The Eighth of BTS

      Even before the start, I imagined             An end where I could applaud and smile             That's what I wishеd for             When everything I bеlieved in grew distant             When all this fame turned into shackles             Please take my desire away from me             No matter what it takes             Oh, let me be myself             Where you go, where's your soul             Yo, where's your dream?       “Wild Flower” – RM       다 괜찮아질 거야, 다 괜찮아질 거야       다 괜찮아질 거야, 다 괜찮아질 거야       다 괜찮아질 거야, 다 괜찮아질 거야       다 괜찮아질 거야, 다 괜찮아질 거야       “Snooze” – Agust D      

      Сентябрь 2021, Сеул       Преодолев последние ступеньки, Намджун глубоко вдыхает, чтобы хоть немного унять дрожащие руки, и нажимает на металлическую кнопку звонка. Глухой мелодичный звук разливается по ту сторону закрытой двери, секунды тянутся, как прилипшая к подошве ботинка жвачка.       Двери ему открывает Юнги.       Намджун промаргивается.       Это нихрена не может быть Юнги, потому что Юнги сидит внизу, в машине, безучастно глядя в пустоту перед собой, и понятия зеленого не имеет, куда они вообще приехали.       Это совершенно точно не Юнги, но сходство оглушает – темные, отросшие волосы, цепкий кошачий взгляд из-за длинной челки, спадающей на глаза, приоткрытый в немом удивлении рот, огромная клетчатая рубашка, рукава натянуты до кончиков пальцев.       – Ты покрасился, – выдает Намджун вместо приветствия, жадно разглядывая миниатюрную фигуру на пороге.       – Это мой натуральный цвет, – как-то растерянно отвечает хён, звучит неожиданно почти жалобно. У Намджуна что-то крошится внутри, ломаясь одно о другое. – Отросло сильно. Ты почему здесь, Наму?       Недолго думая, Намджун сгребает хёна в объятия, прижимая к себе, потому что зуд под кожей от желания прикоснуться давно стал невыносимым. Минджин пахнет незнакомо, непривычно, смесью каких-то косметических средств и парфюма, – вроде бы, сладкого яблока и чего-то терпкого, кофейно-вишневого, – с едва уловимой стерильно-медицинской ноткой.       – Осторожнее, Наму, – хрипит хён, цепляясь пальцами за его толстовку, то ли чтобы оттолкнуть, то ли чтобы не отпускать. – Ты делаешь мне больно.       Опомнившись, он с усилием ослабляет хватку. Вопреки здравому смыслу, Минджина хочется стиснуть до хруста костей, зарыться в него носом и стоять так, пока ноги будут держать. Коротко остриженные ногти хёна выкрашены мерцающим черным, и это делает его маленькие руки ещё более хрупкими.       – Прости, я дико соскучился, – оправдывается Намджун, не в силах отлипнуть от Минджина ни буквально, физически, ни в переносном смысле, продолжая вглядываться в его лицо. Он не накрашен, но темных кругов под глазами нет, и в целом хён действительно не выглядит человеком, рыдающим сутки напролет. Что не может не радовать. – Не хотел так набрасываться, просто не удержался.       – Ничего, я понимаю, – тихо говорит Минджин, перебирая пальцами мягкую ткань и так же голодно глядя в ответ. Тем знакомым взглядом, от которого подкашиваются колени и покалывает в затылке. – Зайдёшь?       – Я не,… Я бы зашел, я хочу зайти, но… Тут такое дело, хён, – Намджун мнется, не зная, как лучше сформулировать мысль. В итоге решает выдать как есть. – Я не один приехал. И мне нужна твоя помощь.       – Подожди секунду, я обуюсь и возьму ключи, – Минджин даже не уточняет, с чем помочь, кому, зачем. Просто отпускает и шагает обратно в прихожую, расчерченную полосами солнечного света из больших окон. Шуршит там, постукивает носами кроссовок об пол, звенит ключами и в три секунды снова возникает на пороге, захлопывая за собой дверь. – Идём.       Намджун крепко сжимает его ладонь, ощущая себя если не на съемках очередного клипа для древней эры Моментов, то героем какой-то студенческой короткометражки точно. Перепрыгивающий по две ступеньки за раз хён в узких, рваных джинсах, которых в жизни не носил, до боли напоминает призрак Юнги из объятой огнем квартиры. Моменты проехались по ним всем похлеще асфальтоукладчика, оставив глубокие следы. Намджуну кажется, что он даже чувствует знакомую яблочную сладость леденца на языке. Хочется стереть её, прижавшись губами в быстром, жадном поцелуе, но он не рискует. И без того уже наломал дров, накинувшись с порога с объятиями.       