На колени

      Четыре дня.       Четыре бесконечных дня он искал Чимина.       Исчезновение совпало с аварией младшего Чона, день в день, и эта синхронность заставляла нервы Намджуна натягиваться струнами скрипки. Каждый час без информации превращался в пытку, каждый пустой отчет от Криса добавлял новую трещину в его самообладании.       У Намджуна не было сомнений в том, что Чимин у Монкута. Вопрос был один — где…       В их мире Чхой Монкут появился около девятнадцати лет назад, возникнув из ниоткуда в прокуренных комнатах клановых переговоров. Кланы сами взрастили этого человека, общими усилиями, так сказать — создали монстра, который теперь обратился против них. Администратор, распорядитель, рефери… его называли как угодно, но суть оставалась одна — Чхой был человеком, державшим в своей голове все тайные договоренности и грязные сделки между кланами.       В те времена он был тощим пареньком с острым взглядом тёмных глаз и въевшимся запахом дешёвых сигарет на потрёпанном пиджаке. Его феноменальная память проявила себя на печально известной сходке трёх кланов в промозглом складе на окраине города. Воздух тогда звенел от напряжения — главари уже поглаживали рукояти пистолетов, готовые превратить друг друга в кровавое месиво, из-за пунктов мирного соглашения.       И тут этот невзрачный секретарь поднялся со своего места. Все замерли, когда он начал говорить — его голос, чистый и размеренный, воспроизводил каждое слово с прошлой встречи, каждый нюанс интонации, каждую паузу. Он воссоздал полную картину предыдущих договорённостей, не упустив ни единой детали, даже тех пунктов, которые не устраивали его тогдашнего босса. Это было почти пугающе — такая точность в человеческом обличье.       С того дня Чхой Монкут стал призраком в системе — человеком, чье существование одновременно отрицалось и подтверждалось каждым кланом. Его оберегали все, но никто не знал, где он находится. У него не было офиса с табличкой на двери, не было дома с почтовым ящиком, никакого шикарного пентхауса с видом на город. Он отсутствовал во всех базах данных, не оставлял цифровых следов, не засвечивался на камерах.       Вокруг него сформировалась сеть таких же невидимок — одиноких людей с острым умом и безупречной памятью. Они появлялись на важных встречах, фиксировали каждое слово, каждый жест, каждую договоренность, а потом растворялись в темноте переулков.       Кланы создали в его лице настоящую бомбу замедленного действия. Человека, который знал слишком много, помнил слишком четко и понимал все слишком хорошо. И теперь, спустя девятнадцать лет, эта бомба наконец рванула. — Босс, разреши прижать его соседа, — не унимался здоровый итальянец, следуя за Намджуном по коридору особняка. Его тяжелые шаги гулко отдавались от мраморного пола. — Он ушлый. Да и по виду подходит таким как Монкут, он наверняка что-то да знает.       Намджун остановился у окна. Его отражение в стекле выглядело измученным — темные круги под глазами выдавали бессонные ночи, а в уголках рта залегли жесткие складки. — Он ребёнок, — возразил Ким, наблюдая за садовником, подстригающим розы в саду. — Ему двадцать один! — Крис раздраженно взмахнул руками. — Ну хоть поглубже копнуть, босс… у родителей Чимин не появлялся, как и в общежитии. Он же только с этим Донхи общался. Ты же сам понимаешь, он у Монкута…       Намджун медленно кивнул, и лицо Криса озарилось радостной улыбкой.

