Ghost

Что ж, начнем с зачина? Жил да был один Смотритель. Во времена научного прогресса, когда космические корабли начали бороздить просторы галактики, необходимы были люди, которые бы помогали и указывали нужный маршрут. И он стал одним из них, построив на небольшой планете маяк. Он ловил сигналы о помощи и отправлял нужные им координаты, а взамен его благодарили, посылая ресурсы, еду, книги, растения и животных… Все было хорошо, но время шло, а Смотритель не молодел, уже тяжелее было уловить сигналы, быстро найти информацию, пальцы все тяжелее сгибались и дрожали руки, технологии становились все лучше, а зрение его все чаще подводило, пока однажды он не выронил путевые книги из рук. Маяк потух. Корабли, привыкшие к яркой звезде и находившие по ней путь, остановили свое движение. Все замерло. И в век технологий человек впервые за долгое время сложил руки в молитве. Простые незамысловатые слова с просьбой о помощи, о свете в этом темном мире. За ним последовали и другие, слова слились в одну большую волну, прокатившуюся через сердца всех путешественников, и дошла до одинокой планеты, коснувшись холодной руки. Сила слова была столь велика, что душа того Смотрителя откликнулась на их просьбу и вернулась, обратившись в свет, о котором они просили. Маяк снова осветил дорогу, обрадовав исследователей и путников, которые тут же двинулись дальше. Давно забытое чудо. Вера людей, способная воскрешать, создавать и дарить бессмертие. Шли десятилетия, вокруг маяка расцветали самые разные растения, гуляли животные, привлекая самых разных людей. Они гуляли по саду, наслаждаясь ароматами, собранными со всех уголков галактики, сочными фруктами и сладкими трелями птиц. Иногда к ним выходил Смотритель и рассказывал самые разные истории, которыми делились с ним путешественники. В его библиотеке были собраны тома с рассказами о других цивилизациях, планетах и культурах. Тихие столетия. А тем временем технологии брали свое, захватывая клочок за клочком все сферы жизни; дорога занимала все меньше дней, корабли становились гораздо новее и уже не ломались так быстро. Люди торопились выйти за пределы галактики, пролетая мимо маяка. Старые пилоты все еще прибегали к проверенной помощи Смотрителя, но с каждым годом их становилось все меньше. Небольшая планета терялась в масштабах космоса, но маяк продолжал ярко светить, с радостью отвечая на любой зов. Запросов становилось все меньше, все реже корабли останавливались, чтобы насладиться природой или поприветствовать их бессменного проводника. Пока однажды Смотритель не осознал, что больше никто не вспоминает ни о нем, ни о его маяке. Он попытался обратиться к пилотам пролетающих мимо кораблей, но частота была не та, да и скорость слишком велика, чтобы он успел связаться. Кто-нибудь еще точно обратится. И правда, изредка кто-то забредал на его планету, но то были совершенно разные путники, такого почтения и уважения, как раньше, Смотритель уже не получал. Кто-то без разрешения срывал плоды, убивал животных, ломал деревья, приземляя свой корабль. Разговоры не всегда помогали, а другими методами он не владел. И тем не менее нужно было что-то делать. Свет маяка медленно угасал. Познав один раз забвение, Смотритель не хотел больше погружаться в него; да и планета постепенно приходила в упадок, зелень скрывалась под песчаными барханами, а озера превращались в кратеры, усеянные костями животных. Он пытался поддерживать жизнь в планете, которая питалась его силой, за долгое время его душа сплелась с ядром, они резонировали, подпитывая друг друга, но с тех пор, как люди перестали молиться, его собственная сила иссякала, вытекая из тела капля за каплей. И когда в очередной раз на землю опустился незнакомый корабль, он почувствовал, что свет внутри него исказился, отражаясь иллюзиями прошлого: на планете вновь расцвели райские сады, над головой пролетели птицы, а ручьи заполнили сухие русла, но сам Смотритель не вышел к ним, лишь растворился за созданной картинкой, наблюдая за тем, как двери корабля открылись, выпуская восхищенных