Пожить, покурить

Руки Юнхо пахнут сигаретами. Он вышел с кухни; прошло минут пять с того момента, как он выкурил честно последнюю для храбрости и вернулся сюда, в коридор. Кухня, которую он делит ещё с двумя людьми, благодаря ему одному представляет собой сигаретную пачку — подмятую, полупустую, не самую дорогую, скорее что-то из дешёвого; можно было бы пошутить, что и в навесных ящиках вместо круп и сухих закусок лежат сигареты, если б Юнхо не думал настолько часто о том, чтоб туда их положить. Пока что он не опаздывает; есть время проверить ничего ли он не забыл. Он заглядывает в рюкзак, обходит коридор несколько раз, а после этого наконец выходит, закрывая квартиру на ключ — тихо, потому что Уён и Чонхо давно спят. А Юнхо так близко; ему кажется, что он вернётся домой немного другим. Более тихим — потому что чем больше тайн хранит человек, тем он тише. Юнхо на пороге раскрытия кое-какой тайны. Чувствуя себя так, как сейчас, он вполне может назвать себя целеустремлённым человеком и поверить в то, что усилия рано или поздно окупаются. Он не обращает внимания, если окружающие называют его увлечения странными, а в ответ на длинные монологи о монстрологии и логическом оправдании мистицизма не находят ничего лучше, чем закатить глаза. Юнхо нечасто зовут в рамённые на сплетни и посиделки, да и друзей у него, в общем-то говоря, нет — так, остаточное после школы и вуза в виде наименее противных знакомств да соседи по квартире; но он не отчаивается. Интроверт — что ему социум! В обществе есть только один элемент, в коммуникации с которым Юнхо действительно заинтересован. Это Минги; лицо без лица, которое Юнхо узнал на групповой терапии в клинике, куда привык ходить к психотерапевту. Если вне общих встреч у клиентов возникает общение, Доктор Ли — та, кто проводит эти встречи, — должна быть в курсе; это ведь может отразиться на процессе, если кто-то поссорится или начнёт, не дай бог, встречаться. Юнхо тянул с тем, чтобы рассказать о том, как однажды бесстрашно подошёл к Минги и попросил номер, — а когда всё-таки рассказал, к нему не пришло ожидаемое облегчение. Усилилась тревожность; теперь за ними двоими наблюдали. Концентрация слабела — а ведь на неё Юнхо изначально приходил жаловаться — и в конце концов, драгоценные рабочие часы в фото-студии, которые давали ему деньги, стали всё больше посвящаться мыслям о предстоящих сеансах терапии. Вопросы на индивидуальных встречах с Доктором Ли — его терапевтка имела обыкновенно мягкий взгляд, который, однако, метал хитрые ножи, когда она начинала ненавязчиво подводить клиента к нужным ответам, — стали невозможными; Юнхо их боялся, потому что каждый следующий вопрос мог быть о Минги. Почему он вас так интересует? Нет, здесь точно не замешана романтика. Он не рассказывает о себе сам, так почему вы ни разу не спросили его, а сразу решили, что он хранит какие-то тайны? Юнхо помешан на тайнах. В какой момент вам стало казаться, что вы симпатизируете Минги настолько, что можете сказать ему что угодно? Минги другой. Юнхо много знает о вампирах, и этот молчаливый парень, конечно, не во всё из этого вписывается, — но ведь и не всё, что говорят люди, обязано быть правдой. Минги бледный и слишком юркий для этой болезненной бледности. Он выбирает вечернее время для посещения клиники, а встречи с Юнхо назначает всегда на ночь. Он всколыхнул обыденную человеческую реальность, состоящую из фотосессий и чипсов по вечерам; Юнхо обрёл новый интерес, и это, конечно же, не осталось незамеченным. Он теперь не ходит на сеансы в клинику, потому что появились те, кто посмел осудить и подвергнуть сомнению факт того, что Минги требуется изучить под лупой. У него ещё не было возможности показать насколько он силён; может быть, он не питается кровью и не превращается в летучую мышь; может быть, всё не так, как Юнхо себе представляет, понабравшись знаний из самых разных источников. Но вампиры существуют, как и призраки с подземными гномами, — в этом нет сомнений.