***

      Крис Фабри любил свою работу. В его понимании семья Ким была воплощением классики — итальянские мафиози-аристократы, правда с корейской фамилией. Годы, проведённые рядом с ними, научили его видеть за идеально скроенными костюмами от Brioni и холодными масками настоящую суть этих людей.       Его босс — старший из братьев, Намджун, внешне напоминал античную статую — высеченные скулы, прямой нос, чёткая линия подбородка. Его движения были выверены и точны, каждый жест имел значение. В переговорных комнатах он замирал в кресле монументом, и только глаза выдавали бурлящую внутри энергию. Намджун говорил негромко, но его слова резали воздух острее японской стали. Он строил империю Кимов с математической точностью, просчитывая каждый шаг на десять ходов вперёд.       Тэхён же был его идеальным дополнением — младший брат предпочитал тень. Его взгляд из-под ресниц считывал людей насквозь, препарировал души, находил слабости. Он редко повышал голос, но когда это случалось — даже матёрые гангстеры вжимались в кресла. За его внешней отстранённостью пряталась настоящая акулья хватка. Там, где Намджун строил, Тэхён разрушал — методично, безжалостно, не оставляя следов.       Поверхностному наблюдателю могло показаться, что эти двое не вписываются в образ итальянских горячих мачо. Но Крис знал, какой огонь пылает в каждом из них. Он видел, как Намджун срывался с места и мчался через весь город, получив сообщение о покушении на брата. Как дрожали его пальцы, пока врачи зашивали рану Тэхёна. Как младший, услышав об угрозах в адрес Намджуна, за одну ночь уничтожил целую преступную группировку — без лишнего шума, без свидетелей, только пара заметок в утренних газетах о несчастных случаях.       Все потому, что только Крис был допущен семьёй так близко. Он знал о бессонных ночах Намджуна, когда тот просматривал записи с камер наблюдения, выискивая любую потенциальную угрозу их империи. О том, как Тэхён лично проверял системы безопасности в домах близких им людей, маскируя паранойю под обычные визиты вежливости.       И сейчас его беспокоило, что за последние четыре дня пламя Намджуна постепенно угасало, превращаясь в тлеющие угли. Крис замечал, как тускнеет взгляд босса, как подрагивают его пальцы, когда он думает, что никто не видит.       Слежку за Донхи он взял на себя. График парня был монотонным — институт сменялся общежитием, общежитие институтом. Такая рутина могла усыпить внимание любого наблюдателя, но только не Криса. Его инстинкты, отточенные годами работы, кричали, что этот паренёк владеет важной информацией, а интуиция итальянца никогда не подводила и на третий день наблюдения была вознаграждена.       Донхи стал обладателем нового ноутбука. Эта деталь зацепила внимание опытного телохранителя. Семья студента едва сводила концы с концами, такая дорогая покупка им была не по карману. Значит собственные деньги? Но парень нигде не работал…       Крис удовлетворенно улыбнулся, набирая сообщение Намджуну. Получив короткое «действуй», он направился следом за Донхи, чувствуя, как адреналин начинает приятно покалывать кончики пальцев. В его арсенале было множество способов развязать языки, и он знал — этой ночью Донхи заговорит.

***

      В нарушаемом только мерцанием мониторов и тусклым светом ночника пространстве больничной палаты тихо сидели двое. Монотонное жужжание аппаратов создавало фоновый шум, к которому они привыкли за эту бесконечную неделю. Запах антисептиков въелся в кожу и пропитал одежду, смешиваясь с ароматом остывшего больничного кофе.       Хосок с трудом поднялся из неудобного больничного кресла, его суставы хрустнули от долгого пребывания в одной позе. Тёмные круги под глазами и щетина на впалых щеках состарили его лет на десять.       Он медленно подошел к брату, вглядываясь в бледное лицо Чонгука, опутанное трубками и проводами. Кожа младшего приобрела почти прозрачный оттенок, резко контрастируя с чёрными ресницами и тёмными прядями волос на подушке. Все показатели говорили, что в состоянии Чонгука наблюдались определенные улучшения, и это было единственным лучом света в этом тёмном царстве неопределенности и страха. — Это какой-то нескончаемый кошмар, от которого я не могу проснуться. — Тебе нужно отдохнуть, Чон. Сколько раз эту неделю ты на улицу выходил? Один? Два? — голос Тэхёна прозвучал неожиданно мягко. Его глаза были красными от недосыпа, а обычно безупречная одежда помята. От идеально выглаженного костюма не осталось и следа — рукава закатаны, верхние пуговицы рубашки расстёгнуты, галстук давно исчез в кармане пиджака. — Ты сам не лучше! — огрызнулся Хосок, но в его голосе не было прежней враждебности. Недельное бдение у постели брата притупило острые углы их отношений.       