На улице душно и влажно, густой воздух наваливается ватным одеялом, забивая легкие. У авто компании, припаркованного рядом с подъездом, приоткрыты двери пассажирского сидения. Опускать стёкла гораздо опаснее, – проще заглянуть и дольше закрывать.       Минджин отпускает его руку и безошибочно определяет место, где сидит Юнги, шире распахивая дверь.       – Юнги-я, – выдыхает мягко, до того, как перманентно заторможенный в последнее время Юнги успевает хоть как-то среагировать. И негромко смеется, заметив высветленные, бледно-розовые волосы. – Мы поменялись.       Первые секунд десять Юнги смотрит словно сквозь него и Намджуна уже продирает холодком страха по спине – с чего он решил, что вытащить Юнги из той задницы, в которую тот провалился будет просто? Раньше это удавалось Тэхёну и Чимину, но ведь в этот раз не спасли даже они.       – Хён? – сипит Юнги, непонимающе хмурясь. Первое, что он произнес вслух за сутки с тех пор, как Намджуну вообще удалось выколупать его из студии. – У меня приход, что ли? Я же не пил даже.       – А спал? – интересуется Минджин, медленно подбираясь ближе к нему, маленькие руки осторожно прикасаются к плечу и колену, заземляя, уверяя в реальности происходящего. – Или опять заперся в студии и забыл, какой сегодня день недели?       – Какой сегодня день? – тупо переспрашивает Юнги и рефлекторно тянется к хёну, позволяя больше контакта.       – Вторник, Юнги-я, – шепчет Минджин, прижимаясь своим лбом к его. Трогает пальцами скулу, линию челюсти, шею, плечо, добирается до ладони и тут его ловят, стискивая в цепкой хватке.       – Хё-о-он, – Юнги включается, наконец, в реальность целиком. От его тона у Намджуна болезненно сжимается сердце. – Твою мать, Мин-ши, блядь. Какого хрена? Какого, нахрен?..       Он сейчас заплачет, думает Намджун. Слишком хорошо знакомы этот низкий хрип, эта привычка материться, чтобы отвлечься от накрывающих эмоций, эта запрокинутая голова. Юнги сейчас разревется похлеще Чимина.       Минджин прерывает поток матерных выражений, прижимаясь к дрожащему рту губами.       – Ты, блядь, меня наебал, сволочь, – Юнги, вцепившись в хёна, сипло ругается прямо в поцелуй, и слезы текут по его щекам. – Ты обещал вернуться и нихуя. Как ты мог, хён, какого черта?       Ебаная студенческая документалка, думает Намджун и борется с желанием одновременно закатить глаза и самому разрыдаться.       – Думал, проебешь свою репутацию в обмен на ещё один гребанный шанс и счастливо свалишь в закат? Кто так, блядь, делает?       – Ты бы сделал то же самое, Юнги-я, – спокойно говорит Минджин, игнорируя поток ругательств, и тщательно вытирает рукавом ползущие по лицу прозрачные капли. Под прикосновениями хёна ершистый Юнги, весь иголками наружу, волшебным образом мгновенно становится гораздо мягче, уязвимее и податливее. – Не притворяйся, что нет, всё равно не прокатит. Давай поговорим нормально, пока мои соседи не решили разбогатеть на очередных слитых в Диспэч материалах.       – Заткнись, нахуй, – шипит Юнги, но послушно вылазит из машины, ухватившись за Минджина, как за спасательный круг. – Только заикнись мне про Диспэч ещё хоть раз…       – Убьешь и не поморщишься, я понял, понял, – миролюбиво улыбается хён, наклоняясь в салон к водителю. – Прости за драму, Юнсок-ши. Можешь возвращаться, эти двое сегодня ночуют у меня.       – Принято, Минджин-ним, без вопросов, – доносится до Намджуна низкий голос Юнсока. Ни секунды колебаний, никаких раздумий, будто они всё ещё в том чертовом апреле, все вместе. Будто ничего и не менялось. – Рад снова вас видеть.       – Взаимно, Юнсок-ши. Идём, драма-квин, – Минджин перехватывает руку Юнги, сцепляясь с ним пальцами в замок. – Будешь убивать меня медленно за закрытой дверью, без свидетелей, а Намджун-а потом поможет спрятать тело.       Юнги бросает на него мрачный взгляд, обещающий долгие мучительные пытки, и сжимает пальцы так, что белеют костяшки, не отдерешь силой. Каким бы хмурым и злым он не выглядел сейчас, Намджун знает наверняка – Юнги чувствует себя по-настоящему живым впервые за долгое время.       Потому что сам он чувствует именно это.

