Пламенеющие Небеса. Книга Вторая. По ту сторону Нерушимых

      Ровное мерное дыхание самира, не сводившего внимательного, пристального, тщательно изучавшего взгляда. Изучавшего меня или мысли, я не спрашивала, и послушно старалась сосредоточиться на разрозненных картинках в голове. Воспоминания мелькали совершенно несвязные и хаотичные на первый взгляд, и спустя добрый десяток минут бесплодных попыток понять что–то в этой спутанной веренице образов пришлось закрыть глаза, и постараться отсечь даже окружавшие звуки и запахи, что иногда помогало во время таких «занятий» с Карру.        Проводили мы их обычно в гостиной у нас, реже у самира, но пару раз летом выбирались и в уединённые уголки парка, где методично, по несколько часов, разбирались в сложной паутине в моей голове.        Первые месяцы у друга ушли на то, чтобы ослабить чужое воздействие и пробудить те воспоминания, что не удалось стереть полностью и они скорее были отправлены куда–то в подсознание, в самые глубинные частички моей личности и собственного «я», и поднять их ближе к сознанию. Образовавшийся в результате хаос из чужих, внушённых картинок и лжи, сознательных и подспудных воспоминаний, открытий после побега из Рокканда и собственных же домыслов – попыток достроить картину, приводил в ужасную растерянность, пугал и мешал разобраться в собственных оценках прошлых событий, настоящего и отношении к окружавшим меня людям. Понять, кому я могла бы доверять, разумеется, тоже.        И сейчас мы с Карру занимались «отделением зёрен от плевел», и пока я старалась сосредоточиться на смутных ещё собственных детских впечатлениях и переживаниях, самир медленно, постепенно и тщательно расплетал, разбираясь и отслеживая связи с другими образами и сценами, спутанные «клубочки». И уже он, осторожно, неспешно, взвешенно отсекал лишнее и постепенно, крошечными фрагментами, опасаясь после длительного и не слишком бережного влияния сектантов действовать быстрее и более резко, стирал те, самые, как и следовало бы ожидать, яркие и полные воспоминания, о дружбе с семьёй Каэрри, об их союзничестве с Оринэей и помощи, которых я на самом деле не имела и иметь не могла. Потому что чем более полной становилась смутная уже картина событий в Оринэе и моего детства, тем меньше вписывались в неё эти красивые и эмоциональные, слишком для семи–восьми лет от роду девочки яркие и полные, эпизоды и картинки. Потому что всего этого, что много лет составляло для меня образ мира вокруг и собственной жизни… Не было. А то немного, что легло в основу лжи и внушения, что на самом деле происходило, было до неузнаваемости искажено и перекроено.        И то, что ещё во время похода, особенно ярко в Кальре и Таунаке, я вспоминала, что недолюбливала Карлона и отец тоже не ладил с ним, это подтверждало. Как и то, что я вспомнила ещё задолго до личной встречи нынешнего правителя Тёмной Империи и была уверена, что мы знакомы лично, едва увидев портрет. Стремление Наруса создавать видимость нейтралитета и показывать знакомство с влиятельными людьми и самирами для его же влияния на меня и обработки вышло боком. А вот то, что воспоминания, пробуждаемые Карру, были подлинными, подтверждало и это. И ещё в Брилльдже, до начала занятий, всплывшие воспоминания…        Ровное, мерное дыхание самира, внезапно сменившееся очередным погружением в отрывки собственного прошлого, и поначалу пугало, когда мир кругом вдруг превращался в нечто совершенно иное, и звуки, запахи, ощущения, то, что я видела, разговоры поднимались так отчётливо, словно всё происходило аккурат в эти минуты и со мной…        Мы сидели в кабинете отца, довольно узким кругом. Зелёные лёгкие занавеси на открытом окне колыхались, по рукам тянуло свежим ветерком, и я рассматривала выставленные на полках большого застеклённого шкафа безделушки вроде посуды, статуэток, медных и деревянных гравированных и лакированных тарелок и миниатюр, представлявших собой культуру разных стран. Особенно интересовали большой фарфоровый слон в богато изукрашенной разноцветной попоне или накидке, картина, изображавшая оленей у лесной реки и миниатюра неизведанного, далёкого, таинственного города, с крохотными зданиями и… пять крепких, высоких, охватывающих его стен, делящих на пять колец и пригород… Город, что почти год назад предстал мне вживую. Дариан.        Кроме меня, в кабинете находились ещё родители, папа сидел за рабочим столом, дубовым, матушка в соседнем кресле, чинно держа руки на подлоктниках. Почему–то запомнилась тёмно–зелёная лёгкая юбка, вышитая серебристой нитью растительными узорами, с полосой жемчужного оттенка листьев, похожих на виноградные, у подола. Запомнились аккуратные ухоженные тёплые руки и нежный цветочный запах духов. Запомнилась прядь рыжих волос у виска, подвитых, не вплетённых в общую косу. И впервые удалось вспомнить лицо, довольно ярко…        В кресле напротив сидел мужчина, немолодой, очень похожий на взрослого Фэрна, только постарше, в строгой одежде. Фэйзэр Шауру, ближайший помощник и советник отца, мужчина с какими–то бумагами, полненький, имени которого вспомнить не удалось, у дверей стояла стража… А по другую сторону от меня обнаружился кронпринц Арэн, напротив которого, как я уже вспомнила, сидел уже его отец, Император Лихтэр Третий…        И мы все слушали обсуждения отца и императора Никтоварильи о том, что с прошлого «казуса» и «нелицеприятной ситуации» прошло уже вполне достаточно времени, шум улёгся и можно было воплотить давние договорённости. Слушать это мне, впрочем, наскучило, и я как раз и рассматривала фигурки и картины, когда предплечья осторожно коснулась чужая огромная ладонь, заставив обернуться к соседу.        – Нравятся зверюшки? – улыбался тот, тепло и с лёгким озорным блеском в глазах. Я кивнула, искренне, по–детски, улыбаясь, на что принц Арэн извлёк откуда–то из мундира мраморную резную фигурку орла и протянул на раскрытой ладони. – Тогда вот, маленький подарок…        Орёл, разумеется, был тут же сцапан, изучен и сочтён довольно красивым и достаточно интересным, чтобы пополнить игрушки, и я, стараясь делать важное лицо, вежливо поблагодарила, бережно держа фигурку. В ответ на это собеседник улыбнулся ещё более лукаво, подмигнул и кивнул мне на родителей, привлекая внимание к их разговору. Я повернулась и обнаружила, что папа вместе с Императором Лихтэром уже молчали и все присутствовавшие смотрели на меня.        – Алеандра, ты уже большая девочка, – мягко заметил отец. – И ты произвела на наших гостей очень большое впечатление. Очень понравилась Арэну и он будет очень рад с тобой дружить, – речи эти заставили меня преисполниться ощущением собственной важности, и постараться как подобало принцессе сохранять благочинный и серьёзный вид, скрывая крайне довольную улыбку и то, как горда собой была в тот момент маленькая девочка.        – Но мы с Арэном уже дружим, – тем не менее, весьма, как мне казалось, резонно, поведала я. Остальные переглянулись, дядя Фэйзэр прикрыл улыбку за рукой, а мама даже не стала скрывать, но промолчали. Правитель Никтоварильи и вовсе с самым серьёзным видом кивнул.        – Верно. Но он счёл тебя настолько умной, интересной и хорошей девочкой, что хочет сделать вашу дружбу ещё… Больше, – отец всего на долю секунды закашлялся, и продолжил. – И просит твоей руки. И, находя его очень достойным рыцарем для прекрасной дамы, я склонен дать согласие, – это известие сделало гордость собственной персоной ещё крепче, в голове тут же всплыли обрывки из сказок и книжек о свадьбах и долгой счастливой жизни героев вместе, да и те венчания, с красивыми платьями, танцами и вкусностями, и торжественными, важными речами в Храмах, что мне уже довелось увидеть, себя в подобном образе и в центре празднований я тоже представила, и оглянулась на старшего приятеля в поисках подтверждения отцовских речей. Тот с самым серьёзным и выражавшим подлинный интерес к юной леди видом кивнул, заставляя, со всей важностью, склонить голову, улыбнуться и протянуть кавалеру руку, с сообщением, что я принимала это предложение.        Парень со столь же торжественным видом ручку поцеловал, поблагодарив прекрасную даму за благосклонность, и последовали уже некоторые обсуждения деталей будущей помолвки. Само венчание предполагалось по достижении невестой шестнадцати лет, но обручение было даже закреплено на бумаге, подписано нами и отцами, и вопрос, что в те моменты я вспоминала так ярко, как могла запомнить столь важное событие восьмилетняя девочка, оставался только в торжественной церемонии заключения помолвки с соблюдением принятых культурных норм обеих стран. И одной из причин, почему сразу после этих договорённостей торжественная церемония с подобающим королевской семье последующим торжественным ужином не состоялась, был… Некий браслет. Вернее, его отсутствие.        Вспомнилось, что никтоварилианские гости обещали заказать украшение у ювелира, отправиться домой для того, чтобы уделить внимание вопросам собственной Империи и через несколько месяцев уже с браслетом, выполнив и иную часть приготовлений с их стороны и пригласив лица, кои следовало пригласить на событие такой важности, и дав нам время подготовиться со стороны королевства и пригласить других гостей, вернуться. И даже были сняты у юной невесты мерки, проводились закупки для праздника, писались (а быть может и рассылались уже) приглашения, я училась, как себя вести во время помолвки, учила никтоварилианскую культуру, церемонии и даже пару танцев, историю и законы соседней страны. И, внезапно, чуть больше месяца спустя, узнала об отправке для обучения магии в Минаур. Особых причин такой резкой перемены в планах никто не рассказал, а на вопросы, как же помолвка с Арэном, сказали, что она немного откладывалась…        Новости о войне в Оринэе застали меня уже в Минауре спустя ещё пару месяцев, когда уже начались занятия. Но теперь, спустя время и после возвращения воспоминаний, можно было предположить, что письма от родных Нарус немного «придержал», и о том, что происходило, рассказал не сразу – к тому же, как уже позже рассказывали друзья, первые атаки из Ретена начались едва ли не летом, а основные драматические события, Алый Туман и последовавшее разорение Оринэи и караваны рабов развернулись осенью. Да и Никтоварилья, следовало из рассказов, долго ждала от Рокканда разрешения на пересечение территории последнего. Выходило, что жених находился в Тёмной Империи и они успели подготовить и подвести к собственным границам войска, к пресловутому дню Алого Тумана. О том, что произойдёт подобное, ни родители, ни династия Фамэ, разумеется, не могли предполагать, и когда меня отправили в школу магии, возглавлял её ещё не Нарус, он только входил в число магов школьного совета (что возглавлять секту или по меньшей мере большую ячейку ему совершенно не мешало), вероятно, и хотели отослать на полгодика–годик подальше от угрозы и острой ситуации, дождаться вступления никтоварилианских и дуконских войск, до того, как мы вошли бы в Круг, помогавших бы оринэйским. Скорее всего, но этого я точно не знала и помнить не могла, обнародовать соглашение о брачном союзе, и использовать его как один из козырей для вхождения в состав Круга Тьмы. И без Алого Тумана бы, наверняка, это и получилось…        Эти картины и последовавшие рассуждения сменились уже иными образами. Мне было лет восемь–девять, и я училась в Минауре, узнавая о событиях в Оринэе только из пары писем от родителей и близкого к королевской семье круга и рассказов наставников. О том, что мама и тётя Айтари погибли, папа и дядюшка Фэйзэр, близкий друг семьи, исчезли, а Фэрн якобы «не был найден пока», как и его мама и старший брат, со слов учителей я уже знала, прорыдалась не раз и даже успела немного смириться, не до конца, быть может, тогда и осознав ещё в силу возраста, что произошло. И в один из вполне обычных школьных дней, после утренних уроков и обеда, сообщили, что прибыл новый опекун, навестить, узнать, как устроилась и повидаться. На встречу торопилась со всех детских ножек, почти бежала, вот только ожидала увидеть отнюдь не представшего глазам немолодого мужчину с длинными рыжими, но уже наполовину седыми волосами, в красном плаще с золотой вышивкой, опиравшегося на прогулочную трость. Встретить я предполагала совсем другого человека, и уже представила, как обниму и смогу сказать обо всём, поплакать, ощутить присутствие хоть кого–то близкого и дружественного… И остановилась, заметив Карлона, так резко, что по инерции едва не упала, во все глаза уставившись на короля тогда ещё не «Великого» Рокканда. Молчание и рассматривание внезапного гостя продлились добрых полминуты, прежде чем с губ сорвался вопрос, и ничего умнее в голове не было:        – А где Арэн?..        – Арэн? – поднялась седая бровь словно бы в жесте недоумения, уголок рта неприязненно дёрнулся, и опекун сделал шаг в мою сторону, заставив отойти подальше. – А разве тебе сказали, что приехал принц Арэн?        – Нет, но… – надежда, что это было какое–то глупое недоразумение или шутка, ещё теплилась, и я не понимала, что произошло что–то ужасное и события, рисковавшие стать непоправимыми совсем недавно, начинались аккурат в тот момент. – Он же… Жених… И…        – Жених… – протянул Карлон таким тоном, что едва удалось удержаться, чтобы не побежать прочь. К щеке же новоявленный опекун протянул руку, собираясь, видимо, потрепать, но уловив взгляд, в котором, наверняка, отражалось отношение к нему и желание в эту самую кисть впиться зубами, если он только тронул бы, передумал, и только в притворном снисходительно–ласковом движении покачал головой. – Аля, глупенькая, он не приедет. Они вас бросили… – голос сочился мягкостью, теплом и заботой, но далеко за ласковыми глазами таилась неприязнь к нашей семье, холодность и какая–то лютая, полузвериная, злоба. – Не стали помогать. И когда напали варвары, твой жених и его семья только наблюдали за всем со стороны. Боюсь, малышка, они уже о тебе и не думают и ищут другую невесту…        – Я не верю, – хотелось с кулачками накинуться на незваного гостя, кричать, что Арэн и его папа не могли так поступить, они были нашими друзьями, папа одобрил помолвку… Ударить Карлона, говорившего лживые гадости, звать молодого никтоварилианского принца, жаловаться… Вот только кроме других учеников Минаура и учителей где–то вдалеке, стражи гостя и нас двоих взгляд больше никого вокруг не видел. Не находил, сколь упорно я ни пыталась бы отыскать совсем другого посетителя. – Я вам не верю. Вы обманываете. Вы всегда врёте. Говорите о дружбе, а сами требуете от папы то, что нужно вам. Мне сказали, что приехал мой опекун…        – Это я. Ваши дворяне просили, чтобы Оринэя стала частью Рокканда, а я твоим опекуном. Конечно, мы не слишком подружились, но вот… Приехал пообщаться и это исправить. Может быть, заберу с собой… Найдём учителя, познакомишься с Алкиром получше, он хороший мальчик… – ласково, мягко и заботливо вещал человек, которого с каждой секундой не хотелось видеть всё сильнее.        – Я ни о чём и никогда не буду с вами разговаривать. И вы не можете быть моим опекуном. Я отказываюсь. Я буду разговаривать только с Арэном, когда он приедет, – я, насколько удалось, чтобы не выдать страх, обиду, что приехал не жених, и заронённые словами Карлона сомнения, что вдруг и правда семья Фамэ уже про меня забыли и искали другую невесту, гордо, развернулась и потопала прочь, наотрез отказавшись общаться с гостем. Сарине и Нарусу уговорить на это тоже не удалось, и через пару дней опекун уехал ни с чем. А я, подумав и почитав книги из библиотеки про свадьбы и прочие церемонии, пришла к выводу, что помолвку мы не разрывали и старший друг, мой рыцарь и будущий супруг, совсем как из книжек, забыть меня никак не мог… И тогда, в те школьные дни, решив его ждать, совершенно не подозревала, что совсем скоро забывать прошлую жизнь начну… я.        Образ минаурского сада и школьных стен вдалеке рассеялся, сменившись очертаниями знакомой комнаты дарианского дворца и сидевшим напротив самиром. Карру, когда видения окончательно рассеялись, коротко кивнул.        – Верный анализ, – заметил он, помогая встать. На ресницах дрожали только сейчас замеченные, как часто бывало, слёзы, и пальцы чуть подрагивали. И внутри собирался липкий, тяжёлый и громоздкий комок навалившихся, разом, и практически заново переживаемых воспоминаний. И теплился мамин образ – руки, улыбка, запах духов. Впервые с детства такие яркие и насыщенные, вызывавшие столько нежности и уюта, что даже страшно было вновь их забыть и хотелось как можно крепче и глубже отложить в памяти.        – Ты о чём? – смахнув с глаз предательские капельки, глянула я на друга.        – Именно это и послужило, как я могу разобрать, последним толчком к активному изменению воспоминаний. Больше всего, что подтверждается и нашими занятиями, пострадали ваши связи с семейством Фамэ и помолвка.        И они были убраны, что уже не нуждалось в уточнениях, из моей головы полностью, разве что смутными общими обрывками сведений о Круге Тьмы осталось что–то, дополненное во время обучения и короткой службы в Рокканде во имя благодетеля и опекуна. Уже через пару лет после той встречи ни о каких других опекунах и друзьях речи не шло, и если родителей, в большей степени отца, всё же скорее отразили в кривом зеркале, подчистили и изменили, дополняя лишними и никогда не существовавшими вещами, то отношения между странами и друзей с востока от Оринэи убрали совсем. И вместо того, чтобы отправиться в Никтоварилью из Минаура, или во время побега из Гвенто–Рокканда, я как могла оттягивала дорогу в новый дом. А дорога эта, как выплыло только что, была очерчена ещё больше десятка лет назад. Впрочем, в путешествиях и знакомствах до Дариана определённые смыслы и польза были, и жалеть об этом не приходилось…        – И я сама подтолкнула его к этому шагу, возможно, – кивнула я в ответ на замечание самира. – Или к тому, чтобы усилить воздействие…        – И раз мы нашли, откуда всё началось, то станет немного проще расплетать остальное, – с лёгкой, едва заметной понимающей улыбкой добавил Карру. – Но на сегодня, думаю, закончим…        А ещё через пару дней открывавшиеся воспоминания и не столь уж давнее нападение вара я обсуждала с другим своим другом, представителем той же расы, прогуливаясь в парке на закате. Пришлось вновь изложить то, что удалось вспомнить, Бэнджамину, внимательно выслушавшему и некоторое время молчавшему.        – Из рассказов твоих и Дорра, того, что у тебя на тот момент при себе был Страж, и вар тебя не загрыз, хотя имел все шансы… В том, что целью была не ты, сомнений нет, что это тебя выставили Внемлющей, подтвердил наур, и тогда у нас возникает другой вопрос – кто за этим стоит и насколько это нападение было связано с другими покушениями и подозрительными моментами, – наконец начал мужчина, обращаясь словно бы и не ко мне. – А что касается воспоминаний – весьма интересные подробности, не знал, что вы с королём Карлоном имели счастье встречаться сразу после войны, – добавил Бэн. – Ты уверена, что вспомнила верно?        – Более чем… Я тогда училась первый год после захвата Оринэи, но уже успела узнать о событиях там… По моим воспоминаниям и оценкам – прошло несколько месяцев. Ему, скорее всего, сообщил Нарус, где я находилась на момент Тумана… Он не был тогда главой школьного совета, но туда входил…        – А я вот другое заметил, – прервал меня самир, внимательно глядя. Цепким, изучавшим взором. – Ты говоришь, Карлон упоминал, что ваши дворяне просили о вхождении Оринэи в состав Рокканда и опеке над тобой, так?        – Верно, – кивнула я. – Мои регенты – мама и герцог Шауру, отец Фэрна, погибли, других не было, и такие решения могла принимать высшая знать королевства до моего совершеннолетия. Но это всё и так известно… – пожала я плечами.        – Ты говоришь, с вашей стороны при тех договорённостях о помолвке присутствовали твои родители, ты сама, Фэйзэр Шауру и… – многозначительно осёкся самир, словно пытаясь к чему–то подтолкнуть мои мысли. Пару минут пришлось рассматривать его, перебирая в голове недавние дополнения в воспоминаниях и я невольно ойкнула.        – Слуги, помощники отца, стража… И… Я не помню, кто это. Какой–то советник, это точно, но не уверена, кто именно, – порывшись в воспоминаниях ещё немного, наконец пожала плечами, признавая поражение. – Но он не был со стороны Никтоварильи. Помню у него на пальце печатку с гербом, там был единорог, и на бумагах тоже была печать Королевства. Может, какой–то важный помощник, но больше склоняюсь к одному из советников… – тёмные, блестевшие в звёздном полумраке глаза вызывали очень неуютное ощущение, почти осязаемое кожей. Словно подталкивали что–то вспомнить или осознать, и ощущение это было не внешним, а внутренним. Что ускользал от внимания некий важный кусочек общей картины, один из образовывавших её элементов. – Там кто–то ещё был, – припомнились ещё детали, что и ближе к двери сидели парочка людей в чёрных одеждах с документами, видимо, представители Империи... – В чёрном, наверное, ваши…        – Наверняка… – протянул Бэнни, коротко кивнув и заставляя остановиться у большого куста шиповника, придержав за локоть, на самой границе бросаемого фонарём на центральной аллее, а мы свернули на боковую дорожку, света. – А теперь давай подумаем… Мы со своей стороны не сразу поняли, где находилась принцесса Оринэи. Вели обсуждения, разбирались, даже споры на Совете Всех Земель поднимались ещё пару лет после войны… Никтоварилья предоставляла документы, подтверждавшие союзные договорённости, дружеские отношения, право и намерение Зелёного Королевства войти в Круг Тьмы… И соглашения о браке наследников престолов наших стран… А вот со стороны Оринэи, там были представители Зелёного Королевства, всего этого подтверждено не было… И Никтоварилья со своими доказательствами была заподозрена в подлоге и получила отказы по всем требованиям и запросам…        – Но ведь соглашения были, и бумаги тоже… – недоумённо возразила я, и новая мысль заставила осечься. – Диада Превеликая, ты хочешь сказать… Что на Совете Земель Оринэю представляли предатели и они скрыли версии документов с нашей стороны?..        – М–м… Да, но не только, – покачал головой друг. – Думай лучше… О помолвке знали те, кто при ней присутствовал. Наши её подтверждали, а с вашей стороны из тех, кто видел её лично, на Совете мало кто мог оказаться.        – Тот человек… – охнула я, и ногти сами больно впились в ладонь. – Возможно, если обнародовать это не успели, то… Он скрыл документы и… Даже если наши пошли на этот шаг под давлением и из–за обстоятельств, да и прямую границу уже отбирал Рокканд… Возможно, кто–то из представителей Оринэи даже… не знал… – колени подкосились, и талию подхватила сильная рука.        – Тебя так удивляет предательство оринэйской знати? – немного недоумённо уточнил Бэнни, когда удалось вернуть способность самостоятельно и уверенно стоять. – Так оно же очевидно…        – Не в этом дело. Конечно, едва ли там был один человек, но, думаю… Это главный предатель. И когда он улыбался и хлопал, он уже знал, чем всё обернётся и что задумывал Рокканд. Он знал… Скрыл документы, наверняка и продавливал решение о присоединении к Рокканду. Быть может, даже посоветовал отправить в Минаур принцессу – раз он был тогда со всеми… Бэн, он был особой, приближённой к королевской семье. Доверенным лицом, а может и другом… И он тогда, в тот день… Он знал… – бессильная злость нахлынула, окутывая с головой, пробирая от макушки до пальцев на ногах. – Не помню, чтобы видела его в Гвенто–Рокканде после приезда, правда…        – Если он вообще дожил до этого дня, то обретается в Оринэе, думаю, – отозвался друг, бережно приобнимая и осторожно погладив по голове. – Мы его найдём и накажем, обещаю… – волю слезам, капельками на холодном ветру покатившимся по щекам, я дала, с горечью осознавая, как низко и гадко нас когда–то предал кто–то, судя по всему, очень близкий. Бэнни молча обнимал, поглаживая по волосам и давая время эти мысли переварить и уложить в голове. Как и вполне уже чётко оформившуюся в голове картину того, как именно узнавал о планах отца Карлон, как вновь и вновь успевал их опередить и как Оринэя в конечном итоге превратилась в роккандскую провинцию.        Этих деталей никто из моих друзей в ополчении, даже брат и Фэрн, знать не могли, но теперь эта часть картины дополнилась… Как и другая, которую обсуждать с новым другом я не стала – тот самый пресловутый браслет, что якобы собирались изготовить никтоварилианцы, оказавшийся камнем преткновения. Конечно, вопросы он вызывал, но спрашивать, действительно ли нужно было украшение, или оно оказалось лишь предлогом оттянуть помолвку (и бросить нас?), следовало не с Бэнджамина. И я только, услышав в тот вечер в разговоре, что он брал несколько выходных и собирался провести их в загородном имении, попросила возможности поехать с ним. Отдохнуть от города и уроков и на природе разобраться в собственной голове и пробуждённых Карру воспоминаниях…              

***

              Приятно шуршала мягкая постель, сладко пахло какими–то диковинными жёлтыми цветами с узкими длинными лепестками и острыми листьями, в вазе на широком плоском подоконнике. Всё вокруг было яркое, кричавшее, какое–то до нелепости дикое и пёстрое, и в то же время удивительно уютное, навевавшее покой и умиротворение. То самое, чего так не хватало в последнее время. Однако прибыла я сюда довольно–таки поздно ночью, и не успела ничего как следует рассмотреть.        И потому села на непривычно узкой кровати с бархатным пологом, опущенным, и убрала в сторону мягкую ткань, молочно–белую. Комната глазам предстала довольно небольшая, низкая кровать, книжный шкаф, стол с парой стульев, пара низеньких комодов, многочисленные полки по стенам, вперемешку с гравюрами и цветными пейзажами, и двери, изящные, покрытые тонкой мудрёной резьбой. Одна с засовом, выход, и ещё две, верно, в уборную и в гардеробную. И узкое круглое окно, а ваза не на подоконнике, а просто на полке. Как всё–таки самиры любили полки! Вот и здесь их было с пару десятков, и почти все пустовали… Было видно, что комната была гостевой, нечасто в ней кто–то обитал и гостям оставляли возможность обустраивать её по–своему.        Я тряхнула головой, сгоняя остатки сна, и изучая взглядом выкрашенные в ровный слой стены, приятного кремового оттенка… Деревянные полы, гладко тёсаные, лакированные. Всё, с одной стороны, привычное, но, с другой, удивительно непохожее на людские жилища. Хотя я видела ночью пару слуг – людей…        – Красивая Госпожа, – пискнули над ухом, и я оглянулась, в следующее мгновение едва не приземлившись на мягкое место. Мордочка чем–то напоминала лисью, острые, торчавшие вверх ушки с пушистыми кисточками, вытянутая морда, с блестящим носом, чуть вились на концах белёсые усики, по четыре с каждой стороны, похожие на кошачьи, только толще и короче, хохолок на голове…        Зверёк при ближайшем рассмотрении оказался рыжим, обладал длинным пушистым хвостом, вроде беличьего или лисьего, мягкими широкими лапами с четырьмя пальцами каждая, и большими круглыми зелёными глазами. Чем–то гость, втягивавший носом воздух, одетый в короткие красные панталончики и подобие рубашки, но без рукавов, стоявший на задних лапах, плоских, смахивавших на людские ноги, походил на крысу и одновременно на лису. Заговорило чудо прежде, чем я успела что–то сказать.        – Красивая Госпожа, я Фаррух, буду служить вам, покуда вы находитесь в доме моего Хозяина. Господин Бэнджамин прислал справиться, желаете ли вы завтракать с ним и герцогиней, или предпочитаете трапезничать здесь. Тогда Фарруху приказано подать завтрак.        При разговоре челюсть зверя двигалась вполне по–людски, голос звучал немного тоненько, но весьма похоже на речь, и круглые глазки забавно моргали. Вот только подобное явление я видела впервые. Вар? Нет, вары общались с помощью мыслей. А этот… Фаррух, кем бы он ни был, говорил, судя по всему, привычным образом.        – Позавтракаю с герцогом и герцогиней… – отозвалась я. – Фаррух, а…        – Я оборотень–перевёртыш, салм, – поведал гость, предугадав вопрос. – Хозяин Бэнджамин поймал меня шесть лет назад, но был любезен и позволил быть у него в услужении. Самирские господа очень добры к существам, подобным мне, и часто проявляют к нам снисхождение. Красивая Госпожа, надеюсь, мой рассказ не утруждает…        – Нисколько, – улыбнулась я, пытаясь как–то переварить услышанное. Салмы… Когда–то доводилось слышать о таких существах, но весьма немногое. По западную сторону от Нерушимых они никогда не жили. – Очень приятно, Фаррух. Скажи господам, что я скоро подойду…        – Фаррух сообщит Хозяину ответ и вернётся, чтобы вас проводить, – поклонился зверек и немного косолапо направился к двери, проворно, помахивая хвостом, для которого в его штанишках имелась специальная прорезь. Я всегда знала о самирских странностях, успокаивала я себя, и Бэнни предупреждал весь наш путь из столицы, что поместье у него было исключительно традиционное. И домашних оборотней самиры, возможно, тоже держали… С этими мыслями я приводила себя в порядок, на что в уборной комнате имелось всё необходимое и даже больше, чем было нужно, и, вслед за косолапым салмом, спустилась на два этажа, именуемых самирами ярусами, вниз, в трапезную залу. Большое просторное помещение заливал свет, окна были круглыми, большими, гардины на них сдвинуты в стороны, а всего убранства только низкий стол, и циновки вокруг. С волками. На одной и восседал, поджав ноги на южный манер, Бэнджамин собственной персоной, в многослойных туниках и рубашках, чёрных с зеленью.        