Палата снова погрузилась в привычную тишину, нарушаемую только механическими звуками медицинского оборудования. За прошедшую неделю Тэхён и Хосок научились сосуществовать в одном пространстве, не провоцируя конфликты. Они спали здесь же, в неудобных креслах, превративших их спины в одну сплошную боль. Питались в больничном кафетерии, по очереди отлучаясь не больше чем на пятнадцать минут. Каждый из них боялся пропустить момент, когда Чонгук откроет глаза.       Обычно навещающий их по утрам Намджун сегодня приехал вечером без предупреждения. От его присутствия воздух в палате загустел ещё больше. Он, конечно, делал вид, что просто проверяет комфорт находящихся в палате, но его взгляд выдавал искреннее беспокойство о Чонгуке. Сейчас он стоял с Хосоком за стеклянной дверью, их приглушенные голоса едва доносились до палаты. Тэхён не обращал на них внимания — все его существо было сосредоточено на человеке, борющемся за жизнь.       Он откинул голову на спинку стула, чувствуя, как усталость наваливается свинцовым грузом, заставляя глаза закрыться. Внезапно один из мониторов разразился пронзительным писком. Тэхён вскочил, адреналин мгновенно вымыл усталость из тела. В палату тут же ворвались медсестры, их белые халаты мелькнули в полумраке. За ними влетели Хосок и Намджун, их лица исказил страх. — Что происходит? Что с ним? — голос Хосока дрожал от паники. Его пальцы впились в металлический поручень кровати. — Все хорошо. Он борется с трубкой, — спокойно ответила старшая медсестра. Её уверенный тон немного разрядил напряжение. — Что это значит?! — вмешался Тэхён, его сердце колотилось где-то в горле. — Он пытается дышать самостоятельно.       Осознание этих слов накрыло Тэхёна волной облегчения, колени подкосились, и он схватился за край кровати, чтобы не упасть. Медсестры действовали быстро и профессионально, их руки порхали над телом Чонгука, проверяя показатели и готовясь к экстубации. — Господин Чон? — старшая медсестра склонилась над пациентом. — Мы должны вытащить трубку. Будет немного неприятно…       Глаза Чонгука оставались закрытыми, но под веками метались зрачки, выдавая активность мозга. Тонкие пальцы дрогнули. Медсестры работали слаженно — старшая осторожно извлекала интубационную трубку, пока младшая контролировала показатели. Монитор продолжал пищать, отсчитывая удары сердца.       Тэхён застыл, боясь пошевелиться, боясь даже дышать. Первый самостоятельный вдох Чонгука прозвучал хрипло, но это был самый прекрасный звук, который Тэхён слышал за последнюю неделю. Он рухнул на колени возле кровати, сжимая безвольную руку Чонгука. Кожа была прохладной под его пальцами, но пульс бился ровно и сильно. — Теперь, когда трубка удалена, мы начнем снижать дозу седативных препаратов, — старшая медсестра говорила мягко, с профессиональной уверенностью. — Это очень хороший знак, господин Чон. Он дышит самостоятельно, и последнее обследование показало нормальную мозговую активность. Теперь ему просто нужно проснуться. — Спасибо, — Хосок не пытался скрыть слезы облегчения. — Малыш, прошу, просыпайся поскорее. Мне действительно нужно увидеть твои глаза, — шептал Тэхён, уткнувшись лицом в руку Чонгука. Его губы касались прохладной кожи. — Это была долгая неделя, невыносимо долгая, и я больше не могу ждать.       Медицинский персонал продолжал свою работу, входя и выходя из палаты, корректируя лечение, делая все возможное для скорейшего пробуждения пациента. Атмосфера в палате изменилась — тяжелое напряжение сменилось осторожной надеждой. Даже воздух стал легче, насыщеннее кислородом. — Теперь я готов уехать, — заявил Хосок, когда все утихло. Он поднялся с кровати брата, расправляя плечи. В его глазах появился опасный блеск. Повернувшись к Тэхёну, он произнес: — Присмотри за ним. — Затем наклонился к уху Чонгука и добавил тихо: — Я знаю, что недостаточно часто это говорю, но я люблю тебя, братец. И ещё… я вырву глотку тому, кто это сделал.       В его голосе звучала не угроза — это было обещание. Тэхён встретился с ним взглядом и коротко кивнул. Они оба знали — виновные заплатят за каждую секунду этой бесконечной недели.