путников. Впервые человеческая суть ушла вглубь, выпуская жестокую животную сторону: он видел лишь внутренности их эмоций, сочащиеся сытые души. Нужно было дать им подольше насладиться пейзажем, погрузив их в глубокую иллюзию и вонзиться когтями в мозг. То было первое совершенное им убийство, Смотритель упивался эмоциями жадно, глотая одну за другой и иссушая тела. Пять жертв насытили наконец-таки планету, отсрочив конец. Он хотел было взглянуть на себя в отражении реки, но иллюзии уже исчезли, покинутое божество смогло лишь рассмотреть свои длинные острые когти больше похожие на иглы, которые вонзались в тела, выкачивая необходимые ресурсы. Теперь нужно было погрузить мертвых обратно на корабль и отправить его дрейфовать в космос, чтобы ничего не напоминало на планете о случившемся. Бог, созданный людьми для них же, а затем выброшенный за ненадобностью. Ему всегда необходимы были люди, а он был нужен им; теперь же этот круг разомкнулся, заставляя его идти на крайние меры. Вместо того, чтобы указывать путь и быть проводником, Смотритель взял на себя совсем другую роль, теперь его маяк вел к последнему пристанищу, к гибели, привлекая своим светом, иллюзорной красотой и спокойствием. Поглощенные эмоции сочетали в себе кусочки из жизни убитых им людей, которые Смотритель использовал для все новых кадров своего зацикленного фильма. Новые путешественники видели на планете людей, движение, жизнь и с большей охотой останавливались; но всегда нужно было действовать очень аккуратно, так как-то были лишь проекции и заговорить или прикоснуться к ним было невозможно. Смотритель всегда убивал раньше, чем кто-то успевал уловить какой-либо подвох. Несмотря на развитые технологии, люди слишком уж сильно на них полагались, забывая, что когда-то давно существовала сила куда мощнее их умных компьютеров: вера и мысль, порождающие из хаоса космоса всемогущественных существ. Их осталось очень мало, да и они хорошо прятались, не собираясь показываться забывшим о них людям. Хотя на самом деле это все были только догадки Смотрителя, так как за свою долгую жизнь, он ни разу не покинул свою планету. Однажды яркий свет вновь привлек новый корабль, но он был гораздо меньше предыдущих и гораздо быстрее. Смотритель проследил за траекторией его приземления и почувствовал, как новый путник сделал шаг. Он ждал, когда покажется кто-то еще, но больше никто не выходил. Никогда еще на планету не прилетал только один человек, команда всегда состояла как минимум из троих. Наверное, что-то случилось по пути, думал Смотритель, подсматривая из-под иллюзий, или он отправился на разведку с большого корабля. Нужно быть осторожным. Перед тем, как убить, нужно позаботиться о свой безопасности. А тем временем путник, сойдя на землю, потянулся и осмотрел все вокруг. Его следы Смотритель четко ощущал, словно прикосновения к своей собственной коже. Не только отсутствие команды отличало путника от других; впервые за долгое время можно было почувствовать не просто материальный интерес, а чистое любопытство: он осматривал растения, деревья, животных, делая это издалека, не прикасаясь ни к чему. Когда же опустился вечер, путник пошел на свет маяка и остановился у каменных ступеней. — Добрый вечер! Простите, что без приглашения приземлился на Вашу планету, я был бы рад познакомиться с Вами лично. Но Смотритель не хотел показываться, он давно не общался с людьми, да и толку в этом не было, если приходилось затем их убивать. — Простите, если Вы сердитесь на мой визит, я тогда оставлю это здесь. Только когда путник ушел, Смотритель приблизился к ступеням, на которых стояла красивая расписная шкатулка. Пальцы аккуратно огладили древние символы, камни, вставленные в крышку и резные ножки. Давно не было и подарков, отчего вокруг, из-за давно забытого чувства, у его босых ног проросли цветы. Он отнес ее наверх и вдруг почувствовал, как чужое тело легло на траву под деревом. Еще одно слишком необычное поведение, нужно было обязательно проверить. Незнакомец и впрямь уснул на земле, не беспокоясь о ночной прохладе, о возможных