Пожелавший стать Богом

Бытие Потустороннего похоже на хождение по натянутому канату. Он трещит под напряжёнными стопами, скрипя и угрожая порваться, если идти неровно. А тело обдувают ледяные ветра, царапая кожу и укрепляя её, пока раскинувшаяся под ногами тёмная Бездна ласкает пятки и манит в свои удушающие объятия. А впереди дорога, которая тянется вперёд и не видно её конца… Так что же нужно, чтобы отринуть человечность и прыгнуть вниз с этого натянутого каната? Изменить некогда выбранный Путь на не соседствующий, совсем далёкий и незнакомый. Посадить внутри семя безумия и самостоятельно взрастить его, питая холодом одиночества, дыханием Смерти у лица и раскалённой ангельской кровью. Это делают из страха. Каменную плитку устилали трещины, в которые стекала алая кровь. Она медленно капала с заострённого меча, пока трое Королей Ангелов благородно расселись на трёх возвышающихся из камня тронах, прикрыв глаза для вечного сна с сочащимися на груди глубокими порезами. Губы стоящего пред ними мужчины исказила улыбка, а изо рта вырвался хриплый смешок. Ценой силы становления Богом было всего лишь жизни трёх Потусторонних. Платой за удержание этой власти в обагрённых алым руках было всего лишь расцветшее ярким цветом безумие и впивающиеся в лицо пальцы, сдирающие собственную кожу со скальпеля. Взрывающиеся от хохота лёгкие срастались вновь и вновь, пока выходящие из горла звуки стали невнятными. Разливающаяся боль превратилась в несколько мимолётных мгновений пред лицом основания новой империи, пред рождением Кровавого Императора, чьи волосы обагрил алый, такой же, как невысохшая кровь на мече. Это делают и из переполняющей любви. На роскошной кровати, укрытой балдахином, по которому были рассыпаны плеяды звёзд, сидел мужчина с каштановыми волосами, держа в одной руке свой дневник, а второй нежно убирая прилипшие, такие же, как у него, волосы ко лбу безмятежно спящей девочки. Его сознание было кристально чисто и наполнено самым тёплым чувством, которое он не мог выразить словами, подаренными многочисленным прелестным дамам. Что-то светлее и больше. И его чувства были такими же тёплыми и чистыми спустя десяток лет, пусть он был обуреваем сомнениями, страхами и подчинён внешнему влиянию. Он размашисто нацарапал запись: «Я собираюсь сменить свой Путь на Тёмного Императора». Разум застилала пелена догоняющего сумасшествия, но в тусклых голубых глазах отражалась фигура его дочери, расцветшей через года, как прекрасный цветок, совсем не готовый к тому, чтобы столкнуться со всеми тайнами этого мира и быть растоптанным. И они делают это… Из желания остаться рядом. Красные перчатки, прячущие ещё не высохшую на руках кровь товарищей, не могли коснуться устремившейся вдаль фигуры, что с каждым годом становилась всё более размытой в его сознании. Померкшие зелёные глаза, в которых некогда горели яркие звёзды, желая осветить Ему путь, рассеянно смотрели на документы и перо в руках, затем на папскую тяжёлую рясу и переливающиеся зелья, которые он глотал и давал провалиться в пустой желудок, снова глотал и наблюдал за своими едва заметными шажками… Бытие Пустороннего было похоже на хождение по натянутому канату между смертью и безумием. И на этом пути Леонард выбрал сделать смелый шаг в ожидающую его Бездну, принимая двумя руками подарок от Бедствия Разрушения. Её соблазняющие губы не были растянуты в улыбке, как прежде, а глаза полны невиданной жалости. — Красный Жрец… Как ни старайся, от Него это не скрыть. А на пути к продвижению не только Короли Ангелов. — Я знаю. Былое предвкушение от нового зелья для продвижения давно погасло под давлением предела 1-й последовательностью, которой он мог достичь… Но пылающая характеристика в руках заставила биться быстрее его прежде замедлившееся сердце, возвращая яркий цвет потухшим глазам и заставляя облизнуть пересохшие губы во вспыхнувшем азарте и мурашек от дышащей в лицо Смерти. Чтобы коснуться чего-то Божественного, нужно было поддаться безумию. Необходимо было пройти по протоптанной двумя предшественниками скрытой и извилистой тропе, впиваясь в глотки ангелов и пропитывая себя вражеской кровью. Впустить в свою голову неизведанные идеи и