«Romeo & Juliet»

Бегут они долго. Школьная сумка больно бьётся о бедро на каждом шагу, а сердце с сокрушительной силой врезается в рёбра. Дышать становится совсем уж тяжело. Феликс забывает о приличиях — жадно глотает воздух через рот, отчего совсем скоро начинает саднить горло. Хочется пить. — Хён... джин, — сбивчиво и через боль зовёт он одноклассника, стискивая пальцами его длинные и изящные. На протяжении всего пути они так и не перестали держаться за руки, хотя Феликс и пытался несколько раз их разъединить. Безуспешно. — Ещё... нем..ного, — так же отрывисто сообщает Хёнджин, продолжая тянуть за собой по узкой улочке вдоль маленьких уютных магазинчиков и незнакомых крошечных кафе. Пробежав ещё несколько десятков метров, они останавливаются перед одинокой кофейней на углу перекрестка. Вывеска на двери гласит, что внутри их ожидает самый вкусный и ароматный кофе, а от авторских воздушных булочек, выпекаемых собственноручно, и вовсе можно проглотить язык — настолько вкусными их обещают. — Ну и зачем мы... уф.. здесь? — хрипит колючим голосом Феликс, наконец, выдирая руку из хёнджинова плена и упираясь уже обеими ладонями в колени. Сгорбившись, он пытается отдышаться от незапланированного марафона и хоть немного прийти в себя. Получается с трудом. Щёки пылают неистовым огнем, в груди жжётся, по спине стекает противный холодный пот. — Тут нас искать точно не будут, — широко улыбается Хёнджин, убирая с мокрого лба прилипшую к нему чёлку. Выглядит он счастливее некуда. — Это мое секретное место. — Здорово, конечно, но мне не интересно. — Да брось, тебе понравится! — Мне точно не понравится! Я из-за тебя школу прогуливаю, придурок, — злобно напоминает Феликс, прожигая одноклассника хмурым взглядом снизу вверх. Он все ещё загнано дышит, сердце пульсирует ударами в глотке. — Это поправимо, — Хёнджин отмахивается и делает вид, что не обратил внимания на сорвавшееся с кукольных губ оскорбление. — Ну, пойдем, — он кивает в сторону двери с ветряным колокольчиком над входом и, не дождавшись никакой реакции, снова хватает Феликса за руку. — Эй, пусти меня, — негодует младший, стараясь вырвать многострадальное запястье из цепкого кольца пальцев, но над головой уже звучит мелодичный перезвон, следом доносится жужжание кофемашины, а из-за прилавка раздается слишком уж знакомое: — Я не удивлен. Опять прогуливаешь? Больше Феликс не сопротивляется. Неуверенно выглядывая из-за плеча Хёнджина, он во все глаза смотрит на симпатичного бариста в тёмно-зеленом фартуке, хитро ухмыляющегося ему в ответ. — Минхо...? — срывается тихое. — Так точно, — подтверждает Минхо, продолжая ухмыляться чеширским котом. — Смотрю, сегодня ты привел с собой друга, — обращается он уже к Хёнджину, лицо которого по цвету напоминает спелую вишню. Не то от бега, не то смущения; Феликс разобраться не успел. — Это моя Джульетта, — наконец, хихикает Хван, стрельнув взглядом в стоящего позади одноклассника. Выходит, красный всё-таки от бега. — Ого, нынче так признаются в любви? — удивляется Минхо. В руках у него материализуется пара красивых кружек. Только почему-то новогодних. — Нет, просто этот умник разыгрывает перед тобой представление, — бурчит Феликс, во второй раз отнимая руку и потирая раскрасневшуюся кожу. После чего кидает сумку под ближайший барный стул и забирается на него, упираясь локтями в тёмную лакированную столешницу. Решает перевести тему, покуда Хёнджин не начал в очередной раз его позорить. — А Джисон не говорил, что ты подрабатываешь в