Fight if you can, trust if you dare

      Оторвав замученный взгляд от телевизора, Галли косится в сторону лестницы, ведущей на второй этаж. Всё лицо становится сплошным воспалённым полотном, когда он в очередной раз моргает, и Галли мысленно ругается матом от очередной вспышки боли, пронзившей глазные впадины и виски.       Он терпеть не может нервничать, но где-то там, скрывшись на этаже выше, рассеяно маячит Минхо.       Вообще-то в планах у Галли не было все каникулы протирать штаны и сверлить пустым взглядом зомбоящик; а ещё тратить на дорогу до работы больше времени, чем он привык. Также в его планы точно не входило поселиться в доме Минхо. И он абсолютно точно не планировал в нетерпении трясти ногой, разрываясь от волнения за человека, что так и не спустился со второго этажа.       Когда терпению приходит конец, Галли подрывается с дивана и агрессивно шагает к лестнице, проклиная этот дом, этот момент, и Минхо. Пролетев через лестницу всего в три шага, он застывает в проёме, сложив руки на груди, наблюдая за Минхо и его нервным хождением туда-сюда.       — Во всём виновата твоя мать, — с этими словами Минхо прикрывает веки, сжав телефон в своей руке с такой силой, что, кажется, кожа на костяшках пальцев вот-вот лопнет.       Галли с интересом вскидывает светлую бровь, явно не ожидав услышать таких слов в чей-либо адрес. Вероятнее всего, Минхо разговаривает с Томасом. Если быть честным, то только с ним Минхо и трещит по несколько часов в сутки. Не то чтобы Галли есть до этого дело. Просто раздражает. Иногда. Очень.       Внезапно Минхо отводит телефон от уха, вперившись в экран непонимающим взглядом.       — Он… отключился? — Минхо переводит полный недоумения взгляд на рядом стоящего Галли, — Он отключился! — азиат тут же разводит руками, и потом начинает раздражённо жестикулировать, — Какого…       — Может, объяснишь, что вообще происходит? — устало спрашивает Галли, прислонившись плечом к стене и не отводя взгляда от богатых на движения рук Минхо.       — Это Томас, он… — Минхо тут же умолкает и опускает руки, перестав двигаться вообще. В продолжении он лишь качает головой и идёт в сторону лестницы, прошагав мимо Галли, словно его тут вообще нет.       Адамс закатывает глаза и молча идёт вслед за Минхо, грузно двигаясь в сторону первого этажа. Он давно успел привыкнуть к привычке Минхо недоговаривать предложение и куда-то мчаться, поэтому он молчал до тех пор, пока они не спустились вниз и не прошли на кухню; он молчал, пока Минхо не достал бутылку дорогого спиртного и один стакан.       Галли скептично выгибает бровь, наблюдая за сомнительными действиями своего друга. Он недоверчиво косится на настенные часы, потом вновь переводит взгляд на Минхо: тот уже уселся в кресло и сейчас губит вторую порцию.       — Что за хрень? — Галли наконец подаёт голос, и Минхо вздрагивает так, будто до этого момента вообще никого рядом с собой не замечал.       — Блять.       Немногословный ответ Минхо не даёт никаких объяснений, и Галли уже в нетерпении вскидывает руки. Азиат запрокидывает голову, уставившись в потолок. Он продолжает крепко держать стакан в руке, и выглядит при этом очень расслабленно, словно такой вечер — не первый в его жизни, и даже не пятый.       — У Томаса проблемы в семье, его сестра… пыталась покончить с собой, — Минхо не отрываясь смотрит на светлый потолок, и обхватив пузатый стакан второй рукой, начинает хаотично крутить его в разные стороны.       Галли усаживается за стол и, подперев фиолетовую от недавно полученных синяков скулу, сверлит хмурым взглядом рифлёное стекло, что крутится в руках Минхо и отбрасывает яркие блики по всей кухне. Он и не знал, что у Томаса есть сестра. Конечно, с чего бы ему? Он кое-как переваривает самого Томаса, с чего бы ему думать о том, что кто-то вообще может быть родственником этого несуразного, нелепого человека?       — Так она… жива? — безразличный голос Галли в повисшей тишине кажется совсем не к месту, каким-то неправильным и сухим.       — Не знаю, — тихим от неуверенности голосом отвечает Минхо.       