На сеновале

Данная глава оказалась короче прочих, но страницы её измяты сильнее остальных. Их перечитывали чаще других. «Se pare că și tu poți fi om.» «A fost o jignire?» «Poate. Dar așa îmi place de tine.»

***

      Солнце висело в зените и грело затылок. Небо было ясным, ни одного облака или тучи, стояло жаркое и душное лето. Ничто, кроме теплого озера, не спасало трудящихся до обморока крестьян, и даже барыни в имении с распахнутыми окнами не переставали жаловаться на сухой до треска воздух. На золотом пшеничном поле меж длинных шуршащих колосьев гнули свои спины двое юношей: сын местного помещика, колдун Юра, и его друг, крестьянский сын и будущий рыцарь Никита — оба красные и взмокшие, в мокрой от пота одежде и с заплывшими глазами. Они таскали стога сена через целое поле, затаптывая пшеницу, царапая себе руки и лица, тяжело дыша и то и дело отгоняя от себя комаров, мошку и прочую надоедливую живность. Никита справлялся с этим заметно легче и охотнее: он никогда не жаловался и в целом шел прямо, энергично, ничего не роняя, тогда как Юра то и дело плевался, роптал, сгибался в три погибели и грозился все бросить и уйти с поля вовсе. Он с белой завистью наблюдал, как алый от работы Никита, пусть уставший, не лишался уверенной улыбки, смеялся и толкал его, по-дружески давая подзатыльники и заманчиво закатывая рукава своей рубахи. Юра все больше ворчал, чем работал, однако успел искренне устать: горло его жгло, а голова кружилась. Кругом пахло зеленью. — Да ты ж и пяти стогов не отнес, куда валишься? — с усмешкой спросил Никита, покрепче схватив сено, когда Юра в очередной раз упал на колено меж колосьев.       Тот взглянул на друга исподлобья и с ядовитым видом попытался отодвинуть с глаза прядь мокрых волос. — Я тебя убью. Нет, ты думаешь, я шучу? — Он попытался встать, но тут же свалился обратно: колени его подгибались. — У меня друг впервые за месяц домой вернулся, а мы с ним грыжу на поле нарабатываем. Тебе это, может, нравится? С меня уже три ручья льется.       Никита легко засмеялся, прежде чем подать Юре скользкую, всю в щепках руку. Колдун, скрепя сердце, позволил себя поднять. Не успел Никита что-то ответить, как перед ними вдруг появилась одна из крестьянок — крепкая, краснощекая женщина, здоровая и коренастая, с платком на голове. В руке у нее был кувшин, кажется, с молоком, холодный и запотевший. Она удивленно и встревоженно смотрела на Юру, вскинув брови. — Домнул батюшка, что же вы тут с нами, на поле? — спешно и беспокойно затараторила она, не отрывая темных глаз от своего барина. — Неужто вас папенька из дома выгнал?       Юра кивнул ей головой и указал Никите на крестьянку ладонью с жутким высокомерием во взгляде. — Видишь, что тебе люди говорят? Иначе как меня из дома выгонят, мне на поле делать нечего, — он обернулся к женщине и кивнул на кувшин. — Что это у тебя тут, Стефания Андреевна? Молоко несешь?       Стефания Андреевна тут же пихнула ему кувшин в руки, при этом любезно и радостно улыбаясь; кругом глаз у нее поползли морщинки. — Держите, батюшка, пейте на здоровье, — она с какой-то чувственной материнской заботой наблюдала, как Юра пьет, видно, от всего сердца любя своего барина. — А все-таки, Юрий Евгеньич, что вы тут делаете? Зачем сено носите?       