Чай с лимоном

Никита снова возвращался домой. Он прекрасно знал, что его ждёт - пьяный отец. Дом, где другие находят покой и поддержку, для него был настоящим адом. И в этот раз ничего не изменилось. Ещё не переступив порог, он услышал знакомые крики. Отец снова орал на мать. Как всегда, ему, что-то не понравилось. Никита вздохнул, сжимая кулаки, и направился на кухню. Когда он вошёл, отец уже стоял над матерью, угрожающе подняв руку. Никита не стал ждать. Он стремительно шагнул между ними, загораживая мать собой. Отец остановился, глядя на сына с презрительной ухмылкой. — Смотри-ка, — ехидно ухмыльнулся отец, наклоняясь ближе к лицу Никиты. — Твой защитничек тут как тут. Где ты был, герой? Где мои деньги? Мать замерла за спиной Никиты, не смея вымолвить ни слова. Она знала, чем это всё закончится. — Мы это уже обсуждали, — твёрдо ответил Никита, сжимая зубы. — Ты больше не увидишь денег. Отец злобно рассмеялся, откинув голову назад. — Что-то ты совсем много на себя берёшь. Ты ещё не вырос для таких дел. Не думай, что можешь мне указывать. Отец снова двинулся вперёд, но потом остановился и, оглядев сына с головы до ног, добавил: — Ступай. Сегодня я тебя трогать не буду. Эти слова только ещё больше разозлили Никиту. Он не хотел видеть мать, страдающую на его глазах, не хотел чувствовать себя беспомощным. Лучше пусть его бьют, но он не позволит больше трогать её. — Ты её больше не тронешь! — В отчаянии выкрикнул Никита, чувствуя, как закипает злость, — и пальцем не коснёшься! Понял? Отец остановился на мгновение, глядя на сына с удивлением, а потом снова ухмыльнулся. — Настоящего защитника вырастила. Гордись, мать, — сказал он, прежде чем резко ударить Никиту кулаком в живот. Тот согнулся пополам, но даже это не остановило отца. Ещё один удар, на этот раз по лицу. Никита рухнул на пол, его голова закружилась, а перед глазами всё поплыло. Но боль только разожгла его решимость. Он тяжело задышал, с трудом поднялся на колени, опираясь на холодный кафель кухни, и посмотрел на отца. В глазах сверкала не боль, а ярость и отчаяние. — Ты меня не сломаешь, — прохрипел он, стискивая зубы от боли и стараясь удержать равновесие. Отец ухмыльнулся и шагнул к нему, но теперь что-то изменилось в глазах Никиты. Это был не страх, не жалость к себе это была решимость. — Поднимайся, если сможешь, — прорычал отец, наклоняясь над ним, ожидая, что Никита упадёт снова. Но он поднялся, криво улыбаясь, хоть и с трудом. — Я больше не дам тебе трогать eë, тихо, но твёрдо сказал он, вставая на ноги, готовый к новому удару. Никита упал на пол после ещё одного удара, и почти сразу почувствовал во рту вкус железа. Это потекла кровь из разбитой губы. Боль от удара разлилась по телу, но её он едва замечал. Он знал, что ссадины и синяки снова покроют его тело, как и в предыдущие разы. Но ему было плевать на себя. Лучше так — лучше пусть боль от ударов достаётся ему, чем видеть мать избитой, сломленной, униженной. Эта мысль не давала ему сдаться. Мать, всё ещё дрожащая от страха, подбежала к нему, упала на колени рядом. Её руки, хрупкие и слабо защищённые от холода, осторожно коснулись его лица. Она вся дрожала, словно вот-вот готовая разорваться между чувством вины и отчаянием. Никита почувствовал тепло её ладоней на своей щеке, но это лишь усилило его злость на отца. — Никита... пожалуйста, не надо... Иди в комнату, пожалуйста, — прошептала она, почти умоляя. Её голос срывался, был полон мольбы и страха за сына. Она знала, чем могут закончиться такие стычки, и всё, чего хотела — чтобы Никита был в безопасности. Она боялась не за себя, а за него. Но Никита не ответил. Его взгляд был устремлён на отца, который стоял над ним с привычной самодовольной ухмылкой. Отец уже развернулся, уверенный, что победил, что сын больше не встанет, что всё закончится так же, как всегда. Но в этот момент что-то в Никите изменилось. Он поклялся себе, что больше не позволит этому происходить. Боль была не важна, страх тоже исчез. Осталось только одно — непоколебимая решимость. С трудом, шатаясь, он попытался подняться. Ноги дрожали, в груди всё горело, но он не собирался оставаться на полу. Поднявшись на колени, он схватился за кухонную тумбу, пытаясь удержать равновесие. Боль, гулкая и острая, пульсировала в животе и голове, но он всё равно поднялся. Сжал кулаки, как будто это могло удержать его от падения, и направился к выходу из кухни. — Ты куда собрался? — тихо спросила мать, следуя за ним и опасаясь, что отец может что-то услышать. Её голос звучал приглушённо, но в нём был страх. Она знала, что каждый шаг Никиты — это вызов, который может обернуться новой вспышкой ярости отца. — Мне стоит пойти