Fight if you can, trust if you dare

      Сегодня Минхо не оглядывается по сторонам, хотя обычно по привычке проделывает это несколько раз за всё то время, что они проводят в столовой. Он вздрагивает в ответ на громкий смешок Терезы, адресованный каким-то словам Алби. Минхо не знает. Он не слушал. Его голова заполнена мыслями. Словно разваренная каша, они липкие и густые, клеятся к зубам так, что невозможно прожевать. Хочется всё выплюнуть, всполоснуть рот водой, горячей, обжигающей язык и дёсна.       Сегодня уже пятница, завтра то самое мероприятие, о котором он сообщал Томасу несколько дней назад. Пора праздновать свой день рождения, который ему вообще-то до лампочки. Но возможность обмануть своё нутро, притвориться, что вместе с чужими улыбками и ящиками алкоголя полегчает, немного вселяет надежду. Минхо достаточно прожил на свете, чтобы понимать, что это не сделает его радостнее, что никаких проблем, завалявшихся в пыльном углу шкафа, это не разберёт. Но он отчаянно продолжает пытаться напичкать свой разум уверенностью, что такой тип времяпрепровождения отвлечёт. Заставит расслабиться. Возможно, будет действительно весело. А ещё там будет Тереза. И Томас. Томас.       Образовавшаяся внутри пустота, связавшая его по рукам и ногам, не даёт сделать вдох и развернуться в сторону очереди, в которой сейчас застрял этот самый первокурсник. Всё звучало так просто раньше. Когда Минхо мог звать его первокурсником, новичком, у которого, конечно, есть имя, но который значил для него только это. А теперь что? На самом деле ничего особенного. Теперь Минхо не может лишний раз взглянуть в его сторону, потому что — вау — неожиданно наконец-то стало стыдно. Потому что выброс всех тех мыслей в тот момент, когда он целовал его, загнали в ступор. И сейчас Минхо ощущает себя запертым в маленькой коробке. Своими же чувствами, совсем не яркими, но уничтожающими мощнее солнца.       Он слышал, что у Алби и Галли завтра сдача проекта. Тереза тоже упоминала что-то о том, что ей пора заканчивать работу, которую она едва начала. Круговерть домашнего задания, каких-то бешеных сроков, а иногда наоборот растянутых на слишком долгие недели, так, что по итогу не берёшься за проект вообще, потому что время утекло, а ты всё прозевал и возвращаться обратно не хочешь. В общем, вся эта типичная учебная чепуха, от которой успели отвыкнуть абсолютно все из их компании, потому что в самом деле: не так давно возникли проблемы поважнее, чем гора невыполненных заданий и недовольные гримасы преподавателей, грозящихся исключить за любую оплошность. Тереза никогда не относилась к учёбе так серьёзно, чтобы начать нервничать от этих фантомных угроз. Алби же, наоборот, успел знатно «обосраться», как он сам и выразился, хотя эти пугающие обещания к нему вообще не относились (он не перестаёт удерживать планку отличника третий год подряд). Минхо же ощутил в себе прилив безразличия по отношению к своим предметам и, следовательно, оценкам. В какой-то момент ему вообще хотелось всё бросить, только с Терезой, находящейся у него под боком буквально каждый день, ничего из своих хотелок выполнить не удалось, и теперь он, наспуленный и покорный, сдаёт всё в срок, не желая больше слушать заботливые нотации со стороны своей самопровозглашённой сиделки.       Очередной порыв тёплого ветра за окном привлекает внимание половины студентов, до этого не шибко увлечённых своей едой или домашним заданием. Первые капли весеннего дождя принимаются весьма бодро тарабанить по подоконникам, без зазрения совести внедряясь в помещение благодаря открытым настежь окнам. После нескольких дней невообразимой жары, из-за которой добрая половина общежития сновала по округам и балконам вместо комнат, потому что сидеть там было невыносимо, практически все догадались, что холодных дней больше не предвидится. В ход постепенно пойдут вентиляторы и хитрые придумки старшекурсников (вроде того, когда ты держишь в комнате сушилку с мокрым бельём и тем самым охлаждаешь помещение). А пока большинство продолжает притворяться, что всё обойдётся, что не умрут от жары. Поэтому все ютятся в окутанных сквозняками коридорах, делая вид, что никакое вынужденное охлаждение их не касается.       Минхо пялится в тетрадь с чертежами, своими беспокойными ушами ловя нервозность Алби касательно срока сдачи проекта, и бодрые успокоения Терезы, что всё пройдёт на ура. Все их дискуссии перебиваются бренчанием вилок о тарелки из-за столика напротив, а те в свою очередь разбавляются глубокими вздохами и цоканьями следующего стола. И так стол за столом, студент за студентом, пока всё это не превращается в кольцевую закономерность.       Галли на удивление высказывается тоже, сообщая Алби о том, что у него тоже ни черта не готово, но он не нервничает, потому что знает, что успеет в срок.       — Чувак, срок сдачи — завтрашнее утро, — не унимается Алби, тревожно впившись пальцами в края столешницы.       — Так у нас ещё целый вечер, — спокойно оповещает Галли, с чрезмерно искренней верой в успех.       — Ты как это себе вообще представляешь? — в отчаянии интересуется Алби, наклонившись к столу, — К тому же, вечером у тебя работа, — с едва уловимым упрёком в голосе он откидывается на спинку стула, после чего выжидающе пялится на грузного Галли.       — Ты что, ползал в моём расписании? — сощурив сонные глаза, Галли пытается подловить Алби на преступлении.       — Да щас! — никак не защищаясь, а скорее удивившись, Алби машет рукой на обвинения Галли, — Нетрудно запомнить. И поверь, гораздо легче было выучить, когда у тебя нет ни одной из твоих длиннющих смен, чем когда ты занят, — закончив с кислым выражением, он мысленно борется с проблесками стыда касательно того, что он упомянул о вынужденном положении Галли зарабатывать себе на хлеб.       Галли же, никак не расценив брошенную в его сторону издёвку, продолжает сидеть и сверлить взглядом столешницу с каким-то упрямым выражением.       — Если ты задашься целью всё сделать, ты это сделаешь, — неожиданно объявляет Галли.       