Юра, изрядно напившись, вытер губы от молочных усов, после чего, передав кувшин стоящему рядом, упершему руки в бока Никите, тыкнул в его сторону пальцем. — А вот, товарищ меня надоумил. Представь, месяц его не было, а тут вернулся и говорит: «помоги сено отнесть, весело будет, кости разомнешь», — он напустил на себя раздраженный вид и сложил руки на груди, ухмыляясь на друга. — А я вот знал, что крестьянство у людей в крови. Есть что-то такое в человеке…       Он не сумел закончить, морально прогнувшись под тяжелым взглядом Никиты, что смотрел на него осуждающе-хитро. Рыцарь показательно громко проглотил молоко, прожигая друга глазами. — Никогда я «отнесть» не говорил. — А, ты ж у нас ученый, книжки все читаешь, грамотей!.. — Юра с издевкой поклонился Никите, чуть не коснувшись пальцами земли.       Стефания Андреевна, глядя на них, улыбалась, хотя и видно было, что слова Юры ее внутренне-таки задели. Потупив глаза, она поклонилась барину в пояс. — Ну, я пойду, Юрий Евгеньич, сейчас стану всех на обед звать, а то работа не ждет. И вы тоже тут не засиживайтесь — сейчас время полуденницы. Поймает — до смерти защекочет.       Солнце и впрямь пекло сильнее обычного. Юра кивнул ей в ответ. — Иди, чего уж, — когда женщина уже отошла, он вдруг крикнул ей: — Да погоди, кувшин-то забери!       Стефания Андреевна вернулась и, уже с пустым кувшином, пошла дальше, звать односельчан обедать. Юра же вдруг стал щупать себе затылок и волосы. Голова его была совершенно горячая. Он поднял голову и, прищурившись, посмотрел на небо. — Мне кажется, голову напекло. Перед глазами точки черные плавают, — в очередной раз пожаловался колдун, вытирая лоб ладонью под добрый смешок Никиты. — Это мухи летают. Но Стефания права, надо бы заканчивать, — Никита оглянулся на расходящихся по хатам крестьян. — Полуденницы, говорят, и убить могут. — Не бывает полуденниц, — отмахнулся Юра, отряхнув себе колени от земли. — Их мужики придумали, когда о солнечном ударе ничего не знали.       Никита сомнительно поднял бровь и хмыкнул. — То есть полуночницы бывают, а полуденницы — нет?       Юра максимально напрягся, пытаясь что-то вспомнить, сморщил нос и покачал головой. — Ну, там вроде ночь… Луна, влияет как-то. Я… — он ещё некоторое время чесал себе затылок, прежде чем плюнуть и стукнуть сапогом по близлежащему камню. — Да не помню я. Не бывает, и всё тут. Ты мне ещё экзамен устрой по монстроведению. Я из уроков отвароваренья только как гнать самогон помню. — Ну кому ты врёшь, ты гнать самогон и без уроков умел, и не для каких не для отваров, — усмехнулся во все зубы Никита и хлопнул друга по плечу. — Ладно, пошли. Эти стога отнесём и отдохнём.       Он поднял Юрино сено и кинул ему, а тот, едва не уронив, стрельнул в него уничижающим взглядом, от чего улыбка Никиты стала лишь шире, и он засмеялся при виде мучающегося друга, и чем больше он страдал, тем больше Никите почему-то было смешно. Это было похоже на карикатуру из книги. Сам же Юра от этого злился и всё сильнее этим смешил Никиту. Тот будто совсем и не устал, только дыхание было сбито. Грудь его вздымалась быстрее обычного. Вся шея и открытая ключица блестели каплями пота. Мышцы на его крепких руках, усыпанных царапинами, красиво выделялись в свете солнца. Юра сглотнул слюну. — Ну пошли.       У самого подножья пригорка, сразу после пшеничного поля, расположилась деревянная постройка-сеновал. Возле него, относительно близко, из того самого пригорка бил ключ и впадал в быстро бегущий ручеёк, и журчание прохладной воды было слышно и на сеновале. Ворота постройки оставили распахнутыми, из людей рядом никого не было. Сеновал представлял из себя небольшой деревянный сарай с дощатой крышей в соломе, а внутри везде лежали стога, у стены была привалена пара вил, несколько кос и ещё какие-то инструменты, Юре неизвестные, но которыми наверняка умел пользоваться Никита. На сене у стены было постелено одеяло в заплатках, а на земле рядом стояла кружка — видно, кто-то здесь ранее ночевал. Внутри сильно пахло сырой древесиной. Юра еле дошёл, с трудом переплетая ногами, а за ним бодро ступал Никита, свалив стог себе на плечо. Стоило Юре скинуть сено на пол, как он тут же сам упал рядом, на колючее одеяло и, раскинув по сторонам руки, блаженно закрыл глаза. — Всё, я умер. Хороните.       