If we don't fuck this whole thing up (Guaranteed, I can blow your mind)

      Если мы не проебем всю эту херню (Гарантирую, я взорву твой разум)       Джон Мактавиш не боялся смерти. В его работе страх смерти - непозволительная роскошь. Каждый день, каждая миссия, каждый заряд взрывчатки, который он устанавливал, могли стать последними. Это был факт, к которому он относился с должным уважением, но который его особо не тревожил. Не то чтобы Джон жаждал умереть, вовсе нет. Он был полон решимости обламывать костлявую как можно дольше, сколь бы близко к грани он ни ходил. Но, похоже, его везение наконец-то иссякло.       — Прикурить не найдется, Джонни? — спросил Гоуст, сидевший рядом с ним, прислонившись к холодной стене.       — Извини, потерял вместе с бронежилетом, — устало выдохнул Соуп.       По крайней мере, ему не придется погибать в одиночестве. Или от этого только хуже? Он всегда думал, что если до этого дойдет, то хотел бы, чтобы Гоуст пережил его. Словно унес бы частичку Джона с собой. Но вот они сидят вдвоем, загнанные в какую-то грязную каморку на вражеской территории, поджидая конца. Без патронов, без оружия. Все припасы кончились, большая часть экипировки утеряна. Связь и GPS молчат — черт, у Соупа вообще рация пропала. Задания часто идут наперекосяк, развединформация ошибается постоянно, но очень редко эти два фактора сходятся в таком феерическом провале.       — Как думаешь, они уже знают, где мы? — тихо спросил Джон, поглядывая на напарника.       Гоуст неопределенно хмыкнул:       — Наверняка. Но вряд ли двинутся, пока не подтянут подкрепление. У нас будет достаточно времени примириться с Всевышним, прежде чем они изрешетят нас свинцом.       Соуп фыркнул:       — Сомневаюсь, что он принимает звонки от таких, как мы.       Не так он себе это представлял. Сдохнуть от какой-нибудь ошибки при подрыве — да. Может, даже из-за нелепой случайности в духе "Пункта назначения". Но никак не ждать расправы от шайки криминальных отморозков как какой-то салага. Однако информация, которую им подсунули, оказалась пиздецки неверной, наверное, самой лживой из всех, что Джон видел. Его бы ни капли не удивило, узнай Прайс потом, что у них в информаторах завелась крыса или какой-то другой грызун. Объект, который по плану должен был охраняться парой калек-инвалидов, на деле оказался набит вооруженными головорезами под завязку — им было не пробиться, не то что миссию выполнить. Иронично, что они вообще смогли забраться так далеко. В глубине души Джон понимал — они были обречены, едва ступив на эту землю.       Ботинки.       Соуп потянулся к правому ботинку, надеясь, что та вещица не потерялась, пока они спасались бегством. И точно, пальцы нащупали теплый металл.       — Ага! — победно воскликнул он.       Джон выудил зажигалку и протянул ее Гоусту, ухмыляясь сквозь запекшуюся на лице кровь. Гоуст взял ее и чиркнул пару раз, прежде чем поджечь помятую сигарету. Соуп смотрел, как Гоуст привычным жестом закатывает балаклаву чуть выше рта, но, к его удивлению, она поползла дальше, зацепилась за кровоточащую рану на переносице, а потом и вовсе слетела. В тесном чулане, освещенном тусклой лампочкой, лицо Саймона было так близко, четкое и осязаемое. Грязное, окровавленное, со спутанными волосами — но, боже, какое красивое.       