Он обречённо вздыхает и, поставив стакан в подстаканник, встроенный в подлокотник кресла, наконец обретает в себе мужество взглянуть в сторону Галли. Напротив его встречают внимательные глаза, которые, кажется, хотят просверлить Минхо насквозь; сведённые к переносице светлые брови, тревожные губы. Лицо, усыпанное бледными веснушками, что зимой практически всегда пытаются спрятаться. Минхо прекрасно знает Галли, а потому понимает, что сейчас он пытается прочитать его.       Минхо как-то вскользь ухмыляется, скорее себе, чем Галли, и отводит уже практически обезумевший от чувств взгляд куда-то в сторону. Что угодно, только не это.       — Ну чего ты на меня уставился? — не выдержав, Минхо всё-таки находит в себе силы взглянуть на Галли с безразличием в глазах. Ни одного мускула на лице Галли не дрогнуло: он всё также продолжает сверлить Минхо своими светлыми глазами. Минхо хочется его ударить.       Галли не нужно иметь дара ясновидения, чтобы понять, о чём думает Минхо, когда тот смотрит на него. Он знает, почему Минхо не мог даже взглянуть в его сторону всё это время; понимает, почему он осторожничает.       Галли миллион раз прокручивал в своей голове сценарии, в которых его мать умирает. Каждый раз перед его глазами мелькали сцены её смерти: закатанные глаза, синие губы, искривлённые болью, тусклая кожа, кровоточащий нос, сломанные о паркет ногти; она лежит на полу, захлебнувшись собственной рвотой. Она лежит со сломанными рёбрами и шеей, а рядом стоит его отец, как всегда нагло улыбающийся, запачканный кровью своей жены. Она лежит в постели, приняв снотворного больше, чем рекомендуется в инструкции. Она медленно пошатывается на грубой верёвке, привязанной к могучей ветке дерева на заднем дворе. Облупленные ступни, онемевшие пальцы рук, подол старой сорочки, развивающийся на слабом ветру.       Эти сценарии стали для Галли второй кожей, и что-то внутри ему подсказывает, что в одном из них он не ошибётся. Может, через год, может, через месяц, но это произойдёт.       — Я даже не знал, что у Томаса есть сестра, — обращаясь к Минхо, Галли пытается запутать свой мозг, чтобы тот перестал бросать ему воспоминания о мучительных мыслях, что преследуют его с самого детства. Не сейчас, — Ты-то сам в порядке?       — Да, — на автомате отвечает Минхо даже не моргнув, когда Галли вылупился на него, насмешливо вскинув брови.       — Да? — Галли опускает взгляд на практически пустой стакан, и Минхо повторяет те же действия вслед за ним. Он переводит недоумевающий взгляд на Галли. Тот с лёгкостью выдерживает его внимание, — Тогда зачем это всё?       — Что? — резко спрашивает Минхо. Похоже, он устал сдерживать свои тревогу и гнев. Галли переводит взгляд на бутылку, а затем обратно на азиата, удерживая всё то же выражение насмешки на лице. Минхо устало закатывает глаза, нахмурив беспокойные брови.       — Отстань от меня.       — Я ничего и не говорю, — парирует Галли, но сам понимает, что врёт, потому что нет, говорит.       — Сейчас вечер, каникулы. Я на нервах, — Минхо устремляет на Галли достаточно враждебный взгляд, чтобы тот отвернулся, но Адамс не отрываясь смотрит на него в ответ. Минхо понимает, что эта игра в гляделки может длиться несколько часов, поэтому в конечном итоге вздыхает и, откинувшись на спинку кресла, вновь запрокидывает голову, — Дай мне расслабиться, ладно?       — Договорились. Только не всю бутылку. Хорошо? — наседает Галли, когда в уши вливается лишь недовольное молчание, послужившее ответом.       — Ладно, — сдаётся азиат, махнув рукой в сторону друга, — Достал уже.       — Я и пары слов не сказал, — возражает Галли, на что Минхо продолжает отмахиваться от его слов расслабленной от выпивки ладонью, — Господи, да ладно, всё, отстал.       Галли поднимается со стула, чтобы налить себе воды. Какое-то время они сидят молча. Галли внезапно осознаёт, что ужасно устал от этой сцены, от Минхо и этой гигантской кухни. Ещё никогда стены не казались ему такими чужими и высокими. Никогда прежде он не бывал в такого рода помещениях; никогда не видел хрустальных люстр и лощёных полов, крутой винтовой лестницы, ведущей куда-то ввысь, пять ванных комнат и миллион дверей на каждом этаже. Больше он этого не увидит, и не поймёт.       С самого рождения в его кожу въелся запах гари: соседи жгли вещи, чтобы согреться, потому что в его районе не было ни одной семьи, у которой была возможность оплачивать отопление. В его глазах отпечатались синяки и кровь, пошарпанные стены, грязные столы, бесконечные пьяные драки на улицах между женой, детьми и мужем, а в ушах, словно на кассете, крутились крики чужих детей, грузные маты наркоманов и алкоголиков, свои собственные просьбы и плач.       