Никита, который аккуратно положил сено рядом с собой, ласково посмотрел на друга и ухмыльнулся. Тот прищурил на него один глаз. — Ложись сюда, юродивый, — позвал Никиту Юра и похлопал ладонью рядом с собой. — Знаю ведь, что устал.       Рыцарь, может, не валился с ног, как Юра, но и сам тяжело дышал через рот. Вытерев влагу с щёк, он улыбнулся, прикрыл ворота сеновала и медленно опустился на колени, прежде чем прилечь рядом с Юрой. Тот едва взглянул на него. Сам Никита смотрел в потолок. Тот был изрешечён дырами, и из них внутрь падал косыми лучами солнечный свет, чуть освещая сеновал, а сама крыша стала похожа на ночное небо. Никита с облегчением вдохнул прохладный сырой воздух в долгожданной тени. Внутри было тихо. Разительный контраст с шумными полями, болтовнёй мужиков и вознёй комаров, шумом колосьев и смехом. Только прерывистое дыхание обоих измотанных юношей и бег воды за стенами. В лучах света, прорезающихся внутрь, летали пыль и мелкие ростки сена.       Юра рядом с Никитой заложил руки под голову и по-детски притерся об одеяло затылком. Он закинул ногу на ногу и успокаивал вздохи. Никита, при взгляде на него, и сам ощущал редкое спокойствие, а вместе с тем какое-то душевное возбуждение и сердечный восторг. Ему хотелось смеяться и этим раздражать Юру, чтобы ещё раз увидеть тоненькую морщинку у него на переносице, когда тот упрямо сводит брови и поджимает губы. Как начинает быстро-быстро моргать и взмахивать своими дурацкими, аристократически длинными ресницами. Как пытается закрыть ладонью покрасневшее от злобы лицо, с его аккуратными, ухоженными ногтями, отличными от Никиты, вечно сломанными от работы и тренировок. Эта мысль на мгновение смутила Никиту, но её оказалось недостаточно, чтобы стереть с лица глупую счастливую улыбку от взгляда на Юру. — Я, может, угадал, что ты юродивый, — загадочно заметил тогда колдун, приоткрыв один глаз. — Чего лыбишься?       Никита не сумел сдержать смеха, и Юра удивлённо уставился на него, широко распахнув глаза. — Ты знаешь, что мужики, глядя, как ты вилами махал, тебя блаженным называли? — спросил он сквозь весёлое хихиканье. — А как ты три раза вилы себе же на ноги уронил? Что, не то же самое, что вилкой?..       Никита рухнул головой на одеяло, залившись хохотом, и прикрыл руками глаза. Румянец на его щеках стал только ярче. Юра, узко стиснув губы, смерил друга злым взглядом и, не теряя времени, потянулся к нему, чтобы в шутку легонько придушить ладонями. Никита лишь громче засмеялся, даже не пытаясь разжать хватку на шее. — Я б тебя задушил, но от тебя несёт, как от загнанного коня, — обиженно выдал Юра, отпустив Никиту, и тот, задыхаясь от смеха, вдруг закашлялся. — А сам-то? Думаешь, розами пахнешь? — понемногу успокоившись, он приподнялся на локте. — Вот тебе совет от бывалого работяги — не принюхивайся. — Ты, бывалый работяга, — Юра щёлкнул его пальцами по лбу, и Никита ещё раз прыснул. — Ты говорил, что от труда живым себя чувствуешь. А я вот чувствую, что «не жив, не мёртв». И всё из-за тебя. Хотя… Но если так подумать, то всё ведь это временно, так? И усталость, и даже жизнь… совсем не радует.       