хищниках и об опасностях и не закрываясь на корабле. Он не боялся подобно людям прошлого, поэтому Смотритель подошел ближе и, убедившись, что путник уже спал, опустился рядом и аккуратно прикоснулся к нему своей тенью, проникая в сон и в воспоминания. Пространство оказалось огромным, там можно было с легкостью потеряться и не найти выход. Стоило Смотрителю об этом подумать, как перед ним возникло большое круглое здание, не имеющее никаких оснований и парящее в воздухе. Двери отворились, изнутри повеяло знакомым старым запахом книг. Библиотека. Тело само двинулось вперед, не спрашивая на то разрешения. Как же давно он не держал их в руках. Книги, что хранились на маяке, уже давно были прочитаны и не один раз, а новых не поступало, ведь в век технологий и прогресса люди давно забыли, каково это держать в руках увесистый том и вдыхать запах страниц, храня все записи в электронных архивах. В библиотеке полок было бесконечно много, все вокруг пестрело самыми разными корешками, на которых были выведены буквы и цифры. Смотритель взял первую попавшуюся книгу и задержал в руках, на секунду усомнившись, что она настоящая, ведь если это сон, то он всегда нереален, обрывист, пятнист, сшит из разных лоскутов, а если память, то и того хуже. Человеческая память весьма плоха для того, чтобы удержать в голове столько книг, порой она даже не могла удержать одну жизнь, что уж говорить о тысяче историй. И все же, пролистнув пару страниц, он увидел вполне связный и хорошо написанный текст; глаза сами пробегали от абзаца к абзацу, жадно поглощая новую информацию. То были некие легенды, закручивающиеся в истории других планет и цивилизаций. Незаметно для себя он прочитал половину книги, стоя на ногах; совсем не хотелось отрываться. Рядом возникло кресло, которым Смотритель воспользовался. На середине третьей книги он вдруг почувствовал чужое присутствие и отвлекся, поднимая глаза. — Я очень рад, что Вам понравилось. Здесь собраны все книги, что я когда-то читал или писал сам. — Чрезмерно много. — А мне, наоборот, кажется, что их слишком мало, вселенная гораздо больше, даже в данный момент происходят события, которые скоро опишут в новых книгах. Каждую секунду рождается новая страница, абзац, история… — Разве можно успеть их все прочитать? — Даже если нельзя, мне придется это сделать. — Это… — Смотритель окинул взглядом длинные полки, тянущиеся на несколько этажей вверх. — Это Ваша работа? — Да, точно такая же, как и Ваша. Я существую, чтобы помнить все. — Люди очень боятся быть забытыми. — И не только люди, — улыбнувшись, произносит Архивариус. — Пока длится мой сон, я могу предложить Вам чай. Мне нужно упорядочить несколько залов, а Вы можете пока отдохнуть здесь. — Спасибо, я буду признателен. Всю ночь Смотритель провел за чтением книг, изредка он поднимал взгляд на Хранителя, подходящего к большой книге в центре библиотеки. Он что-то проверял, делал заметки длинным пером, выводя каллиграфически идеальные слова. Чайник рядом самостоятельно подливал гостю травяной настой со вкусом ягод и фруктов, которые для Смотрителя были в новинку. Но, как только взошло солнце, из библиотеки пришлось уйти и встретиться в реальном мире. — Я путешествую от планеты к планете только для того, чтобы собрать знания и сохранить их. У меня нет дома, хранилище и есть моя душа, как маяк — Ваша. — Получается, Вы прилетели, чтобы увековечить этот клочок вселенной? — Верно. Иногда что-то меня тянет в определенное место, и я лечу туда, остаюсь, наблюдаю, записываю и отправляюсь дальше. Мне нельзя вмешиваться или выражать свое мнение, так как я не принадлежу никому и ничему. — Но Вы можете делиться своей библиотекой? — Да, иногда я захожу в чужие сны или позволяю зайти в свой, но человек сам должен найти нужные знания. Я не учитель и не наставник, лишь хранитель. — Они вместе прогуливались по планете, и Архивариус, повествуя о своей жизни, рассматривал все вокруг. — Я видел рождение звезд, возникновение цивилизаций, войны, низвержение королей, уничтожение планет… — Разве мы не являемся творением