А на другой сидела удивительной красоты женщина, которой я едва ли отмерила бы на вид лет тридцать пять, может быть, сорок, с тонкими, точёными чертами лица, большими фиолетовыми глазами и такими же, почти до черноты тёмными, волосами. Одета она была в бордовый вышитый серебром халат, на манер тех, что носила дома Элиа, распущенные длинные волосы были аккуратно собраны заколками за спину. Кое–что в лице леди напоминало Бэнджамина: форма носа, тонкие губы, – и всё же сходство между ними было довольно лёгкое, малозаметное…        – Герцогиня Фэрт, – я присела в реверансе, поправив юбки, и чуть поклонилась. – Я очень рада приветствовать вас, и для меня огромная честь оказаться в вашем доме. Он очень уютен, и восхитительно красив, – некоторым тонкостям самирского гостеприимства и посещений других меня успели научить, и, судя по искоркам в глазах дамы, слова достигли своей цели и я её впечатлила. – Позвольте сей недостойной персоне иметь счастье трапезничать с хозяйкой столь очаровательного жилища…        – Право, миледи Алеандра, – лёгким жестом прервала женщина. – Не стоит, любезности мы, думаю, можем оставить. Мой сын писал о вас и отзывался как о девушке исключительной чести и огромного такта. Признаюсь, я всегда видела, что люди несколько поверхностны и часто достаточно… – замялась она. – Порывисты, пожалуй, однако ваша сдержанность мне весьма импонирует. Надеюсь, наше скромное жилище и скромная жизнь, что мы ведём здесь, окажется вам по вкусу… – я вновь поклонилась, украдкой взглянув на невозмутимое лицо друга, и оглянувшись на Фарруха, замершего в уголке, и присела на свободную циновку, стараясь не обращать внимания на то, как сладкие булочки сосед опускал в острый соус, а пряную курица его матушка обильно полила в тарелке медовым сиропом… Они, внушала я себе, всё же не были людьми, и для них это было обыденно и привычно, как для меня полить сиропом медовые булочки.        И все же, при всех странностях, при том, что я успела за несколько часов завтрака, осмотра имения и обеда осознать, что, много общаясь с Фэртами и Карру, имела смутное представление о самирах менее очеловечившихся, матушка друга произвела впечатление приятное, оказалась тактичной, образованной, обладала гибким умом, эрудицией, широким кругом интересов, от истории мира до простых женских радостей вроде вышивки, и, откланиваясь, ибо её «призвали мирские суетные дела поместья», торжественно обещалась показать вышитую собственными руками коллекцию, и собранные ей книги, и монеты, которыми недавно увлеклась, когда охладела к фарфоровым кошечкам… И успело сложиться и иное впечатление, что хозяйке поместья не очень–то хватало общения, и даже мой, человека, приезд, поверг герцогиню в бурную самирскую радость.        – Обычно она гостям радуется чуть меньше, – усмехнулся над ухом знакомый голос, когда герцогиня Лайра скрылась за поворотом посыпанной гравием садовой дорожки. – Кажется, ты ей понравилась, Ал. – Длинные узкие пальцы коснулись одетого в тёплый плащик плеча, и я остро вспомнила вдруг, почему вообще приехала в их поместье. И отнюдь не познакомиться с его матерью, и не восторгаться красотой поместья, хотя не отдать дань многоцветью и воздушному изяществу было нельзя… Причины, приведшие сюда, были намного более низменными. Это было попыткой отделаться от смятения, разобраться в собственных мыслях, чувствах, в том, что открыли недавние воспоминания… Именно ради этого позорного бегства от себя я получила, попросив у Императрицы Карсы, первый короткий отпуск. И одной из вещей, в которых хотелось разобраться, было отношение к правителю Никтоварильи. Я и до этого замечала иногда, что становилось до нелепого неловко в обществе этого человека, подчас забывалось, как говорить самые простые слова, и улыбки и даже случайные прикосновения запоминались так, как запоминала бы поцелуи или первые касания совсем юная девочка.        Замечала, но отмахивалась, списывала на случайности, на глупости, на хлопоты. Однако теперь, вспоминая редкие моменты общения в неформальной обстановке и ещё более редкие случаи, когда доводилось поговорить наедине, не могла отделаться от другой мысли. Как и те, вызванные страхом, отчаянием, подспудной попыткой найти утешение, тепло другого человека, объятия на День Именин, осознание это не желало никуда уходить… Я и вправду влюбилась, как шутил над этим Дорр после встречи в Брилльдже и во время обратной дороги в Дариан. Я и вправду умудрилась каким–то образом если и не влюбиться, то испытывать сильную симпатию… И теперь – к правителю этой самой страны, в одном из поместий которой стояла, рассматривая домашний прудик, больше походивший на глубокую, по пояс, широкую лужу с удивительно чистой водой, и не думавший, казалось, замерзать. Идеально круглый, выложенный аккуратными камнями по краю. У самиров всё правильное, круглое и неестественно симметричное, хмыкнул внутренний голос. Не раса, а совершенство какое–то.        – В таком случае, я рада, – повела я плечами. – Надеюсь, не слишком смущаю? Ты рассчитывал отдохнуть, а тут я навязалась…        – Напротив, для меня это большая честь, – тонкие губы тронула тень улыбки. – Всегда приятно провести немного времени с хорошим другом, знаешь ли, – ладонь скользнула по плечу и волосам, и мужчина внимательно заглянул в лицо. – Но хотелось бы узнать, от чего ты решила сбежать. Могу чем–то помочь?        – Твоя проницательность порой пугает, – буркнула я. – Но вряд ли ты сможешь помочь, Бэнни, это так, мелкие неурядицы, личные. Да и вот, поняла некоторые неприятные вещи… И просто подумала, что провести пару дней в тихом месте было бы нелишним.        – В этом мы с тобой похожи, – усмехнулся он. И вдруг вспомнились наши шутливые соревнования по кайджи–найзэ, аккурат на днях. Элиа, развеселившись, сдёрнула тогда с его волос ленту, и, наслышавшись о самирах, я ожидала, что Бэнджамина бы это разъярило. Однако он только улыбался… Тысяча мелочей, которые я видела, будучи близким другом семьи Фэрт, говорили о том, какие чувства царили между ними. Улыбки, взгляды, то, как Бэн ухаживал за девушкой, когда мы все выбирались в свет… Казалось бы, только дружеские жесты внимания, если не знать, что они таили на самом деле… – Я тоже люблю тишину, покой, ещё со Школы. Там они редко выпадали. К слову, Фаррух тебя не напугал? – всполошился он. – Я сперва не подумал, что ты не видела салма, а женщин у нас в поместье мало, в основном работают мужчины.        – Нет, – покачала я головой. – А как он разговаривает, как Дорр? У него…        – Салмы разговаривают так же, как мы. Фаррух перевёртыш, он может повторить облик каждого человека, которого хотя бы раз хорошенько разглядел, и даже голос подделать. Собственно, этим и промышлял, в Дариане на рынке притворялся хорошенькими девицами и обкрадывал зазевавшихся мужчин. А одного, с голодухи, съел, салмы вообще едят мясо, чаще всего. Вот во время зачистки рынков и площадей от такой живности мы его и словили, а дорога одна – либо на тот свет, либо кто–то из ребят сжалится и возьмёт. У многих в Отряде своя живность имеется. У Карру тоже салм, только он его к родителям отвёз.        – Отец Карру ведь тоже работал в Отряде? – уточнила я.        – Да, у нас у многих это семейное дело, мой тоже до одного случая был из Особых, – фыркнул Бэнджамин. – У меня ещё пара зверят есть, но они в основных владениях. А Фаррух вот, сначала у нас с Эль пару дней пожил… Но в покоях втроём тесновато было, потом к матери привёз. И присмотрит, и ей он понравился, забавный, хотя и прохиндей тот ещё.        – Я думала, у тебя тут более очеловечено, – не выдержала я, когда взгляд упал на идеально ровный розоватый камешек на берегу пруда. Настолько правильный, что даже неловко делалось.        – Разве я не предупреждал, что даже во дворце живу, как у нас принято? – шутливо хмыкнул самир, с весело блеснувшим взглядом. – Уверена, что не хочешь ничего рассказать? – глаза снова посерьёзнели, заставив немного отвернуться и отрицательно покачать головой. Рассказать, что на самом деле бежать я пыталась от собственных мыслей, и, возможно, чувств, было довольно сложным шагом, и на него я готова не была. Я не могла, не должна была испытывать чего–то подобного к этому человеку, между нами следовало заключать и поддерживать прежде всего общее дело, дипломатический союз, и интерес, уже переходивший личные рамки и даже дружескую заинтересованность, был неуместным и лишним. И знать об этом никому не следовало. Даже тому, с кем столь для самой себя неожиданно я поехала отдыхать, понимая, что лучшей компании, кроме Дорра, найти бы сейчас не смогла.        Мы провели в поместье герцога Фэрта четыре дня против намеченных сперва двух, и они были наполнены тишиной, покоем и уютом, когда не нужно было ни о чём думать, никуда идти, и можно было сполна наслаждаться сладкими ароматами пряностей с кухни и яркими красками имения, цветами в небольшой оранжерее–теплице, мягкими перинами кровати, одной из самых богатых домашних библиотек, что я успела увидеть в Дариане – целый ярус, под первым этажом, был отведен на библиотеку и небольшой, уютный кабинетик, и стеллажи ломились от книг, написанных на верхне–арракском, самирском, наанаке, фаргаре… И каких–то менее знакомых языках.        Вечера же мы втроём проводили за книгами и беседами, при которых я с нараставшим восхищением отмечала, что герцогиня оказалась женщиной не только восхитительно тактичной, умной, но и проницательной. Коротать время довелось и за осмотром многочисленных коллекций семьи, которые собирали ещё предки, вплоть до дедушки Бэнджамина, его отца, увлекавшегося метательным оружием, но оставившего всё собранное сыну. Как оказалось, оставлено маленькому тогда ещё графу было и впрямь всё – фамильные коллекции, завод под Файэти, мельницы в Милэсайне, в основном герцогстве, дома, сбережения…        И только теперь, увидев роскошь отделки поместья, случилось убедиться, что мой друг, всегда удивительно скромный, живший во дворце, одевавшийся неброско и внешне никоим образом не выпячивавший этого, был довольно–таки богат. И оплачивать за всех нас походы в театр и музеи, дарить друзьям недешёвые подарки, активно, хотя и весьма скрытно, помогать сиротским домам столицы и Империи, приютам при храмах, пострадавшим от пожаров, наводнений и прочего, было для него не столь затруднительно, как поначалу казалось. А узнала я о его благотворительной деятельности случайно, столкнувшись однажды при этих самых пожертвованиях прямо в столичном Сиротском Доме и услышав, что уважаемый герцог – один из самых щедрых благодетелей приюта…        Днём мы гуляли, болтали о каких–то пустяках, интересах, прошлых деньках – об учёбе, о Саммир–Эа, о недолгой работе в Королевском Совете Магов Великого Рокканда, где роль моя сводилась к помощи чародеям более опытным – в поиске одарённых детей да запугивании колдунов и знахарей, о мечтах на будущее, Бэнни немного учил самирскому… И мысли, приведшие в это уединённое тихое местечко, растворились где–то, до поры, уступив место удивительному ощущению лёгкости, тепла, уюта, которое когда–то бесконечно давно, в самом начале наших отношений, я испытывала в обществе Алкира.        Простое понимание, что–то духовно общее, когда даже молчание иногда оказывалось лучше слов, когда можно было просто смотреть на водную гладь, положив голову на твёрдое плечо под атласными рубашками и шерстяным камзолом, и это не казалось неправильным. И воспоминания о жизни, оставленной за Нерушимыми, не уходили, но сменялись на приятные. Ведь не всё в ней было ужасно, происходило и кое–что хорошее: дружба с Алкиром, переросшая в роман, и с Файги, Фэрном, да и Эстер… И многие другие, кого безумно хотелось хотя бы просто повидать. Жук, Диана и Том, брат, с его громким голосом и ручищами с мою голову каждая…        Об этом я молчала, но Бэнджамин, едва ли не лучше меня, по некоторым причинам, историю моей жизни знавший, понимал, что было у гостьи на душе. И, словно пытаясь подбодрить, кое–что о том, как шли дела на западе, рассказывал. Не о войне и деятельности Никтоварильи, а о том, что некто господин Умбра после случившегося по пути к Дукону оказался в Таунаке, где долгое время был под опекой Целителей и сейчас трудился при дворе Танры Таунэ, что отряд Фэйзера Нарги продолжал борьбу с врагом в Эмптии и немного Сархаре, и с ним видели рыженькую девушку–воительницу и молодого мужчину, неизменно державшего при себе добротный никтоварилианский клинок. Новости, которые имели для меня сейчас огромное значение и, приносили пусть и лёгкое, но успокоение.        Однако в последнее утро в поместье, когда Фаррух, оказавшийся забавным зверьком, так и прозвавшим «Красивая Госпожа» и неоднократно пытавшимся в меня превратиться, за что был жестоко обруган, на самом примитивном наанаке, Бэнджамином, и, покаявшись, попытки свои прекратил, забирал незамысловатый багаж, произошло событие, несколько нарушившее уже сложившееся душевное равновесие и привычный ход мыслей. Герцогиня, источавшая с самого первого завтрака с ними радушие и тепло, пригласила для беседы более приватной, дескать, ей хотелось бы кое–что показать и объяснить…        – Фэртэ–ши, – я склонила голову, когда слуга–самир пропустил в личную гостиную дамы, весьма небольшую, скромно обставленную, и скользнула взглядом на стройную женщину, восседавшую на низком диванчике у одной из стен. – Моё почтение и долгой вам жизни…        – Мне всего только шестьдесят с небольшим хвостиком лет, – улыбнулась леди. – Для нашей расы это совсем не возраст, но мне уже так надоело, – не имей я такого опыта общения с самирами, никогда бы не догадалась, что лицо выражало улыбку, однако же для неё это было весьма ярким проявлением эмоций. – Долгой жизни и крепкого здоровья тебе, милая девушка. Надеюсь, я не слишком фамильярна, обращаясь к столь благовоспитанной даме на «ты»? – уточнила она.        – Нисколько, – я, с кивка хозяйки комнат, опустилась на соседнюю кушетку и заметила, что на столике рядом красовались изящные большие шкатулки на резных ножках, с крышками, украшенными волками. – Ваши пожелания приятны моему сердцу, герцогиня. Да будут Ильдаран и Диада всегда милостивы к вам и вашим близким.        – Ох, как же вы милы, – растаяла самирка окончательно. – Право, я так сожалею, что вы провели у нас столь немного времени и я не имела счастья познакомиться с вами ближе. Однако же, смею надеяться, вы, как наша будущая родственница, в скором времени вновь почтите визитом мой скромный дом. – Я нахмурилась было и открыла рот, чтобы уточнить, не ослышалась ли, но леди продолжала тараторить, не давая и слова вставить. – Мой сын всегда был очень скрытным, признаться, это оказалось огромной неожиданностью, хотя, вероятно, он опасался, что я не приму девушку иной расы. Но я не столь склонна к предрассудкам и чистота крови весьма сомнительная привилегия. А вы так восхитительно подходите моему мальчику… – смысл этих речей начал понемногу доходить, вызывая шок, смешанный с попытками сформулировать возражения потактичнее, когда самирка прищёлкнула пальцами и одна из шкатулок со стуком открылась. Глазам предстали золотые с изумрудами и рубинами браслеты, какие–то запонки, цепи, серьги, кольца… Фибулы и булавки. Алое покрывало, изукрашенное золотыми нитями, крошечные сафьяновые башмачки, видимо, для младенческих ножек, и одной Диаде было ведомо что ещё. А матушка Гранд–Мастера Фэрта, не замечая моего вытянувшегося лица, утратившего всю старательно приобретённую околосамирскую невозмутимость, продолжала ворковать, доставая эти