Гоуст протянул сигарету Джону, и тот затянулся. Он проследил глазами, как дернулся кадык на длинной шее Саймона, усыпанной шрамами, когда тот запрокинул голову к стене и медленно выдохнул. Соуп представил, какие из этих шрамов он бы зализал, а какие исцеловал, пока кожа не порозовела бы от прилившей крови. Дым клубился в воздухе, пропитывая каморку едким запахом. Джон сделал еще одну затяжку и вернул сигарету, и их пальцы соприкоснулись, когда Гоуст принял ее обратно. У него почти не осталось сожалений, но одно из них — что он так и не сблизился с Саймоном, когда была возможность. Треснувшие останки черепа на балаклаве Гоуста привлекли внимание Соупа.       — Ты правда спишь в ней? Ну, вне миссий? — полюбопытствовал он. Гоуст глянул на него пристально, будто решая, как ответить. Внезапно он негромко хохотнул, таким многозначительным смешком, который Соуп сразу понял.       К черту. Они и так покойники.       — Иногда. И когда сплю не один, — хмыкнул Гоуст. До Соупа не сразу дошло, но в конце концов он уловил.       — Хочешь сказать, ты трахаешься в этой хреновине? — недоверчиво переспросил он.       Гоуст пожал плечами:       — Особых жалоб не было. Им было чем еще заняться, кроме как париться о моей маске.       От мысли о Гоусте, голом и только в маске... О пропитанной потом и запахом секса ткани, приглушающей его стоны и вздохи... О том, как он сдвигает ее чуть выше носа, ровно настолько, чтобы освободить рот, и как маска царапает кожу там, куда он прижимается лицом...       — Достаточно красочно представил, сержант? Соуп очнулся и наткнулся на самодовольный взгляд Гоуста. Ну и гад.       — А у тебя есть специальная? Латексная или какая-нибудь еще извращенская хрень?       — поддел его Джон, надеясь застать врасплох.       Но Гоуст и бровью не повел:       — Есть одна, с кляпом. В его голосе и выражении лица не было и намека на шутку или подкол. Он говорил серьезно.       — Хотел бы я на это посмотреть, — пробормотал Соуп, сам того не желая. Видимо, кровопотеря развязывала ему язык.       — Да нет, — непринужденно ответил Гоуст, будто мимоходом. — С тобой я бы маску не надел.       И это было уже слишком: смириться с тем, что жизнь подошла к концу, и в то же время узнать о сексуальных предпочтениях своего лейтенанта — человека, о котором Джон тайно фантазировал несколько месяцев. Не может же он намекать на то, на что намекает. У Соупа даже сил не было удивляться.       — Да? — только и выдавил он.       — Ага. С маской тебе за волосы не ухватиться, — невозмутимо пояснил Гоуст.       — А тебе нравится?       — Есть такое. Особенно сзади.       Кровавый Иисус. Да Соуп может просто сдохнуть... Ну, он и так собирается. Но лучше от одного представления, какие звуки издает Гоуст, когда ему оттягивают патлы, а не от вражеских пуль.       — Значит, снизу любишь? — напрямую спросил Джон.       — Я люблю все, что захочу. Иногда за мной, иногда наоборот, — не стал отпираться Гоуст.       Соуп пожалел, что у них нет еще одной сигареты. Какая-то его часть думала, что лучше не знать, учитывая, что у них все равно ничего не выйдет. Но другая часть, в которую сейчас прилила вся кровь, взяла верх.       — А как бы ты хотел меня? — вырвалось у него. Гоуст не торопился с ответом. Он смерил Джона долгим взглядом — тот сидел, подтянув колени к груди в тесном закутке. Когда Гоуст наконец подал голос, он звучал до жути мягко, а в глазах плескалось что-то опасное:       — Я бы тебя трахнул. Медленно. Ты вечно на взводе, Джонни. Неторопливый, основательный трах тебя бы в клочья разорвал. Заставил бы принимать в себя всю ночь, а утром как следует позаботился бы о тебе. Может, еще пару раз довел бы до разрядки, просто для кайфа.       