пальце левой руки каждого, отзеркаливая свет забытой луны ночного мира. Сидя возле обрыва они держались за руки, глядя друг другу в, сияющие нежным кварцом, глаза обоих. Часы пробили ровно полночь. Девяносто третий год, как они держались вместе, путешествуя по мирам. Вселенная бережно накрыла их нежно- коричневым пледом вечной любви и заботы.

Междумирец всегда знает, когда у его подопечного случаются важные в жизни события. Каждый раз он оберегает мироходца, что бы тот мог спокойно насладиться своим праздником.