самые башмачки, вышитые той же золотистой нитью:        – Как же я давно не видела их на детских ножках, мой Бэнни так вырос, – в уголках её глаз заблестела влага. – Он был таким очаровательным малюткой, донимал вопросами, был ужасно непослушным… Надеюсь, вы скоро порадуете меня таким же крошкой. Знаете, это такая радость… Я теперь очень жалею, что Диада осчастливила только одним сыном, – окончательно прослезившаяся женщина крепко обняла сбитую с толку меня, – Алеандра, девочка, как же я рада, что ты появилась в жизни моего… Бэнджамин очень хороший, поверь, но иногда с ним будет непросто. И помни, я всегда буду на твоей стороне, милая. Ох, к слову, – она всучила башмачки и кивнула на шкатулку. – Это наши семейные свадебные драгоценности, но большую их часть надевает жених, не бойся, вся эта тяжесть не для тебя. Для невесты ножные браслеты, ожерелье, но его закажет Бэнни специально, оно у каждой женщины своё, и вот это покрывало. Ты снимешь его только, – щёки самирки, к моему удивлению, потемнели от прилившей к ним крови. – Только когда вы останетесь наедине впервые после свадьбы, – меня снова сгребли в охапку тонкие сильные руки. – Оно будет тебе к лицу, ты будешь так красива, что Бэнджамин снова влюбится…        – Но… – наконец она остановилась, чтобы перевести дух, и я воспользовалась паузой. – Герцогиня Фэрт, опасаюсь, вы неверно что–то поняли. Я не выхожу за Бэнджамина замуж. Я только его друг, он был очень любезен и пригласил посетить ваше поместье. Не более того…        – Неужели… – женщина осеклась и некоторое время молчала, часто моргая, и опустила руки. – Как же неловко вышло, – пробормотала она наконец, – миледи Алеандра, но… Просто Бэнджамин о вас так хорошо писал, и вдруг оповестил, что вы прибудете с ним. И здесь мне показалось, что вы очень ладите. Я подумала, что вы хотели познакомиться со мной, прежде чем оглашать помолвку. – Она виновато улыбнулась. – Это моя оплошность, принцесса, право. Я очень давно мечтаю, чтобы мой сын встретил свою наречённую, и когда увидела вас вместе, подумала, что вы были бы для Бэнджамина прекрасной супругой. Вы ведь, кажется, весьма дружны?        – Но не более того. Герцог восхитительно умён, образован, проявил большое участие в моей жизни, когда я только прибыла сюда, и, признаться, искренне рада праву называть его своим другом, но мы никогда не думали о большем, – легко было понять, что истинная причина, по которой самир не был женат и даже не имел невесты, его матери известна не была. – Мне жаль, что мы дали повод испытывать огорчение, но не думаю, что было бы уместно с моей стороны оставить вас в заблуждении.        – Вы поступили верно, – кивнула герцогиня Фэрт, сумев вернуть обычное для её народа спокойствие. – Однако удивлена, буду откровенна, вы действительно произвели впечатление совершенно иное, никогда не видела прежде, чтобы сын так легко общался с кем–то, исключая, быть может, Карру и государя, – она покачала головой. – Право, вы обескуражили меня, – самирка забрала наконец обувь, и с лёгким сожалением на неё взглянула. – Знаете, эти башмачки заказал Энеган, мой супруг, когда мы узнали, что ждём первенца. Мы были женаты уже лет пять, когда Бэнджамин появился на свет, и тогда мы были юны… Бэнни было уже лет семь, когда мы стали осознавать, что наш брак оказался не совсем счастливым, мы выросли очень разными, мне было трудно принять, что Энегана почти никогда не было дома, он часто уезжал, то тренировки, то смена, то поручения, – она совсем по–человечески грустно улыбнулась, убирая башмачки и украшения обратно в шкатулки. – Наши родители договорились о нашем браке, когда мы были почти детьми, и для нас это выглядело единственно верным, правильным, даже убедили себя и друг друга, что влюблены. И делали вид, что счастливы, хотели, чтобы у мальчика было беззаботное детство. Я не виню ни Анжари, ни Энегана, – тонкие пальцы опустились на моё плечо. – Теперь не виню. Он правильно поступил, не став никого обманывать, отдал всё сыну, и просто ушёл, и я ответила очень некрасиво, ведомая напрасной злостью.        – Для вас это был удар, – я мягко сжала руку в своей, убирая от плеча, ненавязчиво, но решительно. – Для любой женщины болезненно, когда муж вдруг находит другую жену. К тому же вы уже много лет прожили вместе, вам, конечно, было трудно.        – А пострадал в том числе и сын, – повела она плечами. – Я ведь именно тогда забрала его из Школы магии, и отправила в Саммир–Эа, и он прожил там почти десяток лет. И запретила мужу его навещать. Больше они не встречались, а я и вовсе вот уже более двадцати лет почти всегда одна. Я не виню сына, у него есть право сердиться на меня, он вырос чудесным юношей, и я очень горжусь им. И даже если вы просто его друг, очень рада этому – вы хороший человек. Мы мало знакомы, но то, что успела увидеть и услышать, говорит об этом.        – Он вас любит, – я бросила взгляд на резную дверь, красивые воздушные занавеси на окнах, свечи в изящных светильниках, витой резьбы, низкие кушетки и диванчики, полки с книгами и вазами, и пожалела, что через пару часов надлежало оставить уютный дом, столь радушный и спокойный, и вернуться туда, где вновь даже стены напомнили бы, от чего я сбежала. – Он о вас рассказывал, и много хорошего, и раздор, с его слов, только по одному вопросу…        – Элиа, – кивнула женщина. – Да, мне было трудно принять, что он стал опекать девушку, хотя… Она ведь, по сути, неплохая девочка, я о ней слышала много хорошего. И, как и Бэнджамин, до сих пор одинока. Видимо, такой у них семейный рок, – эти слова окончательно подтвердили, да, впрочем, Бэнни уже в столице дал это понять, что об истинной природе их одиночества и продолжавшейся жизни в одних покоях герцогине было неизвестно. Однако мы лишь мирно простились, я получила приглашение в скорейшем времени снова навестить добродушную самирку и отдохнуть в их поместье.        И уже в те часы, что мы провели в пути, довольно долгом, если ехать каретой, а мне, как даме, верхом было не вполне подобающе, к и без того метавшимся размышлениям прибавились иные. Герцогиня ведь в какой–то мере отметила довольно интересные вещи, что навели её на предположение о нашем романе. Мы действительно нашли много общего, в определённой мере сошлись характерами, и само общение очень напоминало мне отношения с Алкиром. Но ведь в последнего я была–таки влюблена… Отчего же сейчас в голове витали мысли о совсем другом человеке? Ведь я очень редко с ним говорила не о делах. И едва ли эти интерес и симпатии имели хоть какие–то шансы стать взаимными и привести к чему–то серьёзному…        И разве не эта дружба, это понимание должны было перерасти в нечто большее, и разве не шептался дворец, что между мной и Бэном что–то было? И его матушка подумала точно так же! И отношения с тем, чьё поместье я посетила, и кто вместе со мной возвращался во дворец, чтобы через пару дней уехать на неделю в близлежащие города по службе, казались куда более уместными и возможными. И, вероятно, чувства могли бы быть ответными. Ведь с Эль они не могли быть открыто, и да, пусть я иной расы, но чарваны ведь и появились от таких союзов…        Я понимала, что это была лишь работа ума, что сама убеждала себя в этом, что на самом–то деле ничего не было и в помине, но пыталась в первую проведённую в столице неделю, коротая отдых за книгами и прогулками по Дариану в обществе Эль, Ниэни и Дорра, пытавшего меня о причинах задумчивости, но безуспешно, себя убедить в том, что я вовсе и не была влюблена в молодого правителя.              