Наверное, о глубине его ебанутости говорит то, что впервые в жизни Соуп по-настоящему расстроился от близости смерти. Гоуст прав, он вспыльчивый и нетерпеливый, особенно в постели. Неспешный секс представлялся ему пыткой, но в руках Гоуста — пыткой правильной, желанной. Джон просто знал, что Саймон выжмет из него все до капли, растянет каждый раунд настолько, насколько он сможет вытерпеть, пока не ебнется окончательно — и это звучало охуенно. Это был бы лучший секс в его жизни, если бы ей не настал конец.       — Блядь, лейтенант, и где все это было до того, как мы припёрлись сдыхать в эту дыру? — простонал Соуп.       — Не знал, захочешь ли ты, Джонни, — признался Гоуст.       — А спросить не судьба? Хренов изверг. Гоуст хохотнул на это. Негромко, но искренне. По крайней мере, Джон успел услышать это напоследок.       — Я становлюсь собственником, когда снимаю маску. Захотел бы сделать тебя своим целиком и полностью. А до своего никому касаться не позволю. Не стал бы тебя винить, если бы ты не захотел привязываться, поэтому и не заикался, — пояснил Саймон.       Соуп собирался промолчать, но внезапно ощутил особую смелость — ту, которая приходит к умирающим и дуракам. Хорошо, что он и то, и другое.       — Я бы не возражал. По правде, лейтенант, я бы хотел быть только твоим и в койке, и вне ее. Считай, вне нее я уже твой. У меня были интрижки, но никто из них не смог бы стать единственным. Потому что никто из них не был тобой.       Это была правда. Они оба это знали. Большую часть свободного времени они проводили вместе. Вместе тренировались, ели, спали. Были самым слаженным дуэтом в отряде. Идеально притертыми друг к другу винтиками. Вместе пили кофе посреди ночи, когда накатывали кошмары, и сторожили друг друга днем, когда усталость валила с ног, и надо было поспать. Просто чтобы чувствовать себя в безопасности. Джон принадлежал Саймону, а Саймон — ему. И он не видел ни единой причины, почему это не должно распространяться на спальню.       Гоуст смотрел на него, по-настоящему смотрел, и вдруг это был уже не Гоуст. Это был Саймон. Человек, а не легенда. Та его малая часть, которая еще чувствовала радость, боль и то чувство, которое ни один из них не решался назвать.       — Жаль до усрачки, — вздохнул Гоуст через какое-то время.       — Еще бы. Я даже не успел увидеть тебя голым, — с горечью произнес Соуп.       В отдалении послышался какой-то шум.       — Может, в следующий раз, Джонни.       — Надеюсь. Увидимся на той стороне.       Джон сделал глубокий вдох, приготовившись к неизбежному. Вот оно. Повисла тишина, пока внезапный грохот не разорвал воздух, но это был не звук выстрелов. Это ожила рация Гоуста.       — Гоуст, прием. Как слышно? — раздался голос Прайса, с помехами и приглушенно, но узнаваемо.       — Чисто и громко, сэр. Застряли здесь с Соупом, — в голосе Саймона звучала неприкрытая тревога.       — Хорошо, а то мы думали, что потеряли вас, ребята.       — У нас нет оружия и снаряжения, — Гоуст принялся сухо описывать их незавидное положение, но Соуп едва его слушал. В ушах шумела кровь, а между легкими разливалось липкое, обжигающее чувство. Надежда. Они могут выкарабкаться. Он и Саймон могут вернуться домой. А когда вернутся...       — Мы засекли ваш сигнал GPS до того, как вы пропали со связи. Эвакуация будет через 10 минут, если сможете добраться до крыши. Попытаемся зачистить вам путь.       — Вас понял. Выдвигаемся, — отрапортовал Гоуст.       — А ты говорил, босс наверху трубку от нас не берет, а, лейтенант? — Соуп выдохнул, все еще не веря в происходящее.       