Юра мечтательно посмотрел на потолок. Никита на это поднял бровь и, наконец, сумев сдержаться, кивнул. — Люблю я, когда ты вдруг выдаёшь какую-то мысль так, словно она твоя, и никто кроме тебя её не говорил.       Юра тут же, даже слишком быстро, словно заранее спланировав, хлопнул друга ладонью по плечу, и тот шикнул. — Ну ты и хамло! — вскрикнул он, теперь тоже улыбаясь. — Губишь моего гения, да как ты смеешь?! Что, прочёл курс за три года и думаешь, имеешь право? — Я за три года книг прочёл больше, чем ты за жизнь, — парировал ухмыляющийся Никита, и Юра схватился за сердце. — Ты мне ещё этим похвастайся… Ну ладно-ладно, мой главный критик. Потом напишешь мне рецензию.       Колдун лёг обратно с умиротворённым выражением лица. Никита огляделся кругом, взял удобно подвернувшийся сухой стебелёк и зажал его меж зубов. Он повесил голову набок, глядя на расслабленный профиль друга. — Ну согласись — ты ведь мог и отказаться, когда я попросил помочь, — приветливо заговорил вновь Никита, придержав стебель пальцами. — Но ты же слишком упрямый. А теперь лежишь тут и жалуешься.       Юра покачал головой, не открывая глаз. Его улыбка стала мягче. — Вот за кого ты меня почитаешь… — саркастично ответил он, наклонив голову вбок. — Упрямый-то упрямый, но… Ты ведь уедешь скоро обратно в школу, так? — Так. — Ну вот. А я, если честно, просто хотел быть рядом.       Никита вздёрнул брови, заметив, как уши и шея Юры залились краской. Он почему-то всё ещё не хотел смотреть на него. — Рядом? — повторил Никита, словно пытаясь выведать из друга что-то ещё, и тот пожал плечами, как смог. — Мы нечасто видимся. Без тебя тут мрачно. Скучно. Пусто, понимаешь? Как будто… будто смысл пропадает. Будто ты и есть смысл.       Тогда Юра наконец раскрыл глаза, точно испугавшись, куда его привела собственная мысль, и встретился с ошарашенными глазами сбоку, что были, кажется, слишком близко. Юра несколько раз моргнул и, смутившись, отвернулся, уставившись в стену. — Лучше забудь. Бред это, жара.       Никита покачал головой, но тоже лёг обратно на одеяло. — Нет, не забуду.       Юра на это только усмехнулся, прошептал ещё что-то вроде «ну конечно», и отвернул голову в другую сторону. Однако Никита всё равно мог видеть его алое лицо. — Терпеть это сено уже не могу, — пробормотал Юра через некоторое время, откинув от себя носком несколько веток. — Взять да и поджечь бы тут всё… — Поджечь?! — воскликнул весело Никита. — Весь твой труд? И не жалко?       Юра несколько секунд подумал, поразмышлял, затем вздохнул. — Жалко.       Никита тоже закинул руки за голову. — Знаешь, я иногда не понимаю, шутишь ты или говоришь серьёзно. — За это меня и любят.       С этим Никита не мог не согласиться. — А ты когда-нибудь думал, чего ты на самом деле хочешь? Ну, в жизни? — спросил он, повернув голову к другу. — Кроме как поджечь сеновал.       Юра замолк. Он показался Никите очень уж, даже чересчур вдумчивым. Колдун постучал мыском сапога по земле. — Не знаю даже. Может, если… — он посмотрел в дырявый, проеденный насекомыми потолок. — Может, дом у моря? Сад, чай по утрам. — Ты шутишь? — скосил на него взгляд Никита. — Тебе ведь это через неделю наскучит.       Юра грудинно и низко засмеялся, закивал. — Знаю. Тогда второй вариант — уехать из нашей деревни в большой город, кутить там до утра. Целыми днями бы мы с тобой по кабакам ходили. Ну, ты-то не пьёшь, но так, со мной, за компанию. Потащишь меня на своём горбу до дому, как всегда. Будешь от женщин оттаскивать.       