Я другое дерево

— Опять в кино свое побежал? — застал Валеру в дверях вопрос матери. Вечерний сеанс должен был начаться уже через полчаса, а еще нужно было дождаться троллейбуса и доехать до кинотеатра несколько остановок.  — Вчера получка была, — неловко попытался оправдаться он, стискивая в кармане заветные сорок копеек, отложенные накануне.  — Нарядился как на свидание прямо. — Высокая сухопарая женщина выглянула из кухни, окидывая сына заинтересованным взглядом и коротко улыбаясь.  — Ну мам. — Валера почувствовал, как кровь приливает к лицу, и поспешил выскользнуть за дверь. — Буду к ужину, — только и успел он крикнуть, прежде чем дверь захлопнулась, споро сбегая по лестнице.  Подумаешь, разоделся. Всего-то брюки, рубашка да вязаная жилетка, он так и на завод ходил как-то, когда агитбригада концерт давала, — ничего особенного.  Кино Валера обожал с детства. Примерно с того самого момента, когда отец с широкой улыбкой принес домой коробку, выудил оттуда пузатый телевизор, поколдовал с антенной и открыл перед Валерой удивительный мир кинематографа. И хоть на маленьком, черно-белом экране иногда невозможно было разглядеть лица, а антенна от одного неровного движения покрывала картинку серой рябью, он все равно как завороженный смотрел на движущихся по экрану актеров.  Вот только.  Если бы Валера ходил в кинотеатр только ради того, чтобы насладиться очередным фильмом.  Очередь у кассы казалась бесконечной. Он так торопился, спешившись с троллейбуса, что никак не мог отдышаться. От этого ли или от волнительного предвкушения сердце в груди колотилось, отдаваясь дрожью в пальцах. Кассирша взглянула на него мельком.  — Один билет на «Прощай», пожалуйста. Последний ряд, крайнее слева у прохода, — улыбнулся в ответ Валера, просовывая в окошко горсть монет.  Получив заветный билет, Валера, еле сдерживая себя, чтобы не перейти с шага на бег, пошел туда, куда мог найти дорогу даже с закрытыми глазами. Два поворота, дубовая тяжелая дверь, полумрак зала, освещаемый только струящимися по экрану титрами.  Место рядом с Валерой еще пустовало, и от этого стало не по себе. Неужели сегодня не придет? Неужели все закончилось? Отогнав нерадостные мысли, он все же занял свое кресло и уставился в экран, все поглядывая на темный коридор, из которого сам вынырнул не так давно.  Когда он впервые попал в третий зал кинотеатра несколько месяцев назад, он и думать не мог, что жизнь разделится на пресловутое до и после. Может, не случись все так, как случилось, он бы и дальше ходил по земле, не зная себя настоящего.  Тогда, в первый раз, он так же сидел на последнем ряду у самого прохода, народу было немного, и, когда на соседнее кресло опустился высокий незнакомец, он лишь на секунду задался вопросом, почему тот выбрал именно это место. А потом его ладони, спокойно лежащей на подлокотнике, коснулись чужие горячие и сухие пальцы, будто обожгли. Валера дернулся, извинился полушепотом, подумав, что ненароком занял чужое пространство, и чуть сместился, чтобы не мешать соседу, но касание повторилось. Эти руки Валера теперь мог узнать среди тысяч, хватило бы одного прикосновения. Они касались мягко, пальцы оглаживали пястные косточки, скользили дальше, до самой концевой фаланги, возвращались обратно, танцевали по тыльной стороне ладони. Валера, замерев, чувствовал, как внутри вихрем закручивается недоумение, но не мог даже шелохнуться. Это было запретно, это было неправильно, но так волнительно и сладко.   Высокая фигура, толкнув дверь, вошла в зал и уверенным шагом пошла в его сторону. Валера опустил глаза, потому что никогда не находил в себе сил смотреть в его лицо. Это бы все испортило. Это бы разрушило всю ту магию, что происходила ежемесячно на последнем ряду.  Соседнее кресло тихо скрипнуло, принимая в свои объятия незнакомца, и Валера тихонько и облегченно выдохнул. Рядом послышался вторящий ему смешок. Его услышали, поняли, что он ждал, что надеялся, что все пройдет по привычному сценарию.  На экране лейтенант Подымахин предлагал взять на абордаж немецкий парусник «Лола», Валера тщетно попытался сосредоточиться на сюжете, но не слышал слов актеров за гулом, поднявшимся в ушах. Чужая ладонь оказалась на его: привычная и ставшая почти родной, она очертила ее контур и, накрыв всей пятерней, сжала, переплетаясь пальцами, крепко и по-мужски, будто заявляя свои права на нее, да на всего Валеру. Колено качнулось в сторону, ища опоры, соприкоснулось с чужим бедром, успокоилось. И снова смешок, довольный, понимающий. Валера на это только обиженно поджал губы, чего ж веселого. Его взгляд бездумно кружил по экрану, по темному залу, выхватывая фигуры таких же, как и он, зрителей, лишь бы зацепиться, лишь бы найти якорь. Несколькими рядами ниже сидели парень и девушка. Валере