Галли не вспомнит, когда плакал в последний раз. Когда он был совсем ребёнком. Многим кажется, что это было не так давно. Галли же знает, что это было бесконечные столетия назад.       Когда рождаешься в аду, приходится очень быстро взрослеть.       — Я даже приехать к нему не могу, — нарушив тишину, Минхо опускает голову, уперевшись локтями в колени. Он больше не смог притворяться, когда залил в себя столько алкоголя, и теперь его голос кажется совсем искажённым, — Не знаю, что с ним сейчас. Что-то случилось? Он ведь… он ведь не просто так отключился… — спрятав лицо в ладонях, Минхо рассеяно качает головой.       Галли переводит потерянный взгляд в сторону Минхо, совершенно не зная, как ему реагировать. Он не привык находиться рядом со сломленными людьми, и никогда не умел выражать хотя бы долю поддержки.       Себе Галли всегда казался нелепым и глухим, когда дело касалось чего-то большего, чем обычный разговор, пусть даже на серьёзную тему. Но сейчас перед ним сидит Минхо, и это не должно быть тяжело. Они знают друга друга не первый год, так почему ему так сложно начать разговор?       — Перезвони ему через некоторое время, может, сейчас он разговаривает с врачом, — Галли раздражённо прикрывает веки, молча проклиная себя. Он умеет говорить по делу и давать советы, но это не равно поддержке. По-другому он не может, просто не знает, как.       — Да, я позвоню, просто… — Минхо наконец отводит руки от своего лица, подняв на Галли помутневшие от выпивки глаза, — А если она умерла? Что будет с Томасом? Не представляю…       — Не загадывай раньше времени, — Галли лишь пожимает плечами, — Мы ведь не знаем исхода, почём зря переживать и строить какие-то теории? Это бесполезно, только себя изводишь, Минхо, прекрати, — он слышит свой внутренний голос, который сейчас посмеивается над ним, потому что Галли сам всё продолжает и продолжает прокручивать в голове сценарии смерти матери, когда на самом деле это тоже всего лишь теории.       Минхо, похоже, принялся молча переваривать слова Галли, уставившись себе под ноги. В какой-то момент Галли показалось, что Минхо его вообще не услышал, но тот наконец устало кивает и поднимается с кресла.       — Да, ты прав, это бессмысленно, — заплетающимся языком выговаривает Минхо, медленнее, чем обычно, — Просто пустая трата времени, зачем вообще… — не закончив, Минхо пьяно машет рукой куда-то в сторону. Захватив с собой полупустую бутылку, еле переплетая ногами, он двигается в сторону лестницы.       — Ты обещал, что больше не выпьешь, — возмущается Галли, подорвавшись со своего места, — И куда ты идёшь в таком состоянии? Наверх?       — Ну а что прикажешь, спать на полу в прихожей? — разведя руками в стороны и едва не разлив оставшееся содержимое бутылки на ковёр, Минхо резво разворачивается к Галли, — Нет, спасибо, я лучше… я иду спать в свою комнату.       Галли в недоумении вскидывает брови, наблюдая за тем, как Минхо пытается преодолеть расстояние от одной ступеньки к другой. Что-то внутри закипает от внезапной ярости, но Галли лишь качает головой и, помедлив, шагает в сторону Минхо.       — Тебе помочь, может? — спрашивает Галли, хотя уже находится на полпути к Минхо, чтобы удержать его.       — Не, не, всё в норме, абсолютно… — медленно поднимая ноги, Минхо всё-таки умудряется идти наверх, не свалившись со ступенек, — Доброй ночи.       Галли провожает его хмурым взглядом и качает головой, но уже в знак неодобрения себя. Он понимает, что должен был сказать хоть что-нибудь, сделать что-нибудь, чтобы сейчас пьяный Минхо не полз вверх по лестнице, вновь делая вид, что всё нормально, хотя у него это перестало получаться давным-давно.       Но Галли так и остался стоять на месте, как вкопанный, и сверлить недовольным взглядом ступеньки, которые только что переступал человек, разбитый своей печалью, но не получивший утешения. Человек, ставший для Галли самым дорогим на свете. И слова, которые он никогда не сможет произнести вслух, которые высохли на его языке много лет назад.       Он никогда не признается себе в том, что ему кто-то нужен.

