Пламенеющие Небеса. Книга Вторая. По ту сторону Нерушимых

      И вновь потянулись обычные, рутинные дни, хлопоты, встречи, а вскоре и первые, предварительные пока ещё заседания Имперского суда по делу заговора против правящей династии в Особом Отряде – собраны были не столь уж многочисленные улики и ещё менее многочисленные свидетели, косвенные, но делу прибавляли вес признания собственно участников. К тому же, то, что у Вилайра оказался опасный предмет из недр склада улик и конфискованного Отрядом, как и проникновение во дворец зимой холоднокровных ящеров, было неоспоримо. И те, кому согревавшие их чары принадлежали, Отряд тоже установил. После чего, собственно, подготовка судебных процессов и началась…       Алеандра, впрочем, тоже не бездействовала, понемногу расхаживая раненную ногу, вернулась и к своим занятиям фарсина, и тонкостей и нюансов имперских законов, дипломатии и прочих, необходимых её грядущей роли нюансов. Всё чаще появлялась она и на семейных трапезах, и на тех, где мы встречались вдвоем – поговорить о делах и не только, получше узнать друг друга – и чем больше я знал её взгляды и интересы, тем сильнее крепла симпатия. Однако, в плотском плане заходить дальше поцелуев девушка не спешила, и, с учетом пережитого ей и ранее, и недавних событий уже здесь, в Дариане, я и не настаивал, оставляя право решения за ней.       Успела отпраздновать День Именин Эль, правда, предпочтя в тот год исключительно девичий круг, и они с Илли и Андри провели вечер где–то в купальнях с разного рода масками, массажами и прочими женскими удовольствиями, и уже близилось наступление нового года в истории Бартиандры, дни стали длиннее и уже тёплыми, и как–то незаметно подошёл один из любимых праздников Илли и бабушки – Праздник Женщины.       Его в этом году дамская половина семьи (и близкого круга) решила устроить вечером, в собственно тесной компании и в южной стилистике. Вероятно, сказались рассказы и воспоминания Андри о Сархаре, проснувшиеся у девушки после бала по случаю Дня Именин Тио. Но, так или иначе, дамы в тот день отдыхали, а вот нас задержали дела, и к моменту нашего с друзьями появления в общей семейной гостиной леди уже сушили покрытые узорами руки, о чем–то оживлённо беседуя, так, что не сразу нас и заметили.       – Мы с Бэей тебе не простим, – рыкнул вар, как раз когда мы пришли, продолжая начатый разговор. – Они подрастут, и я им найду дом. Мне ли не уболтать. Да хоть и в кладовых дворцовых, завсегда коты нужны, супротив крыс и мышей. Верно я думаю, Ваше Величество? – тигр, как того ожидать и следовало, нас заметил, и чуть повернул морду ко мне. Я, предположив, что речь шла о беременности кошки Найэндэри Тангу, поскольку котёнок Алеандры был ещё довольно маленьким для этого, кивнул:       – Верно, варсэ–тангу, коты в любом доме к месту, даже если это дворец. А о каких котах идёт речь, могу ли я узнать? – Тангу подскочила с завидной скоростью, ранее сидя среди остальных, чуть не уткнувшись лбом в ковёр пола, Элиа последовала примеру, изображая реверанс, Иларда приподнялась, кивая, как и Андри, а вот бабушка осталась чинно сидеть.       – У нашей кошки, Бэи, скоро могут быть котята, – заглушая приветствия, пояснил вар. Как я, собственно, и думал. – Вот мы и рассуждали, Император Арэн, куда их потом пристроить.       – Думаю, в кладовых и подвалах дворца им будет вполне уютно, – согласился я, устроившись напротив будущей супруги, изучая узор, слегка золотистый, покрывавший её предплечья.       Ладар, плюхнувшись на соседний пуф, приветственно кивнул собравшимся леди, а вот Бэн совершенно без всякого смущения устроился по другую от меня сторону, приветливо улыбаясь и принявшись нахваливать узор, украшавший руки Бабушки. Луна, звёзды, символика Диады… У Элиа же какие–то схематические фигуры, вроде человеческих, и кружева, тончайшие, словно паутинка, и отчего–то коричневато–красные линии, хотя вовсе и не вырисовывали ничего подобного, создавали ощущение тонких, неуловимо–эфемерных, язычков пламени. Волчонок, после порции лести для бабушки, принялся нахваливать уже их (совершенно ожидаемо).       – А мне очень нравятся узоры принцессы Милэсайна, – улыбнулся Ладар, под пристальным взором последней. Правда, мысли при этом у обоих оставались весьма благообразными. – Они к лицу принцессе, – бабочки и солнечные символы и впрямь смотрелись миленько, и под стать сестрице, но не более.       – А я полагаю, – заметил я, вновь изучая крошечные ажурные листья, ягоды, птиц и что–то, напоминавшее вьющиеся виноградные лозы, сплетавшееся на хрупких предплечьях. – Самые красивые узоры украшают иные руки. И отдал бы голос именно за них, – Андри, слегка зардевшись, польщённо улыбнулась.       – Самый обычный узор, – заметила она вслух.       – Принц Тионий хотел присоединиться сегодня, – продолжил я, – но он уехал за город с наставниками дел ратных, они вернутся через два дня, и я по его велению передаю всем дамам лучшие пожелания. Особенно тёплые для леди Тангу. – Та побагровела, смущённо отодвинувшись к самому тёмному уголку. – Кронпринц так же просили сообщить, что, по его мнению, самый красивый узор заведомо будет у прелестной леди Найэндэри. – Даже в такой ситуации Тионий Фамэ оставался Тионием Фамэ, весело мелькнула мысль. Он ведь наверняка знал, что девушка останется без внимания со стороны взрослых господ, и решил таким образом поддержать и как–то выделить её. Впрочем, у них всегда были довольно–таки тёплые отношения.       Однако же дамы, сославшись на то, что им нужно было теперь подсушить краску и принарядиться окончательно, разошлись по комнатам, позвав служанок, Дорр же последовал за тоже улизнувшей Тангу, дескать, ей тоже кое–чего подправить надо, и вар оценит. Алеандра, видимо, успевшая всё сделать ранее, осталась в гостиной, а вот Ладар внезапно вспомнил, что на нём повседневный камзол, и испарился следом за женщинами. Волчонок, окончательно укрепляя в мысли, что это какой–то заговор, внезапно вспомнил о незаконченном деле в Штабе, и тоже удалился, успев назвать узор и у Андри «просто очаровательным»… И помимо принцессы Оринэи, так и державшей над столиком вытянутые руки, в гостиной, украшенной гирляндами цветов и флажками, как в Сархаре, и к тому же ощутимо пахло красками и восточными пряностями, остался только я.       – И всё же он самый красивый, – столик со сладостями и покрывало на волосах мешали рассмотреть само одеяние девушки, однако короткий рукавчик и легкая полупрозрачность ткани подобное желание пробуждали. И я, сделав вид, что хочу получше рассмотреть коричнево–золотистые завитки, подался было вперёд, на что оринэйка предупреждающе прищурилась. – К слову, очаровательное саюджи.       – Оно обошлось очень дорого человеку, который купил его для меня. Я хотела продать его здесь, в Дариане, но так и не улучила времени это сделать.       – Полагаю, этот человек был в не меньшем восхищении, – интересно, кто именно из её знакомых оказался столь щедрым, поскольку выглядело зелёное с белым, богато расшитое, одеяние, весьма дорого…       – Приодеться пришлось всем, я выдавала себя за его супругу и нам пришлось облачить меня соответствующим образом. Наши спутники были одеты несколько проще… Но господин согласился на эти траты своей волей. Он счёл, что обязан позаботиться о своей сестре.       – Фэйзэр?       – Именно. Почти все сбережения в дорогу на Сархар спустил, – кивнула Андри. – Но я почти рада, что запамятовала продать саюджи, и не пришлось заказывать новое. А ведь я с самого Минаура Женский день не праздновала – у нас там учились пара девочек из Сархара и Таунака, и негласные посиделки были, – улыбнулась она. – Потом хотела было в Рокканде, в первый год, как переехала, но принц Алкир рассказал, что праздник Женщины считается в Альянсе еретическим, и не дал дозволения. Что традиции Сархара, как страны Диады… Расходились с традициями стран Отца Трингула.       – Вот как? – криво улыбнулся я. – Видимо, учение о благости удовольствий и вседозволенности и о Третьем Творце с ними расходятся меньше. В Империи отношение иное, мы в равной мере уважаем религии всех стран, поклонение как Диаде, так и отдельному Творцу, будь то Богиня–Матерь или Божественный Отец. В нашу семью многие традиции этого дня принесла Карса. Она же из Таунака. Женская половина династии отмечает этот день ежегодно, хотя мужская часть компании, вынужден признаться, не всегда… Хотя, наверное, о традициях ты знаешь больше? – трогать узоры пока ещё было нельзя, что вынуждало девушку сидеть, и я решил скрасить время беседой.       – Только то, что слышала от моих подруг в Школе и помню с детских лет, – отозвалась Андри. – В частности, ритуал нанесения узоров, на самом деле, тесно связан с сутью данного праздника. Он связан с вечной любовью Диады, и, нанося узоры, женщина тем самым… Скажем так, она выказывает Божественной Чете свою любовь к мужу или жениху. Замужние женщины и вдовы украшают руки после рассвета, а незамужние девушки, которые одиноки или только готовятся к свадьбе, вечером.       – Но для чего тогда наносить узоры на руки одиноких девушек?       – Считается, что это нечто вроде обряда, призывающего скорейшую встречу со спутником жизни. Многие женщины прячут в узоре имя мужчины, и последний ищет его. Если находит, говорят, он будет жить долго. А ещё в этот день едят сладости, и мужчины кормят сладким дорогих им женщин. Матерей, дочерей, сестёр и любимых. И с украшениями связана очень интересная церемония. Женщины держат в свете Луны какое–то украшение и желают счастья для возлюбленного и долгой жизни для него, или загадывают встречу со своим суженым, а потом оставляют на ночь в воде этот предмет. И ставится зеркало так, чтобы оно отражало на воду лунный луч... А наутро нужно надеть на сутки это украшение. А если мужчина подержит его в руках, или даже наденет его сам, тогда отношения будут счастливыми и долгими, и жизнь женщины тоже будет счастливой… – краска подсохла и я осторожно коснулся тонких линий узора и теплого запястья. – Императрица Карса оставит серьги, которые ей подарил ваш дедушка… Она говорит, что желает, чтобы и его посмертие было счастливым…        – А ты?       – Медальон. Он сломан, но для меня имеет особенную ценность, это подарок моей мамы. Единственное, что осталось… И кстати… Я спрятала в узорах имя, – подмигнула девушка. Однако отыскать хотя бы одну буковку оказалось той ещё задачкой, и удалось мне обнаружить аккуратно выписанное внутри крохотного листочка «Арэн» аккурат к моменту, когда вернулись Ладар, бабушка и Тангу с Дорром. Ещё немного погодя к нам присоединились юные дамы и Бэн, принёсший витиеватые извинения за то, что был вынужден оставить приятных леди в такой день, и одаривший каждую из девушек, включая Найэндэри, охапкой очень красивых цветов. В основном роз, за исключением Андри, которой достался букетик колокольчиков или чего–то очень похожего, а вслед за Фэртом, источавшим обаяние, появились и приглашенные бабушкой танцоры и музыканты, веселившие почтенную высокородную публику выступлениями…       Только много позже, глубоким вечером, когда ритуалы были почти завершены, и все обменялись кто сладостями, кто подарками, подошла очередь и самого важного по словам Андри обряда – подержать украшение в лунном свете, опустить в воду, и… через специальное, освященное в Храме стекло направить на миг лунный луч на кого–то, кому женщина хотела бы пожелать здоровья, счастья или иных благ, для чего присутствовавшие мужчины выстроились в ряд. Волчонок, гласно как брат, но негласно–то все понимали, каковы истинные причины, для Элиа, Ладар – для Иларды, на правах друга семьи, поскольку бабушка воздержалась по понятным причинам от полного выполнения традиции, Дорр, помахивая хвостом, поведал, что благожелания хочет получить от Ниэни. Я, в свою очередь, «достался» Алеандре, и обряд был уже завершён, когда послышалось тихое, деликатное покашливание, заставившее присутствовавших обернуться к мальчику, стоявшему у дверей со свёртком в руках.       – У меня есть срочное послание от Его Милости, Полуночного Пиуэргардрана, – Тионий скользнул глазами по присутствовашим, и глубоко вдохнул. – Желаю присутствующим дамам благ и милостей Божественной Матери. Я был вынужден нарушить волю отца, выполняя поручение Полуночного, и незамедлительно вернуться во дворец.       – Каково же послание? – Карса пришла в себя первой, однако правнук едва повернул к ней голову.       – Послание касается Её Королевского Высочества, и мне велено передать ей его лично в руки. Если вы позволите, принцесса Алеандра, мне нужно сообщить вам некоторые известия. Опасаюсь, они покажутся вам мрачными. – Тио был слишком, подчёркнуто серьёзным и спокойным даже для себя, и само это говорило о том, что, что бы ни передал Пиу, в этом послании нет ничего хорошего.       – Полуночный велел вам возвратиться в город в ночь? – недоуменно уточнила Тангу.       – Именно так. Он сообщил, – с кивка Алеандры говорить при всех, продолжил сынишка, – что в руках Императора Карлона находятся три из пяти первично необходимых оринэйских артефактов, четвёртый обнаружен им, но он его ещё не забрал, и ему могут помешать, пятый людям Фэйзера Нарги удалось увезти из–под носа у роккандцев… Он сказал, что донести эти известия я должен до Ал. Сам Полуночный прибудет в Дариан так скоро, как это окажется возможным. Он так же сообщил, что провёл расследование и вынужден передать варсэ–тангу Дорру печальное известие. Ещё в пределах юга Басскарда и Рантии, после вашего спешного отъезда в Таунак, на стаю Иринэйского леса было совершено нападение. Вожак стаи, Нагу, был убит, и стая раскололась на несколько небольших групп. Вар, напавший на вас осенью, не принадлежал ни к одной из них. Нападавшие… Люди Императора Карлона, предположительно. Варсэ–ками в Великом Рокканде недавно объявлены вне закона за связь с вами, амари Алеандра, и помощь вам. Вары вынуждены или спасаться бегством, или быть убитыми. И, наконец, Полуночный передал это, и просил сообщить, что скоро вам это понадобится… – он протянул Алеандре нечто небольшое, продолговатое, бережно завёрнутое в зелёный атлас, что та торопливо, дрожащими руками, развернула. Королевская печать, серебряная, очень красивая, сработанная по приказу короля Аланда в честь её провозглашения наследницей престола. Герб династии Оринэйских внутри герба самого Королевства, и несколько слов… «Да сохранят духи землю сию…»       – Полуночный сообщил, что она была у него, но настала пора вернуть законной владелице то, что причитается ей по праву, дословно. Это гарантия того, что Нерушимый Договор отныне непременно будет исполнен Стороной Ночного Острова, каковы бы ни были обстоятельства.       – Что–то ещё… он просил сказать? – голос оринэйки сорвался на хрип и ослабший заслон в голове показывал картины разорённой вновь Оринэи, от которой стремительно по всему миру поползёт чудовищная сила, чуждая Бартиандре. И Карру, как назло, в столице не было, он уехал проведать родителей ещё пару дней назад. Дорр помрачнел, слегка дёргал хвостом, но, стоило отметить его стойкость, держался…       – Он сказал, что вы сами многое поймёте, но полностью открыть проход для Алого Тигра у Карлона не выйдет, поскольку он упустил кое–что очень важное.       – Мне очень жаль, – вздохнул Тио, – но Полуночный просил передать вам известия незамедлительно. Он очень торопился, не хотел прерывать ваши обряды и не счёл уместным посетить сразу дворец.       – Мне… Нужно собраться с мыслями, – выдохнула Андри. Но дрожавшие пальцы, хаотичные картинки в голове и дергавшиеся губы показывали, что нужно ей было сбежать от нас, не более… – На рассвете для ритуала я прибуду, Императрице Карсе не следует беспокоиться. – Девушка, бросив беглый взгляд на притихшую компанию всех остальных, спешно скользнула за дверь, Найэндэри шагнула было следом, но я успел опередить её, придержанную кивнувшей вслед мне, помрачневшей, бабушкой.              ***              В почти тёмной по ночному времени спальне был зажжён лишь один, волшебный, светильник, но этого было достаточно, чтобы очертить теплым, желтоватым светом, неподвижно сидевший на полу силуэт. И его отражение в слегка неестественном блеске зеркальной поверхности…       Но обладательница силуэта едва ли видела собственную комнату… Перед мысленным взором, и слишком ярко, сильно, затеняя даже мои, наблюдателя, мысли, проносились совсем иные картины – женщина с целой кучкой чумазых напуганных малышей, крупный плечистый мужчина с мозолистой ладонью, старик с раной в животе и слабой улыбкой… Парки Ориуса и молодая женщина с густой рыжей косой… Чей–то смех… Праздничное убранство дворца… И сменившие его руины, на которые я почти собственными глазами смотрел сейчас с высоты…Там, где когда–то стоял дворец короля Оринэи. Осколок меча на узкой ладони. И слова, что подобным оружие была убита Дарна…       Это были лишь хаотичные обрывки детских и взрослых воспоминаний, но с каждым таким всё сильнее сжимало и сжималось что–то внутри, образуя странную, тянущую пустоту, что словно стремилась поглотить все силы, до капли. И в то же время – была боль. Глухая, едва уловимая, но разливавшаяся отголоском по каждому самому крошечному кусочку души. Ладонь потянулась было к её плечу, но застыла на месте – с осознанием, что пережить это она должна была сама. Что там, за болью, за выпивающей эмоции пустотой, крылось что–то важное, что заставило Пиу поступить даже для него на редкость странным образом, прислав во дворец с подобными сведениями ребёнка…       Девушка с короткой, взлохмаченной рыжей причёской и почти изумрудными глазами, странноватого вида эксцентричный мужчина, приближающийся возрастом к старику… И глухой, низкий голос, которого я не слышал уже целую вечность. «Повешен по обвинению во многочисленных пособничествах мятежникам и участии в организации повстанческих бунтов. Принародно, три месяца назад. Верные источники видели лично». И… женский крик… Горький, пронзительный… И имя, которого я не знал, и не мог знать. Но сейчас словно видел мир чужими глазами, той, для кого слова «Тхори Нхан» не были простыми звуками…       Тхори Нхан… Гоубс… Айтари и Дарна Оринэйские… Мелькали и другие лица и имена – кто–то из этих людей погиб, кто–то навсегда остался калекой после пребывания в роккандских пыточных, кто–то, как Фэрн Шауру, потеряв всё, оказался вне закона, в лесу, в Эмптийской степи на птичьих правах… Несколько десятков больших белых тигров и самый крупный и поджарый, явный вожак… Тлеющий у ног хворост и стрела с чёрным оперением…       А затем эти хаотичные, путающиеся воспоминания сменились иным. Гораздо более цельным. И почти столь же ярким. Ночное время. Королевский шатёр… И ящики, слишком маленькие, кажется, что вот–вот увидят те двое, кто говорит совсем рядом, в паре шагов…       – Даже если Королевство падёт, Аланд, – тихо, устало и встревоженно, совсем как человек, говорил Пиу. Заставляя почти не дышать... – Ничто ещё не будет проиграно безнадёжно, пока в руках Карлона не окажется Ключ к Высшему Белому Стражу и к Высшему Стражу Хрустального Единорога. Страж Единорога уже давно не под Ориусом, Матерь хранит его при себе. Оберегать же, любой ценой, Ключ я поручаю тебе. Я сделал неоднозначное дело, сотворив Ключ таковым, каков он. Только поэтому я настаивал на той помолвке, что так потрясла тебя, мой смертный друг, и поэтому опасаюсь, что срыв принесёт немалые проблемы в скором времени. Очень скоро Оринэя должна стать частью Круга Тьмы, если враг не опередит нас, что может произойти… – здесь он замолчал и лишь несколько минут спустя, почти виновато, если бы наурам вообще было присуще чувство вины, продолжил: – Аланд, заклинаю тебя своим Отцом и самой Бартиандрой, ты должен сделать всё, чтобы Карлон никогда, слышишь, никогда не получил Ключ. А если получит, чтобы не понял, что именно оказалось в его руках! Я не скажу, где Высший Белый Страж, он тоже открывает проход извне, для Диады, но ведь любая дверь – это просто дверь. Это знание тебе ни к чему, но то, что я тебе подарил, никогда не должно даже невольно послужить злу…       – Если она окажется на его стороне, я своими руками её убью. Но путь к Стражам он не откроет, – глубокий низкий голос короля Оринэи насквозь пропитала боль.       – Она не должна оставить мир живых раньше отведенного ей срока. Но и воспользоваться тем, что я сокрыл в ней, Карлон не должен, – тут же возразил Пиуэргурдран, и аккурат в этот момент девочка, дёрнувшись, уронила с грохотом пребольно ударивший по ноге ящик. Голоса мгновенно оборвались и Алеандру сцапали большие сильные руки...       Но даже этих нескольких фраз, что спали где–то глубоко в голове девушки много лет, фраз, что не сумели выудить ни Карру, ни те Внемлющие, что почти начисто стёрли воспоминания, было достаточно, чтобы собрать хаос детских воспоминаний, взрослых откровений, переживаний, потерь и находок в цельную картину. Выявить то, что объединяло помолвку взрослого принца и маленькой девочки, то, почему так рвалась Оринэя в Круг, и то, что случилось с ней, когда казалось, что страшной участи, уготовленной Каэрри, уже практически удалось избежать.       Карлон рыл всю Оринэю, иногда буквально, и даже без мощи Стражей, древних, невероятной силы магических артефактов, сотворённых в помощь себе самой Диадой, ему однажды удалось лишь лёгкое дуновение своего покровителя провести в мир. И все понимали, что, так стремясь завоевать Зелёное Королевство и обшаривая каждый его закуток, он и его секта искали что–то очень, невероятно важное. Карлону нужна была не страна, а Стражи, спрятанные там… Возможность открыть проход для того, кому он уже десятки лет верно служил. Но Аланд и Пиуэргурдран говорили не об этом. Не о богах, даже не о судьбе Оринэи. Они говорили о том, чего Бартиандра (по меньшей мере, писания её) не ведала раньше. О Ключе – артефактах менее могущественных, что лишь открывали доступ к Стражам. Лишь служили посредниками, позволяя управлять, и, более того, лишь просто коснуться, энергии Стража, слишком сильной и выжигающей для всех, кто был слабее наура – включая и духов, и сильнейших чародеев. Они говорили всего–навсего о Ключе, и Ключ этот сейчас сидел на полу почти погрузившейся во мрак спальни, в тонкой, полупрозрачной зелёной с белым ткани южного одеяния, не видя ни собственного наряда, ни зеркальной рамы, ни игры теней.       Это было в духе Пиу, и это было до абсурдного невероятно даже для его нетрадиционных поступков и решений…       Карлон утопил в крови Оринэю, лишал подданных собственной воли и превращал в стадо, и все эти тринадцать уже лет охотился за тем, что могло помочь ему по–настоящему сломить защитный барьер Бартиандры. Искал, превратив в руины красивейший в Оринэе город. Искал… Алеандру.       Страж Хрустального Единорога когда–то раньше покоился под Ориусом, и это было известным из книг и писаний обстоятельством, и, видимо, оттого–то и спрятала его самолично в иное место Барла. Но Ключ, что выдерживал силу Высшего, самого мощного, из цепочки (а их в ней было что–то около десятка, как я понимал), тем более способен был «поладить» и с более слабыми её звеньями (и, возможно, отпала бы необходимость найти самый главный, но это было лишь предположением).       Мои ли были эти мысли именно в тот момент, или же они принадлежали хрупкой, казавшейся сейчас совсем маленькой в этой огромной комнате, девушке, впоследствии не мог бы сказать с уверенностью и я сам, скорее, они смешивались друг с другом, но прервала их иная уже картина, рождённая осознанием, что явно приводило в шок оринэйку, её же воспоминаниями и болью, и, быть может, той частицей её души, что столько лет спала где–то глубоко внутри, чтобы быть пробуждённой столь сурово этим уже совершенно не праздничным вечером.       