прогуляться, — сказал он, обуваясь у дверей, чувствуя, как каждое слово отзывается болью в груди. — Чтобы хуже не было. Если что, звони. Я буду на связи. Мать попыталась улыбнуться, но эта улыбка была едва заметной, словно болезненной. — Скажи хотя бы, куда идёшь? — ласково спросила она, надеясь хоть как-то удержать контроль над ситуацией, хотя бы через знание того, где он будет. — Не знаю, может, в парк, — сухо ответил Никита, не оборачиваясь. Он быстро захватил с собой скейт и вышел, аккуратно закрыв за собой дверь, чтобы не потревожить отца. На улице была уже ночь. Холодный ветер бесцеремонно врезался в лицо, как будто напоминая ему, что жизнь продолжается, что боль — это не всё, что есть вокруг. Ветер словно взбадривал, возвращая ясность мысли и помогая избавиться от чувства беспомощности. Он сделал несколько глубоких вдохов, ощутив, как холодный воздух очищает разум и наполняет его новым ощущением силы. Никита не спешил. Он медленно направился в парк, как и сказал матери. Улицы были пусты, и ночь давала ему ощущение уединения, будто весь город заснул, а он остался один наедине со своими мыслями. Достигнув парка, он нашёл первую попавшуюся лавку и сел. Вокруг было тихо, но эта тишина не была спокойной. Она была пропитана звуками ветра, который раскачивал ветви деревьев. Эти ветви иногда ударялись о старые ржавые урны, качели на детской площадке скрипели, будто кого-то ждут, а где-то поблизости металлическая скамейка издавала глухие звуки от ветра, раскачивающего её едва уловимо. Редкие фонари, тускло освещающие дорожки парка, освещали только пустоту, и свет их был слишком слаб, чтобы разогнать темноту ночи. Никита сидел совсем один на скамейке в тёмном парке. Его злость, которая только что казалась неуправляемой, начала понемногу угасать, уступая место боли и усталости. Живот всё ещё ныл от удара, губа болела и немного опухла. Он пытался отвлечься от этой боли, погружаясь в размышления. Он думал о будущем, о том, как ему жить дальше. Казалось, всё, что окружало его, давило своей безысходностью, пока его не отвлёк неожиданно раздавшийся женский голос. — Никита? Ты чего здесь один сидишь? — прозвучало откуда-то сбоку. Никита поднял голову и увидел перед собой свою однокурсницу из центра, Кристину. Она стояла рядом с ним, смотря с некоторым беспокойством. — Что-то захотелось побыть одному, — пробормотал он, снова опуская взгляд на асфальт. — Не лги, — сказала она мягко, но с настойчивостью. — Я ведь вижу, что у тебя губа разбита. Ты что, с кем-то подрался? Никита резко вздохнул и посмотрел на неё с раздражением. — Слушай, Крис, я в твою жизнь не лезу, а ты в мою не лезь, — сказал он, стараясь показать, что не настроен на разговоры. Она не смутилась, только чуть приподняла брови. — Хорошо, тогда я просто посижу с тобой, — спокойно ответила она и села рядом, не задавая больше вопросов. Наступило короткое молчание. Никита продолжал смотреть на асфальт перед собой. — Зачем осталась? У тебя что, своих дел нет? — в его голосе всё ещё слышалась раздражённость, но теперь меньше. — Хочу подышать свежим воздухом, — небрежно бросила Кристина, как будто это был её единственный мотив. — Ясно, — Никита снова опустил взгляд на землю. На асфальте рядом с его скейтом стоял ещё один — яркий и явно недавно купленный. — Это твой? — спросил он, указывая на скейт. — Да, мой, — кивнула она. — Давно катаешься? — вопрос был скорее для поддержания разговора. — Почти два года, — ответила она, слегка улыбнувшись. — А ты? — Лет шесть или пять, уже не помню, — Никита на мгновение задумался, погружаясь в воспоминания о том, как он начинал кататься. После этого их разговор вновь оборвался, и снова наступила тишина. Через пару минут Кристина предложила: — Пойдём ко мне? Я тебе рану продезинфицирую. Никита удивлённо посмотрел на неё, не ожидая такого предложения. — Мы с тобой в центре особо не общаемся, так зачем тебе это? — его голос звучал подозрительно, как будто он не мог поверить, что кто-то может помочь без веской причины. — Мы хоть и не общаемся, но знакомы. И не хочу бросать знакомого в беде. Ну так что? — она чуть улыбнулась, глядя на него. Никита на мгновение замер, раздумывая, стоит ли доверять ей. Но её уверенная улыбка сбила его с толку. Внезапно Кристина встала на свой скейт, готовая ехать. — Догоняй, — бросила она с вызовом и, не дожидаясь его ответа, поехала вперёд. Никита выдохнул, встал на свой скейт и последовал за ней. Боль в животе уже не казалась такой тягучей, как несколько минут назад. Ветер, который обдувал его лицо, помогал ему на мгновение забыть о том, что произошло дома. Они катились по ночным улицам, почти не говоря, но это молчание было уже не таким гнетущим.