Алби не сдерживается на поражённый смешок, встретившись насмешливым взглядом с ухмыляющейся Терезой.       — Знаешь, существует такая штука, как время, — иронично замечает Алби, с привычно сочувствующей лыбой на лице.       — Оно для идиотов, — хладнокровно возражает Галли, будто все человеческие законы и мерки действительно придуманы для всех, кроме него, — Ты просто начни, а там уже и закончишь, если действительно будешь хотеть прийти к этому.       Глубокий вздох Терезы идёт в синхрон с очередным довольным смешком Алби.       — Мне бы такую уверенность в своих возможностях, как у тебя, — не то искренне, не то саркастично признаётся Алби, скрестив руки на груди и качая головой.       Галли только ведёт плечом, дёрнув подбородком, и решает никак не отвечать на неясные ему пояснения Алби. Далее в ход идут жалобные признания Терезы о её предметах, тренировках и прочих делах, которые неожиданно сплелись воедино, а времени в сутках больше не становится, и теперь приходит черёд Алби успокаивать тревожного студента, неуверенного в своих силах.       Минхо бездумно продолжает просаживать своё зрение, всматриваясь в досконально изученные чертежи, ловя все их обсуждения и жалобы, но никак в них не встревая. Ему до сих пор странно с тем, что Галли продолжает сидеть с ними за одним столом. Обычно, когда они ссорились, он старался держаться как можно дальше от мест общего сбора, лишь бы избежать давления. Что же изменилось теперь?       Наверное, всё стало иным от того, что они не ссорились. Эта был не конфликт, не сражение, к которым привыкли не только они, но и все окружающие. Это уход друг от друга. Отказ. Расставание. И Минхо только сейчас вдруг осознаёт, что, оказывается, в груди его всё это время теплилась надежда, что не всё упущено и потеряно. Становится совсем тошно. Тяжелее дышать. Ветер продолжает биться внутрь, беспокоя оконные рамы. Тучи становятся грозными, постепенно теряя свою седину. Дождь усиливается. Минхо вжимается в спинку стула, будто это как-то укроет его от постепенно нарастающей бури.       Суббота. Такое же тёмное, как и вчера, утро. Минхо приходится заставлять себя передвигать ногами, плескать себе в лицо холодной водой, чтобы проснуться. Ему пришлось выпить вчера вечером, чтобы этот самый вечер пережить. На кухне. Одному. У его соседей незаконченный проект, да и ко всему прочему оба с ним не разговаривают. В половине этого Минхо виноват сам.       Стоит извиниться перед Алби хоть когда-нибудь, потому что чувство тоски по их шуткам и разговорам уже знатно жужжит над ухом, но Минхо пока удаётся удачно справляться, размахивая руками по направлению к надоевшему объекту этого жужжания.       В голове поселился пятикилограммовый зверь — это единственная догадка Минхо, иначе он не знает, отчего ещё та может так гудеть и раскалываться. Он игнорирует правду под названием «выпивка», ведь чем она может навредить? Это была всего лишь пара бутылок. Просто пиво, и даже не десять градусов, гораздо ниже. Но застань Тереза его вчерашний вечер, она точно бы обвинила во всём алкоголь. Иногда Минхо искренне не понимает, почему его друзья так помешаны на том, что тот несёт ему вред. Что они вообще связывают Минхо и выпивку как что-то нездоровое и абьюзивное. В самом деле, он ни разу не уходил в запой, не пил так, чтобы упасть на улице и не проснуться. Так почему же каждый из его друзей считает, что он не в порядке с этим?       Пара таблеток от похмелья запиваются остатками пива. Несколько шлепков себя по щекам, чтобы окончательно проснуться. Сегодня нужно занести очередной доклад по реконструкции в триста пятый кабинет, затем заглянуть в мастерскую и сделать вид, что дополнил свой макет новыми деталями. Этим действительно стоит заняться, иначе потом не успеть, но точно не сегодня. На сегодня у Минхо в планах быстрое оббегание нужных ему кабинетов, затем транспортировка своего тела на место празднования. Там уже поправки по организации, широкие улыбки Терезы и её попытки исправить ситуацию с дизайном помещения. Намного позже — громкий смех и суета, энергичные движения под музыкальный ритм, оглашения своих успехов от студентов, которые побогаче.       Минхо не планирует распылять своё внимание на каждого. Он лишь планирует перестать рвать на себе волосы от полного отсутствия понимания происходящего. Он закончил бегать, метаться из стороны в сторону. Это могло быть хорошим знаком, только вот на место выбросу адреналина пришла дезориентация, а ещё ветер, удачно осевший в его голове как раз до того, когда внутри всё решило взорваться. Теперь это позволяет сохранять режим автономии.       Он пересекает длинный коридор, называемый «переходом», потому что тот служит соединением двух корпусов университета. Делает это отчего-то медленно, хотя все эти три года никогда тут не задерживался, а может, стоило бы. Потому что здесь открывается вид на роскошные, окрашенные в розовый закаты, и любые погодные условия, отличающиеся от обычной скуки (то есть безоблачно и тепло), можно лицезреть как на ладони. Грозовые тучи, накрытый шапкой снега город, весенние радуги в совокупности с грибным дождём. Всё это может наблюдаться в этом крытом переходе, со стеклянными стенами и потолком.       Минхо цепляется своими бесцветными глазами за цветной закат, раскрывшийся в момент пересечения им коридора. На горизонте сплошь сахарная вата и бесконечная зелень, вокруг — тишина. Нужно сдать макет на следующей неделе, до сессии всего какой-то месяц. Но сегодня суббота, и на улице неожиданная ясность, уже теряющая свою актуальность, но не менее прекрасная своим заходом солнца. Весь этот картинный вид кричит, что пора наконец оглядеться и заметить. Вот только Минхо понятия не имеет, что он должен заметить и принять за красоту. Перед ним одни тёмные реки, бурлящие, но бесконечно мёртвые. Он приспособился к синим ночам, гулким и дождливым, одиноким, сияющими неоновыми вывесками. Минхо совершенно позабыл, что закаты ещё существуют, ведь пред его глазами неделя за неделей раскрываются одни пустые рассветы.