***

      Они догадались далеко не сразу, понадобилось неприлично много времени, чтобы разобраться, что к чему. Видимо, на это и был расчет – Минджин хорошо знал, что они не обсуждают его между собой. Не обсуждают секс, не обсуждают отношения, не делятся настолько личным. Всё слишком идеально совпало – окончание его контракта, чертова статья, их загруженность в связи с очередным камбэком, и эта дурная привычка, правило, не совать любопытные носы в чужие постели. В этот раз оно сработало против них, направив по ложному пути и надолго оставив в неведении.       Стоило только худо-бедно смириться с происходящим, чудом наладив минимальный контакт, как новость об окончательной отмене тура вновь выбила весь воздух из легких. Намджун до сих пор не уверен, был ли хён в курсе этого, когда уходил. Даже если не знал точно, наверняка догадывался, он слишком давно в индустрии, слишком любит прогнозирование и слишком умен, чтобы ничего не заподозрить. И он милосердно не стал добивать их напоследок, вместе с тем невольно продлив агонию.       Они снова остались одни и некогда твердая земля под ногами расползалась в разные стороны, покачиваясь, словно треснувший лёд на поверхности черной воды. Присутствие Минджина не просто отладило работу их механизма, он сам стал незаменимой деталью, без которой всё неумолимо посыпалось. Не помогли ни Сёджин, ни радость от долгожданного камбэка, ни огромное количество работы, ни то, что они по прежнему оставались друг у друга, гораздо ближе, чем раньше.       Они были друг у друга, а ещё у них была одна пустота на всех вместо их хёна, их восьмого, склеившего разбитое не профессионализмом или заботой, а самим собой. И эта пустота постепенно и безжалостно сжирала всё.       Их общая квартира в Доме на Холме стояла такой же пустой.       Юнги сначала уехал к родителям, едва ли не впервые в жизни в критический момент обратившись к семье, а после – заперся в студии с Иджоном. Трахались они там, писали музыку сутками, или всё вместе, Намджун не имел ни малейшего понятия. Юнги просто ни с кем не общался большую часть времени, отрезав себя от реальности, как обычно делал, стоило ему только услышать что-то, чего он слышать не хотел.       Джин на неделю выключил телефон, уебав в неизвестные дали с рыболовными снастями и твердым “ничего не знаю, я умер для всех, не ищите”, проигнорировав схватившегося за сердце Сёджина. Шутки про смерть в репертуар Джина никогда не входили.       Чимин, лишившись и тура, и двух любимых хёнов сразу, походил на ребенка, потерявшегося в торговом центре. На ребенка с алкогольной лицензией, потому что пил он много, а вот ел – катастрофически мало.       Чонгук превратился в своего злобного двойника, излучая ауру едва сдерживаемой агрессии.       Улыбка Хосока стала пугать.       Тэхён вновь заикнулся о том, чтобы уйти из группы.       Намджун, волевым усилием собрав себя в кучу, в очередной раз тяжело вздохнул, обреченно подумал, лидер он или куда, и вызвал Сёджина на серьезный разговор. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих, а у них появилась нехорошая привычка идти ко дну при любом удобном случае.

***

      – Намджун-а, ты же понимаешь, что не всё так просто? – вкрадчиво интересуется ПД-ним, внимательно глядя на него поверх сцепленных в замок рук. – Даже у моих полномочий есть границы, я не могу щелкнуть пальцами и выдать вам всё, что захочется. Пойми меня правильно, я не считаю вашу просьбу прихотью, но такие дела левой пяткой не делаются.       – Так используйте обе, – доносится до Намджуна хосоково ворчание, тот наверняка закатил глаза и скорчил такое лицо, что по нему всё понятно без субтитров.       – Мы обсудили с Сёджин-ши, – Намджун в этот раз намерен грызться до последнего, используя свое хваленое красноречие и длинный список аргументов. Очень длинный список аргументов. – И он согласен, что это разумное решение.       Намджун поворачивается к сидящему поодаль менеджеру в поисках поддержки. Тот вздыхает, слегка прокашливается от хрипов в легких, доставшихся по наследству от тяжело перенесенного Ковида, и кивает.       – Всё так, Шихёк-ши. У ребят очередные перелеты в Америку на носу, я не уверен, что потяну такое. Да и в целом нагрузки стало слишком много, мне сложно справляться с их интенсивным графиком. Полугода достаточно, чтобы это стало понятно окончательно. Болезнь меня, всё же, порядком потрепала.       – Они и тебя подговорили, Сёджина-а? – лукаво щурится за очками Шихёк. – Складно стелешь, придраться не к чему.       – Да как иначе-то? – Сёджин смотрит на них троих, напряженно застывших в креслах, с отеческой нежностью во взгляде. – Почти родные дети, господи, с ложки кормил, оба плеча вон мне слезами изъели за столько лет. Как я могу быть не на их стороне?       – Здесь нет сторон, – дипломатично напоминает Намджун. – Мы все хотим одного и того же. Сёджин-ши тяжело, мемберам тоже, у нас тур через несколько месяцев. Половина индустрии каталась в Америку под присмотром Минджин-нима, потому что он в этом лучший. Насколько я знаю, он сейчас в отпуске и никаких обязательств перед другими компаниями не имеет. Если нет возможности подписать с ним долгосрочный контракт, пусть будет хотя бы временный, на период тура. Возможно, после удастся убедить его остаться. Мы все будем просить вас, ПД-ним, убедить его остаться.       