кофейне. — Я не так давно начал, — пожимает плечами Минхо с добродушной улыбкой. — Пока танцевальная студия на ремонте, решил попробовать себя в новом деле. Тебе как обычно? — он смотрит на Хвана, устраивающегося на соседнем с Феликсом стуле. — Да. И льда побольше, пожалуйста. — А ты что будешь, Феликс? — А мне... — Ему капучино с нежнейшей молочной пенкой, двойной порцией орехового сиропа и посыпать всё это великолепие зефирками, — перебивает Хёнджин. — И побольше, — добавляет через паузу, при всём этом задумчиво рассматривая витрину с эклерами. — Свежие? — уточняет у Минхо, тыча пальцем в те, что политы шоколадом, в то время как Минхо с Феликсом смотрят на него округлившимися в недоумении глазами. — Что? — теряется Хван. — Что я не так сказал? — Всё так... — тихо проговаривает Феликс, переглянувшись с Минхо. Тот растеряно пожимает плечами: — Свежие, — коротко отвечает на вопрос и скрывается за кофемашиной. Пару минут слышны только звуки горячего пара. — И... часто ты тут пропадаешь? — как бы между делом интересуется Ликс, осматривая небольшое помещение кофейни. Несколько круглых столиков были расставлены возле окон, а один большой и продолговатый ютился в самом углу. Там же стоял обитый велюром диван, небольшой стеллаж с журналами и раскидистый куст розы. Кое-где на нём проглядывались ещё не распустившиеся, набухшие бутоны. Красиво. — Не чаще пары раз в неделю, — признается Хёнджин, прикладываясь щекой к столу. Несколько тонких прядей волос спадают ему на лицо и путаются в длинных ресницах. Внутри появляется странное желание отвести их в сторону, но Феликс отгоняет его лёгким потряхиванием головы. Хёнджин же продолжает, — Тут всегда уединенно в утренние часы. Студенты и офисные клерки набиваются ближе к обеду. — А сколько планируем пробыть здесь мы? — уточняет Феликс, блуждая взглядом по развешенным на стенах украшениям. Раз уж так сложились обстоятельства, он не против задержаться в столь атмосферном и тихом местечке. Но хрупкое очарование портит не вовремя вернувшееся хёнджиново ехидство. — Мы? — повторяет он всего одно слово. И за это страшно хочется ударить его по растянутым в глупой усмешке губам. «Интересно, они такие же мягкие, как выглядят?» — Будешь ёрничать, — борясь с очередной странной мыслью, бормочет Феликс, — я сдам тебя администрации. И скажу, что у меня есть надежный и проверенный свидетель. У вас же есть камеры видеонаблюдения? — с надеждой спрашивает он у Минхо, почти закончившего готовить напитки. — Ага, — не отвлекаясь от взбивания сливок, откликается тот. — Видишь! — торжествует Феликс, возвращая надменную улыбочку однокласснику. — Так что прекращай свой спектакль, горе-любовничек. — О нет, — скалится Хёнджин, поднимая голову и опасно сверкая блестящей радужкой. — В моём распоряжении еще шесть с половиной дней и ночей. Дней и ночей, Фе-ликс, — он дробит имя, прокатываясь по гласным с особым удовольствием. — Вспомни, ты сам пожал мне руку, согласившись стать моей Джульеттой. — Вообще-то, это ты возомнил себя Ромео и решил, что можешь докучать мне своим присутствием! — А как иначе мне показать свои чувства и любовь?! — Хёнджин слегка повышает тон. — Писать тебе слезливые письма? Слать сопливые смс-ки в пять утра?! Бр-р-р, омерзительно. Я выбираю действовать. И, да, ты, к слову, задолжал мне поцелуй за утреннее падение! Уже успел позабыть? — Чего?! — вспыхивает Феликс, быстро мечась взглядом между распухшими от покусываний губами и острым как лезвие ножа прищуром кофейных глаз. — Сам себе