Никита в ответ ухмыльнулся, но с какой-то скрытой печалью, разочарованием, которое он всячески пытался скрыть. Однако глаза всё выдали. Юра это заметил. — Ладно тебе, шучу я, — он шлёпнул Никиту по колену, и тот вздрогнул. — На кой мне женщины, когда есть ты? Да и ты ж всех распугаешь. Лицо своё видел?       Никита игриво нахмурился, откинул чужую руку с притворной обидой, но тут же выдал себя улыбкой, которая лезла на губы. Он сунул стебель себе обратно в зубы. — А ты? — поинтересовался Юра, щерясь и будто бы светясь от счастья.       Трудно было объяснить, почему он так сильно радовался, почему не мог сдержаться. От близости Никиты, которого он так давно не видел, в голове всё мутнело. А может, это лишь жара. Никита тоже пожал плечами. Стебель в его рту покачался вверх-вниз, когда он стал его пожёвывать. — Не знаю, — задумчиво протянул он, вглядываясь в сырое пятно на потолке. — Знаю только, где не хочу остаться.       Юра наклонил голову. Никита вдруг начал медленно садиться, уложив руку себе на согнутое колено. Устремил взгляд наземь, перед собой. Колдун привстал на локтях, ощущая беспокойство в груди. — Где?       Никита ответил не сразу. Улыбка исчезла с его лица. Челюсть сжалась так сильно, что он перекусил стебель, и тот упал на землю. Никита вынул остаток изо рта и откинул рядом. — Здесь. В прошлом.       Юра тяжело вздохнул, нахмурился. Посмотрел перед собой, тоже сел, повторяя позу друга. Ему хотелось вновь увидеть, как Никита улыбается. — Ты вот всё спешишь, пытаешься бежать вперёд. А может, надо остановиться? Отдохнуть?       Никита хмыкнул. Юра, с его происхождением и детством, с его статусом, не мог до конца понять его переживаний, и Никита его за это не винил. Это Юра мог позволить себе стоять на месте, не боясь всё потерять. Никита не мог. И всё-таки рядом с Юрой ему становилось легче. — И что, сидеть в домике у моря? Слушать волны? — уголки его губ сами собой поползли вверх. — Ну а почему бы и нет? — Для тебя это всё так просто… — взгляд Никиты упал на быстро вздымающуюся грудь Юры, и он тут же его отвёл. — Да нет, это ты всё вечно усложняешь, — колдун по-детски сморщил нос, улыбаясь. — Может, потому мы так и нужны друг другу.       Дыхание Никиты участилось, он почувствовал, как его сердце бьётся быстрее. Кажется, и Юра чувствовал себя иначе. Колдун чуть подвинулся, чтобы сесть полностью напротив друга, лицом к нему, но этим лишь подсел ближе, его колени коснулись чужого бедра. Никита вскинул голову, глядя Юре прямо в глаза. Хватило его, впрочем, ненадолго, и он потупил взгляд. — Ты специально это делаешь?       Юра поднял бровь. — Что делаю?       Никита снова взглянул ему в глаза. Ему вдруг захотелось, чтобы Юра, относительно спокойный, смутился так же сильно, как он, чтобы Никита не чувствовал себя таким взволнованным. Но слова всё равно вырывались сами собой, словно через решето. — Так, что я не хочу от тебя уезжать.       Голова Юры чуть дёрнулась на его плечах. Он постарался сделать вид, что слова Никиты его совсем не заводили, не зажигали и не вводили в ступор, но он всё равно заметно побледнел. С трудом проглотил слюну и, не отводя взгляда, прикусил губу. Лицо Никиты было совсем близко. — Я могу перестать… — Не переставай, — резко перебил его Никита, выпрямив спину, глядя серьёзно, тем самым тревожа Юру.       Колдун заметил, как венка на виске Никиты пульсировала. Как солнце падало ему на лицо, и как волосы тепло отсвечивали золотом, точно пшеничные колосья. Ему казалось, что вся кровь прилила Никите к щекам. Вблизи он видел, как влажно блестят его карие глаза, как слегка отросшая щетина бросает тени. Дыхание Юры сбилось. Никита это заметил.       