RandomDate

      Как же это было глупо и стыдно. Хёнджин вздохнул и прикусил губу. Сколько он ещё собирался прятаться за меню и делать вид, что его попросту тут нет? Меню решительно опускается и захлопывается со стуком. Всё ещё открытое меню напротив него слегка приспускается из-за края показываются сначала пышные кудрявые волосы и затем любопытный взгляд за очками. Заметив, что его партнёр уже убрал меню и скрестил руки на груди, Чанбин тоже закрывает меню и убирает его на край стола. Хёнджин буквально кожей ощущает, как этот парень его рассматривает.       Да как вообще его мать могла так с ним поступить? Этому должен быть какой-то предел. Ладно, он привык и почти смирился с тем, что раз в месяц она где-то списывалась с девушками и устраивала единственному сыну свидания вслепую, потому что – как же так – ему почти тридцать, а ни семьи, ни любимого человека, только работа от звонка до звонка и «рисование картинок». Ладно, это уже слова отца, маме-то как раз нравились его картины, она хвалила каждую из них, даже самую паршивую на его взгляд. Но от девушек он всегда отделывался быстро, стоило им понять, что денег у него не особо и время он больше любит проводить не на тусовках и в шумных компаниях, а в своей квартире за мольбертом или в лучшем случае – на плэнере. Но это! Парень. И какой. Да он вообще не в его вкусе! И вообще страшно раздражал Хёнджина просто одним своим видом. Внимательный взгляд, широкие плечи, сильные руки, вся эта мускулатура. Хёнджин фыркнул и смерил ничего не подозревавшую жертву излишней заботы своей матушки самым уничижительным взглядом. Сидит весь такой из себя восхитительный, а Хёнджин изо всех сил старается не раздеть его в своих мыслях. Руки аж зудят от того, как сильно он хочет достать из своей небольшой кожаной сумки скетчбук и изрисовать примерно половину только этим… как его там. Мистером посмотрите-на-мои-мышцы-груди. И вообще это они первыми посмотрели на Хёнджина.       И как его матери только пришло в голову назначить тупое свидание вслепую с парнем? Он же ни разу не давал повода усомниться в своей ориентации, старательно посещая назначенные матушкой свидания или знакомя родителей с какой-нибудь миловидной и обязательно весёлой девушкой. Они, как правило, умело заговаривали зубы, а потом Хёнджин просто извинялся, говорил что-то невнятное вроде «прости, дело не в тебе, дело во мне» и сливался. Как правило, после таких расставаний он оказывался в каком-нибудь гей-клубе изрядно выпившим и в объятиях случайного горячего парня. Серьёзных отношений он заводить боялся, уже поставив крест на личной жизни и смирившись с одиночеством.       – Вы уже готовы сделать заказ? – Официант с приторной улыбочкой появился как будто из ниоткуда.       – Цезарь с креветками и вот эту бутылку розового полусухого, – палец Хёнджина тыкает в винную карту, официант кивает и вносит запись в смартфон.       – А вы?       – Пасту карбонара и большой капучино без сахара.       – Хорошо. Одно меню могу забрать?       – Да, – хором отвечают парни, и Хёнджин цыкает, едва не закатив глаза.       Когда официант ушёл, Хёнджин уже собирался уйти в туалет и проторчать там до тех пор, пока не вынесут блюда, но его опередили.       – Тебе не нравится ресторан или не нравлюсь я?       – Что прости?       Хёнджин завёлся настолько, что даже не разобрал, что Чанбин ему сказал, он только жадно вслушивался в звук его голоса и понимал, насколько он безнадёжный гей и насколько этот самый Чанбин подходит под все его вкусы. Да он как будто был рождён для него. И это ужасно, до трясучки, бесило.       – Мы можем пойти в другое место или вообще разойтись, если дело всё-таки во мне. Ты сидишь как на иголках, долго изучал меню, чтобы потом заказать салат и вино, а сейчас всем своим видом показываешь, что тебе неприятно находиться здесь.       Нет. Нет-нет, да что же такое происходит. Хёнджин уже готов расплакаться или просто орать. Как всё могло стать настолько плохо? Всё вообще идёт не так. Он уже готов открыть рот и сказать – и в этот раз вполне искренне – что дело не в Чанбине, а в нём самом. И что этот ресторан в итальянском стиле на самом деле ему очень нравится, тут много зелени, дерева, а одна стена вообще представляет собой кусок скалы. Большие окна распахнуты настежь, и в помещении гуляет приятный летний бриз. День потихоньку клонится к вечеру, и чистое голубое, прям как его ориентация, небо уж начало окрашиваться насыщенным фиалковыми и васильковыми оттенками. И Чанбин, в простой белой футболке-поло и тёмно-синих облегающих джинсах, тоже очень ему нравится. Даже слишком. А ещё проблема в том, что Хёнджин хотел бы пойти с ним на второе свидание. И потом ещё на одно. И ещё. У него почему-то даже не было сомнений, что Чанбин понравится ему и как человек.       