Цикл жизни и смерти.

      Смерть. Жестокая, беспощадная, многоликая, пробирающая дрожью всё тело своим холодным и липким дыханием за спиной. Вязкая тень, что следует тихим шёпотом всю жизнь, незыблемо отнимающая всё самое ценное, дорогое, близкое к сердцу, разбивая его в самый уязвлённый момент.              Смерть пылко любит жизнь, сгорая в собственном огне чувств. Они — в цикличности танцующая пара, где распускаются от каждого подступа цветы и вспыхивают в тот же миг, оставляя за собой пепелище. Вечность, что состоит из праха, гари и любви.              Быть ликом смерти — груз, тяжёлый настолько, что смещает, сдавливает, стирает в мелкую крошку позвонки, и убивает изнутри, хлёсткими и обжигающими пощёчинами вытесняя всё то живое, человечное, что даже не успевает окрепнуть и взрасти.              И Минхо несёт этот груз всё своё многовековое существование, сглатывая нарастающий ком из пепла каждый раз, когда отнимает жизнь и видит её глазами умирающего. Проживает все их накопленные чувства, обнажает сердце, душу, себя в этот болезненный момент, ранами кровоточащими стекая вместе со слезами из пустых безжизненных глаз.              Смерть пугает отсутствием выбора и неизвестностью, что скрывается за её размытой границей. Выбора нет и у Минхо, что стоит под проливным дождём напротив парня, всматриваясь в его жизнерадостную улыбку, пока тот ожидает встречи. Каково это, улыбаться так? Каково гореть моментом ожидания, а не угасать от его приближения? Ведь Минхо знает, что встреча с ним — всегда последняя, и тлеет медленно каждый раз из-за этого.              Встречаются взглядами. Это самая неприятная часть — смотреть в замешательство, с постепенно всплывающими из недр проблесками осознания. Взгляд всегда умирает самым первым. Тускнеет. Угасает. Замирает. Становится стеклянным, хрупким, но разбивается смотрящий, когда встречается с ним.              Вынужден наблюдать, как жизненный огонь в глазах парня начинает медленно угасать: искра за искрой, с характерным треском углей его существования и с обжигающей лёгкие агонией. Пламя отражается в его собственных, яркими вспышками мелькая воспоминаниями, чувствами, смехом, и дыхание сбивается от боли, вырываясь паром из губ. По бледному лицу Минхо стекают капли, смешиваются слёзы и дождь, пока ногти впиваются в ладони до крови.              Миг, когда надежда сталкивается с реальностью, разбиваясь осколками о её твёрдость. И Минхо отчётливо это чувствует, как проигрывается вальсом этот сценарий прямиком по его душе. Стаптывает, бьёт каждым шагом, давит своим весом с особой жестокостью, хладнокровностью, непоколебимостью.              Минхо смотрит на него в упор, глаза в глаза, чувствуя, как тоска тошнотворно поднимается по горлу, как его собственное сердце, уже израненное и истерзанное временем, сжимается ещё сильнее. Любовь вспыхивает внутри среди липкой вязкости других чувств. Глубокая, пылкая, искренняя, окатывает жаром по всему телу волной. Каково это — любить с такой яростью, зная, что умираешь? Больно. Адски. Ли это осязает на своей шкуре сейчас. Впервые настолько сильное чувство, испытываемое человеком, повстречалось Минхо. И внутри пробуждается от этого болезненное, неприятное, неправильное, что он давно пытается упорно подавить — чувство жалости к тому, кого он должен забрать.              Парень болезненно смеётся, тихо, хрипло, со сбитым дыханием, и этот смех напрасно красит дождливый день в яркие цвета, что так контрастируют с мрачным небом, затянутым облаками. Минхо ощущает, как греет его улыбка, светом обжигая кожу на его мрачном лице, как её тепло проникает в самые глубокие закоулки души, где всё ещё беспокойным ворохом кружат воспоминания о жизни.              Минхо не в силах остановить время, не способен оборвать цикл жизни и смерти, единственное, что он может — оставить в себе всю боль этого момента, все чувства, любовь, успокоить его скорбь, когда наступит финал. Каждая слеза, каждая пауза между ударами сердца — это дань уважения к душе, чью жизнь он отнимает. Нависающая тень может быть красивой, не такой пугающей, не такой болезненной, если она говорит о свете. И во взгляде тёмных глаз Минхо виден свет. Понимание. Скорбь.       Парень делает шаг вперёд, на встречу к Ли, в попытках рассмотреть лик смерти ближе, но его нога скользит по мокрой дороге. Звучит резкий треск, когда он падает, и звук оказывается оглушительным в мелодии ливня.       