░░░░░░

Нет сомнений в том, что большой город — это благо. В большом городе вампиру несложно укрыться. Заворачиваешь с большой горящей светом улицы — а лучше сесть на любой номер транспорта и доехать до конечной, так потеряться значительно проще — тебя никто не ищет, всё. Минги никому не нужен здесь, и он ютится в здании, громко называющем себя многоэтажкой, но чувствует, что оно очень маленькое. Все люди, живущие здесь, слишком быстро получили по метке из двух маленьких точек на шее. Они исчезают спустя день и люди даже не всегда успевают их заметить; вторую такую метку Минги уже не может поставить на человеке. В целом, жить можно: разнообразная кровь вокруг и не очень жарко. Но в этом городе хуже, чем во всех остальных. Здесь Минги то и дело натыкается на воспоминания из времени, когда ещё кормился надеждой о том, что он не одинок. Это первый город, в который он переехал из своего родного около двух веков назад, после того, как Хонджун, вампир, на которого Минги однажды наткнулся, случайно обратил его и пригласил существовать вместе, смешно надеясь, что этим сможет загладить вину. Хонджун однажды потерял жизнь из-за своей любви, поэтому Минги остаётся молча вспоминать его и идти по улице в одиночестве. Этот человек, Юнхо, довольно занятный. С ним приятно, но нужно стереть ему память, когда будут силы. С этим можно не спешить, потому что Юнхо знает ещё слишком мало. Он вообще, кажется, двинутый. Они встретились на групповой терапии — Минги на такие уже ходил, бывало, для разнообразия в жизни, но не исключено, что проблемы, которые у него нашли, есть на самом деле, — и тогда у Юнхо был депрессивный эпизод. Но не успело пройти и недели, как он открылся для Минги и остальных с новой стороны, расцвёл, прямо сказать. Центр его бутона смотрел на Минги и поворачивался, как подсолнух за солнечным диском. Это смущало, безусловно. Вот только что сделает этот Юнхо? Правда. В полицию пойдёт? Минги выпьет весь полицейский участок — а если понадобится, то и остальных легавых. Но без всякого желания; не так, как пил и ел прежде. Семена одинокого отчаяния в Минги давно проросли и стали безразличием к судьбе вампирского рода; он уже давно не ломится переезжать после первого подозрительного взгляда, словно надеясь, что его наконец обнаружат и прикончат каким-нибудь способом. Он попробовал всех людей в своём доме, и во всех остальных городах действительно лучше. Кушать Юнхо пока не хочется; ходить к психологу довольно весело, и Минги нравится сочинять себе историю, потому что мозги, питаемые кровью тысяч людей, работают на ура и способны за день запоминать столько, сколько люди, как бы иронично не звучало, не в состоянии запомнить за всю жизнь. Если Минги укусит Юнхо, тот забудет об их знакомстве — но с остальными из клиники возиться лень. Проще исчезнуть на противоположной окраине города. Хонджун сказал бы, что это разумное решение. Минги укусит Юнхо, когда будет готов сделать это. А пока он ещё не изучил все кривоватости фонарных столбов и волны речных каналов в этом районе. Стоит остаться здесь.

