The Eighth of BTS

      16 августа 2020, Сеул       Дом на Холме, квартира Минджина       1:45       Хосок замечает, что от его прикосновений хённим едва уловимо вздрагивает. Словно хочет увернуться, но одергивает себя в последний момент. Хосоку это не нравится совершенно – тактильный контакт выглядит как что-то неприятное для него, как принуждение. От этого всё внутри омерзительно сворачивается, извиваясь и спутываясь в комки.       – Я что-то делаю не так, хён? – спрашивает Хосок настороженно, убирая руки и немного отстраняясь. – Ты напряжен и постоянно пытаешься отодвинуться от меня, я же вижу. Тебе не нравится? Я не буду заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь. Только скажи, что…       – Ты… Нет, дело не в этом. Совершенно не в этом, Хосок-а, – хённим вздыхает, словно собираясь с силами, чтобы объяснить. И это непривычно, потому что он за словом в карман не полезет в любой, насколько угодно форс-мажорной ситуации. А тут на лицо явная работа мысли, и, кажется, не самой радостной. – Никакого принуждения, я же дал согласие. Да, ты был очень убедителен, но в хорошем смысле. Просто я, наверное, отвык от прикосновений. От именно таких, личных. Меня постоянно трогают, не заботясь о моих границах, и я приучил себя не обращать на это внимание, отстраняться. Теперь мне нужно развернуть всё обратно и я просто не знаю, как.       Не то, чтобы Хосок такому удивился, честно говоря. Странно вообще, что хённим ему голову ещё не оторвал за слабоумие, отвагу и решение переть напролом, а дальше – пусть хоть яйца всмятку. Зато мерзкий склизкий комок в животе от этого признания растворяется, будто его и не было.       – Когда ты в последний раз был в отношениях, хён?       Минджин морщится, заметным усилием напрягая память. Получается умилительно и как-то немного жалобно одновременно. В грудной клетке Хосока происходит смертельный акробатический номер при участии сердца. У его внутреннего мира сегодня, похоже, очень насыщенный день.       – Лет пять назад? Шесть? Давно, очень. Я ценил эти отношения, они были замечательными, и мы расстались друзьями, так что никакого травматичного опыта. Просто я словно… забыл как нужно себя вести и что чувствовать.       – Может я и самонадеянный засранец, но ты ведь мне доверяешь, правда?       – После всего случившегося ты жив и даже обошлось без тяжких телесных. Можно считать, что доверяю, – хмыкает хённим безо всякого сарказма.       Действительно, оно как бы само собой разумеется. Но спросить всё равно было нужно.       – Тогда закрывай глаза и попробуем вернуть тебя на сторону добра, – с излишним оптимизмом заявляет Хосок. Не то, чтобы он в себе сомневался, но он таки сомневается. Немного. Самую малость. – Я ведь танцор. Я знаю о человеческом теле всё, что возможно. Круче меня только хирурги.       – И патологоанатомы, – вздыхает хённим, но глаза послушно закрывает.       Сердце болезненно сжимается. Он действительно доверяет. Хосоку будто что-то невероятно хрупкое дали подержать в руках, и теперь очень важно не проебаться, и не сломать, не уронить, не разбить, не смять неаккуратно.       Он осторожно обнимает Минджина за плечи, постепенно окружая собой со всех сторон. Напряжение прошивает маленькое тело хённима, как натянутые струны – вдоль спины, между лопаток, вниз по позвоночнику. Хосок мягко, невесомо поглаживает от затылка, по шее и дальше, до самой поясницы, упираясь в пояс брюк. Сверху-вниз, сверху-вниз, словно повторяет мантру кончиками пальцев. У хённима нежная, теплая кожа, с небольшими неровностями там, где пролегают контуры многочисленных татуировок. Немного похоже на чтение шрифтом Брайля истории, которую он, может, не понимает головой, но зато отлично может трактовать руками и шестым чувством.       – Ты красивый, Минджин-ши, – говорит тихо, поддевая носом светлые пряди возле уха. Без соблазнительных ноток, – не возбудить, а успокоить, дать ощущение безопасности. Создать небольшое пространство, где их только двое, они доверяют друг другу и это доверие осязаемо. – Очень красивый и очень чувственный, я же вижу в твоем танце. Дыши, пожалуйста, не застывай. Вдох-выдох. Вместе со мной.       Напряжение уходит тягуче-медленно, словно разжимается пружина, которую нельзя отпустить резко, иначе рванет, разнеся всё в клочья. Требуется время и много простых, заземляющих слов. Они едва заметно покачиваются в такт движениям руки Хосока, как лодка в штиль. Хённим слушает, дышит и постепенно обмякает в его руках. Всё больше наваливается своим весом, расслабляясь, и, наконец, обнимает в ответ. Тяжелая голова прижимается щекой к обнаженной груди. Выдох получается долгим, усталым, с явным облегчением.       Хосоку кажется, что его самого вот-вот окончательно размажет от такого доверия и податливости. И весь его богатый внутренний мир превратится в лужу растаявшего мороженого на полу. Ну или в небольшое озеро горячего шоколада. Что-то сладкое, липкое, но совершенно неспособное поддерживать стабильную физическую форму. В принципе, ему не на что жаловаться.       Хённим поднимает голову, плавно тянется к лицу Хосока и открыто, со знакомой уже голодностью, подставляется под поцелуй. У него полные, теплые губы, нежные, как он весь. Их хочется трогать, гладить, переминать осторожно своими губами и обводить кончиком языка. Из них хочется слушать стоны и сбитое дыхание, и слизывать с них влагу, задевая острую кромку зубов.       Что Хосок и делает так, будто спешить им вообще некуда и никакого будильника на половину шестого утра нет и в помине.              – Ты не чувствительный здесь? – он медленно ведет пальцем вдоль нижней кромки тейпа, слегка поддевая и цепляясь ногтем за край. Тейпам явно несколько дней и в паре мест они уже пошли волной и начинают понемногу отклеиваться. – Или предпочитаешь обходить вниманием эту часть тела?       Хосок пиздец как старается, подбирая слова, и всё ещё не растаявший окончательно богатый внутренний мир то взволнованно замирает в испуге, то колотится в экстазе от непривычной откровенности происходящего.       – Нет, ничего такого, – выдыхает хённим тяжело и как-то растерянно, с усилием. Ему явно сложно сфокусироваться на словах, на их звучании и произношении. Хосоку льстит. – Обычно люди сами не понимают, что делать, и выбирают не спрашивать… Чувствительный, не слишком, но… Попробуй…       Шершавая поверхность под пальцами теплая и кажется грубой, по сравнению с мягкой, гладкой кожей. Хосок гладит по тейпу от центра к боку, слегка надавливая, и, наконец, ощущает небольшой бугорок соска. Его контуры отчетливо видно даже через несколько слоев внахлест. Он проводит по бугорку с нажимом, и губы хённима приоткрываются в шумном выдохе. Это завораживает и возбуждает одновременно. Хосок любопытный, иногда – любопытнее Чонгука и Юнги вместе взятых. Он склоняет голову и широко мажет языком, цепляясь за крупное переплетение материала.       То, с каким желанием и готовностью отвечает хённим, подаваясь к его жадному, изучающему рту и рукам, постанывая, выдыхая непривычное, ласковое «Сок-а», стоит любого недосыпа.       Поспит Хосок когда-нибудь потом. Наверное.