***

      Донхи содрогнулся всем телом, когда грубым рывком с его головы сорвали мешок. Резкий электрический свет ударил по глазам, заставляя их слезиться. Боль пронзила виски, и он инстинктивно попытался заслониться рукой, но веревки, впившиеся в запястья, жестко напомнили о его положении. — Ну привет, лапушка, — прозвучал низкий голос с хрипотцой.       Массивная фигура мужчины заняла стул напротив, частично закрывая слепящую лампу. Его силуэт вырисовывался на фоне света четким контуром, превращая черты лица в размытую тень. — Я… вы… почему я здесь? — выдавил из себя Донхи пересохшими губами. — Хороший вопрос… — мужчина подался вперед, и воздух наполнился терпким ароматом дорогого парфюма с нотками сандала. — Наверное потому, что я потерял моего… эм… друга. И внутренний голос подсказывает мне, что он сейчас в таких же «гостях», как и ты. — Я то тут причём? — вспыхнул Донхи, чувствуя, как холодный пот стекает по спине. Он прекрасно понимал, что речь идет о Монкуте, но инстинкт самосохранения кричал держать язык за зубами. — Хм… давай поразмыслим. Твой сосед по комнате растворяется в воздухе, а через неделю ты обзаводишься новеньким ноутбуком премиум-класса. Не находишь в этом ничего подозрительного? — Я заработал… — Вооот как, — протянул мужчина с металлом в голосе. — Думаю, тебе стоит серьезнее подойти к своим ответам. Позволь помочь тебе в этом.       Крис поднялся, с грохотом отодвинул стул и шагнул к Донхи, положив руку на ремень. — Что… что вы собираетесь делать? Не нужно… прошу, — Донхи затрясся на стуле, паника захлестнула его волной. Крис издал тихий смешок. — О чем ты подумал? Оу… ты подумал, что я… — он отпустил ремень и театрально развел руки в стороны. — Нет, нет, нет, лапушка. Мы с тобой просто совершим небольшую прогулку. На крыше сейчас невероятная красота… Все звезды на ладони. — Крис освободил ноги парня от креплений и, вцепившись в куртку, потащил к лестнице. — Ты ценитель романтики? М? Я вот обожаю прогулки под луной.       На крыше, он поставил Донхи у самого края и, ухватив за пояс, наклонил над пропастью.       Паника накрыла Донхи удушливой волной. — Прошу вас… я прошу… — Знаешь, лапушка, есть такая поговорка на моей родине… Del male non fare e paura non avere. — Крис сделал шаг вперед, и Донхи еще сильнее провис над бездной. — Так кому ты причинил зло, раз так трясешься от страха?       Донхи хватал воздух широко открытым ртом, с ужасом глядя в темноту внизу. Он хотел что-то сказать, но парализующий страх сковал голосовые связки, превращая слова в беззвучный хрип. — Сделаем так, лапушка: я возвращаю тебя в безопасное место, а ты называешь имя того, кто увез Чимина, и куда. По рукам?       Донхи отчаянно закивал, и Крис одним движением вернул его на твердую поверхность. — Вот и умница. Вот и молодец. Ну, ну… — он обнял плачущего парня словно ребенка и начал поглаживать его по голове. — А теперь, я тебя внимательно слушаю.