мысли и веры? — Это один из вопросов. Что случилось раньше: бог создал человека или человек бога? На самом деле это замкнутый круг. Однажды все дойдет до конечной точки и повторится: живые умрут, мертвые оживут, чтобы пройти новый виток… Но это лишь предположение. Смотритель позволил ему ходить по планете, изучать все, что встретится по пути, задавать вопросы. Одинокие часы теперь были заняты разговорами, а ночи — чтением книг. И все же жизнь продолжалась, нельзя было забывать о поддержании своей жизни, а потому однажды Архивариус стал свидетелем «охоты». Он наблюдал издалека за тем, как оживали иллюзии, завлекая путников, как затуманивался их рассудок, а следом и за тем, как Смотритель поглощал эмоции и воспоминания. Хранитель смотрел за всем происходящим с интересом, записывая внутри себя в очередную книгу. Он ждал, пока Смотритель закончит и подойдет сам, чтобы не нарушать обычный порядок вещей, нужно было еще обо многом узнать: что он чувствовал, касаясь людей, как их чувства переходили к нему, как реагировала планета, отличалось ли это от молитв и веры, питающей богов. Есть ли лимит? Появляется ли чувство насыщения? Что было бы, попытайся он пожрать все мои воспоминания, выдержало бы ядро планеты? Любопытство Хранителя было необъятным. Но почему-то первый вопрос с губ сорвался совсем иной: «А где Ваше сердце? Оно все еще в груди или же глубоко под землей, в центре всего?» На что Смотритель впервые мягко улыбнулся и взглянул на маяк, свет которого пронзал космическую тьму. «Так это оно так ярко горит». Архивариус нечасто встречал на своем пути других божеств, а с людьми он совсем не общался. Путешествуя в одиночестве, рассматривая туманные колонны водорода, черные дыры, сверхновые звезды, пестрые туманности и стараясь описать их величие, Хранитель не задумывался о своей жизни. Сейчас же ему было впервые приятно находиться в чьей-то компании, даже если эта остановка тоже скоро должна была прерваться. — Вы когда-нибудь задумывались, зачем маяк продолжает светить, если путь больше никто не ищет? — Свет — это моя суть. Без него меня нет. А в Вашей библиотеке полно книг, которые некому прочесть. — Да, все верно. Многие книги так и останутся неоткрытыми. — Тогда мы оба обречены быть для себя самих. Но я благодарен за данную мне возможность прикоснуться к вечному. Проведенное вместе время показалось мигом, но на землях людей успело смениться несколько поколений. За это время верующих не стало больше, скорее, наоборот, их почти не осталось, никто больше не останавливался на планете, не смотрел на маяк, не нуждался в сопровождении. Хранитель наблюдал за всем происходящим, впервые почувствовав, как острое перо укололо его пальцы; но грусти не было. Чувство всеобъемлющего спокойствия охватило планету. Смотритель и сам предчувствовал свою судьбу, и принимал ее, проводя свои последние дни за обсуждением книг. Все вокруг давно засохло, даже иллюзии не было сил поддерживать. От прошлого осталась только мелкая россыпь светлячков, плавающих в воздухе и горящих подобно звездам, и кое-где рос мох, питающийся остатками сил. Хранитель сидел рядом, боясь прикоснуться, так как душа Смотрителя была такой хрупкой, что могла рассыпаться в любой момент. — Тебе пора. — Произнес однажды Смотритель. — Ты и сам понимаешь, истории сами себя не запомнят, события сами себя не опишут. — Он закрыл книгу у себя на коленях. — Просыпайся и улетай. Я был рад провести с тобой эти века. Когда Архивариус проснулся, никого рядом не было, маяк больше не горел. Со своего корабля он видел, как огромная черная дыра впервые за столько тысячелетий только жадно поглощала свет и не отдавала его. Фёдор закончил свою сказку, аккуратно перебирая белые волосы и чувствуя теплую щеку на своих коленях. В комнате, в углу, горел торшер, верхний свет Николай не захотел включать. Достоевский сидел на кровати Гоголя, облокотившись спиной о прохладную стену. Они уже успели поужинать и выпить чай, а теперь, когда время перевалило за полночь, во всем теле чувствовалась сонливость. Некоторое время Николай молчал, можно