The Eighth of BTS

      Когда это происходит в первый раз, Чимин думает, что окончательно тронулся на почве своей одержимости хёном.       В танцевальном зале сумрачно, кондиционер выключен, двери закрыты и в коридоре, где стоят автоматические датчики движения, темно. Хосок ушел несколько часов назад, оставив Чимина доканывать себя хорягой под присмотром собственных хмурых отражений. Иногда он предпочитает просто сдаться, признавая альтернативой только волоком тащить тонсена из зала, вытирая его бренным телом не слишком чистый пол. После изнурительных тренировок Хосок на такие подвиги готов далеко не ежедневно.       Чимин вжимается лопатками в холодную, твердую поверхность зеркала, цепляясь за жалкие остатки здравого смысла, а они безжалостно просачиваются сквозь пальцы, дрожащие в чужих волосах. Льются на пол и растекаются бесформенной лужей имени умершей адекватности Пак Чимина.       Хён стоит перед ним на коленях, и Чимину кажется, что он одновременно сошел с ума и вознесся, растеряв при этом способность не только разговаривать, но и мыслить. Из него рвутся звуки, похожие на связную речь ровно настолько же, как шутки Джина – на действительно хороший юмор. Он булькает горлом, захлебывается воздухом, и не смеет толком пошевелиться, давя в себе желание толкнуться бедрами в горячий рот. Одно лишнее движение – и всё развеется, оказавшись просто очередным неприличным сном с пометкой восемнадцать плюс.       Чимин не спрашивает, как они вообще здесь оказались и до такого докатились. Он просто послушно следует за языком, доводящим до оргазма и звездочек перед глазами, и сползает по гладкой зеркальной поверхности на пол. Оплавленные кости отказываются держать изначально заданную природой форму. Реальность Чимина тоже с этим очень паршиво справляется, потому что каким-то чудом допускает наличие хёна, медленно, почти лениво облизывающего испачканные губы, сидя у Чимина между ног.       Ещё менее похожая на реальную версия хёна плавно подается вперед, тянется обнять Чимина и накрывает этими губами его собственные, пересохшие от частого дыхания. Язык вылизывает его рот, стуча металлической штангой пирсинга о кромку зубов, и Чимину в этом чудится звон колокола, оповещающего о наступлении судного дня и с концами отчалившей крыши.       Когда это происходит во второй раз, Чимин по-прежнему думает, что окончательно тронулся на почве своей одержимости хёном.       Из-за закрытой двери доносится гул голосов, громкие окрики, грохот перемещаемого оборудования, стук, щелчки, накатывают волнами, словно там плещется море. Хён толкает его к умывальнику, опускается на колени и в три секунды, будто решил поставить рекорд, расправляется с ширинкой. Достает из брюк напряженный член, лижет широко и нежно, словно взвешивая тяжесть на языке, а Чимин, кажется, застрял где-то между отметками для секундной стрелки, потому что время милостиво поставило его на паузу. В голове случилось короткое замыкание и он теперь – насекомое, застывшее в янтаре. Ни пошевелиться, ни выдохнуть, только плыть по течению, куда несет по воле чужих рук и рта. Стук крови в ушах глушит все звуки, оставляя лишь влажное, тихое хлюпанье и стоны, посылающие вибрацию до самого низа живота.       Сладкое, медовое оцепенение, накрывшее с головой, начинает понемногу отпускать уже когда хён поднимается на ноги и, приводя в порядок его одежду, целует в губы. Как заколдованный, очнувшийся от поцелуя, Чимин делает судорожный вдох, обнаруживая себя в уборной съемочного павильона, с ощущением падения в бездонную кроличью нору. Судя по всему, во время приземления он здорово приложился головой и его галлюцинация ласково улыбается, щелкая дверным замком.       Это происходит в третий раз, и в пятый, после десятого Чимин сбивается со счета и теряется в числах, но чувство абсолютной нереальности творящегося безумия остается таким же неизменно сильным.       Чимин давно не маленький невинный мальчик, он в курсе, что такое минет. У него их, впечатляющих и не очень, целая коллекция, на любой вкус. В конце-концов, Чимин много лет спит с Юнги и Чонгуком, а это уже говорит само за себя. Но каждый раз происходящее бьет под дых и оглушает настолько, что искушенный, раскрепощенный в постели Пак Чимин превращается в размазню и боится сделать лишний вдох, чтобы не спугнуть наваждение. Похуй, что наваждение уже больше походит на глубокий запой и отпускать его явно не планирует.       28 ноября 2021, Инглвуд, Калифорния       SoFi Stadium       18:20       Это происходит снова, но Чимин успевает поймать хёна, прежде чем тот привычно усядется перед ним на колени.       – Что такое, Чимини? – спрашивает Минджин, глядя тепло и спокойно, едва заметное волнение прячется в самой глубине глаз. Он давно и слишком хорошо изучил Чимина, чтобы легко считывать, когда покушение на член главного секс-символа индустрии будет желанным и уместным. И это, само по себе, тоже здорово сводит с ума. – Не хочешь?       – Хочу, – без колебаний отвечает Чимин, и хён в его руках заметно расслабляется, лишь теперь выдав свое напряжение. – Но в этот раз хочу по-другому.       Он меняет их местами, заставив Минджина прислониться к запертой двери, и опускается на колени сам, мысленно благодаря планировку стадиона с её индивидуальными комнатами уборных в закрытом секторе. С хёном одной расстегнутой ширинкой отделаться не выйдет, и лучше быть уверенным, что их никто не побеспокоит.       – Макияж испортишь, – шипит Минджин, как-то совсем неубедительно пытаясь его остановить, пока Чимин тянет вниз шелковые брюки, позволяя материи растечься вокруг ступней лоснящейся черной лужей.       – Как будто такого раньше не случалось, – отмахивается Чимин, стаскивая следом белье. У хёна на широкой резинке логотип Армани, а не Кельвин Кляйн, будто он всё делает по своему даже в таких мелочах. – Я же первый раз за девять лет карьеры трахаюсь в туалете.       – Куда ты дел того воспитанного мальчика, который сокрушается, что добавит своим нунам работы? – стонет хён, выпутывая ногу из одежды, чтобы забросить её Чимину на плечо. Пятка несильно ударяет по спине, руки дергаются в явном желании зарыться пальцами в волосы, но Минджин быстро вспоминает, что так испортит ещё и укладку.       – Ты слишком часто брал у воспитанного мальчика в рот, разбаловал окончательно, – хрипло парирует Чимин, запуская пальцы ему между ног, где жарко, влажно, скользко и спрятана волшебная кнопка, сносящая адекватность не только одному Чимину. – А теперь не отвлекай, хён. У нас не так уж много времени.       Не то, чтобы он не вылизывал хёна раньше, возможно, оральная фиксация передалась ему половым путем от Юнги, вместе с некоторой вредностью и любовью нежиться по утрам в постели подольше. Но они ещё не делали этого в публичном месте. Обычно на колени с готовностью становился сам Минджин, не скрывая, что ему нравится, и Чимин от него дурел, терял связь с реальностью и слабо верил своему счастью.       Сейчас реальность немилосердно давит в колени холодным, твердым кафелем, и ноги быстро начинают затекать, но Чимин, всё ещё взрослый и опытный мальчик, и это не первый его оральный секс за пределами спальни. Хён всегда заботился о нем, теперь Чимин позаботится о хёне. Так хорошо, как он умеет.       Минджин стонет, пальцы подрагивают на волосах, стараясь не впиваться слишком сильно. Чимин сразу выбирает довольно сильное, ощутимое давление и быстрый ритм – у них действительно мало времени, а хёну всегда нужно больше, тут в пять минут не уложишься. Его хочется занежить и оплавить подчистую, чтобы не смог стоять на ногах, и Чимин себя постоянно одергивает, потому что работу никто не отменял, впереди ещё минимум пять часов, в течении которых стоять на ногах Минджину таки придется. И хён точно его не похвалит за такой откровенный саботаж.       – Сильнее, Чимина-а, – протяжно просит тот и, кажется, Чимин слегка спутал волшебные кнопки, потому что адекватность на этом моменте начинает отключаться у него самого. – Ещё… здесь… Чимина-а-а…       Под губами и языком нежно, горячо и мокро, во рту копится слюна и густой, знакомый привкус естественной смазки. Челюсть слегка сводит, но бедра хёна едва заметно подрагивают, и Чимин, безошибочно распознав симптомы, впивается в них пальцами, удерживает на месте и усиливает давление, сминая податливую плоть. Стон над головой переходит сначала в бессвязное мычание, а после – рассыпается на отдельные, хрупкие, ломкие, жалобные звуки, когда Минджин содрогается в оргазме. От того, чтобы сползти по двери на пол его по-прежнему удерживают руки Чимина.       – Кажется, мы посягнули на двухминутный рекорд, – усмехается Чимин, помогая заметно поплывшему хёну одеться. Поправляет одежду и бережно прижимает к себе, чувствуя отголоски дрожи и не чувствуя, чтобы наваждение хоть сколько-нибудь отпустило. Здравый смысл по-прежнему в большинстве своем катастрофически отсутствует. – Нуны будут в ужасе, но я угощу их чем-нибудь вкусным в качестве извинения.       – Когда воспитанный мальчик вернется окончательно, передай ему, что я им горжусь, – умиротворенно мурлычет хён и тянется слизать с его губ собственный вкус, не оставляя адекватности ни единого шанса.