▒▒▒▒▒▒▒

Юнхо выходит из дома. Ночная улица — вакуум; вокруг ни души, но Минги предпочитает встречаться только вечером и ночью, не хочет дожидаться рассвета, и это очередной знак. Юнхо движется по улице, не избегая теней, потому что не привык бояться темноты. Он близок как никогда, и в его рюкзаке лежит несколько средств, которые ему помогут. Чеснок, во-первых; самое понятное и доступное средство. Юнхо не будет совать его Минги в рот — просто как-нибудь ненавязчиво проведёт около его лица рукой, вымазанной в перемолотом чесноке, который остался лежать на кухне. Из холодного оружия только холодный нож с обеденного стола — не вымытый после того, как Юнхо резал им сладкие пирожные. Это всё неинтересно. Из интересного — зажигалка; вампиры, говорят, веками заживляют обожжённые места. Ни серебряного меча, ни даже пуль из серебра, к сожалению, не нашлось; в рюкзаке на дне лежит осиновый кол, о котором каждый ребёнок знает, что это главное средство. Надо вогнать вампиру в грудь с одного удара — если не убить сразу, то дальнейшие усилия вернут в него жизнь. Интересно, что Минги скажет, когда увидит такой набор?

░░░░░░░

Они оба уже сбились со счёта этих ночных бесполезных встреч, думается. Минги не спешит рассказывать многое о себе, а Юнхо и не спрашивает, словно ему достаточно их рассуждений о далёком и, наоборот, близком, бытовом. Юнхо любит сочетать несочетаемое, когда выбирает блюда в круглосуточных забегаловках, и за этим хочется бесконечно наблюдать; Минги почти выявил закономерность, по которой этот чудик считает ту или иную еду подходящей, чтобы потреблять вместе. С этим Юнхо бывает забавно. Минги вытирает мокрую от слюны губу, пока её не облизал ветер; пальцы касаются клыков. Его клыки удачно входят в число тех, что считаются нормальными, пусть и выдающимися, у людей, и годными, пусть и маловатыми, у вампиров. У Хонджуна, например, клыки были огромные, выпирали из-под верхней губы; он даже не пытался искать себе законное жильё или работу, вписаться в человеческий мир. Ему достаточно было скрываться, не нужно было ничего, кроме луны и тишины, от которой бегают люди, — но однажды Хонджун совершил ошибку, укусив человека два раза своими клыками. И теперь Хонджуна нет, а его человек, пропавший бесследно, видится, тоже уже где-нибудь умер спустя столько времени. Если у Хонджуна всё было либо злым, либо добрым — сам он в своих глазах был, конечно же, полным злом, — то Минги ни зла, ни добра не признаёт. Он считает, что мир сер и жить в нём довольно серо.

▒▒▒▒▒▒▒

Так вот, продолжая про вампиров! Юнхо нащупывает зажигалку в кармане тонкой куртки и мысленно загибает пальцы, считая подозрительные факты. Минги после каждого сеанса оказывается у кофейного автомата и покупает самую крепкую позицию. Насколько разумно пить кофе ночью? Это единственный хоть сколько-нибудь логичный пункт — с точки зрения непросвещённых обывателей, — потому что следующие пальцы Юнхо перечисляют изредка наливающиеся кровью глазные белки, вечно бледное исхудалое лицо — Минги, вероятно, не дурак, чтобы нажираться кровью прямо перед сеансом и красоваться своими алыми довольными щеками — скудный гардероб, состоящий из старомодной классики, собранной, очевидно, в Европе прошлых веков, и любовь к обсуждению искусства и истории. По мнению Юнхо, этого более чем достаточно для того, чтобы взять на встречу с Минги всё, что он напихал в рюкзак сегодня. А, ещё он практически не выражает эмоций! Впрочем, Юнхо был таким же пару недель назад.