В зеркальной глади отражалась уже не бледная девушка в саюджи, а маленькая, лет восьми, девочка в зелёном платье, горделиво демонстрировавшая серебряный с изумрудами браслет, и счастливо улыбающаяся. Девочку сменила девушка, лет шестнадцати, в подвенечном платье, глаза которой светились, и смутные, безликий фигуры в отдалении рукоплескали, и слышались поздравления, которые внезапно, почти до рези ушах резко сменило полыхающее за спиной юной невесты пламя, крики боли и ужаса… И девушка всё улыбалась, но улыбка эта сделалась неестественной, и почему–то, как я ни старался сейчас увидеть Алеандру и её истинное отражение, перед мысленным взором так и стояла зеркальная гладь и застывшая, как у портрета, улыбка на девичьем лице. Словно обладательница его не видела, как капал алый сок на плечо, на грудь, оставляя на зелёном наряде яркие красные пятна… Одна капля, вторая, третья… И это был вовсе не сок – кровь, окрашивавшая красивый изумрудный атлас в бордовый, в алый… И браслет на руке вовсе не с изумрудами – золото, бриллианты и рубины. И тиара в волосах, там, куда капали страшные алые капли откуда–то сверху. И застывшая, мёртвая, злая улыбка, что так и искажала тонкие губы…       И вдруг кровавые струйки, и пламя исчезли, вновь оставляя только маленькую девочку, только на этот раз она не улыбалась. Она плакала, и постепенно прозрачные капельки стали казаться розоватыми… И с каждой секундой всё больше было в них красноты. И там, в глубине зеркала, за спиной малышки, наконец появилось настоящее отражение… И девочка, по щекам которой текли уже откровенно кровавые слёзы, засмеялась. Зло, горько, болезненно… Заставляя наконец очнуться от плена почти пугающего видения, увидев, как занесена сжатая до побелевших костяшек рука, замахивающаяся на отражение в зеркале. На ту, кого она видела сейчас там, по другую сторону зеркальной глади. Вернее, уже не глади – поползли уже по стеклу тонкие трещинки, дробя отражение, искажая, и слегка содрана была кожа на тонких бледных фалангах перехваченной у самого зеркала руки.       – Уйди! – это не было криком. Но и всхлипом, или даже стоном, не являлось – Андри не плакала, хотя дрожала мелкой дрожью, почти незаметной.       – Там её нет. Она тебе только кажется… – прошла целая вечность, прежде чем оринэйка нашла в себе силы перевести на меня взгляд. На удивление, в глазах не было слёз, только бесконечная, тянущая боль, вина и… Страстное, почти безумное желание доказать себе, что она – человек.       – Это из–за меня! Из–за меня! Всё! – пальцы вцепились в ткань моего мундира, заставляя крепче перехватить тонкую руку, второй рукой привлекая ее ближе, мешая вредить самой себе. – Он разрушил страну, тысячи людей страдают! Всё из–за меня!       – Виновата не ты, а Карлон. Он совершил бы всё то же самое, что бы ни служило тем, что он ищет, – вместо ответа девушка подалась ближе, с жадным поцелуем, почти остервенело потянув плохо слушавшиеся пуговки мундира, шепча что–то бессвязное про то, что она живая, «сейчас»… Едва ли осознавая в полной мере, что делает – мысли путались мучительным, болезненным клубком, рождая ужас, чувство вины, чувство долга… Отстранить её оказалось для столь хрупкой волшебницы не таким уж лёгким делом, но удалось, аккуратно сжав в ладонях подбородок и щёки и пытаясь поймать взгляд.       – Ты… Считаешь, что я не человек? – это было уже осознанно, почти, и исполнено хриплой горечи.       – Нет.       – Тогда… Почему?..       – Тебе не нужно доказывать, что ты человек. Уж точно – не таким образом, – Алеандра замерла, тихо подрагивая, и наконец на щеках показались первые солёные капли. – Ты уже это доказала. Не знаю, что там, как и куда вложил Пиу… Но ты человечнее многих. И то, что ты винишь себя в том, за что не можешь отвечать, уже это показало… – девушка медленно, тяжело кивнула, подаваясь ближе уже без налёта той отчаянно–пошлой страсти, давая, и едва ли не впервые за несколько месяцев, волю слезам…