Сжав ладонь на ткани одеяльца, Юра, глядя на чуть раскрытый рот Никиты, потянулся к нему, слегка наклонив голову. Никита не стал его останавливать, только следил за ним, наблюдая, как Юра медленно приближался, прежде чем осторожно, мягко коснуться его нижней губы. Никита с трудом втянул воздух в грудь. Что-то в его голове взорвалось, словно бочка с порохом. На мгновение он испугался, но этот странный испуг тут же прошёл. Никита ответил на поцелуй, искренне наслаждаясь ощущением близости, интимности и тишины между ними.       Юра хотел взять Никиту за руку, положить её себе на грудь, чтобы тот почувствовал, что творится у него в душе, но он боялся. Он только целовал его — чувственно, трогательно, пытаясь вложить какую-то мысль, чтобы не пришлось её озвучивать. Всё это казалось естественным продолжением их отношений. Их привязанность, их чувства вылились во что-то большее.       Ощущая тепло на своих губах, Юра отстранился, тяжело дыша, и, глядя в пол, остался сидеть, соприкасаясь с Никитой носами. Протянув руку, он ласково уложил ладонь на его щеку, с любовью погладив скулу большим пальцем. Лицо Никиты было горячим. Но когда Юра удосужился на него посмотреть, то увидел необычную отрешённость и мрачность. Никита сидел угрюмый, понурый и чем-то расстроенный. Юра, испугавшись, издал нервозную усмешку. — Что, всё так плохо?       Наконец посмотрев Юре в глаза, Никита тоже усмехнулся, но нервно, будто лихорадочно. Он покачал головой и осторожно отнял чужую руку от своего лица. Не грубо, наоборот, бережно, сжал её в своих ладонях. — Почему ты тогда такой несчастный? — спросил Юра, пытаясь поймать ускользающий взгляд Никиты. — Неужто я и целоваться не умею?       Рыцарь поджал губы, ещё крепче сжал его ладонь и отвернулся. — Нет, не в этом дело. — А в чём тогда?       Никита вгляделся в руку Юры. Она была расслаблена в его грубой, красной от труда ладони, покрытой мозолями и ссадинами. Рука Юры разительно отличалась: её костяшки не были сбиты, на ней не было ни одной мозоли, зато изящно выделялись вены. Это была рука, никогда не знавшая работы. Никита почувствовал боль в горле. Ощущения, которые он испытывал, были двоякими. И всё же, низкие мысли затмевались горячими чувствами к другу, его нежной привязанностью к нему. — Ты вот спросил, где я хочу быть. А я сказал, где я не хочу остаться, — тихо проговорил Никита, трепетно поглаживая изящные пальцы. — А если я всё-таки останусь?       Юра с недоумением нахмурился, сжал руку Никиты в ответ. — Что ты имеешь в виду?       Никита поднял покрасневшие встревоженные глаза. Раскрыл рот, но ничего не сказал. Помолчал несколько секунд, прежде чем заговорить. — Я так боюсь, ты знаешь… Остаться тут, в этой деревне. Где нет будущего, нет шансов. Боюсь, что проснусь, и всё исчезнет. Что у меня отнимут всё, что дали, — говорил Никита быстро, с придыхом, иногда замолкая и прикусывая губы. — Я ведь по существу кто? Никто, крестьянский сын, деревенщина. А если всё это чудо вдруг кончится?       Он тяжело сглотнул ком в горле и опустил глаза. Юра подполз к нему поближе, хотел коснуться свободной рукой его щеки, но не смог. Отдернул руку в последний момент и внезапно ощутил, как у него щемит сердце. — Что ты такое говоришь? Как это ты «никто»? Да ты ведь… Ты же выбился в люди, ну-ка, покажи мне ещё кого-то, кто такой же, как ты, старательный, и… — А ещё знаешь, чего боюсь? — перебил его Никита, будто и не слыша его, глядя на него вдруг лихорадочно, с какой-то безумной решимостью, напугав Юру; в уголках его глаз появились слёзы. — Что я проснусь, а тебя нет. Что ты уедешь. Оглянусь — а тебя нет. А зачем тебе я? Ты вот в университет уедешь, встретишь там таких же, как ты. Ведь согласись, где ты, а где я? Ты ведь не для меня совсем.       