***

      Томас сидит в кабинете врача и судорожно трясёт ногой в такт своему сердцу. Его раздражает каждый шорох, каждый тик, доносящийся с настенных часов, а ещё больше бесит голос матери и собственный, непрекращающийся внутренний монолог, наполненный тревогой, самыми жуткими и страшными мыслями.       «У Кейтлин биполярное расстройство», — вот что Томасу предстояло услышать, когда он отключился от разговора с Минхо, когда он стоял в коридоре, полностью потерянный и поломанный. От отхлынувшей тревоги у Томаса на мгновение подкосились ноги, потому что слов «она умерла» он не услышал. И теперь, когда остального времени хватило для полного осмысления услышанного, что-то в груди Томаса вновь сжалось, так и оставшись гудеть и трепыхаться, пока он сидит в кабинете врача и трясёт ногой в такт своему сердцу.       — Вы замечали за ней перепады настроения, переходы от маниакальной фазы к депрессивной, или наоборот? Может, за ней наблюдались смешанные состояния? — с недоверием в глазах спрашивает врач, косясь в сторону Кассандры и Томаса, сидящих напротив него.       — Нет, не припоминаем, — отвечает Кассандра, без тени сомнения уставившись на врача и проигнорировав метнувшийся в её сторону неодобрительный взгляд Томаса.       — Вероятнее всего, это началось ещё в подростковом возрасте, — как ни в чём не бывало продолжает врач, видимо, не поверив словам Кассандры.       — Клянусь, для нас эта новость оказалась полнейшим шоком, — заверяет Кассандра, сложив руки на коленях, — Мы и не думали, что с нашей Кейтлин что-то не так.       Томас начинает замечать, как внутри него разгорается пламя гнева и возмущения, обращённые в сторону матери. Это абсолютная ложь. Только идиот не заметил бы странного поведения за Кейтлин.       В голове Томаса в сотый раз мелькают воспоминания о её порой развязном поведении и бессоннице, длившейся по нескольку дней; долгие часы, потраченные только на то, чтобы сходить в душ, заметные, но беспричинные вспышки агрессии и резкие ответы в сторону матери, а иногда в сторону самого Томаса.       Теперь пазл в голове Томаса начал потихоньку складываться, и от этого, казалось бы, должно стать легче, но отчего-то Томас чувствует себя лишившимся чего-то; как будто в какой-то момент своей жизни он упустил нечто важное, и сейчас понимает, что не сможет повернуть время вспять. Как будто он застрял в квадратной коробке, где нет ни входа, ни выхода. И что теперь делать с этой информацией?       — Это абсолютная ложь, — не выдерживает Томас, уставившись на мать как на умалишённую, — Кейтлин всегда была не в порядке, и ты это знаешь.       — Ни о чём я не знала, я…       — Нет, знала, но ничего с этим не делала, — продолжает Томас настойчивее привычного, — Просто тебе было плевать, что с ней может быть что-то не так, что ей нужна помощь. Ты только и делала, что кричала на неё, — своим разгорячённым от гнева голосом Томас даёт понять, что явно не собирается останавливаться, и лицо Кассандры в какой-то момент начинает принимать пунцовый оттенок, — Если бы ты хоть раз обратила внимание в её сторону, в нашу сторону, в сторону своих детей, — нарочито громко подчёркивает Томас, — Мы смогли бы помочь ей намного раньше. А теперь она лежит в больнице с перевязанными запястьями! Довольна, мам?       Врач, никак не ожидавший такого поворота событий, остаётся наблюдать за Кассандрой, когда как та в свою очередь лишь немо смотрит на Томаса в ответ.       — Ты во всём винишь меня? Меня?! — вдруг вскрикивает Кассандра, и Томас едва ли не спрыгивает со стула от испуга, — Я тебе не врач, я не могу уследить за всем, я вообще не думала, что Кейтлин бол…       — Что? — опасно вежливым тоном интересуется Томас, — Больная? Ты это хотела сказать?       — Не нужно додумывать всё за меня, Томас, — упрекающе отвечает Кассандра, — Я лишь хочу сказать, что Кейтлин более нестабильна, чем я считала.       — Исправила положение, молодец, — саркастично фыркнув, Томас съезжает со стула, оставшись сидеть как попало, и подпирает внутренней стороной ладони лицо, умостив локоть на подлокотнике.       — В любом случае, — неожиданно врач подаёт голос, очень неловко, заранее прерывая разгорающуюся волну гнева со стороны Кассандры, — Кейтлин требуется медикаментозное лечение, также ей необходима терапия и психотерапия.       — Терапия? Какая ещё терапия? Разве это не то же самое, что и психотерапия? — подозрительно уставившись на врача, Кассандра кривит губы в непонятной усмешке.       — Для людей, страдающих биполярным расстройством, существует три вида терапии. Позвольте ввести вас в курс дела: первая — купирующая терапия. Данный вид терапии направлен на устранение имеющейся симптоматики и смягчение побочных эффектов; вторая — поддерживающая терапия — сохраняет эффект, полученный на этапе купирования заболевания. И третья, противорецидивная терапия, предотвращает возникновение аффективных фаз. Однако, я рекомендую пройти трёхэтапный курс лечения, он самый эффективный для таких пациентов, как Кейтлин.       Томас растерянно смотрит в сторону матери, ожидая её ответа. Он и сам осознаёт, что их семейного бюджета не хватит на лечение Кейтлин, но где-то внутри всё равно сидит надежда на то, что мать всё-таки согласится. Если же нет, Томас найдёт способ оплатить её лечение самостоятельно.       Томас уже приготовился к возражению и спорам. Кассандра продолжает молчать.       — Миссис Нейланд, вы согласны? — спрашивает врач, вглядываясь в задумчивое лицо Кассандры поверх своих массивных очков.       — Я понимаю, что это необходимое лечение для моей дочери, но, к сожалению…       — Мы согласны, — выпаливает Томас, игнорируя гневный взгляд матери в свою сторону, — Конечно, мы согласны.       Кассандра ничего не отвечает, лишь сжимает губу в тонкую нить, и её лицо вновь становится пунцовым. Томас предвидел, что она не станет выносить на публику их проблемы с деньгами, а потому промолчит. Он победно улыбается, и эта улыбка не остаётся незамеченной: Кассандра бросает на Томаса невообразимо рассерженный взгляд и поднимается со своего места.       — Хорошо, тогда мы… можем обсудить дальнейшие детали её лечения? — врач в непонимании смотрит на действия Кассандры, и когда та понимает, что они ни о чём не договорились, то присаживается обратно на стул. Врач натянуто улыбается, — Томас, не оставишь нас наедине? Мы сейчас обсудим разные мелочи, а также подпишем бумаги и прочее.       — Да. Да, конечно, — соглашается Томас, стараясь скрыть своё недовольство. Ему вроде бы не десять лет, чтобы с ним так разговаривали.       Оглядев на прощание обоих собеседников (второго, знакомого ему, он одаривает презрительным взглядом), Томас выходит из кабинета, и когда наконец оказывается в коридоре, начинает нервно заламывать пальцы рук.       Он понятия не имеет, в какую сумму им обойдётся лечение Кейтлин, но внутренний голос подсказывает, что оно выльется в довольно круглое число. Томас понимает, что у него мало вариантов получить столько денег: либо торговать наркотиками по ночам в подворотне, либо, как любят шутить Минхо с Терезой, пойти работать на трассу, либо… попросить помощи у Минхо.       Последний вариант хоть и неудобный, но хотя бы самый разумный и безопасный из всех, что выдал ему его мозг. Томас понимает, что ему будет очень неловко просить Минхо одолжить ему денег, но ради Кейтлин он готов сделать что угодно.       Схватившись за голову и растрепав свои тёмные волосы трясущимися пальцами, Томас бесшумно вздыхает и начинает ходить взад-вперёд, не в силах больше молча сопротивляться панике. Нужно написать Минхо сейчас, пока ему не стало ещё невыносимее просить его о помощи, пока он не передумал и не попал в какую-нибудь катастрофу.