***

      Автомобиль мчал на огромной скорости, нарушая все мыслимые и немыслимые законы. Намджун вжимал педаль газа в пол. Шины визжали на поворотах, а встречные машины превращались в размытые пятна. Руки, сжимающие руль, побелели от напряжения. — Босс, Чимин у Монкута. Старый район, улица Кенсан. Больше подробностей нет, — голос Криса в телефоне звучал разочарованно. — Я за Чоном…       После этих слов Намджун ничего уже не слышал. В ушах стоял только гул крови, а перед глазами всплывало лицо Чимина — бледное, с искусанными губами и глазами, полными боли. Намджун до скрипа стиснул зубы. Если этот ублюдок хоть пальцем тронул его…       Район, куда привели координаты, состоял из старых двухэтажных домов постройки 70-х годов. Узкие улочки, облупившаяся краска на стенах, белье на веревках между окнами — идеальное место для того, кто хочет раствориться среди обычных людей. Никакой вычурности, никаких камер наблюдения. Самое надежное убежище — то, которое не выглядит убежищем.       Намджун припарковал машину за три квартала от нужного адреса. Дальше пешком — любой дорогой автомобиль здесь привлечет ненужное внимание. Он шел быстрым шагом, не выделяясь среди редких прохожих.       Он нашел нужный дом, тот ничем не отличался от соседних — такой же обшарпанный фасад, такие же старые ставни на окнах. Только вот Намджун заметил, что стекла чуть темнее обычного, а дверной замок намного сложнее, чем должен быть в таком месте. Монкут всегда умел прятаться за маской обыденности.       На лестничной клетке пахло жареной рыбой из соседней квартиры. Где-то наверху плакал ребенок. Намджун поднялся на второй этаж — половицы не скрипнули под его шагами. Прислушался. Из-за неприметной двери в конце коридора доносился приглушенный голос. Он принадлежал Монкуту — этот гнусавый тон Намджун узнал бы где угодно. Он тихо прошёл к двери и замер. — Ну же, птенчик, ты должен поесть, — голос Монкута сочился фальшивой заботой. В нём проскальзывали нотки раздражения. — Как ты собираешься радовать в постели своего папочку, если совсем ослабеешь?       Намджун замер у стены, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Ярость поднималась волной, застилая глаза красной пеленой. Но он заставил себя слушать дальше. — Подождем еще немного. Хорошо? Надеюсь, что тебе приятна моя компания, — голос стал ещё тише. — Младший Чон начал дышать, но это ненадолго. Сейчас там только Тэхён и стоит ему расслабиться — все закончится. Тогда у Хосока не будет сомнений, — голосе Монкута звучало садистское удовольствие. — Ты больной… — Как и твой драгоценный Намджун, — мерзко хихикнул Монкут. — Он совсем потерял голову из-за тебя, — за дверью повисла тишина. — Ты… ох, птенчик, я помню день, когда Донхи показал мне твое фото. Эти твои губки, ммм… а зелень в твоих глазах, она как болото, которое затягивает. Я никого не желал так, как тебя. Я хотел увидеть слезы в твоих глазах, хотел слышать мольбы из твоих уст… но Намджун стал первым, — голос стал задумчивее. — На твоем теле нет ссадин… он не умеет пользоваться плетью? Или… о боже… — в голосе Монкута появилось презрение. — Намджун… он — саб? Девятнадцать лет я смотрел, как эти напыщенные ублюдки делят власть. Девятнадцать лет собирал их грязные секреты. А теперь… — он издал тихий смешок. — Теперь глава самого сильного клана прибежит ко мне на поводке. И ты, птенчик, прикажешь ему сделать это. Ешь…       Тишина. Только тяжелое дыхание. Намджун представил, как Чимин сжимает зубы, отворачиваясь от протянутой ложки. — Знаешь, сколько компромата я накопил за эти годы? Каждая сделка, каждый труп, каждая грязная тайна — всё здесь. — раздался звук постукивания по чему-то твёрдому. — И знаешь что? Когда я с ним разделаюсь, — Монкут снова хмыкнул, — я оставлю тебя себе. В качестве бонуса. Ты такой хорошенький, когда злишься.       