что-то там понапридумывал, а теперь требуешь с меня. Так сильно головой ударился? В травмпункт сходить не хочешь? — Так, всё, — резко встревает в разгоревшуюся ссору Минхо, со стуком опуская между младшими две кружки. — Айс-латте, чтобы охладить горячий пыл Ромео, и капучино с двойным ореховым сиропом, чтобы у Джулетты свело зубы от количество сладкого. Ничего не перепутал? — Ты забыл про эклеры, — мгновенно переключается на друга Хёнджин, требовательно тыча пальцем в выпечку. Тотчас одно из пирожных насильно отправляется ему в рот под протестующее мычание. — Теперь всё? — притворно-добренько улыбается Минхо, искоса поглядывая на Феликса. Витрина с эклерами остается на всякий случай открытой. — Всё, — испуганно кивает Феликс, поскорее придвигая к себе кружку и делая первый глоток. И от того, как это оказывается вкусно, он натурально теряет дар речи. Зефир нежно тает на языке, пузырьки в молочной пенке тихо и сладко лопаются под ним, а кофе раскрывается целым букетом сочетаний, оставляя после себя ни с чем не сравнимое удовольствие. После такого шедевра пить капучино в других кофейнях будет самым настоящим преступлением. — Это просто гастрономический восторг! — делится ощущениями Феликс. — Спасибо! — Да не за что, — смущается Минхо, заметно смягчившись и начав ковырять ногтем столешницу. — Рад, что тебе понравилось. — Такой кофе просто не мог не понравиться! Хёнджин, пользуясь случаем, без спроса суёт свой нос в чужую кружку и под недовольным взглядом делает несколько глотков. Кривится после. — Какая приторная гадость... — Сам ты гадость, — фыркает Феликс, отвешивая наглецу лёгкий подзатыльник. А Хёнджин и рад. Он ловко перехватывает миниатюрную ладонь, что держал сегодня уже не один раз, и состроив блаженное выражение на лице, шёпотом выпаливает: — Я ваших рук рукой коснулся грубой. Чтоб смыть кощунство, я даю обет: к угоднице спаломничают губы и зацелуют святотатства след. — Не вздумай! — верещит Феликс, вскакивая на ноги и пятясь назад. От неожиданно мягких, даже ласковых прикосновений кожа полыхает огнем; под ребрами занимается неистовый пожар, сотканный из страха, злости и необъяснимых эмоций. Но в большей степени, конечно, страха. Ведь если Хван продолжит цитировать именно эту сцену в присутствии Минхо и не остановится на одних лишь репликах, то он просто-напросто сгорит со стыда! Заживо! — Это переходит уже все границы! — ремень сумки дважды выскальзывает из трясущихся пальцев. Лишь с третьего раза Феликсу удается перекинуть многострадальную ношу через плечо. — Спасибо за кофе, Минхо, — благодарит он старшего, спиной ретируясь к выходу. — Но на сегодня с меня хватит бунтарства, — и ветряной колокольчик коротко звенит, возвещая о его уходе. В кофейне воцаряется недолгое молчание. Первым его нарушает Минхо: — Хреновая у тебя тактика признания в любви. Хёнджин печально улыбается, отворачиваясь от двери. — Я настолько очевиден? Минхо с важным видом почесывает подбородок. — Для всех, кроме самого Феликса, — через пару мгновений он тяжело, понимающе вздыхает. — Ты только поэтому затеял свой дурацкий спор? — в ответ на сдвинутые над переносицей брови машет руками. — Не спрашивай откуда я знаю. Джисон мне весь диалог своими воплями заспамил. — Нет, не только, — почесывая шею, сознается Хван. Стыдливо отводит взгляд в сторону. — Я просто хочу быть центром его внимания. Точно так же, как он сейчас является моим. — Ты звучишь нездорово и эгоистично. — Я в курсе, — огрызается Хёнджин, скалясь, как дикий звереныш. — В