Юра бешено замотал головой. — Нет, ты что… — начал он, но Никита вновь его перебил, усмехнувшись печально, сокрушенно. — Ещё ведь родители твои не понимали, все думали, что ты наиграешься, да бросишь. Смотрели на меня косо. И, может, правильно делали. Стыдились все меня… — Да плюнь на них! Плюнь на них всех! Важно, что я думаю. А я вот…       Юра, весь заведённый, стал судорожно и беспомощно осматриваться вокруг. Затем вдруг взглянул на их скреплённые руки, крепко взял ладонь Никиты и порывисто прижал её тыльной стороной к губам. Поцеловал ему руку под мучительный взгляд Никиты. — Ты же лучше всех, кого я знаю. Да чёрт с тобой, ты лучше меня — я всегда завидовал, какой ты. Сильный, смелый, я ведь никогда таким не буду. Всегда смотрел на тебя снизу вверх.       Никита верить ему явно не хотел. Его уже очень давно терзали эти мысли. Стоило ему созреть, осознать себя, понять свои желания и страхи, как он наконец увидел, как сильно они с его другом на самом деле различались. Ему казалось, никакие деньги, никакое рыцарство не могли это исправить. Да стань он даже вдруг князем, всё равно, наверное, продолжал бы ощущать ту огромную разницу, из-за которой он рвал на себе волосы. Больше всего он боялся, что Юра когда-нибудь всё-таки заметит эту разницу. — Ты что, не веришь мне? Да разве я тебе когда-нибудь врал? — воскликнул колдун и тут же опешил, осознав: да, врал, и не раз. — Ну, это, по сути, неважно. Сейчас не вру.       Никите было больно и неприятно, противно от самого себя, что он показывал себя в таком свете перед другом. Но он не мог убедить себя, что Юра не видит и не замечает того, что он, Никита, по сути самый что ни на есть обычный парень из его, Юры, деревни, коих сотни, и которому просто повезло сблизиться с барским сынком. Он так любил Юру, что ему хотелось плакать из-за борьбы в своей душе. — Да я сам кто без тебя? Да никто, — продолжал убеждать его Юра, крепко сжимая ему кисть. — Я без тебя, может, помер бы, да и не раз, если бы ты меня всегда не спасал. А что люди подумают, да не всё ли равно? Ты, Никит, рыцарем будешь, а если и не был бы, так мне плевать, ничего бы это не изменило.       Глаза Юры горели, блестели и искрились чем-то — какой-то энергией, можно было подумать, что магией, — но Никита хорошо знал этот взгляд. Юра говорил искренне, от сердца, и не смог бы остановиться, даже если бы захотел. — Даже родители мои мне тебя в пример ставили, знаешь? Говорили всё, мол, «Никита твой упорный, к цели идёт, на полпути не бросает, не то что ты», — при упоминании этого случая Юра весь разгорячился, даже как-то взбесился, значит, не выдумал. — И вот вроде тебя не очень любят, а всё равно хвалят, значит, ценят.       Никита усмехнулся этой прямолинейности. При нём барин с женой ничего такого не говорили, но это было неудивительно, и всё же эти слова грели ему сердце. — Да и давай честно, дай твоему папаше кто выбор — я или ты… — посмеиваясь, начал вмиг повеселевший Никита, но Юра вдруг дал ему щелбана в лоб. — Ты не наглей, «крестьянский сын», барин всё-таки перед тобой, — с иронией произнёс Юра, щерясь, и Никита уже не мог на него злиться. — А что до новых знакомых в университете… Да и зачем они мне? Всё равно ведь все будут такие же скучные, как и я.       Никита уже почти хотел что-то ответить, но вдруг замолчал, глядя на Юру широко раскрытыми глазами. Тот сидел, крепко стиснув губы, чтобы не рассмеяться. Помолчав несколько мгновений, Никита забавно нахмурился. — Впервые в жизни ты выдал что-то похожее на самокритику, — сказал он, тоже с трудом сдерживая смех, и Юра пожал плечами. — Ну а то, тоже ведь не дурак какой-то.       