показалось, что они о чем-то перешептывались, но, присмотревшись, опешил — юноша чертил губами на шее разомлевшей спутницы узоры поцелуев, пока та, прикрыв глаза, тянулась к нему. Бесстыдство. — Хочешь так же? — Низкий, бархатный, словно обивка кресел, голос пробрался по ушной раковине, выбивая стаю мурашек по позвоночнику. Он хочет? Он на это правда решится? Он уже знал, как заходится сердце от прикосновений к ладони, как вздрагивает, когда чужая рука ложится на его худое колено и сжимает сквозь ткань шерстяных брюк, как от этого всего внизу живота трепещет и подрагивает что-то немыслимое, неизвестное. Ты хочешь, чтобы я был, как ель, зелёный, Чтобы я мог, не разгибаясь, гнуться. Но я другое дерево…»* — неслось с экрана, но смысл стихов никак не удавалось уловить. О каких деревьях может идти речь, когда внутри все свилось в тревожный комок, копошится и бурлит, готовясь вот-вот выскочить, обрушиться лавиной. То может подняться мачта океанского корабля…» Валера прикрыл глаза, чувствуя, как чужие пальцы осторожно убирают за ухо отросшую прядь, как жжется чужой взгляд в паре сантиметров от него. Первое касание вышло у незнакомца будто бы неловким, легким, словно трепыхание крыльев ночной бабочки, которую манит свет. Чуть пониже мочки уха, туда, где пульсом бьется яремная вена. Валера выдохнул воздух, который задержался в легких слишком надолго, судорожно вдохнул, напоминая себе, что дышать нужно всему живому. А он сейчас, сегодня как никогда живой.  Голову пришлось откинуть чуть в сторону, потому что как никогда хотелось продолжить безумие, которое с ним творят. Царапнула кожу чужая щетина, будто специально, чтобы потом Валера вспоминал это мгновение. Он другой? Чужая ладонь накрыла щеку, погладила, соскользнула в волосы, направляя, даря опору. Губы вниз до самого основания шеи, к плотно застегнутому воротнику рубашки, который на каждом рваном вдохе ощущался не иначе как удавка. Хорошо до дрожи каждой клеточки одеревеневшего тела. Валера кивнул, стараясь расслабиться, обмяк даже, безоговорочно повинуясь. Ладонь на щеке надавила чуть сильнее, заставляя повернуть голову. Кончик носа мазнул по щеке, на губы легло чужое дыхание — горячее, сжигающее дотла. Запомнить бы его как следует, разобрать на самые мелкие частички, впитать в себя без остатка. Все прекратилось так же быстро, как и началось. Валера потянулся вперед неуклюже и, наверное, смешно, надеясь продлить мгновение, которое на него обрушилось, но глаз открыть так и не решился. Только услышал, как скрипнуло чужое кресло, теряя своего владельца, так же жалобно, как ворочалось в груди его трепещущее сердце, как отдаляются шаги. Все, что он увидел, распахнув глаза, — широкую спину удаляющейся фигуры. На экране скакали заключительные титры, люди вокруг тихонько переговаривались, обсуждая фильм. Где-то вдалеке хлопнула дверь. Кино закончилось. *** — Как третий зал не работает? — Валера стоял у кассы, растерянно глядя на рассыпанную на блюдце мелочь, и чувствовал, как земля уходит из-под ног. — Так и не работает, киномеханик у нас в отпуске, а другой занят. — Кассирша строго смотрела на мешкающегося Валеру. — Товарищ, не задерживайте очередь. На что билет берете? — Не знаю, — растерянно произнес Валера, по-прежнему стоя у окошка и не понимая, совершенно не понимая, что ему делать. — Возьмите на «Их знали только в лицо», — послышалось из-за спины, и Валера хотел было уже обернуться, но замер, осознавая, насколько знакомым оказался баритон. — Петр, ты же в отпуске. — Кассирша, привстав, заглянула Валере за плечо и широко улыбнулась. — Вот же дома тебе не сидится. — Не сидится. — Смешок мурашками прошелся по спине. — Берите билет, товарищ, не пожалеете, — снова обращенное к Валере. — Давайте, — вдруг севшим голосом произнес Валера, буквально выхватывая из рук кассирши спасительный билет и уносясь дальше по коридору, слыша за спиной: — Вот же странный… Петь, ты проходи, чего в очереди стоял-то? Дуралей… Зал нашелся быстро — чуть больше привычного третьего, но абсолютно такой же в остальном. Валера заглянул было внутрь, но почему-то замешкался в дверях, выхватывая приближающиеся шаги. Ладони коснулись знакомые горячие пальцы, огладили, переплелись с его и потянули совершенно в другую сторону. Валера на ватных ногах волочился куда-то вглубь кинотеатра и не решался поднять глаз на широкую спину впереди. Дверь для сотрудников поддалась его незнакомцу легко, два пролета по лестнице вверх, еще одна дверь, ведущая в будку, где обычно сидит киномеханик, запуская фильмы. Дыхание сбилось от быстрого шага, к горлу от волнения подкатывало откуда-то из желудка. Секунда за секундой тянулись будто целую вечность. Валера выдохнул, собрался с силами и поднял взгляд. * Григорий Поженян «Я такое дерево»  Монолог из к/ф «Прощай»