Шихёк несколько долгих секунд молча разглядывает Намджуна, блики на стеклах очков не дают понять толком выражение его глаз.       – Вы ведь в курсе, что в условия его контракта не входит спать со всеми вами? – спрашивает, наконец, с мягким снисхождением.       Намджун рефлекторно тянется сжать колено Хосока, чтобы удержать от нецензурных комментариев. Тот обычно на такой тон реагирует, как бык на мельтешащего тореадора.       Но отзывается, внезапно, Джин.       – А ещё в условия его контракта не входило жить с нами в одной квартире, – говорит, глядя так тяжеловесно, словно хочет этим взглядом раздавить, – вешать на себя ДМР на мероприятиях, замещать стилистов и визажистов, выслушивать наши проблемы вместо психотерапевта, помнить, кто какую еду любит и готовить её, разбираться где чья одежда в общей свалке, быть на связи в любое время дня и ночи, знать, куда Намджун кладет свой паспорт, наушники и материалы к лирике, какие медикаменты кто принимает, спасать от падения в очередной депрессивный эпизод или ухода в запой, и ещё дохрена всего. Но он это делал, положив на контракт и условия. Потому что мы были ему по-человечески небезразличны. И это мы с ним спали, а не он с нами, раз уж зашел разговор за постель. Осаждали его добрых полгода, пока он начал хотя бы немного сдавать позиции. Он нам нужен, даже если мы ему нахрен не сдались, потому что без него всё разваливается к чертям собачьим и никто понятия не имеет, как это починить. Так что дело здесь, уж простите, совершенно не в сексе, ПД-ним.       Джин очень редко использует свою карточку главного хёна группы. Но когда он это делает – такое запоминается надолго.       – Понимаю, Сокджин-а, – кивает Шихёк, едва заметно улыбаясь. – Очень прочувствованная речь получилась, ничего не скажешь. И вас, конечно, совершенно не заботит, что Джин-ши ушел из-за скандала?       – Он и без скандала ушел бы, договор ведь подписывал на год, – пожимает плечами Джин. Выражение лица, однако, ясно транслирует, что он вцепился в ПД-нима мертвой хваткой и отодрать его удастся только с мясом. Это качество в Джине Намджуна всегда восторгало. – Я могу понять, почему промолчал он сам, но что меня действительно заботит, так это то, почему вы, Шихёк-ши, не сказали нам, что скандал этот – спланированный.       – Спланированный, Сокджин-а? – ПД-ним выглядит искренне удивленным. Сёджин тоже непонимающе хмурится. А вот Хосок, как ни странно, не удивлен. Он только весь подбирается, как пантера перед прыжком, и впивается в Шихёка взглядом. Намджун без понятия, какую игру затеял Джин, но черта с два он выдаст свою растерянность. Ему по статусу не положено. – Какой смысл в планировании подобного скандала, скажи мне на милость?       – Я, возможно, не так сформулировал, – без тени мягкости отзывается Джин, даже не пытаясь притвориться вежливым. – Почему вы дали ему уйти, прикрыв собой наши задницы? Кого из нас он прикрыл?       До такого не додумался даже Намджун со всем своим необъятным айкью.       – Сокджин-а, с чего ты вообще взял, что он кого-то из вас покрывает? – интересуется ПД-ним, внимательно глядя на Джина. – Я понимаю, у Джин-ши до этого была кристально-чистая репутация, но идеальных людей не существует. Все рано или поздно допускают оплошности и совершают ошибки. Особенно – в нашей индустрии, где с камерами не гнушаются влезть даже в уборную.       – Потому что я знаю его лучше, чем вы. Хённим достаточно умён, чтобы столько лет тщательно, до последней буквы отслеживать всё, что пишут о нём медиа. СМИ до сих пор не в курсе, что та девушка с фото – его сестра. Никто не знает, что у него вообще есть семья. И я в жизни не поверю, что оступился он ровно в нужный момент. Слишком уж удачное совпадение получилось, – Джин упирается локтями в колени и подается ещё немного вперёд, глядя слегка исподлобья. Так его обычно мягкий, ореховый взгляд становится особенно тяжелым и довольно пугающим. – Так кого он прикрыл, ПД-ним?       Всё ещё ничего не понимающий, но явно обеспокоенный Сёджин уже открывает рот, видимо, чтобы осадить Джина, но ПД-ним внезапно качает головой.       – Не нужно, Сёджин, Сокджини прав. Ты действительно хорошо их воспитал, – он вздыхает, открывает ящик стола и вынимает оттуда большой коричневый конверт, который кладет на стол и подталкивает к Джину. – Рассказывать вам или нет, было не моим решением, а Джин-ши. Он не хотел, чтобы вы чувствовали вину за его уход.       Когда Джин вынимает содержимое конверта, его пальцы едва заметно подрагивают. Намджун поднимается и пересаживается на подлокотник его кресла. Хосоку ничего другого не остается, кроме как нависнуть над ними, опершись руками о плечи Намджуна и прерывисто выдыхая ему в макушку.       – Чонгук с Тэхёном, естественно, – страдальчески тянет Джин, перебирая снимки. Они не слишком четкие, но узнать обоих тонсенов, застывших в совершенно однозначных откровенных позах, не составляет никакого труда. Судя по ракурсу и качеству, фотографии – нарезка кадров видео с камеры наблюдения. – Знаешь, откуда это? – Джин поворачивается к Намджуну, практически утыкаясь носом ему в щеку. От заломленных бровей сердце болезненно тянет – на лице хёна неподдельные эмоции, и хороших среди них нет ни одной. – Из отеля, с ночи награждения Грэмми. Я был тогда с ними обоими – Чонгуком и Минджином. Это хён отправил Чонгука найти Тэхёна и остыть, у мелкого крышу рвало от возбуждения. Наверняка решил, что в появлении этого видео есть его вина. Диспэч сто лет пытается накопать хоть что-нибудь на вигуков, а беспечные засранцы нихрена не скрываются.       – Когда пришел запрос на публикацию этих кадров, Джин-ши тут же предложил откупиться от них чем-то более скандальным, – Шихёк никак не комментирует сказанное, предпочитая делать вид, что временно оглох, ослеп и отлетел за пределы своего кабинета. – Под него давно копали многие, в том числе – и часть редакции самого Диспэч. Иначе обмена бы не вышло, не такая уж он большая величина в сравнении с вами, личный фактор сработал нам на руку. Он в любом случае собирался уходить и терять ему было особо нечего. Единственное, чего мы не предусмотрели – появление той последней фотографии с его сестрой. Тебе, Хосок-а, действительно повезло, что отправили только один кадр, без тебя. На остальных четко видно твое лицо.       – Айщ, да нахрен, блядь, – отмахивается Хосок, презрев все фильтры вежливости и субординации. – Вы хотите сказать, что хённим всё знал… сколько? Месяц? Два?       – Кадры всплыли буквально через неделю после премии, так что около месяца.       – Он знал, когда выйдет статья, – задумчиво бормочет Хосок, постукивая пальцем по губе и явно лихорадочно соображая. – Он знал и, выходит,..прощался?       – Что ты имеешь в виду, Хосок-а? – непонимающе переспрашивает ПД-ним.       – Прошу прощения, Шихёк-ши, но это личное, – отрезает Хосок, мгновенно перескочив обратно на официальный тон. – Спасибо за уточнение.       – Так мы решили этот вопрос? – Намджуну больших усилий стоит удерживать маску дипломатичности в момент, когда одновременно хочется сгрести остальных двоих в объятия и, вместе с тем, как следует проораться от пережитого. И уложить бы всё в голове как-то тоже не помешает. – Вы вышлете Минджин-ниму повторное предложение о сотрудничестве?       – Завтра утром, – устало машет рукой Шихёк и тут же наставляет на них палец с видом больше задолбанным, чем угрожающим. – Уговаривать его поедете сами, лично. И если не согласится, отвечать будете тоже сами, с Сёджином за компанию. Устроили мне тут балаган, не взрослые мальчики, а свора трёхлеток, ничего сами не можете. Уволюсь к чертям, вот тогда запоете.       – Фальцетом, от счастья, – еле слышно ворчит Хосок саркастически, ловко уворачиваясь от джинового подзатыльника.

***

      Намджун уже видел однажды квартиру хёна, но детали запомнил плохо. В основном потому что больше смотрел на Минджина, чем разглядывал интерьер. На его кухне они и вовсе впервые поцеловались, было сладко и совершенно не до цвета кухонных панелей или чего-либо ещё.       Сейчас вечернее солнце, бьющее в незашторенные окна, заливает все оранжево-розовым светом, нагревая ламинат и гладкую плитку. На комоде в прихожей россыпь косметических средств и украшений, рядом пара сумочек и женских туфелек на плоском ходу, на стеллаже прибавилось лего-цветов, на спинке дивана – развешанных вещей, тоже пестрящих разномастными цветочными принтами, и милых плюшевых зверей. В кухне, прямо на полу – несколько ваз и даже бутылок с живыми букетами. Фотографии под магнитами на холодильнике – белый с позолотой храм, украшенный завитушками, руки в браслетах, держащие подношения в большом зеленом листе перед фигуркой божества, пестрый стихийный рынок и рыжая спина большого пса, и пара повторяющихся, улыбчивых лиц на разном фоне – Минджин и светловолосый Чонса, Минджин и маленькая пухлощекая брюнетка, видимо, его сестра, или оба они без Минджина. Прохладный, кондиционированный воздух разгоняет тонкий запах благовоний. Городского шума не слышно, но зато слышно негромкую музыку – что-то спокойное, вроде ло-фи или чиллхопа.       Юнги, вопреки мрачному выражению лица, больше не матерится и не пытается возмущаться. Просто молча следует за хёном, как привязанный, пока тот едва ли не силой заставляет от него отлипнуть и остаться на высоком стуле.       – Я никуда не денусь, Юнги-я. Здесь всего сорок квадратных метров и ровно одна внутренняя дверь – в ванную. Чтобы меня потерять, придется очень сильно постараться.       – Нихрена я тебе не верю, – беззлобно огрызается Юнги, сползает со стула и упрямо обнимает хёна со спины, утыкаясь носом в его затылок. – Это наказание за вранье, терпи.       – Даже не знаю, как я выживу, – закатывает глаза Минджин и гладит сцепленные на собственном животе длиннопалые ладони. – Наму, ты как? Повиснешь третьим сверху? Не гарантирую, что это закончится без травм.       – Я воздержусь, пожалуй, – усмехается Намджун, усаживаясь на освобожденный Юнги стул. С его ловкостью новорожденного жирафа лучше действительно не подходить лишний раз слишком близко. К тому же, сколько бы Юнги не прикидывался рыбой-ежом, из них двоих более тактильный именно он. И сейчас ему нужно очень много контакта, чтобы компенсировать все месяцы голода и нехватки. – За вами очень интересно наблюдать.       – Наслаждайся. Заодно можешь рассказать, каким образом вы вообще здесь оказались.       Минджин, немного медленно из-за прилипшего Юнги, но вполне спокойно и результативно, передвигается по кухне, достает что-то из шкафчиков, включает плиту. Буквально через полминуты они уже двигаются синхронно, и Юнги сам снимает с верхних полок всё, что нужно, при этом продолжая цепко обнимать хёна за талию второй рукой. Обычно такое проделывают Чимин или Чонгук, повиснув на Хосоке, Джине или самом Намджуне. Юнги не слишком любит демонстрировать потребность в тактильности, но Намджун изучил его достаточно хорошо, чтобы знать, насколько тому не хватает прикосновений.       По воздуху плывут ароматы мандаринов и расплавленного на сковороде тростникового сахара.       – Приехали просить тебя вернуться, – без обиняков, напрямую сообщает Намджун. – Хотя, наверное, ты об этом уже догадался. ПД-ним обещал выслать документы ещё вчера утром.       – Я ждал курьера с контрактом на подпись, а не вас, – Минджин оборачивается к Намджуну, но посмотреть нормально мешает Юнги, на порядок шире в плечах. Воспользовавшись возможностью, он с мягкой агрессией тычется носом в скулу хёна, вызывая у того громкий выдох. – Юнги-я-а.       Вот не зря в интернете полно сравнений Юнги с котом, думает Намджун, глядя как тот трется щекой обо всё, куда дотягивается. Осталось только мурчало включить.       – Не отстану, даже не проси, – ворчит Юнги куда-то в длинные, растрепанные пряди волос.       – Я и не собирался. Подай чашки, пожалуйста, и постарайся меня не толкнуть под руку – не хочу обжечься кипятком. Мне двух недель реабилитации в прошлый раз хватило за глаза. На стену хотелось лезть уже в конце первой.       От чашек поднимается густой, чайный пар с ноткой цитрусов в карамели.       – Почему ты не сказал, что прикрыл Чонгука с Тэхёном? – спрашивает Намджун, глядя на хёна поверх гладкого керамического края.       Он не помнит, когда тот в последний раз готовил чай и готовил ли его вообще. Да ещё и с мандаринами. Удовольствие на лице Юнги выглядит практически незаконным.       – Что бы это изменило, Наму? – Минджин нежно трогает пальцы Юнги, слегка откинувшись назад, на подставленную грудь. Золотистый свет, затопивший помещение, делает его гораздо менее бледным и ещё более красивым. – Я бы ушел в любом случае. Сёджин планировал вернуться, мой контракт подходил к концу, а скандал не нанес бы мне особого вреда. В отличии от тонсенов. Какая польза от того, что вы бы остались грызться чувством вины? К тому же, я непроизвольно втянул в это всё Сумин, и её безопасность волновала меня в первую очередь.       – Что там Сумин? – доносится из прихожей, одновременно с пиликаньем входного замка и щелчком двери. – Меня всего полтора часа не было, а уже “Сумин”.       – Сумин сейчас хлопнется в обморок, так что набери воздуха в легкие побольше, – громко отвечает Минджин, даже не шевельнувшись.       – С какого это рамена мне в обморок падать, оппа? – недовольно интересуется девичий голос, приближаясь, и Намджун, наконец, видит вживую одно из улыбчивых лиц с фотографий на холодильнике. То, что незнакомое, с умилительно круглыми щеками в обрамлении длинных темных волос.       Раздается сдавленный вдох, глаза округляются так, что Чонгук позавидует.       – Святые пельмешки…       – Вот, очевидно, с этого, – следом за Сумин заходит Чонса, ненавязчиво страхуя девушку со спины. На случай если та действительно надумает потерять сознание. – Привет, Намджун-ши. Рад, наконец, познакомиться лично, Юнги-ши. Малыш, а ты неплохо устроился.       – Завидовать вредно, Чон-а, от этого цвет лица портится, – беззлобно, почти ласково отзывается Минджин, подтягивая хёна к себе и подставляя щеку для поцелуя. Юнги немного ослабляет хватку и происходящее никак не комментирует. – Меня единственный Джин-ши научил. Как ваше кино? Что-то интересное смотрели? Сумин-а, детка, дать тебе пакет, чтобы в него подышать?       – Не-не-не, – слабым голосом возражает та, вслепую нашаривая свободный стул и прислоняясь к нему. – Я постою пока, да.       – Как же, постоит она, – Чонса ловко обхватывает её за талию и подсаживает на стул, следом впихивает стакан с водой. – Пей и дыши, стойкая ты наша.       – Там остатки рулета в холодильнике, глюкозу поднять, – машет рукой Минджин, удивительно индифферентный к тому факту, что Юнги всё ещё вполне однозначно его обнимает на глазах у сестры и хёна. – Так что смотрели-то?       – “Призрачный дом”, – отвечает Чонса, послушно вынимая из холодильника сладкое и перекладывая кусочек на блюдце. В разрезе видно начинку из белого крема и оранжевого мандаринового кружка. – Я предлагал “Дневник воспоминаний” или “Кисло-сладкий вкус”, но эта вредина сказала…       – Я не люблю мелодрамы, – кривится Сумин, отставляя стакан.       – Именно это и сказала, – Чонса с улыбкой вручает ей ложку и блюдце с рулетом. – Намджун-ши, угостишься?       – Мандариновый Юнги-я предложи, – кивает он на молчаливого Юнги. – По мандаринам он у нас главный.       – О, ну тогда всё ясно, – Чонса косится на Минджина, но тот в ответ только едва заметно улыбается, поглаживая обнимающие его руки. – Я в жизни столько мандаринов не ел, сколько с этим мелким за последние пару месяцев. Разве что в кимчи-чиге их не добавлял, хоть на этом спасибо.       – Ты вот сейчас подал мне замечательную идею, – мстительно щурится Минджин.       Намджун одновременно чувствует восхищение, нежность и укол в сердце. Минджин, в отличии от Юнги, никогда особо по мандаринам не фанател. Сколько ещё подобных мелочей он взял в привычку, чтобы хоть как-то восполнить ощущение их присутствия рядом? И насколько они, сами того не зная, зеркалили друг друга всё это время, – Тэхён пах сладким миндалем вместо привычной лаванды, Чимин – прохладным парфюмом хёна вместо любимого Orange Blossom, Хосок начал слушать электронику, Юнги настоял, чтобы ему высветлили волосы. Намджун автоматически добавляет гренадиновый сироп в любой алкоголь и стандартный айс-американо.       – Мандариновый, Юнги-я, – говорит Минджин, подталкивая к нему блюдце. – Отпусти меня уже и попробуй, он правда вкусный.       – Оппа не умеет плохо готовить, – воинственно заявляет Сумин, слизывая крем с ложки, и косится на Юнги так, будто тот собирается спорить. – У него всё вкусно получается.       – Я знаю, Сумин-а, – подает, наконец, голос Юнги, расцепляя объятия и с любопытством придвигаясь к рулету. – Мы с твоим оппой раньше много готовили вместе. Особенно поначалу, когда у Джина была стадия агрессивного отрицания.       – А потом он перешел к не менее агрессивному принятию и практически выселил меня из моей же кухни, – фыркает Минджин, вызвав у Юнги кривую ухмылку. – Чон-а, не проблема, если Сумин сегодня переночует у тебя? Нам нужно много чего обсудить и, боюсь, быстро мы не закончим, а места у меня на всех просто не хватит. К тому же, некоторые вещи здесь совершенно не для чужих ушей. Даже для таких очаровательных, как у моей маленькой сестрички.       – Конечно не проблема, малыш. У меня места полно, а Сумин девочка хорошая…       – …и помнит, что нужно предохраняться, – невозмутимо вставляет Сумин, отправляя в рот кусочек рулета.       Намджун едва не давится чаем, Юнги тихо хмыкает.       – Господибожеблядь, прямо у меня под носом, – Минджин страдальчески закатывает глаза. – И когда только успели?       Судя по выражению абсолютного офигевания на лице Чонса, тот тоже не в курсе, когда.       – Ничего мы не успели, Юнни, – Сумин мило улыбается, округляя щеки и превращая глаза в полумесяцы. – Мне просто нравится тебя дразнить.       – Это называется “трепать нервы”, – с тяжелым вздохом поправляет Минджин и утыкается лбом Юнги в плечо.       – А я думал, что Гёль у нас в семье отбитый на всю голову, – негромко бормочет Чонса, выдыхая с явным облегчением.       – Ты вернёшься, хён?       Юнги устроился на диване с ногами, усадив Минджина верхом себе на бедра, обвил его руками на манер коалы и негромко, умиротворенно мурчит куда-то в изгиб шеи. Чонса и Сумин давно ушли, на улице темно. Намджун, к которому хён повернут лицом над плечом Юнги, любуется его спокойным, расслабленным выражением.       – Я согласился, как только получил письмо от Шихёк-ши, – говорит Минджин тихо, медленно перебирая волосы Юнги на затылке. Из-под сползшей к локтю манжеты рубашки видны металлические браслеты. – Я тоже скучал, Наму. Очень сильно.       – Мы ждали, что ты позвонишь или напишешь, – слегка неловко сознается Намджун. Ему всё ещё стыдно за их долгое бездействие. – Но потом Хосок сказал, что ты оставил телефон в офисе компании…       – Рабочий телефон, да, – Минджин смотрит на него с каким-то странным сожалением, будто провинился в чём-то. – Ох, Наму. Я не сразу понял, насколько глупо всё получилось, а когда понял, уже и не знал, с какой стороны подступиться. Знаешь, почему у меня самсунг, а не айфон? – хён тянется к заднему карману джинс и вынимает из него смартфон. Не новый и подозрительно знакомый. – На нём можно создать второе пространство для файлов, которые нужно скрыть.       Он что-то щелкает и поворачивает экран к Намджуну, демонстрируя их общий чат в катоке и список личных, по именам. Все переписки на месте, вплоть до последнего стикера – с забавным кроликом, от Чонгука.       – Неужели ты думал, что я так просто оставлю в офисе телефон, в котором у меня все контакты и куча личной информации? Там столько всего, что Диспэч удавился бы от зависти.       – Мин-ш-ши, – недовольно шипит Юнги на упоминание ненавистного медиа.       – Прости, Юнги-я, но это правда, – хён успокаивающе гладит его по спине. – У Хайба с безопасностью и неразглашением всё очень строго, пришлось выкручиваться. В телефоне, который я оставил, минимум данных, чтобы не возникло подозрений, а пользовался ли я им вообще. А здесь все чаты с вами упрятаны под пароль во второе пространство, чтобы не хакнули и не слили никуда. Только я слишком поздно сообразил, что никто из вас не знал о втором телефоне. Один Чимин догадался, он писал мне изредка в последнее время, но у меня не хватило сил ответить.       – Хён, – Намджун вздыхает и упирается лбом Юнги в спину, чуть сбив тональность урчания. Глупее проеба просто не придумаешь, обе стороны хороши оказались. Намджун не уверен, что будь они умнее, это изменило бы хоть что-то. Сожаления, однако, меньше не становится. – Извини, что не сообразили раньше. Мы правда очень виноваты.       – Перестань, – отмахивается Минджин. – Я уже устал, что всех так и тянет передо мной извиниться за всё и сразу. Никто ни в чем не виноват, мы все делали свою работу и оставались при этом людьми. А людям свойственно ошибаться и чувствовать…разное. Иногда – неожиданно разное.       Намджун чувствует, что в него всё это разное катастрофически не помещается. Он тянется к мягким, полным губам над плечом Юнги и целует их, наконец, спустя столько месяцев ожидания. Неторопливо, неглубоко, ласково, со сладостью карамельного чая и облегчения.       – Мы попробуем ещё раз, правда? – спрашивает негромко, ловя теплое дыхание, оседающее влагой на коже.       – Попробуем ещё раз, – кивает хён, прижимая Юнги покрепче, и гладит Намджуна по щеке свободной рукой. – Сейчас вот попробуем лечь спать, иначе утром любой джетлаг покажется сказкой.       – Откуда это? – Намджун обводит пальцем большой фиолетово-желтый синяк спереди на хрупком плече.       На хёне только белье с логотипом Армани на широкой резинке и силиконовые пластыри, скрывающие шрамы. Бледная кожа почти светится в полумраке.       – От винтовки со стрельбища, – полусонно урчит тот, притираясь поближе под ласковые прикосновения. – Стрелок из меня так себе, а отдача у нее сильная. Повезло, что плечо не выбил.       – Опасные у тебя хобби, хён, – хмыкает Намджун, которому и в голову бы не пришло, что Минджин вообще умеет держать в руках оружие. Тем более – винтовку, весом с четверть самого хёна, не меньше. – Чем ещё занимаешься в свободное время? Хакерство? Дилерство? Состоишь на службе у мафии? Заведуешь БДСМ-клубом? Пожираешь невинных младенцев?       – Обламываю чужие кинковые фантазии, – Минджин целует его в уголок губ, мягко касаясь кончиком языка. – Я люблю собирать фигурки из лего, готовить и смотреть на зверюшек в зоопарке. Не надумывай себе лишнего.       – И стрелять из винтовки, да.       – Паршиво стрелять, Наму. Очень паршиво. Пять попаданий в мишень из десяти, у меня отвратительное зрение, если помнишь.       – Не уверен, что я попаду больше, честно говоря.       Хён затихает, прижавшись к нему обнаженным, теплым боком. От растрепанной макушки пахнет яблоками и карамелью.       – Мин-ши, – Юнги, пристроившийся по другую сторону от Минджина, всё же поворачивается к ним лицом. Брови у него нахмурены, словно что-то усиленно обдумывает, и не успокоится, пока не разберётся. – Чимин как-то сказал, что ты никогда никого из нас не целовал первым. Я промолчал тогда, но в то утро, перед тем, как ты ушел, помнишь, на кухне… Ты сам меня поцеловал. Почему?       Минджин тоже разворачивается к нему и Намджун придвигается ближе, прижимаясь со спины, чтобы хён не замерз. Он, как и Юнги, очень не любит мерзнуть. К тому же, обнимать, гладить и просто чувствовать его снова настолько близко хочется до зуда не только в ладонях, но и по всему телу.       – Потому что отказываться от тебя, Юнги-я, было сложнее всего, – тихо отвечает Минджин. – А я знал, что отказаться придется.       Юнги смотрит на него, приоткрыв рот. Намджун уверен, что бы Юнги там себе не надумал, услышать он ожидал явно что угодно, только не то, что услышал. Ему вообще настолько прямолинейные откровения даются невероятно тяжело, не важно, говорит он их или слушает. Даже долгое присутствие рядом хёна с его радикальной честностью, возведенной в абсолют, не смогли изменить этого до конца.       Хён осторожно притягивает Юнги к себе и целует в губы. Раз, другой, третий – просто прижимается ненадолго и отпускает, будто делает поверхностное искусственное дыхание в очень неторопливом ритме. Чтобы вывести из ступора и успокоить. Спустя несколько таких заходов Юнги, всё таки, отмирает и отвечает. Придвигается поближе, закидывает на хёна обе левых конечности, чтобы тоже склеиться с ним как можно большей площадью всего себя. Намджуну не жалко отдать ему свою порцию внимания Минджина, да и Юнги в постели, куда более умилительный, мягкий и открытый, чем бодрствующая версия, всегда вызывает у Намджуна прилив нежности. Потому он просто обнимает их обоих, заворачивая в одеяло.       Сам Юнги ради каждого из них в любой момент готов отдать всё, что у него есть.       – Всё хорошо, Юнги-я, – шепчет хён между поцелуями и гладит его по голове. – Всё будет хорошо. Всё будет хорошо.