Хёнджин снова вздыхает, пальцы по привычке лезут в волосы, чтобы перебрать их, но он вспоминает, как старательно собирал их в небрежный пучок перед выходом, поэтому на середине жест меняется, и он просто накручивает прядь на палец и наконец-то встречается с внимательным взглядом парня напротив. В груди жжёт.       – Поверить не могу, что ты настолько хорош. – Внезапно вместо привычных оправданий выпаливает Хёнджин и с удовольствием отмечает, что ему удалось удивить собеседника, судя по тому, как на мгновение его глаза расширились, а потом он опустил взгляд в стол и стал складывать салфетку и водить пальцами по получающимся сгибам.       – Что, настолько хорош, что аж бешу?       – Да.       – Знаешь, а ты тоже меня бесишь, – Чанбин откидывается на спинку скамейки, которые в этом ресторане были вместо стульев или кресел. – Ты слишком красив. Как модель какая-то или айдол. И ты наверняка высокомерный засранец, который собрался мной поиграть. Я прав?       Чанбин говорил с вызовом, но когда Хёнджин в неверии посмотрел на него, то заметил хитринки в его глазах.       – Настолько высокомерный, что уже минут пятнадцать пытаюсь не пускать слюни на тебя.       – Так что же ты, не сдерживайся. Здесь никто не осудит.       Хёнджин запрокидывает голову и смеётся.       – Если серьёзно, я очень хочу тебя нарисовать. У тебя такие пропорции – просто отвал башки.       – Таких комплиментов мне ещё не говорили, – Чанбин посмеивается и качает головой. – Ты художник?       – Если только от слова худо. Вообще я работаю в логистической компании аналитиком, но это до зубовного скрежета скучная работа, а вот в свободное время я рисую.       – Покажешь?       Хёнджин наконец-то дорывается до сумки и достаёт два скетчбука: один он закончил сегодня утром, а второй купил за полчаса до их встречи, пока бродил по торговому центру. Он протягивает изрисованный скетчбук Чанбину.       – Можно?       – Конечно, ты же попросил посмотреть. Вот, смотри.       Чанбин осторожно раскрывает небольшой альбом и неспешно листает его, внимательно рассматривая рисунки. Хёнджин отчего-то нервничает даже больше, чем когда показывал свои работы одному известному местному художнику.       – Мне нравится экспрессия. Прости, я мало разбираюсь в искусстве, ладно, я вообще не разбираюсь в искусстве, но твои штрихи, краски… Это всё выглядит очень необычно.       Кончики ушей Хёнджина загорелись.       – И ещё твои картины очень разнообразные по… характеру и эмоциям? В общем, вот эта, здесь немного цветов, она как будто полупрозрачная и вызывает у меня грусть, а вот тут яркие цвета, много резких штрихов с сильным нажимом, прям вызывает какое-то воодушевление, а у этой картины сдержанные цвета и плавные линии, выглядит романтично. Ты очень разносторонний, да?       Хёнджин, придвинувшийся ближе, смотрел в свой скетчбук, который он видел уже в тысячный раз, но теперь, слушая восприятие со стороны, смотрел глазами человека, кто впервые видит его творчество. И это, и то, что Чанбин говорил, потрясло его. Да, Чанбин не говорил, как все эти критики или знатоки искусства, которые с ходу могли определить любого художника и ещё почти всегда точно назвать дату создания той или иной картины. Он говорил о том, что испытывал, глядя на небольшие осколки его души, так или иначе отпечатавшиеся на бумаге. А ещё Хёнджин совершенно не умел принимать комплименты. Обычно он терялся, что-то мямлил или вовсе бросался доказывать, что всё совсем не так, и иногда получал за это пендели.       – И как бы ты меня нарисовал? – Чанбин сложил руки на столе, наклонился ближе и заглянул в вытянутые чайные глаза напротив.       – Не знаю.       – В смысле не знаешь? Ты же только что говорил, что...       – Я знаю, что я сказал. Имею в виду, у меня в башке столько идей и образов, но это всё не то. Понимаешь, – он поводил рукой в воздухе, помогая себе сформулировать мысль, – если я нарисую тебя вот прям щас, я создам, так сказать, твой два-дэ образ, то есть, отображу только твою внешность. Но прежде я бы хотел узнать, что ты за человек, чтобы в рисунке передать твою индивидуальность.       – Хм, ладно, допустим я понял.       Не успело между ними повиснуть неловкое молчание, как подоспел официант с салатом и кофе, поставив заказ на стол, он сказал, что сейчас принесёт вино и снова исчез. Чанбин принялся собирать кофейную пенку крошечной ложечкой, а Хёнджин критически осмотрел салат и удовлетворительно кивнул.       – Ты ешь пену отдельно от кофе?       – Знаешь, это самое вкусное в капучино.       – А разве в кофе – главное не кофе?       – Несомненно, в кофе главное – кофе. Но в капучино – пенка. Типа когда ты пьёшь чёрный кофе, то да, там можешь оценить его чистый вкус. Когда пьёшь кофе с молоком – это ты просто пытаешься сбить горечь кофейных зёрен молоком. Или смягчить его. Ну или остудить.       – Ага, и поэтому в капучино главное – пенка, потому что это его особенность.       – Типа того.       – Прям кофейная философия.       – А то. Мне нравится рассматривать вещи с разных углов. Люблю, знаешь ли, разностороннее.       Хёнджин в мыслях уже рыдал и бился головой о стол, потому что с каждой минутой, проведённой с Чанбином, с каждым новым витком их диалога он пропадал всё сильнее. Его словно сбросили с высоты в Тихий океан, а он был и рад в нём утонуть. До чего же он безнадёжно и быстро вляпался. Даже не верилось, что с ним могло такое произойти, но разливавшееся внутри тепло и удовольствие от нахождения в компании Чанбина, говорило о том, что могло. Но Хёнджин старательно держал лицо и поддерживал образ «высокомерной сучки», потому что до ужаса боялся явить перед незнакомым человеком свою трогательную и в чём-то сентиментальную суть. Не хватало, чтобы в очередной раз посмеялись над его наивностью или романтичным взглядом на мир. Над высокомерными суками никто не смеялся.       Но что-то не давало Хёнджину вести себя реально по-сучьи с Чанбином. Может дело в его большом сердце, спрятанном за мощными мышцами груди. Или в его очаровательных губах бантиком. Или в его внимательном и серьёзном взгляде, от которого у Хёнджина создавалось холодящее внутренности ощущение, что Чанбин видит его насквозь и знает о всех уловках и играх, которыми он пытается прикрыться, лишь бы вновь не встречать боль. Это было уже совсем тяжёлой артиллерией, и Хёнджин не был готов погружаться в такую рефлексию в прекрасный воскресный день. Была ещё одна тема, которую он хотел бы затронуть.       – Ты, кстати, не поверишь, как мы тут оказались.       – Приехали, полагаю?       – Умно, капитан очевидность, но я не об этом.       Хёнджин собирался договорить, но официант с по-прежнему приторной улыбочкой снова нарисовался, поставив перед Хёнджином пустой бокал и бутылку заказанного им вина. Вот чёрт, он же с психу взял вино. Поди ещё и кислятина невероятная. Чанбин-то наслаждается своим капучино и его великолепной пеной, а ему придётся выпить бутылку целиком. Ведь оставлять его жаба задушит. Стакан осторожно наполняется наполовину розовым вином.       – Короче, моя матушка слишком озабочена моей личной жизнью. Сначала я сопротивлялся, мы скандалили, и я сделал вывод, что это не конструктивно. Проще в чём-то уступить, но продолжать гнуть свою линию. В общем, все эти свидания устраивает мне она. И я каждый раз без понятия, кто придёт. Но поскольку это всегда были девушки, то я быстро сливался. Или сливал их. И тут она посылает тебя. Подлый, но хитрый ход.       – Ого, – Чанбин посмотрел на него со смесью удивления и сочувствия, ведь когда кто-то так навязывает своё мировосприятие и понимание, как правильно и как должно, то в этом мало приятного. Однако Хёнджина это парило меньше всего. – Но могу сказать, что у твоей мамы отличный вкус.       – Это ты так скромно намекаешь на себя?       – А это не ты тут на меня пятнадцать минут, по твоим же словам, пускал слюни?       – Справедливо. Что ж, уж хоть в чём-то мы с маман похожи.       – В том, что у вас обоих отличный вкус в парнях?       – Да, – просто согласился Хёнджин, посмеявшись. Бокал подносится к губам, и он чувствует приятный ягодный аромат вина и лишь лёгкое присутствие ноток алкоголя. – Надеюсь, когда я напьюсь, ты не воспользуешься моей беспомощностью?       – Ты всё же уточни: ты надеешься, что я не воспользуюсь или надеешься, что таки воспользуюсь?       – Сложный выбор. Зависит от того, окажешься ли ты так же хорош внутри, как снаружи или ты просто очередной мудак в моей жизни.       – В твоей жизни было много мудаков?       – Больше, чем хотелось бы человеку, который всячески избегает серьёзных отношений.       – Почему ты их избегаешь?       Хёнджин прикусил щёку изнутри, раздумывая, стоит ли вот так просто открываться постороннему человеку. Он привык такими личными вещами делиться только с самыми близкими друзьями. Точнее, всего с одним другом. Он не знал никого надёжнее Ким Сынмина, и хоть тот иногда и стебал над бедным несчастным Хёнджином, в по-настоящему серьёзных вещах был рядом и помогал посмотреть на ситуацию с разных углов зрения. И вообще Хёнджин не знал человека, кто мог настолько хорошо поставить себя на место любого. Это поражало. Хёнджин всегда считал, что уж сам-то он слишком зациклен на себе, поэтому люди обладавшие такой эмпатией бесконечно притягивали. Пускать под кожу кого-то ещё пока не хотелось.       – У меня крайне паршивый характер, со мной никто не может ужиться. Матушка вот прекрасно знает об этом, поэтому надеется найти самого спокойного и терпеливого человека. Для меня это всё тяжело и долго, поэтому я быстро расстаюсь с людьми в своей жизни. Мне проще и привычнее найти кого-то на одну ночь, чем открываться и доверяться.       – Хм. Ну, в чём-то понять могу. Люди это всегда непросто. Себя могу называть человеком открытым до определённого предела. Вот знаешь, как будто внутри стоит такая высоченная каменная стена. Всё, что до неё – открыто как на ладони, а за другую её сторону хрен попадёшь.       Хёнджин делает мысленную пометку и снова отпивает вина. Чанбин вовсе не казался ему закрытым. Он производил впечатление очень приятного экстраверта, с определённым шармом, которого обожает куча людей и ещё большая куча очарована им. Он наверняка дико популярен, тем для Хёнджина удивительнее, почему он пошёл на свидание, которое устроила его мать.       – Кстати, я так ни разу ни у кого не спрашивал. А как вы вообще с ней договариваетесь? Типа это по объявлению?       – Ты не в курсе, как твоя мама утраивает тебе свидания?       – Не-а, она просто скидывает мне геолокацию и время.       – Ну ты даёшь. Короче, это такое новое дейтинговое приложение, называется «RandomDate», там выкладываешь свою подробную анкету, и чем подробнее её составишь, тем лучше тебе будут попадаться кандидаты, а если заполнишь немного, то будешь, так сказать, очень популярен, то есть, тебе назначается много партнёров, но они более случайны и менее соответствуют твоим критериям. По итогу, есть два типа пользователей: кто ходит на свидания редко, потому что выставил более чёткие настройки и те, кто ходит на свидания день через день. Этот дейтинг жутко популярен, про него чуть ли не из каждого утюга говорят.       – Ого, а я даже не знал. Похоже, моя маман создала мой профиль за меня. Но даже боюсь представить, что она там понаписала.       – Самое забавное, что это, собственно, и не важно. Никто из пользователей не видит анкет кого бы то ни было. Ни имени, ни возраста, ни фотки. Все эти анкеты только для искусственного интеллекта, который своим АИшным умишком подбирает тебе кандидата на свидание. Кстати, если ты не идёшь на свидание, то через три таких пропуска система опускает твой рейтинг и буквально перестаёт предлагать встречи. А вот если ты уже нашёл подходящего человека или просто больше не хочешь пользоваться сервисом, нужно поставить статус «в отношениях», тогда система делает тебя невидимым для поиска.       – Как это круто, но и немного жутко, – Хёнджин допивает остатки вина в бокале и освежает его. Алкоголь мягкой волной расходится от его горла, к груди и рукам. Мышцы наливаются тяжестью, движения становятся более плавными, контроль понемногу слабеет, хотя он и так в присутствии Чанбина еле держал себя в руках. – И на многих ты свиданиях был?       – Да я особо не считал. После десятка сбился и оставил эту затею. Но я каждые выходные хожу куда-нибудь с кем-то из этого дейтинга.       – И каким было твоё худшее свидание и каким – лучшее?       – Худшим было, когда парниша лет восемнадцати притащил меня куда-то за город, где, как оказалось, живут его родители, и он по серьёзке представил им меня как своего парня, с которым мы встречаемся уже полгода и у нас всё серьёзно.       – Охуеть, это что, – Хёнджин уставился на него, едва не подавившись глотком вина, – и не то, чтобы это имело большое значение, но сколько тебе?       – Двадцать семь.       – И тебе подобрали восемнадцатилетку?       – Я вообще сначала решил, что он школьник, когда увидел, а в ходе того жутковатого семейного обеда я узнал, что ему вполне себе двадцать три.       – Какой ты невнимательный, раз за полгода так и не выяснил, сколько лет любви всей твоей жизни.       – Реально, наверное поэтому он меня бросил.       – Он тебя бросил? – Хёнджин едва подавил смешок.       – Нет, конечно, я его просто заблокал от греха подальше. Хотя на вечере вовсю подыгрывал ему и его охуительной легенде.       – Вот это доброта. А чего не испортил ему всё в отместку?       – Да я же понимал, что он не по своей какой-то прихоти устроил это шоу. Ты-то со своей матушкой можешь его понять.       – Могу, наверное, но никогда бы не стал пользоваться человеком настолько, чтобы показаться перед семьёй в лучшем свете.       Хёнджин вспомнил все разы, что водил разных девушек домой, и осознал, что примерно так же и поступал с ними, как тот странный парень с худшего свидания Чанбина. Он поспешил скрыть стыд последней вилкой салата и отвернулся к окну. Сколько же свиданий он испортил сам? Про лучшее свидание слышать уже не хотелось, да и сам Чанбин, похоже, отвлёкся от заданного вопроса на принесённую ему карбонару.       Вино постепенно выпивалось, паста съедалась, а Хёнджин смотрел, как насыщалось красками закатное небо, как над горизонтом разливался золотом тон подсолнухов, перетекавший в маковый оттенок, тонкой полосой пролегший между землёй и небом. Захотелось поехать за город и нарвать полевых цветов. На секунду он даже вообразил Чанбина в венке из танацетумов или астера. Ему бы безумно пошло.       – У нас есть дальнейшие планы или будем расходиться?       Тихий голос вывел Хёнджина из мечтаний и он поспешно вернулся в реальность.       – Я был бы рад продолжить. А ты?       – Тоже. Хочешь, съездим в парк? У меня тут припаркован мотоцикл, минут через пятнадцать будем на месте.       – Ты не можешь быть настолько идеальным, я просто поверить не могу. Не знаю теперь, я хочу поскорее оседлать тебя или твой байк.       Чанбин посмеялся, снова отчего-то смущённо глядя в стол. Хёнджин от его смущения чувствовал только ещё большее желание как-нибудь поддразнивать Чанбина и отпускать двусмысленные или откровенно сальные шуточки.       – Какое рвение. В любом случае, сегодня вечером я прокачу тебя с ветерком.       – Договорились.       Чанбин уже было поднялся, но Хёнджин остановил его, поймав за рукав. Он потянул Чанбина на себя, и когда тот наклонился к нему, зашептал, обдавая кожу разгорячённым после выпитого дыханием:       – Там ещё осталась половина бутылки вина, которая вышла мне в копеечку. Оставлять я его здесь не хочу, поможешь вынести?       – В чём проблема положить в сумку?       – Там уже нет места, да и в любом случае она слишком маленькая для бутылки. Я уберу её в карман джинс и прикрою кардиганом, а ты возьми меня под руку со стороны бутылки, так не будет видно, что она торчит.       – Ты сможешь запихать в джинсы бутылку вина?       – Уже запихивал, так что просто помоги мне.       – Ладно… – Чанбин забавно смотрел на него округлёнными глазами, по-прежнему не веря, что такое возможно. А Хёнджин уже не знал, из каких сил держался, чтобы не взять в ладони его треугольное лицо и не поцеловать. Не усадить его на стол. Не раздвинуть его мощные бёдра. Не отсосать ему на глазах у того раздражающего официанта, чтобы он до конца своих дней забыл, как улыбаться. С трудом заставив себя отвести от него взгляд, Хёнджин встал из-за стола, воровато оглянулся и, не увидев официанта, взял со стола недопитую бутылку. Под столом он ловким движением и без каких-либо проблем засунул в карман и прикрыл краем кардигана, который теперь торчал.       – Предвосхищая твой вопрос: да, это я так рад тебя видеть, – Хёнджин оставил купюры в счётной книжке и подтолкнул Чанбина к выходу.       – Да я даже рта раскрыть не успел, – возмутился тот, но тут же прижался теснее и взял Хёнджина под руку, скрывая от посторонних глаз результат хёнджиновой авантюры.       Которая это уже ошибка Хёнджина за вечер? За неделю? За жизнь? Вино сделало своё дело, пошатнуло его социальные тормоза. А Чанбин продолжал добивать его плавящиеся мозги. Жаром своего крепкого тела. Ощущением надёжности. Каким-то невероятным природным магнетизмом. И ароматом солёной морской воды, основными нотами которой обладал его парфюм. У Хёнджина слабели ноги, горело в груди, а в голове творился хаос. И весь этот коктейль приправлялся каплей адреналина от того, что они творили глупость, хотя даже если бы просто вынесли эту чёртову бутылку вина, ничего страшного бы не произошло. Но нет, Хёнджину неведом покой и простые пути решения любых задач.       