░░░░░░░

Чем больше проходит времени, тем меньше в Минги остаётся чувств; время высасывает из него то многое, что он хотел бы сохранить в себе, если не вообще всё. Он верит, что воспоминания о Хонджуне, сохранившиеся ярче, чем что угодно из его человеческой жизни, останутся с ним подольше и помогут не сойти с ума. Минги замечает Юнхо, когда тот ещё далеко, — и этот человек красив. Редкими моментами его лицо разглаживается, делается спокойным; в глазах не прыгают бешеные огни, побуждающие Юнхо добираться до неизвестного, забывая о сне и отдыхе, — такого Юнхо, не увлечённого своими странными идеями, Минги почти не знает. Но он готов сказать, что это человек, с которым приятнее всего находиться рядом. Вот он. Вот он, Юнхо, на мосту, с сигаретной пачкой и зажигалкой яркого цвета. Он думает, что один здесь, потому что не видит так далеко; Минги ещё несколько метров может полюбоваться им, не боясь, что его раскроют. У Юнхо чудесный тёмный берет и пальто, которое он не застегнул почему-то. На одном плече болтается рюкзак из дешёвой искусственной кожи; сигареты можно было бы назвать эстетичными в тонких — наверняка уже подмёрзших — пальцах, но сигареты всё ещё убивают. Некоторые люди странные, да? Есть более хороший способ медленно убивать себя — кормиться у вампира.

▒▒▒▒▒▒▒

Нет, Минги совершенно точно вампир! После стольких дней анализа и поисков новых и новых источников информации — разве Юнхо может оказаться не прав? Он чиркает зажигалкой, направляя светлое пятно пламени под сигарету. Минги стоит перед ним.

░░░░░░░

Вокруг Юнхо разлетается пепел. Он затягивается и в этот момент поднимает глаза — Минги не отводит взгляд, чтобы запечатлеть все эмоции на его лице. Это, в первую очередь, радость. Так называется, кажется? Радость. Юнхо улыбается.