курсе, — добавляет тише, нервно проходясь сразу всей пятерней по волосам. — Но ничего не могу с этим поделать. Он дразнит меня одним своим существованием. Как ни заявится в школу, так меня всего лихорадит. И наружу лезет всё самое плохое. А я же не такой! — возвращает внимание другу. — Я знаю, что та ещё заноза в заднице, — Минхо улыбается на этих словах. — И что со мной непросто. Но я правда, хочу ему понравиться. Хочу проводить с ним время, хочу делать ему комплименты, хочу касаться его, дарить подарки, угощать кофе, одалживать куртку в холодную погоду. Я просто хочу быть с ним, а не цитировать Ромео, будь он проклят. В курсе, да, я же пьесу наизусть выучил! — Хёнджин потрясает рукой, как истинный итальянец. — Только толку-то? После сегодняшнего он теперь точно будет шарахаться от меня, как от прокаженного. — А что было утром? — Много чего... — А если поподробнее? Хёнджин возводит глаза к потолку и, загибая пальцы, перечисляет: — Я приперся в шесть утра к дому Феликса, сыграл ему на гитаре, спел, залез на дерево, нагло попялился на него в пижаме, рухнул с дерева, стребовал поцелуй, потом перед половиной учащихся продекламировал ему кусочек пьесы, потом мы сбежали с уроков, а всё остальное ты видел. — М-да... — тянет старший, пальцем потирая висок. — Натворил ты делов. Из груди рвётся горестный вздох. — Я всё испортил, да? — Да нет. Но сперва, — Минхо накрывает своей ладонью хёнджинову, заботливо поглаживая по костяшкам. Успокаивает, — умерь свой пыл. Ты у нас особа темпераментная и местами истеричная. Попробуй действовать более обдуманно. И не так показательно. А пока ответь мне вот на какой вопрос, — рот у него съезжает на левую сторону в ухмылке, не предвещая ничего хорошего, — ты правда думал, что спорить на секс — хорошая мысль?! Хёнджин дёргается, едва ли не падая со стула, возмущённо закатывает глаза. — У Джисона не язык, а помело, — цедит сквозь зубы, но скулы против воли наливаются румяной краснотой. — Ну да, ищи теперь виноватых, — хохочет старший. — Скажи спасибо, что об этом знаем только мы, а не вся школа, перед которой ты так старательно разыгрываешь представление и смущаешь Феликса. — Отстань, а? — просит Хёнджин, допивая через трубочку кофе. — Уж лучше пусть об этом говорят, чем распускают про меня дурацкие слухи. Минхо по-отечески ерошит чужие тёмные волосы, умильно улыбаясь. — Нам свойственно поступать опрометчиво и иррационально, когда мы влюблены. А ты, кажется, вляпался в это чувство не на шутку. — Я ранен так, что крылья не несут, — печально изрекает Хёнджин, уже на автомате выдавая подходящие по смыслу фразы из пьесы. — Под бременем любви я подгибаюсь. — Тебе бы пойти и извиниться перед Феликсом, — советует Минхо, принимаясь за уборку барной стойки, — Он, бедный, вылетел отсюда так, словно призрака увидел. — Нет, он просто испугался, что я его поцелую. — А ты бы поцеловал? — звучит с нескрываемым любопытством. — Конечно нет, — фыркает Хван. — Он пока не готов. «Да и я тоже», — думает, но не озвучивает вслух. — Ладно, — встаёт он из-за стола, доставая из брюк смятые купюры. — Спасибо за кофе. Минхо деньги не принимает, оскорбленно шмыгнув носом. — Я хоть раз брал с тебя деньги? Хёнджин отрицательно качает головой. — Ещё раз предложишь, будешь платить вдвойне. — Понял-принял, — кивает младший, и снова поблагодарив за угощение, уносится прочь. Вечер обещает быть долгим и интересным, но чтобы он таким точно был — ему предстоит вернуть себе расположение одного очень впечатлительного зануды.