Намджун чувствовал, как его сердце колотится о рёбра. Монкут просчитался. Он думал, что знает всё про всех. Но он просчитался! — Ешь! — рявкнул Монкут, теряя терпение. — Какого черта ты строишь из себя недотрогу? Открывай свой грязный ротик!       Звук удара разорвал тишину. Намджун рванулся вперед, распахивая дверь.       Картина, представшая перед его глазами, заставила кровь вскипеть. Чимин, его Чимин, был привязан к кровати. Тонкие запястья стерты веревками до крови. На бледной щеке наливался красным след от пощечины. А над ним нависал Монкут, занеся руку для нового удара. — О, а вот и папочка пришел… — Монкут медленно повернулся, растягивая губы в ухмылке. — Я тебя не ждал так рано. Жаль. Придется менять план.       Его рука метнулась к поясу, выхватывая пистолет. Но Намджун был быстрее. Одним прыжком он преодолел расстояние между ними, выбивая оружие из рук Монкута. Звук падающего на пол пистолета потонул в хрипе, когда пальцы Намджуна сомкнулись на горле Чхойя. — Ты. Посмел. Его. Тронуть.       Первый удар впечатал голову Монкута в стену. Второй сломал нос, заливая кровью его холеное лицо. — Так ты все же умеешь бить? — усмехнулся Монкут, растягивая рот в кровавой улыбке.       Ещё удар… ещё…       Намджун бил не просто с яростью — он бил, чтобы уничтожить. Каждый удар нес в себе ненависть.       Костяшки пальцев сбивались о зубы, но Намджун не чувствовал боли. Он слышал хруст под своими кулаками — то ли собственных пальцев, то ли костей Монкута, и это только распаляло его безумие. Удар за ударом, без остановки, без пощады. В какой-то момент Монкут перестал закрываться, обмякая под градом ударов, но Намджун не останавливался.       Кровь брызгала на стены, на белую рубашку, на лицо. Монкут уже не мог кричать — только хрипел, пузыря кровавую пену на разбитых губах. Его лицо превратилось в месиво из крови и сломанных костей. Еще один сокрушительный удар — и глаза Монкута закатились, тело обмякло окончательно. — Намджун… — тихий голос Чимина пробивался сквозь красную пелену ярости. — Намджун, остановись…       Но он не мог остановиться. Не сейчас. Не после всего. Кулак снова взлетел в воздух. — Красный! — крик Чимина прорезал воздух. Намджун замер, тяжело дыша. Это слово. Стоп-слово. То, что выбрал Чимин тогда, в их первый вечер для того, чтобы остановить его. Он медленно разжал пальцы, позволяя бессознательному телу Монкута сползти на пол.       Минута… ещё минута и он успокоится… выдох…       Намджун поднялся и в два шага оказался у кровати. Его пальцы, все еще дрожащие от адреналина, теперь с невероятной нежностью касались веревок, освобождая израненные запястья Чимина. — Прости, — прошептал он, поднося освобожденные руки к губам. — Прости, что не уберег. Прости, что позволил этому случиться.       Чимин перехватил его руки, нежно целуя разбитые в кровь костяшки пальцев. — Тшш… не надо, — шептал он между поцелуями. — Ты пришел. Ты нашел меня. Это все, что важно.       Он пытался успокоить своего мужчину, он гладил его по голове, проводил дрожащей рукой по лицу. Он хотел, чтобы Намджун на него посмотрел… — Мой зверь… — нежно, осторожно, полушепотом.       Намджун притянул Чимина к себе, зарываясь лицом в его шею, жадно вдыхая его запах. Руки скользнули по телу, пытаясь убедиться, что это реально, что его мальчик действительно здесь, живой, настоящий.       Ярость, что все еще была в нем, медленно кипела под кожей пробуждая то, что он никогда не показывал Чимину — слишком боялся своей темной стороны, своей необузданной природы. Но сейчас, когда адреналин все еще бурлил в крови, когда руки дрожали после драки, а на костяшках пальцев застывала кровь Монкута — сейчас все барьеры рушились.       