░▒░▒░▒░▒░▒░▒░

— Здравствуй! Тебе идёт, — говорит Юнхо, кивая на волосы, на которые синий лёг блёклым отражением ночного неба; Минги слышит истерические нотки в его голосе. Будь он человеком, точно бы уже устал от этого, стал раздражаться — но он вампир, чувства в нём поднимаются и гаснут намного медленнее, поэтому он большую часть впечатлений обрабатывает через мозг. Он знает, что Юнхо искренне рад его видеть — поэтому так возбуждён. Минги улыбается в ответ, и они начинают путь вдоль мостовой, иногда останавливаясь, чтобы полюбоваться красотой домов, идущих двумя линиями по обе стороны канала; кажется, что эти линии смыкаются на горизонте во что-то удивительное и недостижимое для всех. — Ты вчера говорил, что у тебя стало получше с режимом сна? — участливо спрашивает Минги, ссылаясь на их короткий разговор в клинике. — Прости, что не получилось сходить куда-нибудь: мне нужно было бежать домой. — Всё в порядке, — Юнхо отмахивается, и сигаретный дым уходит от него, обиженно сгребая свои волны в сторону ветра. Вампир наблюдает за сухими губами, сомкнувшимися вокруг фильтра; Юнхо затягивается снова, а затем его рот, нарисованный божественной тонкой кистью, растягивается в улыбке. — Я это сказал так, чтобы похвастаться хоть чем-то, когда все делились о прошедшей неделе. А так, всё как обычно — если кое-как меня уложат вовремя с таблетками и уговорами, то посплю часов семь, а нет — то три стабильно. Ничего нового. Они стоят, вдыхая поднимающийся от воды воздух напополам с сигаретным запахом; тишина требует себе немного времени. Жизнь в городе начнётся через несколько часов, а пока по улицам снуют только случайные опаздывающие домой, ну и бродяги. Ни одного монстра — кроме вампира, что прячется в силуэте высокого парня с белой кожей и тёмно-синими волосами; ни одного маньяка — кроме фанатика по имени Чон Юнхо. Город полон, но ночью, несмотря на светящиеся дороги с изредка проезжающими машинами, кажется, что никого нет. Или только на этой мостовой так тихо?.. — А ты разобрался, значит, со своими делами и нашёл-таки время? — деловито спрашивает Юнхо, стряхивая пепел и вытаскивая Минги из мыслей. — Тут есть местечко — тарелки дымят лапшой, разноцветное импортное пиво… — Я не очень хотел бы пиво сегодня. Юнхо слышит продолжение фразы, оставшееся неозвученным: «Но всё равно пойду с тобой». Эту тесную кафешку он высмотрел в интернете; рекомендаций, конечно, взять было больше не у кого. Посетителей почти нет в такое время, поэтому миски с заказанными блюдами им приносят быстро. Они приступают к еде, и Юнхо внимательно наблюдает, как и всегда, но при этом старается сохранять спокойный вид. Минги ест как обыкновенный человек, но при этом заметно, что еда не вызывает у него ни удовольствия, ни отвращения; впрочем, многие современные люди такие же — заняты другими мелочами и зачастую не успевают замечать, где находятся и что делают. Юнхо выжидает некоторое время, давая им немного поесть, а затем нападает без предупреждения: — Я не так давно закончил читать «Дракулу». — Стокера? — Юнхо кивает. — Попса. Минги с безразличным видом возвращается к еде, и беседа, кажется, теряет продолжение, но через минуту он возвращается опять, засовывая в себя дымящуюся лапшу: — И как тебе? — Странно, — честно признаётся Юнхо, неловко улыбаясь. — Антураж, конечно, многого стоит, но в конце-то! Четверо крепких мужчин отправляются гнаться за кораблём, а в замок к графу едут… старик и девчушка? Ересь. Слитая концовка, резкая очень. — Принимай во внимание то, как давно это было написано, — его взгляд встречает серьёзные глаза Минги. — Тогда мы мыслили по-другому. — Мы? А ты как будто знаешь! — усмехается Юнхо. — А там и знать нечего. Вот она. Первая ниточка. Юнхо продолжает их вить в течение всей ночи; уж он, без сомнения, может найти тысячу тем для разговора, косвенно касающихся вампиров. Они выходят из лапшичной и вновь шагают к мостовой, потому что, покрытая туманом, она настраивает на нужные мысли. А ещё поедает сигаретный дым. — Знаешь, меня сегодня красили, потому что сегодня я не только фотографировал, но и фотографировался сам, — говорит Юнхо, отодвигая от себя пепельного таракана, чтобы достать маленькое зеркало из внутреннего кармана. — Но этот дождь… Погода такая сделалась, что нет смысла смотреть никакие прогнозы. Уедешь на район дальше — и всё уже другое. Раньше он не таскал с собой зеркало. Сейчас