Гоуст поднялся на ноги и протянул Джону руку, помогая встать. Как только тот выпрямился, он ощутил что-то на своем лице. Сначала подумал, что это фантомное ощущение от прилившей к голове крови, но тут же осознал, что это не так. Это был Гоуст — он прижимался к его губам своими. Целовал его. Соуп кое-как собрался с мыслями и ответил на поцелуй, зарываясь пальцами в грязные светлые пряди, о которых и не мечтал ухватиться. Все закончилось так же быстро, как началось, и Гоуст натянул балаклаву обратно.       — Может и так. Но если мы живыми доберемся до вертушки, я сделаю с тобой такое, что он меня в черный список занесет.       Соуп в жизни так быстро не бегал. Он не знал, на что способен его захудалый ножик, но первый вражина, наткнувшийся на них в коридоре, быстро это выяснил. На свою беду.       Большинство бойцов выманили во двор звуки стрельбы вертолета, так что пробраться по зданию оказалось не так уж сложно. Труднее всего было петлять и уворачиваться, пытаясь выбраться на крышу и добраться до спасительной лестницы. Соуп схлопотал довольно паскудное ранение в икру, но новых дырок в нем не прибавилось. Когда они ввалились с лестницы на твердый металлический пол, до него наконец дошло. Они с Гоустом снова обвели костлявую вокруг пальца и выжили. И да, стоило адреналину схлынуть, как Джон вырубился, но по крайней мере он был жив и мог очнуться. Так он на это смотрел.       В порыве милосердия Прайс освободил их от разбора полетов в обмен на то, что они позволят медикам как следует осмотреть себя. Соуп чувствовал, что взорвется, если просидит на месте еще хоть секунду, но он стоически перенес все тыканья и копания, каждый тест и осмотр. К тому моменту, как медсестры закончили бинтовать и перевязывать его, он походил на моток марли, но, черт возьми, как же хорошо было просто быть живым и упакованным в бинты.       Когда все закончилось, Джон устроился в своем любимом кресле в комнате отдыха. С тех пор, как их разлучили по прибытии, он почти не видел Гоуста. Наверное, тому понадобилось больше швов. Логично, учитывая, что это его информация, и от нее у Соупа голова шла кругом в ожидании и предвкушении. Неужели все сказанное было лишь бредом покойников, которым не придется выполнять обещания? Просто причина, чтобы продолжать бороться и выбраться живыми, когда шансы были так малы? Он надеялся, что нет. Не только ради секса. Ради того, что это будет значить для них. Во что это их превратит.       — Эй, Соуп! Мы думали, ты погиб. Я уже глаз положил на твою комнату, — ввалился в комнату отдыха Газ. Джон обрадовался ему. Обрадовался возможности отвлечься и поведать сильно приукрашенную версию их дерзкого побега. На середине рассказа, между огнеметом, которого у него не было, и десятиэтажным взрывом, которого не случилось, он заметил знакомую тень, скользнувшую по краю зрения, и сразу ощутил присутствие своего Гоуста, зависшего рядом вне поля зрения. Как всегда.       Закончив байку, Соуп взглянул на Газа, который пару секунд ошарашенно пялился на него.       — Пиздишь как дышишь, сержант, — наконец выдал он.       Тут к ним приблизился Гоуст, с озорным огоньком в глазах. На переносице у него красовался пластырь, топорщивший балаклаву.       — Смотри не забудь рассказать эту брехню Ласвелл в точности так же. Пошли, она ждет нас в своем кабинете.       Соуп кряхтя поднялся с кресла и пожелал Газу спокойной ночи, а затем последовал за Гоустом в коридор. Никто из них не проронил ни слова. Гоуст даже не смотрел на него. Это било по нервам.       — Лейтенант? Ласвелл сегодня даже нет на базе, — не выдержал Джон.       — А ты бы предпочел, чтобы я такой подошел и спросил, можно ли тебя отпустить, чтобы я мог затрахать тебя до полусмерти? — парировал Гоуст.       