***

      — Алло?       — Когда ты в последний раз разговаривал со своей сестрой? Ты знаешь, что она вычудила на этот раз?       Томас совершил ошибку, когда спросонья ответил на звонок. Он не понимал, какое сейчас время суток, не мог осознать, кого он слышит на том конце провода. В голове всё гудело похуже, чем на стройке. Ему не хотелось двигаться.       — Она уволилась! Представляешь?! — голос по ту сторону, схожий с раскатами грома, тише не становился, — Взяла и всё потеряла!       Уволилась… а мог ли кто-то уволиться? Томас не мог припомнить, кто из его друзей и знакомых входит в рабочий класс. Может, это очередной бредовый сон?       — Томас, ты меня вообще слушаешь? Свяжись с Кейтлин, живо!       До Томаса начало постепенно доходить. Он принял сидячее положение, каким-то образом оживив свою оболочку. Одеяло с себя не скинул — ему почему-то холодно. Звонок, оказывается, поступил очень даже не рано. Было около часа дня. Почему-то его никто не разбудил, хотя, для чего и зачем? Это был выходной день, утро-день после того самого вечера, когда они с Минхо…       Собственные воспоминания ударили в голову словно крепкий алкоголь. Томас в одно движение оказался сидящим на стуле и быстро оценивающим, что Фрайпана в комнате нет. Только Ньют, всё тот же тихий, если не мёртвый.       — Я… хорошо, я позвоню ей, — после ночной попойки у него не осталось духа спорить с матерью. Томас всё сверлил глазами неподвижное тело на чужой кровати, — Я всё узнаю.       Он не заметил, как сбросил звонок, оборвав свою мать на полукрике. Он не был уверен, что ситуация с Кейтлин так сильно взволновала его. Он даже не пытался посчитать, сколько дней прошло с тех пор, как они говорили в последний раз. Это было очень давно.       Пока Томас пытался прийти в себя и разобраться, что же всё-таки ему нужно делать (звонить Кейтлин? А что он ей скажет? Что ему жаль?), он успел прибраться в комнате, сходить в душ и даже выпить кофе (тот был уже остывший, со следом губной помады на чашке. Терезы. Она дала добро). Трезвые мысли на ум не приходили. Томас уселся в кресло и принялся сверлить невидящим взглядом гитару Ньюта. Новую. Хмурые брови подружились с его лицом очень быстро, потому что до него дошло, что раньше он не замечал этой обновки. Неужели Ньют сделал эту покупку в мании? И сколько же времени Томас этого не видел?       Дальше всё было проще. Томас заставил себя позвонить Кейтлин. Диалог слабо клеился, выдался практически никаким. А чего он ещё ожидал?       — Мама сказала, ты уволилась.       — Да, я… — шумы по ту сторону казались инопланетными,— Я решила, так будет лучше. Мне там всё равно не нравилось.       Томас знал, что это ложь. Кейтлин, бывало, жужжала над его ухом о своей работе долгими холодными вечерами, заставляя его слушать то, как ей повезло. Зарплата приличная, коллектив отличный. А сейчас она это всё потеряла. И, судя по её голосу на том конце провода, она этим огорчена. И ещё немного разбита.       — Хорошо, — только и вымолвил Томас, растерянный и беспомощный, — У тебя… пока есть на что жить?       — Я уже в поисках новой работы,— всё тем же фальшиво-бодрым голосом уверяла его Кейтлин, обрубая все варианты ответа на вопрос о деньгах, — Решила пока пожить у подруги, так в любом случае веселее, да и мне будет чем заняться.       Томасу было больно вслушиваться в тишину, наступившую после окончания её слов-лжецов. Он не знал, что сказать. Что предложить. Всё это было какой-то бессмыслицей.       — У меня отложено немного, — хриплым голосом начал Томас, сверля своими усталыми глазами тротуар за окном, — Деньги со стипендии. Я могу одолжить, на первое время должно хватить.       Никогда ещё молчание не было таким долгим. Томас несколько раз проверил, не сбросила ли Кейтлин трубку. Она всё ещё висела на проводе.       —Кейт? — обеспокоенно подал голос Томас.       — Да, я тут… просто… — глубокие вдохи и выдохи она скрыть не смогла, — Не могу обдирать своего младшего братца до нитки, — с насмешливым всхлипыванием пыталась пошутить Кейтлин.       — Ничего это неправда, — Томас сильно нахмурился, не уловив сказанного Кейтлин,— У меня стипендия каждый месяц, типа заработок.       — И много ты заработал? — с явной усмешкой поинтересовалась Кейтлин.       — Достаточно, — слабо хмыкнув, заверил Томас.       Он тут же потерял свою улыбку, выпустив её в открытое настежь окно. На улице всё гудело, жило своей жизнью.       Анализируя их диалог сейчас, Томас может согласиться с тем, что он преувеличил. Всё было не так плохо. Кейтлин приняла его помощь. Долго благодарила. Томас решил, что потом разберётся с тем, откуда ему самому брать деньги на материалы для учёбы.       Параллельно с мыслями о Кейтлин, он пытался решить вопрос с Минхо. Эта ситуация оказалась не той, где все смогут сделать вид, что ничего не случилось. Нужно было что-то делать. Томаса хватило только на то, чтобы поздним вечером, уже после решённого вопроса своей сестры, написать сообщение.       22:21. Томас: «У нас всё нормально?»       