Улица встретила их свежим бризом и небом цвета ирисового поля, словно по волшебству расцветшему у них над головами. Они останавливаются на парковке возле чёрного металлического совершенства с самыми толстыми шинами, которые Хёнджин только видел. Чанбин открывает кофр, прикреплённый за сиденьем мотоцикла, достаёт из его второй шлем и убирает туда многострадальную бутылку вина, предусмотрительно забрав её у Хёнджина, который тем временем переводил восхищённый взгляд с Чанбина на байк и обратно.       – Газани.       – М? – Чанбин надел шлем, ожидая, пока Хёнджин сделает то же.       – Газани. Ну, сделай врум-врум, – он делает в воздухе характерное движение, как будто держится за руль и крутит газ.       Чанбин улыбнулся, перекинул ногу через мотоцикл, а Хёнджин представил, как он перекидывает эту ногу через него. Мощные бёдра сжимают металлические бока, и у Хёнджина пересыхает во рту. Он как загипнотизированный смотрит, как Чанбин наклоняется к рулю, заводит двигатель и, не убирая подножки, вхолостую газует, разнося по округе раскатистый рёв. Хёнджин пропал. Окончательно и бесповоротно. Его мозги превратил в кашу один определённый парень, попросту переехав их на своём байке. Прикусив губу, он живо представил себе, как Чанбин мог взять его на этом мотоцикле. И как бы вибрации от заведённого двигателя прошивали его дрожью.       – Надевай шлем и погнали. Ещё налюбуешься, – бодрый голос Чанбина в очередной раз выводит его из ступора. Всё ещё не избавившись от ярких и неприличных картин горячего секса верхом на байке, Хёнджин трясущимися руками распускает пучок, в который он собрал волосы, надевает шлем и садится за Чанбином.       Руки обвивают мощный торс, грудь прижимается к сильной спине. С щелчком убирается подножка, и Чанбин плавно поворачивает на полупустую улицу, чтобы через пару минут влиться в плотный поток транспорта на магистрали.       После непродолжительной поездки Хёнджин чувствует себя лучше, хотя не понимает, в какой момент его мозги перестало так отчаянно плавить. Возможно потому что в парке было не так много людей, и его вниманием почти сразу завладели цветочные клумбы.       Солнце окончательно зашло за горизонт, и небо приобрело цвет чёрной розы. В парке стоял запах зелени, доносились водяные ноты от большого пруда в центре, но сильнее всего пленил цветочный аромат. С левой стороны аллеи раскинулись клумбы, усаженные маками, классические красные цветки чередовались с пурпурными, нежно-розовыми и белыми. Хёнджин впервые видел белые маки. А вот по правой стороне тянулся широкий розарий, от которого воздух и наполнялся бархатистым ароматом. Присев на корточки, он достал один из своих скетчбуков, огрызок карандаша и взялся делать наброски. Он ожидал, что Чанбин станет его торопить или фыркнет и закатит глаза из-за того, что он поддался своему порыву, но тот сначала просто терпеливо стоял поодаль, а потом и вовсе опускается рядом.       – Можно посмотреть, как ты рисуешь? – Поймав вопросительный взгляд Хёнджина, он добавил, – я знаю, что не все художники спокойно относятся, когда им через плечо заглядывают.       Хёнджин молча разворачивает скетчбук к нему, и Чанбин к своему удивлению видит набросок тонкими линиями, но вовсе не цветов, а себя, стоящим сбоку от байка, но спиной к смотрящему. Вместо рубашки-поло на нарисованном Чанбине мотоциклетная куртка с вышитыми розами. Ему в глаза бросилось, что детальнее всего Хёнджин прорисовал лицо и бутоны. Он поднимает взгляд от бумаги на художника, но Хёнджин залился таким румянцем, что отвернулся от него и спрятал лицо в ладони.       – Ты нарисовал меня? – констатировал очевидное Чанбин, он говорил вкрадчиво, почти шептал и пытался заглянуть в лицо кошмарно смущённого Хёнджина.       Тот в ответ только закивал. Вообще его первым порывом было нарисовать обнажёнку Чанбина, где самое интимное было бы прикрыто цветами, но Хёнджин по-прежнему считал, что таким образом нарисует не Чанбина, а лишь свою фантазию о нём, не имеющую ничего общего с реальностью. Поэтому он сосредоточился на информации полученной на первом свидании. Байк он накидал только общими линиями, поскольку плохо знал, как выглядит его транспорт и решил, что позже попросит сфотографировать его, чтобы прорисовать детали. И когда он подумал про мотоцикл, розы и Чанбина, картина моментально сложилась в его голове.       – Блин, это потрясающе. Даже не знаю, что и сказать, но мне очень нравится.       Наконец, успокоив внезапно нахлынувшие розовые чувства, Хёнджин убрал в сторону скетчбук и встретился с Чанбином взглядом. Его лицо было так близко. Он был так спокоен. А Хёнджин ловил новую волну гей-паники по нему. Может ли он? Будет ли это допустимо?       Ладонь уже ложится на щёку, он видит, как распахиваются глаза Чанбина и как он замирает, но Хёнджин не делает того, что хотел сделать, вместо этого проводя подушечкой большого пальца по щеке.       – У тебя тут… божья коровка сидела, – нелепо врёт он и поднимается на ноги.       Чанбин поднимается следом, и уже в очередное мгновение Хёнджин чувствует прикосновение к талии, а его губы встречаются с чужими. Его мир шатается, сердце моментально ухает куда-то вниз, а в паху наливается тяжесть. Он обвивает свободной рукой шею Чанбина, прижимается к нему теснее, превращая лёгкий поцелуй в продолжительный и тягучий.       Когда они отрываются друг от друга, Хёнджин понимает, как сильно колотится его сердце и как он хочет вновь наброситься на Чанбина и в этот раз не отпускать до самого утра. Он не успевает ничего решить, как бережным движением Чанбин поправляет пряди его волос, убирая правую половину ему за ухо.       – Какой же ты всё-таки красивый, – выдыхает он, – просто с ума сойти.       – Кто бы говорил, – в тон ему отвечает Хёнджин, похлопывая по крепкому плечу и бицепсу.       – Нравится? – Улыбнувшись уголком губ, Чанбин согнул руку в локте и напряг мышцы. Он определённо испытывал терпение Хёнджина и все его границы приличия.       – Ты не представляешь, насколько, – пальцы в последний раз проходятся по руке, и Хёнджин отступает и возвращается к прогулке. – Давно у тебя байк?       – Да я ещё в школе с друзьями пропадал в гаражах. Мы находили старые поломанные байки, чинили их и гоняли по району. Потом меня так затянуло, что я начал продавать их. Найду, починю, продам. Сначала за символическую плату, потом взял свой гараж, устроил в нём мастерскую, и уже мне стали притаскивать свои байки сначала соседи, знакомые и знакомые знакомых. Так развился, начал покупать подержанные модели, приводить их в порядок, как-то улучшать, и теперь я широко известен в узких кругах мотоциклистов. Ко мне стали даже из других городов приезжать, – Чанбин рассказывал всё это вовсе не хвастаясь, на его губах снова была эта смущённая улыбка с неизменно опущенным взглядом, – потом мне попался мой дружок. Отличная модель девяносто восьмого года. Пришлось основательно перебрать ему движок, зато теперь он зверь. Был на него покупатель, но я настолько к нему прикипел, что решил оставить себе.       – У тебя один байк?       – Да. Вообще другие мастера нередко имеют два-три байка, но я остаюсь верен одному. Вот выйдет он на заслуженную пенсию, тогда возьму новый.       – Здорово, что дело по душе позволяет тебе ещё и хорошо зарабатывать.       – Наверное? Я как-то не задумывался над тем, чем хотел бы зарабатывать. Мама всегда говорила, мол, мальчишки, перебесятся со своими железками, но когда узнала, что я начал продавать отремонтированные байки, стала поддерживать и помогла выбить скиду на покупку гаража. Теперь она сама приходит в мою мастерскую, рассматривает байки, что-то спрашивает, даже пару раз брала мой на автодром. Но в итоге сказала, что мотоцикл уже не для неё, и тогда на один из её юбилеев я подарил ей Веспу. Он прям как игрушка, не такой пугающий и под её нужды подходит. Она, конечно же, была в восторге.       Хёнджин слушал его рассказ и улыбался. У него не столь близкие и тёплые отношения с его матерью. Они особо не конфликтуют, но взаимопонимания в них было мало. Скорее они отстранённые по инициативе Хёнджина и опекающие со стороны его мамы. И опять же, он не мог слишком много рассказывать о себе, о своих увлечениях, о своих вкусах, о своей ориентации. Она, конечно, часто интересовалась его картинами, но он всегда показывал ей самые безличные и нейтральные из них: городские пейзажи и натюрморты, живую природу показывал крайне редко, портреты и в принципе изображения людей не показывал. Это было грустно, что приходилось скрывать значительную часть себя, но он уже привык, считая, что так безопаснее и проще. И искренне радовался, когда кто-то из его знакомых имел более крепкие отношения с семьёй.       