остаётся надеяться, что Минги не подумает ничего подозрительного. Тот застывает, смотрит то на поднятые брови и глаза, которые Юнхо специально подвёл для этого момента, то на пресловутые руки, покрытые венами, сжимающие круглую пластинку украшенного узорами зеркала. Тонкие чудесные пальцы. Зеркало похоже по стилю на то, что нравится Юнхо. — Всё в порядке, — мычит Минги, хотя не знает, каким макияж изначально был. Его улыбка кривая, потому что улыбаться он совсем не привык. — Если даже ты упал лицом в лужу, то по тебе не скажешь. Юнхо медленно переводит глаза и встречается с его взглядом — тусклым, безрадостным. Медленно поворачивается — у него подробный план в голове, — чтобы якобы лучше что-то высмотреть в свете фонарей, приглушённом влажным потом тумана, но на деле он просто хочет повернуться к Минги спиной. Все ниточки, которые он насобирал за сегодня и их предыдущие встречи, ничто по сравнению с тем, что он видит прямо сейчас. Отражения Минги… нет. Его просто нет. Юнхо как будто один стоит. Он резко поворачивается, сдвинув вместе брови, словно сбит с толку. А Минги продолжает стоять в расслабленной позе, чуть опираясь на мостовую ограду. Его глаза почти что прикрыты, как и всегда, и чёрт разбери какая в них плещется эмоция. Кажется, что никакая. Он замечает, что Юнхо отвлёкся от зеркала, и спрашивает: — Ну что, не растеклось? — Ты не отражаешься в зеркале? — Ага. Юнхо смотрит на него почти что осуждающе. — Я думал, ты догадывался?.. Минги смеётся над ним? Минги находит его очаровательным, пока Юнхо торопливо упаковывает зеркало обратно, придумывая, как ему отреагировать. Но он не успевает ничего сделать — не успевает даже подумать о том, что вампир напротив него может причинить вред. Минги сокращает расстояние между ними за долю секунды; он украдкой рассмотрел улицы, чтобы удостовериться, что близко от них никого нет. — Не отражаюсь и не отражаюсь. Что такого? Гораздо важнее то, что сегодня ты особенно прекрасен, Юнхо-я. Юнхо прошибает дрожью. Он выше Минги на чуть-чуть, но теперь сжимается, вдавливая голову в плечи, и кажется меньше. Ему так страшно, пока Минги приближается к нему, и он забывает обо всех средствах, закинутых в рюкзак, концентрируясь на глазах. Эту способность Минги никогда не использует специально — она атакует сама когда нужно, хотя известно, что многие вампиры завораживают людей не только в ту минуту, когда им нужно укусить. Гипноз, великий гипноз. Минги немного жалко человека, который забыл себя от испуга — по правде говоря, он думал, что Юнхо до последнего будет погружён в навязчивые идеи о том, чтобы разоблачить того, кто ему кажется вампиром. Правильно кажется; но увы, людям не дозволено знать обо всех секретах Вселенной. Впрочем, разве Минги не может немного оттянуть момент, когда Юнхо забудет о нём? Ему не хочется смотреть в глаза, из которых пропадёт осознанность. Но жизнь такова, что Юнхо придётся забыть вампира, если он приблизился к нему слишком сильно. А пока Минги становится к нему вплотную, и они оба подпирают бока мостовой оградой, но в глазах одного — леность и спокойствие, а второй отчего-то не может сдвинуться с места. — Ты мне очень-очень нравишься. Я долго вылавливал хорошую луну, чтобы сказать об этом, — Минги чувствует, как губы сами создают на его лице улыбку, и поворачивает голову к небу. В этот недолгий момент Юнхо отмирает, потерявшись от чар чужих глаз, и начинает ловить ртом воздух, словно действительно не дышал всё это время. — Я бы хотел поцеловать тебя. Юнхо смотрит на эту улыбку, неуверенную, странную, такую, будто Минги хотел повернуть рот во что-то другое, но случайно сказал это, — а потом Минги снова смотрит ему в глаза, и Юнхо отключается. — Давай, — говорит он, теряя остатки себя. — Вперёд. Минги приближается к губам, ощущая грудью тёплое живое тело, и делает это. Он — настоящая бабочка-лакомка, что питается из цветка, потому что за губами Юнхо его ждёт шея, не прикрытая осенней ночью ни шарфом, ни воротником, и кровь Юнхо невероятно хороша. Чем больше энергии в человеке, тем лучше и ярче вкус, а во время мании её у Юнхо столько, что он не знает, за что браться. Минги хочет, чтобы это длилось подольше, но к сожалению, их поцелуй будет единственным, потому что чувства, о которых Минги сказал, — а говорил он от чистого сердца, — нужно убить в себе, если он хочет жить дальше. Он помнит, что случилось с Хонджуном.