Томас так сильно ненавидит себя.       22:23. Минхо: «Да, всё отлично!!!! Ты в порядке? :0»       Томас не смог не улыбнуться. Но все приятные эмоции упали с его лица и посыпались прямо в ноги, падали между пальцев и впивались в половицы. Это ничего не значит. Всё будет не так, как раньше. И даже если Минхо написал, что всё хорошо, это не обязательно будет значиться правдой. Томас бросил один жалобный взгляд на Ньюта. Ему захотелось кричать.       Сегодня ему приходится делать вид, что он не замечает взгляда Минхо на себе. Он попал в эту смертоносную студенческую очередь в столовой как раз-таки за тем, чтобы потеряться. Но удастся ли ему сбежать? Завтра вечеринка. Томас просто не сможет делать вид, что всё не нормально. Придётся сильно постараться.       Он ощущает себя странным и глупым до сих пор. Всё то произошедшее оказалось неправильным, хотя раньше считывалось вполне естественным, как бы оба ни пытались такого не думать, от таких мыслей отнекиваться. Но им придётся идти дальше вместе с этим опытом, которого на деле не случилось. И как же Томас этому рад. Потому что он слабо представляет себе схему, где они переспали. А потом спокойно здоровались друг с другом, вместе пили кофе на тихой кухне, бегали на одном поле и перекрикивались, говорили всем, что лучшие друзья.       В ту ночь Минхо остался с ним, в промокшей под дождём одежде и смешными волосами (те высохли не привычно-гармонично, а совсем наоборот. Полный хаос). Он признался, что просто не захотел оставлять Томаса наедине с этой комнатой, пугающе одушевлённой и слепой. В которой вообще-то всё ещё проживает Ньют. Но тот не разговаривает так долго, что и Томас, и даже Минхо начали сомневаться, что это когда-нибудь повторится вновь. Минхо чувствует, что Томасу от этого больно и неспокойно. Но Минхо не почувствовал, что, оставшись в комнате вместе с ним (и Ньютом), он мог сделать только хуже.       Но это не может быть его виной. Томас не может валить всё на Минхо, упрекать в том, что он чувствует вину перед Ньютом. Ведь это он предатель и лжец. Не Минхо. Ему не приходится никому врать, изворачиваться всякий раз, когда едва ли не попадается на крючок. Минхо свободен и честен. Томас же заперт на бесконечное количество замков. Он залил себя ложью, состоящей из патоки, которая уже изрядно залила ресницы и веки, залепила рот. Ирония в том, что всё это с себя смыть он мог ещё до того, как начнётся это липкое наводнение. Но не захотел. Испугался. В своей клетке Томас запер себя сам.

***

      Вечеринка выдаётся слишком хорошей, грандиозной по словам тех, кто здесь ходит. Минхо то и дело ловит хвалебные отклики, стоит ему пройти до туалета и обратно. Кто-то шутит, что больше ни в какие клубы ходить не будет, на что Минхо лицемерно улыбается, про себя грозясь, что если будет видеть кого-то из этих обмудков раз в неделю вне университета, он вскроет кому-нибудь череп.       — Нет, ну они правы вообще-то, — развеселённая выходкой первокурсника (тот напихал себе в трусы травы и прыгнул в бассейн, приглашая всех заинтересованных ловить косяки в воздухе), Тереза расплывается в ещё более широкой усмешке, заметив недовольное выражение лица Минхо, — Да ладно, никто не будет садиться на шею, спокойно.       — От них только этого и дождёшься, — кисло подмечает Минхо, корча спину над самокруткой.       Почему-то всё это действо ему необходимо было открыть прямо у бассейна, а потому когда кто-то случайно заливает водой все его старания, он искренне злится и не понимает, почему все вдруг стали такими наглыми. Тереза, сидя в одном купальнике с сигаретой за ухом и переложенной на правое плечо копной волос, старается смеяться как можно тише, потому что обидеть бывшего именинника ей совсем не хочется.       — Минхо, что ты делаешь? — скепсис в голосе Томаса можно услышать со второго этажа.       — Ты, зелёный, никогда не видел жизни, что ли? — вскинув брови в удивлении, Минхо не отрывается от своего дела, слишком увлечённый процессом, — это самокрутки. Не бойся, не косяки, — чуть позже добавляет, когда, подняв голову, сталкивается с осуждающим взглядом.       Тереза разражается смехом, и непонятно, происходит это из-за Минхо или неопытности Томаса. Вытащив сигарету из-за уха и одним движением потопив её в своём бокале, она двигается поближе к воде и под пьяный смех какого-то сидящего рядом парня опускает ноги в бассейн.       — Здесь так здорово, — уперевшись ладонями в пол, Тереза оглядывается, оценивая и проектирование дома, и богатую террасу, — Сколько ты за это заплатил?       — Секреты-секреты, — таинственно улыбается Минхо, не прекращая скручивать бумагу.       Больше он ни одного слова не оставляет, и Тереза сдаётся, наигранно надув губы. Томас присаживается на корточки рядом с ней, внимательнее рассматривая работу Минхо. Спустя пару секунд брови его сводятся к переносице.       — А ты в курсе, что табак намок?       Все трое склоняются над кривоватым скрутком, всматриваясь и решая, прав ли Томас или это только кажется. Тереза взрывается первой. Минхо выплёвывает одно-единственное ругательство, но так громко, что половина находящихся в бассейне обращают на него внимание. Томас прикрывает ладонью лицо, боясь оскорбить Минхо своим беспардонным смехом.       — Ну что ты, не грусти, накрутишь ещё, — смачно хлопнув Минхо по голому плечу, Тереза добродушно улыбается.       — Вот спасибо, — неуверенно благодарит Минхо, молча оплакивая потраченные впустую время и материалы.       — Сел бы ты в доме, всё прошло бы удачнее, — вскинув бровь, остроумно подмечает Томас. Он хочет сказать что-то ещё, но ловит на себе взгляд Минхо. Томас тут же просчитывает, что безопаснее будет заткнуться, поэтому лишь ловит расслабленно-насмешливый взгляд Терезы и отворачивается к бассейну.       Проходит час, потом второй, и всё становится громче-веселее. Энергичные толпы пьяных однокурсников встречаются на каждом шагу, все комнаты второго этажа оказываются заняты (это невольно выяснил бедный Томас, хотевший просто спрятаться от шума и людей, но навлёкший на себя погибель в виде таких открытий). В обиход идёт шестой или седьмой ящик с алкоголем. Тереза перестала считать разбитые вазы и часы, Алби давно затерялся где-то среди азартных второкурсников, оживившись идеей обыграть мальцов и, соответственно, ободрать до нитки. Минхо раздаёт кулаки и хлопки по плечу всем своим знакомым, отзывается благодарностями за тёплые слова и хвалебные комментарии. Оказывается, Минхо крутой парень. Он тот, кто может оживить любого мертвеца. По словам гостей, Минхо может затеять самое крутое без особой запары, может подружиться даже с первоклассниками, имея ввиду, что подход он умеет находить к любому.       Минхо отнюдь неискренне соглашается и болтает без умолку, отвечая если не всем, то две трети точно. Только никто его усталости не замечает, и проблема не в неблагодарных людях, закрывающих глаза на то, что открыто прямо перед носом. Просто Минхо слишком искусный лжец. Прирождённый, отменный актёр, не желающий, чтобы истинная сущность когда-нибудь незнакомцам показывалась.       Вынырнув из толпы на лоджию, Минхо делает глубокий вдох. Его ноги едва ли не подкашиваются от потока свежего воздуха, заполняющего лёгкие. Ветер вплетается в мокрые волосы. Он закрывает глаза. Маска, смазанная лестью всех его окруживших, наконец сползает. Минхо делается никаким. Из кармана показывается сигарета. Он молча курит, наблюдая за тихими первокурсниками, облепившими террасу. Радость от музыки, толпы и алкоголя. Она есть, только на этот раз какая-то сухая, будто даже немного натянутая. Наверное, всё от того, что самый главный для него человек сейчас не здесь.       Было бы глупостью рассчитывать, что Галли придёт, ведь Минхо его не приглашал. Он знает, что сегодня у него нет смен. Галли совершенно свободен в этот вечер. И всё равно не здесь. Минхо привык к такому шуму, но ему всегда легче, когда он знает, что рядом с ним маячит тишина в лице Галли. Он привык искать его в толпе, высокого и грузного, заполняющего пространство своими размашистыми движениями и характером. И эту половину вечера он как дурак всё глядел и глядел через непросветное количество тел, вглядывался в каждый вытянутый силуэт, и всё равно не находил. Когда количество алкоголя перевалило за восемь стаканов, Минхо на какое-то время позабыл, что Галли здесь нет, и с досадой на лице подошёл к Терезе с волнующим его вопросом.       — Его здесь нет, Минхо, — обеспокоенно ответила Тереза, — Ты не приглашал его, помнишь?       Минхо хмурился очень долго, будто вся их скверная история, их крушительный конец напрочь вылетели у него из головы. Непонимание сменилось осознанием, и Минхо учтиво закивал, отворачиваясь от сочувствия Терезы и её приобниманий за плечо. Он махнул рукой и скрылся за танцующими футболистами, надеясь, что три стакана виски снимут амнезию, подменят горькие воспоминания на новые, несуществующие-хорошие. Ничего из этого не случилось.       Он знает, что Галли больше здесь не будет. Что он больше не поздравит его, не загудит у него над ухом из-за большого количества выпивки. Он больше не будет кивать и пьяно улыбаться, ненарочно пряча веснушки на своём лице под козырьком бейсболки. И Минхо больше не будет искать его в толпе в надежде встретиться с пустыми глазами, расцветающими каждый раз, когда Галли замечает его. И только сейчас до Минхо доходит, что всё было действительно так. Просто он делал вид, что не замечает.       Ведь это он каждый раз цветёт, это он кажется живым рядом с ним, он дарит всю любовь и заботу тому, кому всё это чуждо, когда на самом деле Галли делал это чаще и больше лишь одним своим «не лезь, я сам разберусь». Потому что когда Минхо наконец не послушал его, то чуть не умер под дулом пистолета. Он совсем недавно понял, что крылось под вредностью Галли на самом деле. Осознал, что все пресечения помощи были жестом беспокойства и заботы, а не закрытостью и нежеланием делиться. Минхо не думал, что Галли умеет так заботиться.       Бычок летит с высоты, шлёпается в мокрую траву. Минхо молчит ещё какое-то время, рассматривает витиеватые ветки деревьев, оглядывает спокойными глазами ночное небо, расписанное мерцающими звёздами. На улице всё ещё непростительно жарко несмотря на время суток. Минхо возвращается в зал, идёт наверх, ищет свои вещи среди сонных тел. Он не может здесь оставаться. Ему совсем этого не хочется. Глубокая радость так и не объявилась, оставшись пылью на поверхности.       