Чанбин всё больше покорял собой, и хоть Хёнджин и был покорён его харизмой с самого начала, теперь этому идеализированному два-дэ образу стал добавляться объём, контуры и светотени. В нём появлялся характер, сила не только тела, но и моральная сила. А ещё только одно присутствие Чанбина рядом дарило Хёнджину невероятное спокойствие и надёжность. Как будто рядом с ним не были страшны никакие штормы жизни.       Прогулявшись по парку, Чанбин предложил проводить Хёнджина до дома пешком. Они шли неспешно, разговаривая обо всё и ни о чём, не чувствуя себя обязанными выдавливать какие-то темы, беседа текла естественно. Иногда они замолкали, замечая, насколько им комфортно вдвоём и почти не обращая внимания на прохожих и оживлённые улицы Сеула поздним вечером.       Когда они дошли до дома Хёнджина, то он заметил какого-то мужика возле своего подъезда, но не обратил на него внимания, пока тот не поймал его за руку, с силой сжав плечо.       – Привет, сладкий, ты куда пропал? Я так соскучился. Ты когда собираешься в «Бабочку»? – вторая рука мужика со смачным шлепком ударяет по хёнджиновой заднице, отчего тот морщится и старается вырваться. Хёнджин смутно помнил лицо этого типа, который несколько вечеров угощал Хёнджина коктейлями в гей-клубе «Ночная бабочка», но безрезультатно, он сразу же показался Хёнджину каким-то мерзким типом. Он даже имени его не помнил.       – Отвали, а.       – Злюка. А в пятницу ты был со мной нежнее.       – И жалею об этом.       Его нежнее заключалось в том, что Хёнджин в минувшую пятницу перебрал с алкашкой и в какой-то момент обнаружил себя на танцполе с этим мужиком, лапающим его зад. Тогда ему удалось окольным путём, через туалет пробраться на выход, вызвать такси и укатить домой отсыпаться, но он никак не предполагал, что тот выяснит его место жительства. Не то, чтобы Хёнджин специально скрывался, но от мысли, что кто-то фактически выслеживал его, пробивал по сетям и всё такое, становилось не по себе.       – Позвони, и я развею все твои сожаления.       – Ты бы завял, он же явно не хочет с тобой связываться, – Чанбин развернул сталкера за плечо и оттеснил Хёнджина в сторону, закрыв его собой, – свали, если не хочешь проблем.       – А ты что за хмырь? Очередной ёбырь?       – Очередной тот, кто набьёт тебе ебало, если не исчезнешь. – Чанбин резко заламывает руку этому типу и впечатывает лицом в шершавую штукатурку дома. – Узнаю от Хёнджина, что ты не забыл навсегда его адрес, набью не только ебало, но и руку тебе переломаю. Понял?       Тот в ответ что-то промямлил и грязно выругался. Чанбин крутанул прижатую к спине руку и та громко хрустнула. Мужик взвыл, оттолкнул его и скрылся в темноте двора.       – Ты реально сломал ему руку?       – Нет, это только вывих. Может так проще будет запомнить, что нехорошо сталкерить людей. Ты как?       Вместо ответа Хёнджин обнимает его за плечи, одна ладонь скользит на затылок и зарывается в короткие густые волосы и его губы прихватывает губу Чанбина, чтобы увлечь в поцелуй. От переполнявших эмоций, вспышками разрывающимися в груди, его рёбра сдавливает, и он ищет опору в теле рядом. И находит её, когда сильные руки крепко обвивают его за талию и прижимают к себе теснее. Хёнджин переполнен, он хочет захватить Чанбина целиком и никогда больше не отпускать из своей жизни. Их сбитые дыхания переплетаются, Хёнджин чувствует дрожь, но не может понять, это он или Чанбин, но это вовсе не имело значения. Задворками разума он понимает, что нужно остановиться, взять короткую паузу, чтобы сказать пару слов, но он даёт себе ещё несколько сладких мгновений и оставляет влажные поцелуи на челюсти и шее Чанбина.       Наконец он облизывает припухшие губы и, выровняв дыхание, негромко говорит:       – Зайдёшь на рамён?       Чанбин тихо хихикает, перебирает его длинные тёмные волосы, коротко целует щёку.       – Не хочу отказываться от рамёна в этот час, но хочу узнать тебя получше. Давай встретимся в следующие выходные? И попроси маму поменять тебе статус в «RandomDate».       Хёнджин смеётся, признавая своё полное поражение перед эти человеком.       – Дай мне свой КаТок.       Хёнджин протягивает ему свой смартфон, куда Чанбин забивает свои контакты.       – До следующей недели, Хёнджин.       – До завтра в КаТоке, Чанбин, – передразнивает тот и, подмигнув, скрывается в подъезде. На его губах самая дурацкая влюблённая улыбка.