Минхо чувствует, как лёд пробивается сквозь его сердце. Время останавливается. Умирает. Искры угасают, переходя в мягкий, немой шёпот безнадежности. Смирения. Взгляд тускнеет. Парень не может встать. Его руки, пытающиеся поддержать себя, скользят по мокрой дороге, вязнут в слякоти и грязи, оставляя за собой длинные следы. Глаза становятся стеклянными, отражая в этом мутном зеркале лицо Минхо. Чужие чувства, охватывающие его, болезненно оседая внутри. Чувствует их груз. Каждый момент ожидания, каждая секунда, укрытая страхом утраты — всё это проникает в его бесконечное существование, заполняя его болью.       Дождь стекает по лицу Минхо, сливаясь в бесконечные потоки с его слезами. Это, безусловно, несправедливо. Но он не может больше ничего сделать. Он не может спасти, только забрать. Он — лик смерти, вынужденный нести грузы утрат, которые не отпускают и с каждым разом становятся лишь тяжелее.       Минхо отступает за угол, пока его сердце всё ещё бешено колотится от того, что он только что испытал. Каждое его движение такое же тяжелое, механическое, как и его существование. Смерть жестока не только к умирающим, но и к себе.       И когда он пытается сбежать от испытанных эмоций, вдруг раздаётся крик. Вздрагивает инстинктивно от него. Сквозь шум дождя доносится пугающий, пронзительный вопль девушки. Торопливые шаги разбиваются о лужи, оставляя за собой следы на мокрой земле, и Ли замирает настороженно от чего-то. Что-то держит, не даёт упёрто уйти, исчезнуть. Заставляет ждать встречи. — Нет! — крик рвёт сердце нарастающим страхом. И голос знакомый, родной, желанный. Любовь, что чувствовал парень в последние секунды жизни, вдруг раскрывает истину, и Минхо осознает это сразившее его понимание: причина всех тех надежд, всех ожиданий и нежных чувств — она. Она то, ради чего парень ждал, страдал и любил. — Пожалуйста! Господи, прошу, нет! — её голос, переполненный болью, обращённый к лежавшему бездыханному телу, проникает в его сердце.       Минхо замирает на месте, сжимая кулаки, когда до него доходит осознание, что именно её присутствие, делавшее парня таким живым, теперь начинает убивать медленно и методично его самого.

***

      Месяц за месяцем тянулся с того рокового дня, когда Минхо остался в тени, как призрак скопления мрака болезненно ощутимый. Он приглядывал за девушкой издалека небесным наблюдателем, чье сердце, невидимо вскрытое, теперь стало судейским, охватываемым её страданиями. Каждый её шаг, каждый вздох пробуждал в нём те чувства, что когда-то принадлежали парню и размылись в границе с его собственными.       Минхо запоминал каждый её шаг, каждую слезу, что стекала по бледным щекам. В её человеческой сущности осталось на дне что-то светлое, хоть и уносящееся с каждым днём всё дальше от реальности. Вынужден уже собой наблюдать, как она ранее яркая и жизнерадостная в чужих воспоминаниях, постепенно утопала в тёмном сгустке отчаяния, полного воспоминаний о потерянной любви. Каждый её смех, каждое движение становились все более редким, рванными, и Минхо чувствовал, как его собственные эмоции заполняли эту пустоту, создавая цепь общей печали.              Вместе с ней он страдал, взращивал неосознанно человечность в себе, наполнялся жизненным светом, являясь тенью смерти, со скупыми слезами, которые лились в молчании. Смерть всегда тянется к жизни, льнёт к ней, убивая своими робкими касаниями, умирая и сгорая в своей любви к ней. И он чувствовал то, чего не должен, что неправильно, осязал, как нахождение в полутени между жизнью и смертью приносит ему боль.       Она больше не встречалась с друзьями, её голос стал шёпотом, а поступки — безразличными. В её жизни, которую она когда-то делила с возлюбленным, теперь существовали лишь скелеты воспоминаний, оставленные утопать в грязи на той улице под дождём. Каждое её действие отзывалось в нём долгим эхом, резонирующее с чувством потери и безысходности.              И в этом молчании, в этой невидимой связи, они продолжали угасать вместе, хоть и в разных мирах. Пока смерть, он в её многоликом воплощении, не сломали её окончательно.              