Соуп чуть не подавился, но взял себя в руки. Как-то.       — Может, и предпочел бы. Тебе надо учиться просить, — поддел он.       Гоуст одарил его испепеляющим взглядом, но в нем было столько тепла, что злости не чувствовалось совсем.       — Говнюк ты, МакТавиш.       Снова повисло молчание, но ненадолго.       — Все нормально? Ты знатно приложился на вертушке. Думал, точно башку расшиб,       — в голосе Гоуста звучало неприкрытое беспокойство.       — Ага, медики прогнали меня через все эти большие громкие штуки. Если б что-то было не так, они б нашли, — заверил его Соуп.       — Всех твоих тараканов в башке не хватит врачей на свете найти, МакТавиш, — хмыкнул Гоуст.       — Да захлопнись ты, мудила...       Джон бывал в комнате Гоуста много раз, но никогда с такими намерениями. Это заставляло его замечать то, на что раньше он не обращал внимания. Например, на голые стены, без единого постера или даже календаря. Ничего, что поглощало бы звук, отчего каждый шорох гулко отражался от бетона. Это могло стать проблемой. Соуп знал себя и был уверен, что поутру всем обитателям казармы будет что обсудить. Он надеялся, что не сможет ходить, чтобы не видеть этого.       Соуп разулся у двери, как и Гоуст, и его счастливая зажигалка с дребезгом скатилась в носок ботинка. Было на удивление по-домашнему — то, как они неспешно раздевались. Гоуст стянул балаклаву и положил ее на комод, Соуп стащил через голову свитер и аккуратно повесил его на спинку стула. Будто старая супружеская пара, готовящаяся ко сну. Он предвкушал такие вот вечера в будущем даже сильнее, чем секс. Ну, почти. Но не совсем. Словно прочитав его мысли, Гоуст повернулся к нему, ероша волосы пятерней.       — Оставь свитер здесь. Вдруг пригодится потом. Поймаю на том, что тыришь мои — руки поотрываю.       Соуп планировал таскать свитера Гоуста, пока те не истлеют в труху.       — Как скажешь, — покорно согласился он.       Джон присел на край кровати Гоуста, но тот не спешил присоединяться. Они просто смотрели друг на друга, пока между ними разрасталась странная, напряженная тишина. Молчание затянулось настолько, что Джон вздрогнул от неожиданности, когда низкий голос Гоуста нарушил его, непривычно мягко:       — Знаешь, Джонни, если ты на самом деле не хочешь этого, то не обязан. Ничего страшного, если это была... просто фантазия. Я знаю, что наговорил тебе всякого, но никогда бы не стал принуждать. Никогда.       Ох.       Гоуст давал ему шанс отказаться. Деликатно, без осуждения. Просто беспокоясь о его самочувствии и комфорте. Это было так мило, но в его заверениях проскользнула интонация, надломившая сердце Соупа. Что-то настолько привычное, вошедшее в плоть и кровь в заверениях Саймона, что он никогда не станет принуждать.       — Я знаю. Ты не такой, Саймон. По лицу Гоуста пробежала эмоция, которую Джон никогда прежде на нем не видел. Он бы не смог ее описать, но откуда-то точно знал, что она значит.       — Я не шутил там. Насчет нас, насчет того, что ты единственный. Я хочу этого. Хочу тебя.       И Саймон двинулся на него как скоростной поезд, и весь мир Джона сузился до точки их столкновения.       Наутро Газ ворвался в кабинет Прайса чуть ли не раньше него самого. Прайс попытался с ним поздороваться, но тот не дал и рта раскрыть.       — Соупу обязательно подыхать, чтобы мне отдали его комнату? — выпалил Газ.       — С чего ты взял такое, сынок? — опешил Прайс.       — Если мне не отдадут его комнату, я его сам прикончу.       — По какой причине?       — Да я лучше сдохну, чем еще хоть раз буду делить стенку с Гоустом.