***

              И ясным, уже по–зимнему холодным и снежным утром, спустя недельку, привычный уклад нарушило приглашение немедленно после завершения занятия с Его Высочеством, посвящённого Теории Магии, явиться в Янтарный Кабинет на встречу с государем и Полуночным Пиуэргардраном, который, сотоварищи, посетил дворец и изъявил желание лицезреть меня. Кольнуло недоброе предчувствие уже во время пути по коридору, из ученических комнат династии Фамэ короткого, но, когда слуга распахнул дверь, я, оправив тунику, в которой традиционно вела уроки из соображений удобства, поклонилась молчавшему мужчине в белом плаще и присела в реверансе перед владельцем дворца и высочайшим гостем.        – Мой Император, большая честь, – я взглянула на того, кто, вне всяких сомнений, и вызвал меня сюда на самом деле. – Полуночный, вы желали меня видеть?        – Я лишь заглянул ненадолго, чтобы справиться о делах у почтенного государя, – наур изобразил смиренное лицо. – И дабы донести до вас, миледи, в присутствии моих братьев, не пожелавших стать зримыми смертным взором, что оговорённое нами, если помните, прошлой зимой третье условие Нерушимого Соглашения наконец–то принято нашей стороной. Мы уведомляем, что это условие несколько неоднозначно, однако же всецело реализуемо. До начала дел с нашей стороны, которые, ручаюсь, сейчас готовятся полным ходом, как говорят смертные, мы желаем получить выполненные вашей стороной требования, а также удостовериться, что Никтоварилианская Империя исполнила их как должно со своей стороны. Посему… – наур сделал паузу и немного помолчал. – Первые два условия исполнены, и с учётом интересов Империи и Оринэи, необходимых подданств и требований сословных традиций и правил, нами принято решение. В случае, если вы сочтёте уместным проигнорировать наше требование, по Нерушимому Соглашению Ночной Остров оставляет за собой право наказать вас так, как посчитает нужным, за неисполнение третьего условия. Оно таково, что вы выйдете замуж, полагаю, следующей осенью.        – Но, – земля под ногами покачнулась, и я неуклюже приземлилась в очень кстати оказавшийся рядом стул. – Но… Но… – мысли упорно не желали обретать словесную форму, и науры хранили суровое, жуткое молчание.        – Но я не уверен, с позволения почтенных Полуночных, – тихо заметил сидевший за столом мужчина, ранее молчавший. – Что принцесса Алеандра может исполнить условие, которое известно ей не в полной мере. Имени жениха либо требований к его выбору вы не озвучили.        – Ах, прошу простить, запамятовал… – тёмные глаза мучительно долго, пронизывающе взирали на меня, и затем столь же бесконечное время на Императора, пока я, стискивая пальцы в замок, пыталась понять, что надлежало делать, ведь рядом не было никого, с кем я хотела бы связать свою жизнь, никого, кроме… Сама эта мысль казалась шальной и неоправданной, но взгляд метнулся на покоившиеся на гладкой, полированной столешнице суховатые кисти рук. Тёмный метал перстня, фамильный герб, узкие рукава, вышитые серебром… И дикое условие, поставленное науром, по которому я должна была стать чьей–то невестой. А там и женой… Но чьей, да и разве такое решается впопыхах?!        – Полуночный? – нарушил тягостное, терзавшее молчание тихий мягкий голос. – Вы не могли бы быть любезны озвучить условие полностью?        – Даты согласуем, конечно, отдельно. Но в силу общих интересов, нужд Оринэи, нашего дела… Принцесса Алеандра, полагаю, следующей осенью выйдет замуж за Его Величество, – театральным жестом указал на правителя наур. В горле застыл комок, который никак не удавалось сглотнуть. – Помолвку следует заключить в ближайшее время.        Способность что–то говорить не сразу вернулась, молодой Император молчал, изучая картины на стенах собственного кабинета так, словно впервые их видел… Наур нарушил тишину на сей раз первым, уточнив, понимала ли я требования и устраивали ли они меня. И этот вопрос вдруг пробудил странное, совершенно неуместное в моём положении упрямство, вновь поднял недавние воспоминания, порождённые ими вопросы, заставил воображение нарисовать совсем другие моменты в Ориусе, из далёкого детства… Всё это заставило поднять голову, гордо, глядя совсем не на Полуночного, и заметить, льдинками роняя слова:        – А разве мне делали подобающее предложение, с соблюдением традиций и признаниями, чтобы принимать оное либо отказывать? – Пиуэргурдран открыл было рот, двинувшись ближе и нахмурив брови выбранного на сей раз облика, когда хозяин кабинета размеренно, спокойно поднялся из–за стола.        – Полуночный, полагаю, вы могли бы посетить меня завтра, либо даже сегодня в обычное для встреч время, чтобы получить от нас подтверждение или отказ и предложения касательно помолвки, – с завидным спокойствием заметил он. Наур, скользнув по нам взглядом, и сообщив, что его собратья покинули кабинет, демонстративно удалился через дверь, удостоив Императора лёгким кивком. А вот меня, поднявшуюся на ноги и решительно направившуюся следом, вдруг остановила рука на плече. И вторая мягко, осторожно, но настоятельно подтолкнула повернуться. И осознать, что правитель Тёмной Империи стоял вплотную, нависая сверху, мягко сжимая предплечье сильными пальцами, что отсекало любые попытки уйти. И только краем глаза удалось уловить, что пара стражников покинули кабинет аккурат в тот момент, когда я поворачивалась.        От близости крупного тёплого тела, от чужого терпкого хвойного запаха, с нотками табака, по коже прокатились мурашки, едва не сорвался с губ неровный, взволнованный выдох, который, к счастью и сохранению достоинства, удалось удержать. Тёмно–карие глаза несколько секунд внимательно изучали лицо, цепкие пальцы второй руки с плеча сползли к ладони, сжимая кисть.        – Принцесса Алеандра не будет ли столь любезна обозначить, что именно подразумевала под надлежащим предложением руки и сердца и традициями? – впервые с момента знакомства случилось оказаться так близко, и впервые так мягко, бархатисто звучал низкий голос. – Осмелюсь предположить, что нам следует это обсудить, наедине, прежде чем давать ответ Ночному Острову…