было подумать, что под звуки мягкого голоса он успел уснуть, но, как только Достоевский перестал накручивать на палец короткую кудрявую прядь, художник заговорил: — В сказках всегда все должно заканчиваться хорошо, разве нет? А если и нет, то, чем тогда она будет отличаться от жизни? — Он повернулся на спину, чтобы видеть в полутьме лицо Фёдора, и спросил: — Знаешь, почему люди так любят рассказывать и слушать сказки? — И почему же? — Потому что, как бы тяжело не было, в конце все обязательно закончится хорошо, добро победит, хорошие не умрут, принцесса выйдет замуж за принца, а королевство будет расколдовано. У тебя получилась очень грустная сказка. — Я не согласен с тобой. Архивариус же сказал: однажды все начнется заново. Они еще обязательно встретятся, а перед этим ему придется продолжить выполнять свою работу. — И все это время он будет один, это удручает, — Николай снова повернулся на бок и еще сильнее прижался щекой к теплой пижамной штанине. — Хранитель всегда был один, и то, что ему удалось встретить в необъятном космосе Смотрителя и провести с ним несколько столетий рядом, это уже удача. — Он бы всегда помнил то время? Оно бы не стерлось из его памяти? — Вся его жизнь — хранение воспоминаний, он просто не сможет ничего забыть. Гоголь все еще переваривал услышанное, отчего-то во рту был неприятный привкус после сказки, и, как бы Фёдор не старался его смягчить, на корне языка все еще оставался след, как после крепкого кофе или горькой таблетки. Он приподнялся, чтобы посмотреть в глаза Достоевского. — А ты можешь придумать фразу, которую бы Архивариус мог сказать про Смотрителя? Философ потянулся рукой к телефону Николая, лежащему рядом, чтобы посмотреть на время, а затем, воспользовавшись моментом, лег на бок, подперев голову рукой. Гоголь опустил голову на подушку, стараясь в полутьме рассмотреть цвет квадратов на пижамной рубашке Фёдора, в то время как пальцы сами тянулись обводить их острые края. — Какую-нибудь фразу?.. — Он подцепил одеяло, укрывая им свои замерзшие ноги. — Некоторые звезды гаснут, но их свет продолжает идти к нам, даже спустя тысячелетия. Таким светом стал для меня ты. — Пальцы замерли на рубашке. — Такую фразу? Но вместо ответа Николай придвинулся ближе, утыкаясь лбом в грудь Фёдора и обхватывая его рукой. Да, последние слова были чем-то приятным, обнадеживающим, сказочным и так странно звучащим от Достоевского. Он прокручивал фразу в голове, боясь забыть хоть слово и с замирающим сердцем прижимаясь все ближе. — Мне завтра рано вставать, — тихо произнес Достоевский, — я пойду ложиться, а то уже очень поздно. — Ложись здесь, — слова вырвались, обжигая грудь, — места хватит. — У меня телефон в зале остался… — Заведи будильник на моем. — Тебе же завтра никуда утром не надо. — Я не проснусь. И Достоевский сдался, разблокировал телефон (Николай, не поднимаясь, пробурчал пароль) и поставил будильник. Художник придвинулся спиной к стене, оставляя большую часть кровати Фёдору и ожидая, когда тот выключит торшер и уже ляжет, чтобы придвинуться ближе. Но вместо этого, погасив свет, философ сам залез под одеяло и лег головой чуть ниже подушки, чтобы можно было отзеркалить недавнее действие Николая и самому уткнуться на пару минут в его грудь, словно на пробу, чувствуя гулкое биение сперва замершего сердца. Всего на пару минут, пока Гоголь еще не успел очнуться, глаза не успели привыкнуть к темноте, а кислород не закончился в легких, после чего Фёдор уже лег нормально на спину и закрыл глаза, оставляя художника наедине со своими мыслями. — Доброй ночи, — произнес он уже с закрытыми глазами. — Спокойной ночи, — тихо отозвался Николай, не сдвинувшись с места. И несмотря на то, что Достоевский довольно-таки быстро уснул, Николай еще долго лежал рядом, не смыкая глаз и наслаждаясь умиротворенными чертами лица, его мерным дыханием, запахом зубной пасты и его собственного крема для рук с кокосовым маслом. Внутри его душили эмоции, в какой-то момент он даже порывался встать с кровати и взяться за карандаш, но побоялся разбудить Фёдора.