Чимин целовал его разбитые руки, и каждое прикосновение его губ отзывалось электрическим разрядом по всему телу. Намджун зарычал, резко притягивая Чимина к себе — слишком грубо, слишком отчаянно. Но Чимин не отстранился. Наоборот — подался навстречу, прижимаясь всем телом, словно пытаясь слиться воедино. — Чимин… — голос Намджуна звучал опасно низко, с рычащими нотками. — Я не смогу остановиться. Не сейчас. — И не надо, — выдохнул Чимин ему в губы. — Я не хочу, чтобы ты останавливался.       Эти слова сорвали последний предохранитель. Намджун впился в его губы жестким, болезненным поцелуем. Вкус крови от разбитой губы — только усиливал безумие момента. Его руки, все еще покрытые засохшей кровью Монкута, оставляли следы на одежде Чимина, и этот контраст — чистота и грязь, невинность и жестокость — сводил с ума.       Чимин отвечал с не меньшей страстью. Впервые за все время их знакомства он видел Намджуна таким разъяренным хищником, готовым разорвать любого, кто посмеет угрожать его добыче. Но эта темная сторона не пугала — она притягивала, как огонь притягивает мотылька.       Они сталкивались зубами в поцелуях, оставляли синяки на коже друг друга, рвали одежду, не заботясь о пуговицах. Ярость Намджуна трансформировалась в чистое, неприкрытое желание, но не становилась от этого менее опасной. Он прижал Чимина к подголовнику кровати, удерживая его запястья над головой одной рукой — как раз там, где недавно были веревки. Чимин выгнулся навстречу, не пытаясь освободиться. — Мой, — рычал Намджун между поцелуями, спускаясь по шее Чимина, оставляя следы укусов. — Только мой. Никто больше не посмеет…       Чимин запрокинул голову, подставляя шею под поцелуи-укусы. — Твой, — выдохнул он. — Всегда был твоим.       Свободная рука Намджуна скользнула по обнаженной груди Чимина, оставляя красные полосы от ногтей. Чимин застонал, выгибаясь еще сильнее. Каждое прикосновение было как удар тока — слишком много, слишком интенсивно, но все равно недостаточно.       Где-то на краю сознания мелькнула мысль о том, что они в чужом доме, что в нескольких метрах лежит без сознания в луже собственной крови Монкут, что это не место и не время. Но эта мысль растворилась в новой волне желания, когда Чимин обвил ногами талию Намджуна, притягивая его ближе. — Пожалуйста, — простонал он. — Мне нужно… нужно чувствовать тебя. Всего. Сейчас.       Намджун зарылся лицом в изгиб его шеи, жадно втягивая его запах, смешанный с потом и металлическим привкусом крови. Его самоконтроль трещал по швам, но где-то в глубине души еще теплилось желание защитить, уберечь… — Я могу причинить тебе боль, — хрипло выдохнул он.       Чимин прикусил мочку его уха, вырывая новый рык. — Ты уже причиняешь. Мне это нравится. — Прикажи…       Их глаза встретились, воздух наполнился тяжёлым дыханием… все вокруг перестало существовать… — Возьми меня. Сейчас!       Слова ударили словно плеть, став последней каплей. Намджун схватил Чимина, впиваясь в его губы новым поцелуем — жестким, властным, собственническим. Все внутренние барьеры рухнули, обнажая первобытные инстинкты — взять, пометить, присвоить.       И Намджун брал... дико, неистово, загораясь с новой силой, слыша стоны и сбитый шепот своего покорителя. А тело Чимина принимало, дрожало и рассыпалось искрами в руках этого мужчины. Он закатывал глаза и готов был кричать, когда его бедра приподнимались с каждым грубым движением Кима. – Ты мой. Мой. И если кто-нибудь посмеет попытаться отнять тебя у меня, – практически шипит Намджун, обнажая зубы, – я разорву им глотку своими зубами. — Мой зверь…       Они оба знали — после этого ничего уже не будет как прежде. Но в этот момент, балансируя на грани между яростью и страстью, между болью и наслаждением, между тьмой и светом — им было все равно.