Она смотрит вниз, на улицы, где жизнь продолжает течь в своём потоке. Без неё. Без него. Люди идут мимо, увлечённые своими заботами, безмятежные, счастливые в своём существовании, а она застыла между небом и землёй, как если бы окончательное решение ещё колебалось в воздухе. Выбор — умереть, кажется ей единственным способом уйти от невыносимой боли, что с каждым днём всё глубже разрывает остатки того, кем она являлась.              Делает шаг к краю, чтобы уйти в небытие, когда едва уловимый шёпот раздаётся словно в самой голове.        — Тебе не положено умирать. Не сейчас, — оборачивается, изначально думая, что слышит лишь собственные мысли.              Взгляд встречается с фигурой в тени, и сердце сжимается от удивления и смятения. Минхо стоит неподвижно, обрисованный силуэтом на фоне размывающегося неба.        — Я знаю, ты сейчас будто в аду, — продолжает. — Но ты должна бороться за жизнь, смерть всегда успеет прийти за тобой, — пауза, — Я наблюдал за тобой. Я знаю, через что ты прошла и насколько это было больно.        — Кто ты? — она сглатывает слёзы, с отчаянием смотря в чёрные глаза. — Тень? Демон? Дьявол? Почему отговариваешь от смерти, а не сподвигаешь?        — Не время. Не тебе решать, когда ты умрёшь, — нервный смешок срывается с её дрожащих губ на его слова, отчего она закусывает их. — А как жить? Умирая от одиночества в толпе? — эмоционально вскидывает руками. — Я не могу, я не в силах, — Минхо стоит непоколебимо, прожигает взглядом насквозь. — Заключи со мной сделку, так я ведь смогу решить, когда мне умереть? Я отдам свою душу, тело, себя, просто будь рядом, пока не придёт срок. Сколько нужно вытерпеть?        — Три года.       Точка отсчёта. Дни, месяцы, год за годом — они шли вместе, рядом, словно две половины единого целого. В переплетении смерти и жизни, где смерть медленно умирала из-за неё. Чужие чувства смешивались с собственными, переписывая существо Минхо. Он научился улыбаться, смеяться, радоваться. Любить. Бояться смерти. Ведь контракт истекал, как и их время вместе — подобно песчинкам, скользящим сквозь пальцы. — Я покидаю тебя, — произносил, встречая в её взгляде замешательство, сквозь которое пробивалась боль. — Я разрываю контракт.       Глаза всегда умирают первыми, и Минхо видел это множество раз. Но тогда это было особенно мучительно лицезреть, как её радужки трескались синхронно с сердцем, что разбивалось о реальность. — Почему? — вырывалось с полным отчаянием, пока слёзы стекали по её шее, что ещё помнила его нежные поцелуи, душили, сдавливали её, отчего она задыхалась. — Потому что я монстр.       Тишина оглушала в ночи и пространство вокруг них замирало в момент прощания, пока напряжённая пауза липла неприятно к коже и забивала лёгкие. — Ты бессердечный. Бездушный. Ты обещал быть со мною до конца, — крик вырывался из её груди истошно, пока она царапала его кожу ногтями, а сердце словами.       Его собственные чувства разрывались тогда, играя на острие вместе с её болью. Поступил ли он милосердно, убив её морально взамен физически? Нет. Он и в правду монстр, что переступил грань дозволенного. И слова, что срывались с её губ тогда, каждым шёпотом разрывая грань между ними и яростно отталкивая, были справедливы. Но он сдержал обещание и был с ней до конца. Своего.              И сейчас на злополучной крыше, ожидая рассвета и истечения контракта, Минхо знает, что она справится. Будет жить ещё долгие годы, как и было положено ей изначально, непременно полюбит и забудет его. Знает, что жизнь ничуть не уступает в жестокости смерти, и умирать, будучи мертвым, поистине тяжелая участь.       Первые лучи солнца играют на чёрных зрачках Минхо искрами. Смерть всегда забирает ровно столько, сколько и ей положено. Одна душа. И Минхо отдаёт свою, медленно сгорая на рассвете и пылая ярче восходящего солнца.       Агония растекается по телу, отзываясь остротой в каждом нерве, сводя мышцы в судорогах и разрывая их. Огонь медленно поднимается изнутри, превращая его тело в живую свечу, что вот-вот растечётся, оставив лишь бледный пепел после себя. Руки сжимаются в кулаки, ломая ногти о ладони — физическая боль ощущается как благо, ведь заглушает в этот последний миг ту, что терзает его сердце.               Минхо любит яростно, сильно, искренне, и готов отдать всё ради неё без остатка, как смерть, что пылко любит жизнь, сгорая в собственном огне чувств. Таков цикл жизни и смерти, что состоит из пепла, гари, копоти, праха, боли и любви.