Они поглядели друг на друга, покивали и разразились смехом, который вырвался совсем неожиданно. Они смеялись, пока оба не покраснели как помидоры. Никита схватил Юру за плечо, чтобы не завалиться набок. — А что, ты правда на меня снизу вверх смотришь? — спросил он, вытирая с губ случайно вылетевшую нитку слюны.       Юра закатил глаза и по-дружески смахнул с себя чужую руку. — Смотрел, бывало. Я, знаешь ли, не могу круги по полю до ночи наматывать и не уставать, — он тут же переменился в лице, напустил на себя искусственную грубость, что, впрочем, никоим образом Никиту не обманула. — А ты не привыкай и никому об этом не говори, понял? Мне ж тут лицо держать.       Они смеялись ещё какое-то время, смотрели друг на друга завороженно, светясь изнутри, причём Юра вполне себе не метафорически — энергия внутри него начала выходить магическим светом. За это он получил ещё несколько игривых усмешек со стороны друга, но видел, что Никита гордится им. Они улеглись обратно, на одеяло, лыбясь во все тридцать два. Лежали близко, лицами друг к другу; Никита глядел на спутанные кудри Юры и иногда поправлял их, убирая с глаз. Они говорили, много говорили. Сил работать больше не было совершенно, но внутри горело воодушевление. — Но ты мне так и не сказал, — заметил в какой-то момент Юра. — Неужто я целуюсь плохо?       Никита рассмеялся, сощурив глаза, смотря на друга через тоненькие щёлочки из-под ресниц. — Нормально целуешься, я не жалуюсь, — ему понадобилось несколько секунд, чтобы отдышаться. — Хотя у меня не было возможности оценить.       Юра с заманчивым видом поднял бровь и ухмыльнулся краем губ. — Это мы вполне можем исправить.       Они почти одновременно потянулись друг к другу, Никита уже коснулся пальцами шеи Юры, как вдруг перед ними раздался громкий скрип — деревянные ворота распахнулись, и внутрь вошёл местный сотник, седоватый мужичонка с длинными усами в льняной рубахе. Лицо его было озлобленным и красным, с широкими порами и с лопнувшими сосудами в глазах. — Это кто тут развратничает на сеновале снова?! Никитка, ты, что ли? Да я!.. — сначала он увидел Никиту, но, стоило ему заметить Юру, как он мгновенно побледнел. — Юрий Евгеньич, как вы тут?..       Не было до конца ясно, чему сотник удивился больше — компании барина или тому, что тот вообще мог делать на этом самом сеновале в рубашке, всякой в сене. Он громко сглотнул, протёр ладонью взмокшее лицо и ещё раз сглотнул. Никита с Юрой тем временем смотрели на него с круглыми глазами, не двигаясь с места, испуганные и ошарашенные. Сотник помотал головой. — Ну всё, белочка пришла, родимая. Так и знал, чуяло моё сердце, не надо было водку на тех ягодах настаивать, дак нет же!.. — он осмотрелся кругом себя, вновь вытер испитое лицо. — Ну Варвара, ну шельма, ишо мне первому дала: «Ну-кась, пробуй, а я за тобой». Вот я её!..       Сотник зачем-то сплюнул наземь и, развернувшись, пошёл на выход. Сеновал ещё какое-то время стоял в тишине, но примерно через полминуты наполнился таким заливистым смехом, что его было слышно аж в хатах в деревне. У обоих юношей из глаз потекли слёзы. Уже плача и вытирая влагу с ресниц, Никита вдруг повернулся к Юре и сквозь хохот сказал: — А если вот так подумать, рыцарство ведь даёт высший титул, нежели мазылство, а?       Юра неожиданно замолк, изменился в лице и посмотрел на Никиту полным равнодушия взглядом. — Так, а ну слушай сюда, титуляр!..