Полтора века назад на этом самом мосту впервые оказался человек, который добровольно обратился ко злу. Что может быть живым, то обязательно когда-нибудь умертвится; что стало мертво, не оживёт отныне. Ночь забрала человека, который стал монстром — то ли на волны положила, то ли на спину крылатому ветру; человек вдохнул и отравился. Он больше не вернётся сюда, и этот мост проклят.

— Хён, скажи, как ты планируешь добраться до туда? — спрашивал Минги, молодой вампир, который иногда раздражал Хонджуна своим любопытством ко всему новому. — Я хочу знать, как найти тебя, если что. Хонджун отодвинул занавеску с окна, расположенного под потолком подвала, где они поселились; лунный свет лёг на их лица. Хонджун говорил с тихой терпеливой улыбкой: — Всего несколько поворотов. Ты не ходи за мной, я скоро вернусь. Над рекой сегодня холодно; боюсь, он не захочет оставаться надолго, испугается простудиться. — Кто — он, хён?.. Сонхва этот твой? Нечего тебе с ним связываться, он же из жандармов, он… Да стой же! Хён! Минги бросился к дверям, словно мог остановить уходящего Хонджуна. Сейчас горько об этом вспоминать, но теперь Минги кажется, что его хён прекрасно знал, что его ждёт. И словно бы решил, что это того стоит. — Я со всем разберусь, дорогой, — ответил Хонджун, погладив его руку. Беспокойному Минги с его дурным предчувствием это не помогло. Он сказал: — Только не кусай его. — Я собираюсь сбросить его в воду. На том они и расстались. Хонджун скрылся в тумане, и молодой вампир, не успевший и полсотни лет прожить под протекцией другого, более опытного, остался один. Хонджун соврал. Если бы только Минги тогда покрался за ним следом! Хонджун уже укусил этого Сонхва однажды, — не сдержался, хотел узнать, выдержат ли его чувства против вампирского проклятия. А в ночь, когда Минги чуть не сошёл с ума от волнения, по небу танцевали тучи, но мостовая была суха; на Хонджуна смотрели тёмно-карие глаза, когда он поднимался от дороги и восходил по камню. Хонджуна, бледного и жутко блестящего глазами в темноте, этот человек не вспомнил после укуса — но Хонджун поймал его снова, познакомился снова, и снова тёмным вечером. И в очередной раз вытащил его полюбоваться ветром над водой. Сонхва не боялся клыков, оттягивающих верхнюю губу. И Хонджун готов был целовать ему пятки только за то, что Сонхва считал его таким же, как все, равным со всеми. Сонхва… может он был глупым, этот Сонхва? Минги сокрушался потому, что сам себя считал монстром — и чем тогда по сравнению с ним был Хонджун? Который запросто отрывал людям головы после того, как напьётся у них, — так, ради веселья? Минги прождал всю ночь и весь следующий день, не находя себе места, и после второго вечера всё-таки выбрался на улицу. Он впервые ходил один, без хёна. Хён говорил, что его рандеву не займёт много времени, но, насколько Минги понял, замерзая от навалившегося одиночества и страха перед неизвестным, Хонджун и Сонхва провели вместе целую ночь. Минги не знал город — как только Хонджун обратил его случайно, они уехали к северу страны, где старший вампир жил ранее, лет двести назад. Минги бродил по улицам чёрт знает сколько, боясь спросить у кого-либо, как пройти к мосту. Он несколько раз прошёл собственный дом, делая круги, прежде, чем наконец увидеть речной канал с мостовой. Но там его, очевидно, не встретил никто, кроме таинственного тумана. Хонджун лежал среди мусора в закоулке, который не освещали фонари, — неподалёку оттуда. Минги с трудом узнал его, потому что всё тело вампира, где не было прикрыто одеждой, выдавало отвратительные шрамы от солнечного света; раны шипели, предавая Хонджуна смерти, но сейчас, достигнув своей цели, покрылись холодом. Минги сбежал оттуда; его хён сгорел, попав под рассветное солнце, и под его одеждой находились такие же шрамы. Тогда Минги во второй раз сменил город, положив начало своему одинокому кочевничеству. Он всё ещё помнит о Сонхва и задаётся вопросом, что с ним стало. То, что он, будучи человеком, пропал, оставив опытного вампира мёртвым — это довольно странно, не правда ли? Минги никогда не видел Сонхва, так что может гадать бесконечно, вплоть до того, что Сонхва тоже вампир или что на их рандеву с Хонджуном он пришёл с отрядом жандармерии, жаждущей вампирской головы.