Он пишет Терезе, что поехал в общежитие. Ничего особенного, просто очень устал, всё будет в порядке, продолжайте веселиться. Он оставил свою карту в кармане её сумочки. Если нужно будет что-нибудь дозаказать, пользуйся на здоровье. Он просит её извиниться перед Томасом и всё объяснить. На самом деле ничего особенного. Просто Минхо устал притворяться, что всё в порядке.       Он находит его на заднем дворе, у теннисного стола. В тёмной футболке, рабочих джинсах, обляпанных глиной и пылью. На голове кремовая бейсболка, а может, просто тоже запачкана напрочь. Освещения здесь практически никакого, а скоро погаснет и последние два фонаря. Время перевалило заполночь ещё часа два назад.       — Чего ты не спишь? — весьма трезвым голосом интересуется Минхо. Кажется, последние мысли разбудили его сознание, притупив алкоголь в крови.       Молчание держится, как и жара — упрямо и склизко. Минхо думается, что Галли принялся игнорировать. Он прислоняется поясницей к столу, щурясь от ветра, поднимающегося хаотично и прямо в лицо.       — Галли.       Первый неспящий продолжает хранить молчание, кажется, полностью остолбенев. Минхо делает глубокий вдох.       — Ответь пожалуйста, — просит Минхо совершенно беззлобно.       — Не могу уснуть.       Ровный тембр, слова сказаны торопливо. Кажется, он не злится, а просто нервничает. Вдруг перед глазами Минхо открывается реальная картина: они больше не говорят друг с другом, делают вид, что их обоих друг для друга не существует. А тут объявляется он, прямо посреди ночи, пьяный и с вопросами. На месте Галли он бы тоже был контужен.       — Я вот тоже, — Минхо очевидно врёт.       Галли в ответ на эту ложь только косится в его сторону, оценивающим взглядом оглядывая с ног до головы.       — Что, вечеринка уже закончилась?       Усмехнувшись, Минхо слабо качает головой, прикрывая свои веки:       — Не-а. Просто… было тускло. Я свалил.       Может, не будь сейчас два часа ночи и будь Галли менее уставшим, он бы никак не среагировал. Но реальность совершенно иная, поэтому он разворачивается к Минхо всем корпусом, тупо уставившись на него.       — Ты. Свалил? — приподняв уголки губ, Галли неверяще продолжает: — Это вечеринка. Как король вечеринок может бросить свой трон?       Прыснув от смеха, Минхо пожимает плечами. Он обезоруженно молчит, осознавая, что Галли всё также смотрит на него. Ему приходится встретиться с ним взглядом. На лице напротив недоумение, а в светлых глазах вопрос: «Мы разве разговариваем?». Минхо становится больно. Но он сам это выбрал, когда послал его и ушёл. Поздно спохватываться.       — Я оставил все лавры Терезе, пускай развлекается.       — Это называется перебрасыванием ответственности, а не лавры, — Галли хмыкает, скрестив руки на груди с чрезвычайно умным видом.       — Ха, — из уст вырывается очередной смешок. Минхо беззвучно смеётся, — Подловил… это да.       Галли разворачивается к Минхо обратно боком. Наступает знакомая тишина. Звуки сверчков в траве, бескрайнее небо. Ветер всё также бежит по волосам, осаживается прохладой на распалённой коже. Необычайно жаркий день для майской недели.       — Почему ты это делаешь? — один простой и весьма логичный вопрос, без уверенности в интонации его задающего.       — А? — пялясь в затоптанную собственными кроссовками траву, Минхо не сразу соображает, что Галли сказал ему.       — Ты заговорил со мной. Зачем? — к удивлению Минхо, Галли к нему не разворачивается, даже не смотрит в его сторону. Просто разглядывает неинтересные куски травы, как и Минхо.       А Минхо не знает, что ответить. Он просто пришёл сюда, увидел его. И всё вышло само собой. Ему становится стыдно. Будто он имеет право делать вот так после всего, что случилось. После того, как он повёл себя с ним. Минхо теряется сильнее. Он ненавидит чувство стыда, оно ему очень часто чуждо. До определённого возраста он его вообще не испытывал, потому что всегда поступал по совести и чести. Позже Минхо вырос. И понял, что ошибается каждый, особенно если поступает по совести. Потому что у многих она напрочь отсутствует, либо то и дело засыпает.       — Я просто искал тебя и…       — Зачем? — Галли поворачивает лицо в его сторону. Лишь один глаз виднеется из-под козырька. Взгляд действительно непонимающий и совсем не враждебный. Он становится непохож на самого себя.       — Не мог найти тебя в том доме, — честность у Минхо иногда прорезается меж зубов в очень неподходящее время, — поэтому приехал… сюда, — он боязливо заканчивает, осознавая, в чём только что сознался. Его ступни, Минхо уверен, готовы проломить асфальт.       — Для чего я тебе нужен? — кажется странным слышать от Галли столько слов за каких-то несколько минут, но эти расспросы такие открытые и застающие врасплох. Как раз эта часть и не является странной. Потому что Галли всегда был таким.       — Не для чего, — Минхо ощущает, как в нём поднимается возмущение. Именно эти чувства и вложились в ответ.       