***

      Развалившись на незаправленной кровати, Томас сверлит взглядом тусклый потолок. Одна зудящая мысль не даёт ему уснуть, но он так сильно боится проверить свою догадку, что ему больше не остаётся ничего, кроме как лежать и тонуть в тревоге.       «Вы замечали перепады настроения, переходы от маниакальной фазы к депрессивной, или наоборот? Может, наблюдались смешанные состояния?» — вопросы врача, словно во сне, мерцают на периферии сознания Томаса. Потому что когда ему задали этот вопрос, он хотел выкрикнуть «да» не только в адрес своей сестры, но и… в адрес Ньюта.       Все эти полгода Томас был уверен, что странное, а порой и сумасшедшее поведение Ньюта было результатом наркотиков, но теперь… Теперь Томасу кажется, что ему не кажется.       Вздохнув, Томас раздражённо подскакивает с постели и садится за ноутбук, дёрнув кресло на себя с такой силой, что едва ли не отрывает спинку. Это не может быть правдой, его теория, его догадки… Всё это кажется одновременно и чушью, и самой логичной и правильной вещью на свете.       Томас проводит бесконечные часы за ноутбуком, пытаясь разыскать информацию о поведении людей с биполярным расстройством в совокупности с употреблением наркотиков, но практически ничего не находит. Сначала ему кажется это какой-то бессмыслицей, затем он осознаёт, что, наверное, поведение таких людей предугадать невозможно, и что каждый ведёт себя по-разному.       В голове вдруг мелькает давний разговор Галли и Минхо, тогда, в раздевалке, когда Томас требовал ответов, а затем явился Ньют и, сообразив, что речь шла о нём, моментально сбежал. Перепады настроения, множество часов, что Ньют проводил в полной апатии и депрессии, его маниакальные, невнятные хобби, газеты на стенах… Томаса будто ударили под дых. То есть всё это время…       В полном смятении Томас отстраняется от экрана ноутбука, откатившись на кресле назад. Ему требуется лишь несколько мгновений, чтобы прийти в себя; чтобы мозг вновь заработал с обычной для него, неумолимой скоростью.       Он сразу задумывается о том, в курсе ли о его состоянии кто-то ещё, принимает ли Ньют лекарства… Хотя, скорее всего нет, а даже если и пьёт, их действия точно блокируется наркотиками.       Запрыгнув с ногами на кровать, Томас устремляет взгляд в стену, думая о том, как теперь увидеться с Ньютом, что сказать… сказать ли правду о том, что он знает? Томас не боится ответственности, хотя встречаться с человеком, имеющим биполярное расстройство, стоит немалых усилий, много ума и уйму терпения, просто… Он вспоминает, что ничем не смог помочь Кейтлин. Абсолютно ничем. Но он ведь понятия не имел, что с ней происходит что-то серьёзное, а теперь…       Томас вновь поднимается с постели и вновь открывает интернет, скачивает информацию, готовит страницы на печать, потому что больше не хочет облажаться; он не позволит Ньюту сделать то же самое, что едва ли не сотворила Кейтлин. Он не позволит Ньюту убить себя, и не позволит себе доводить Ньюта до критичного состояния. Потому что он не такой, как остальные. Не такой, и никогда не будет таким.