незнакомые, совсем чужие мысли, которые заставляли взбурлить спокойно текущую реку в его сознании, коя присуща скрывающимся в тени последователям Тьмы. И отречься от старых связей и наименований. Бог Пути Красного Жреца — не прислужник Вечной Ночи, покорно преклоняющий голову перед Её величием и всегда стоящий позади. Это и не член Клуба Таро, мистер Звезда, который бережно лелеет образовавшуюся тонкую связь, не желая оставаться в полном одиночестве. И таким образом, может быть рождён новый Бог. Кожа натягивалась на стремительно растущем теле, лопаясь и заливая кровью, а затем всё вновь возвращалось в норму, будто плотно укрепившая внутри сущность Тьмы отвергала горящие внутри беснующиеся характеристики. Пальцы впивались в вывалившиеся внутренности, вдавливая назад кишки, которые не поспевали за растущим и уменьшающимся раз за разом телом. Вновь вернув свой прежний рост, Леонард распахнул глаза, задыхаясь от давления внутри тела от набухших органов и выплёвая куски плоти с кровью. Больше его тела страдала голова, в которую вонзились повстанческие и воинственные мысли, резко контрастирующие с преданностью и спокойствием Тьмы. Они рисовали яркие картинки в голове, где он садится во главу бронзового стола, окидывая всех холодным и высокомерным взглядом и получая негодование и возгласы. А затем всё окрашивается возбуждающим безумием и запахом волнующей битвы… Щёлк. Он развалился на мокром от пота и крови диване, с размытый взгляд был прикован к смазанной стрелке часов. Чисто интуитивно в своём разрушающемся сознании бывший мистер Звезда знал, что собрание уже законичлось или было близко к этому. Дрожащие пальцы бездумно поглаживали выгравированный на серебряной поверхности узор, а лицо было искажено в гневе от нереализованной яркой картинки в голове, пока на губах появилась слабая улыбка облегчения. Зелёные глаза, залитые алым от лопнувших сосудов, закатились, когда усталое от борьбы сознание хотело погрузиться во временное небытие. И в этот момент ему показалось, что он увидел яркий свет, облегчивший боль в налившиемся кровью взгляде. Дрожащая рука потянулась вверх, касаясь щеки и оставляя на ней смесь из собственной плоти. Но этот жест не встретил отвращения и порицания, наоборот, когда рука ослабла, её поддержала облачённая в чёрное ладонь, позволяя прижаться ближе. Большой палец прошёлся по влажным от крови потрескавшимся губам, возвращая им былую мягкость и здоровый розовый цвет, а в воздухе вспыхнул и истлел бумажный человечек, не выдержав пылающего огня Пути Красного Жреца. Одна за другой, в воздухе вспыхивали вспышки, и постоянно претерпевающее изменения тело вернуло прежние размеры, а отталкивающие друг друга характеристики присмирели. В некогда густые чёрные волосы, зарылась рука в перчатке, распутывая яркие алые пряди, раскинувшиеся на Его коленях. Все движения были лёгкими, нежными и ненавязчивыми, а привалившийся к чужому теплу Леонард принимал направленную на него ласку, которая почти померкла в его сознании за прошедшее десятилетие. Он хотел сказать «Похоже, я сошёл с ума», ведь Он не мог с такой заботой обращаться с ним. Это было не в Его духе. Проявление Его тёплых чувств и привязанности — оставить за спиной лишь вместе с приносящей боль памятью и заставить беспомощно наблюдать, как Тот идёт в одиночестве. Но получился лишь несвязный хрип. Рядом сгорела уже перевалившая за десяток бумажка, а разорванное горло сросрось, медленно сплетаясь из плоти и мышц. — Ты безрассуднее, чем обычно, — пожурил его голос, а в сердце разлилось тепло, будто это была самая большая похвала. — Ты должен был прийти ко мне. Прийти и снова прятаться в тени, послушно следуя за Его волей… Но Леонард хотел не этого. Прожитая боль где-то на другом конце Лоэна, в холодной квартирке, ничто, почти миг, скрашенный чужими нежностью и заботой. Для того, чтобы коснуться окровавленными руками устремившейся всё дальше ввысь фигуре и увидеть, как маска безупречности и безмятежности слетает с Его лица, показывая ошеломление и долго копившееся ожидание кого-то рядом с собой. Леонард прикрыл свои глаза, чувствуя, как в груди горит страстный огонь битвы, вместо застовшейся воды из сожалений и несбывшихся надежд.