Галли медленно отворачивается. Лицо всё ещё скрыто бейсболкой. Но Минхо точно почувствовал, что Галли ударили.       — Я просто… — нужно продолжить, только что сказать? У Минхо в голове гудит его недельный ветер, остужающий все процессы. Он так устал размышлять и думать, — я хотел найти тебя. Вот и всё.       Галли наконец вскидывает голову, обнажая своё лицо. На нём, конечно же, красуется недоумение и невыраженное раздражение.       — Не понимаю.       — Господи, — Минхо опускает голову и тянется руками к лицу. Пара движений, и вот кожа на его лице пылает, — Здесь нет того, что нужно понимать, — приходит к своему выводу Минхо, — Просто я хотел увидеть тебя, поэтому ушёл. Мне без тебя там… не понравилось, — он смущённо умолкает, уже протирая взглядом асфальт.       — Вот оно что, — отзывается Галли с такой уверенностью, будто всё ему стало ясно, — Значит, ты просто… — он переминается с ноги на ногу. Сжимает кулаки, затем разжимает их, — Я считал, что ты не хочешь меня видеть.       Минхо не может сказать «нет», потому что да, он не желал видеть его в поле своего зрения ни одного дня после их расставания. Но отнюдь не потому, что надоел.       — Я тоже так думал, — Минхо перестаёт терроризировать асфальт и траву, переключая своё внимание на горизонт, — но сегодня…       — Что? — все свои вопросы Галли задаёт с такой интонацией, будто ждёт чего-то, хочет понять несказанное.       — Мне не по себе от твоих допросов, — Минхо прерывает их дискуссию, уставившись в лицо Галли, даже если это нагло, — Чего ты хочешь?       Галли не успевает прикрыть лицо козырьком, а потому теряется, застыв с неясным выражением. Они молчат громкие секунды, пока он не отворачивается. Сжатые губы под бейсболкой спрятаться не могут.       — Просто пытаюсь понять, — он неуверенно пожимает плечами, заведя руки назад и ухватившись пальцами за столешницу, — Думал, ты ненавидишь меня.       Минхо резко меняет свою позу, развернувшись к Галли всем корпусом и уставившись на него во все глаза.       — Что?       Галли это никак не комментирует, продолжает стоять молча, и в какой-то момент глядит на Минхо в ответ. Напряжение меж бровей, глубокий взгляд. Минхо понимает, что предположение Галли имеет основание. Минхо вновь ощущает стыд на кончиках пальцев. Но он не в силах отвернуться.       — Я не… — Минхо на какое-то время задумывается, — То есть, может, я думал, что ненавижу тебя. Кажется, в какой-то момент даже получилось, — он не видит того, как с тяжёлым вдохом поднялась грудь Галли, и как он уставился себе под ноги, моргая понимающе, но слишком уж тяжело, — но я не могу. Не могу тебя ненавидеть. Я знаю тебя десять лет, мы видимся каждый блядский день, боже… — Минхо отчего-то усмехается, возведя взгляд к небу, — У меня не получается не думать о тебе. Как бы я ни старался. И я совершенно не знаю, что с этим делать.       Тихий ветер проходится по ногам обоих. Минхо неспешно морщится. Галли не обращает на это никакого внимания, сжимая край стола побелевшими пальцами. Возможно, от него чего-то ждут. Только вот никаких советов на этот счёт он дать не может. Потому что сам оказался в точно такой же ситуации. Галли старательно прячется от собственной паники.       — Я не хотел всего этого, — на одном выдохе сообщает Галли, — и понятия не имел, что всё так обернётся, — краем глаза он ловит хмурость на лице Минхо. Он сглатывает ком вязкой слюны. Ему становится страшно, потому что стало слишком честно, — Я не хотел разрушать нас.       Минхо кусает нижнюю губу, преувеличенно внимательно вглядываясь в деревья напротив. В его голове этот разговор крутился десятки тысяч раз. И каждый раз они с Галли расходились окончательно. Каждый раз Минхо обвинял его во всём сразу, и каждый раз Галли холодно выкрикивал «так убирайся!». Но сейчас он выглядит не таким, как все те десятки тысяч раз у Минхо в голове. Он никак не ожидал, что Галли будет открытым. И пустым.       — Ничего ты подобного не делал, — решает высказаться Минхо, потому что всем телом вдруг внезапно ощутил, каким виноватым чувствует себя стоящий рядом, — Я ведь… был козлом, — он усмехается себе под нос, не веря, что признался себе в этом, хотя столько времени отрицал и валил всё на Галли, — И таким козлом, что самого себя мне по итогу хотелось придушить.       Минхо не решается взглянуть на Галли, застывшего в одной позе, изредка касающегося козырька своей бейсболки, будто это укроет его от разговора. Минхо тоже хочется. Но оба понимают, что никуда им не деться, время побегов закончилось.       — Я делал тебе больно намеренно. Это хуже, чем всё, что случилось до этого, — нехотя признаётся Минхо, удивляясь самому себе. Он что, действительно анализировал сказанное Алби? — Но правда в том, что я… мне… — ступор по нарастающей накатывает вновь. Минхо старается стряхнуть его со своих шатких плеч, — Я устал делать вид, что тебя нет. Потому что в моей голове ты поселился очень давно.       Хочется закурить. Минхо подумывает пошарить по карманам, только вот в такой ситуации сделать лишнее движение будет как-то нагло и оскорбительно, будто это всё несерьёзно.       — И я не хочу выгонять тебя оттуда, — Минхо решает продолжить свой пьяный бред, который звучит как уставшая правда, потому что на деле таковой и является, — Больше не могу. Я больше не могу притворяться. Это не то, что я чувствую.       — И что же ты чувствуешь? — осторожным тоном интересуется Галли, искоса разглядывая профиль Минхо.       Это заставляет углубиться в собственные думы и ощущения. Минхо не хочет прислушиваться, но, очевидно, у него нет выбора.       — Что мне жаль. Что я предал себя, когда позволил себе сделать тебе больно, — удивлённый взгляд Галли, кажется, приклеился к его виску, — Может, нам и не стоило начинать этот разговор.       Свои поникшие глаза Галли удачно прячет. С признанием Минхо у самого слов на языке на остаётся.       — Я не хочу сделать хуже, — а Минхо, оказывается, не закончил, — Честно — я не знаю, зачем я здесь, — он пожимает плечами, своим видом выдавая, что он смирился со всем, что происходит. Стыд и робость тоже куда-то вдруг улетучились, — Мне просто необходимо было увидеть тебя. Вот и всё, — ему всё ещё яростно хочется закурить.       Галли остаётся в позиции молчания. Какие-то обрывки фраз, им невысказанные, вылетают напрочь из головы, растворяются на языке. Он забывает обо всём. И понятия не имеет, как себя чувствует.       Минхо не ощущает своих ступней — так сильно он впился кроссовками в землю. Это импульсивное решение приехать сюда теперь ощущается сплошной горечью. Он осознал, что чувствует перед Галли вину, хотя ехал сюда с совершенно другими чувствами. Это не значит, что он норовился сломать его. У Минхо не осталось обвинений и злобы. Лишь факт отчаяния, когда теряешь то, что дорого больше всего в мире.       Ветер делается прохладнее, остужая кожу рук и лица. Минхо прикрывает горячие веки; и ощущение, что весь он плавится под солнцем, которое давно ушло на боковую. Стрекот сверчков постепенно действует на нервы. Футболка всё ещё неприятно липнет к телу всякий раз, когда ветер стихает. Волосы практически высохли, хаотично и совсем некрасиво, думается Минхо. Спина неумолимо ноет от однообразного положения.       Галли снимает бейсболку, возможно потому, что наконец в ней зажарился. Мерцающие фиолетовым синяки под вдумчивыми глазами способны осветить дорогу. Губы в некоторых местах потресканы, потому что он не привык замечать ничего, пока работает. Галли понимает, что у него нет подходящих слов, чтобы нарушить это поросшее тлением молчание. Он устало вздыхает. Значит, всё вот так. Ладно.       Все фонари, за исключением одного, давно погасли. Но Галли слишком много месяцев пялился на губы напротив, чтобы не суметь их найти даже в самой глубокой темноте.       Это не длится слишком долго, и всё происходит неожиданно, по крайней мере для Минхо, и в первые секунды он едва ли не дёргается назад, опешив и от движения в сумраке, и от того, что сделал Галли. Не он. А Галли. Неужели он первым поцеловал его?       — Мне не нужно видеть тебя, — кажется, Галли решил ответить на последнюю исповедь Минхо, — Ты перед моими глазами маячишь даже во сне.       Минхо бьёт Галли в плечо, не сильно и очень смущённо. Последний работающий фонарь делает одолжение, что находится относительно далеко.       — Смотрите, у кого язык развязался, — довольно усмехается Минхо, стараясь всмотреться в лицо Галли, удивлённое и нахальное. Все эти выражения, которые он любит в нём больше всего.       — Я часто говорю, — напускная серьёзность Галли всегда была к лицу.       — Расскажи кому-нибудь другому, — фыркает Минхо, кивая в ответ на всё такое же удивление на лице напротив. Ему думается взять Галли за руку. Он делает это без всякого смущения. Чужая ладонь мокрая, но пальцы всё равно ледяные, — Господи, — едва ли не шёпотом протягивает Минхо, — ты даже в такую жару мёрзнешь. Удивительно.       — Это тебе жарко триста пятьдесят пять дней в году, — без упрёка подмечает Галли, — Не удивлюсь, если однажды зимой увижу тебя в плавках на поле.       Грузный смешок врывается в бессовестно тёплую ночь.       — Всего триста пятьдесят пять дней? — фальшиво задумчиво спрашивает Минхо, — То есть у меня в запасе один день, чтобы быть замёрзшим? Значит ли это, что ты будешь греть меня? — по тону становится понятно, что он улыбается.       — Идиот, — в темноте раздаётся остывшее фырканье Галли, — Этот день будет появляться лишь раз в четыре года.       — Ммм, — Минхо снова притворяется, — ну, я могу довольствоваться и этим.       — Какая щедрость, — Галли довольно хмыкает в ответ.       — А то.       — Не высокомерничай.       — Поздно.       Наступившая тишина, больше не грузная и вполне живая, длится какие-то мгновения.       — Будешь терпеть меня такого? — полушутя-полусерьёзно спрашивает Минхо, не рассчитывая на отрицательный ответ.       — А у меня теперь есть выбор? — Галли в удивлении вскидывает брови. Минхо этого не видно.       — Никакого.       Последовавшая усмешка сопровождается очередным хмыканьем. Где-то совсем близко раздаётся очередное стрекотание сверчков-полуночников.