Дыхание

      Нет ничего ужаснее кошмаров, это правда. Жуткие пауки, перебирая своими мохнатыми лапками по твоей коже ловко забираются в голову через уши и ноздри. Копошатся в мозгах, съедают одну треть серой массы и регрессируют в тараканов, пока ты гниешь и все твои внутренности варятся, как суп на конфорке, кипят и мерзко булькают. Ты открываешь глаза, а комната плывет, превращаясь сначала в улицу, где соседский особняк — дом твоей ненавистной одноклассницы Мэрил, а затем вновь уменьшаясь и сужаясь так, что тебя мутит, — ком тошноты подкатывает к горлу и ты еле сдерживаешься, чтобы не извергнуть из себя остатки ужина. Но вместо желчи из тебя выходит артериальная мутная кровь с тыквенного цвета жуками и слизняками, которые улыбаются в ответ во все тридцать два зуба и нелестно машут своими хвостиками. А ты жмуришься в отчаянной попытке забыть это.              Я просыпаюсь в холодном поту и кажется, что конца этому нет. Возле тела — заряженное ружье и несколько патронов. Как русская рулетка, — тут уж как повезет. Очнусь если только последний выстрел не окажется холостым. Тяжело сглатываю ком, пока веки наливаются свинцом, а тело начинает распухать. У меня совсем нет времени. Беру ружье в руки и подставляю к виску. Ладони дрожат и никак не желают исполнить начатое, потому как думают, что это не выход. Я тоже так думаю и все никак не решаюсь убить себя. В дверь назойливо стучатся.              — Кто там? — неспешно спрашиваю, едва уклоняясь от горячего ствола. Молчание. Дверь по ту сторону слышит дверь по эту сторону: человек там прекрасно осведомлен обо мне тут. И я это чувствую внутренними фибрами, словно разряд подступает и колышет внутренний меридиан.              — Я.              — Ты?              — Я.              — Кто ты?              И наш диалог мог бы продолжаться, по моим расчетам, бесчисленное количество часов. Вот только времени совершенно не хватило бы.              — Я — это я. А кто ты?              — Не знаю… — задумчиво уклоняюсь от ответа, потому что действительно не знаю. Тужусь, дабы срочно вспомнить кто же я. А в дверь с натиском, все так же настырно и недружелюбно продолжают ломиться.              — Хан!..              — Я… Хан?..              Голова начинает неумолимо трещать по швам, словно тыква, мякоть которой пока не успели вырезать к хэллоуинскому празднеству по книге Рэя Брэдбери.              — Уже пол десятого, твою мать! Мы опаздываем!              Холодный пот стекал по лицу, пока я собиралась с мыслями вновь, страшась прийти в себя, потому как это «я» сможет настигнуть, догнать; заветная дверца наконец откроется, и на пороге я увижу…              — Да-да, уже на ногах. Шесть минут.              Конечно, здесь, в этой параллельной реальности, в этой стране и в этом пропитанном запахами парафина и диффузоров доме смрад лжи пока никто не опознал. Все были заняты более важными делами: тем, чем занимаются идолы — готовятся к репетиции, выпивают, едят, трахаются и так далее по списку. Мое пребывание тут означало лишь выкопка могилы как белой вороны для хозяина нынешнего тела — я чересчур ничтожно вела игру, эти правила оказались для меня непосильной ношей. День за днем я проводила в своей коморке, размышляла о смысле жизни и прелестях смерти. Ведь, возможно, избавление от оков наконец ждет меня лишь тогда, когда я покончу с этим раз и навсегда. Возможно…              — Ты много думаешь, Хан Джисон, очень, — Кристофер из раза в раз все пытался донести до меня важность жизни айдола и напомнить некоторые аспекты данной профессии, а также из раза в раз напоминая про злополучную клятву, которую я якобы дала, прежде чем дебютировать в компании. Но да что мне до этого?.. Кажется, последние воспоминания частичками растворяются в моем сознании. Я практически не помню то, чем жил Хан и начинаю забывать то, как жила Алекс. Это пугает больше всего. Словно сами нейроны исчезают в небытие, а помочь им найти дом, распутать клубок и вернуться туда, откуда они сбежали — невозможно. Невыполнимо.              Ребята из группы любили ссылаться на мое тревожно-депрессивное расстройство после получения травмы; по нашим разговорам я выявила у Джисона ремиссионный период. Очень жаль, что они даже не приблизились к истине. Ни на миллиметр.              — Есть такое, — дожевывая пищу я шепотом согласилась с лидером группы и вновь погрузилась в бесконечные, мучительные думы о сбывшемся и о том, что никогда уже не произойдет. О маме. О Джилл и даже о ненавистном мне тренере, — сейчас бы многое отдала, дабы вновь оказаться у станка и растянуться до разрыва сухожилий и связок.              — Но тебе стоит вернуться сюда. В реальный мир. Мы все здесь, Джисони-а, ждем тебя.              Спокойный, размеренный теплым тоном голос за моей спиной заставил мышцы покрыться мелкими мурашами. Я развернулась в полуобороте, чтобы вновь взглянуть на острый профиль и вдоволь налюбоваться внеземной красой тамошнего обывателя. В общежитии, где мы устроились, к сожалению, Ли Минхо по каким-то личным причинам не проживал, а причины были очень даже веские, иначе как объяснить их не огласку даже самому близкому другу?..              — Я ведь не спорю. Вы, блять, правы.              Слова застревали в горле, из-за чего приступы одышки сковывали цепями легкие и бронхи: я не могла сделать полный вдох и медленно, с облегчением, как это было раньше, выдохнуть. Тревожность волной накрывала, как только приходилось формулировать слова в ясном предложении на иностранном мне языке. Это было так волнительно и так странно; словно инородный предмет, находящийся в твоем теле в соображении аморальных, извращенных фантазий. Повезло лишь с тем, что Джисон его знал, помнил, будучи местным обывателем корейского народа, очень даже хорошо, а мое сознание отныне принадлежало его мозгу — означает, что мне все же удалось узнать родной язык.              — Сегодня пройдемся по знаниям грамматики.              Минхо сел рядом, изучающим, любопытным взглядом пробежавшись по моему напряженному лицу, уткнувшемуся в тетрадь. Даже чуть пытливым. Клевала носом, одновременно с этим размышляя, как вновь удастся спастись от неминуемого позора в его глазах. Почему-то подсознательно его мнение для меня было приоритетнее, важнее всего. Когда дама надевает хорошенькое платьице на вечер и размышляет, станет ли заметна в театре, средь выбеленных бенуаров и бельэтажей, партера, мест и рядов, видной только одному, ему. Получится ли стать заметной звездой этого вечера, когда на сцене сияет еще с десяток минимум. Но ведь для него ты — единственная яркая.              — Ли Ноу-хён… — прикусила губу, недоверчиво вновь обведя взглядом пустые клетки и незаполненные поля. Они зияли, как черная дыра, так же настороженно косясь и на меня в ответ, не имея глаз и лика, но совершенно точно ожидая моего следующего действия, — в ожидании поднятия ладони и всплеска вороньих чернил кривыми загогулинами. Сглотнула. — Дай воды.              Принес стакан, с треском поставив подле левого локтя. Я дернулась. Стакан с ожидаемой ему громкостью и звоном из-за своей громоздкости разбился на сотню осколков о кафельное покрытие, а прозрачная вода расплескалась лужицей, завораживающе растекаясь по полу, к ногам и столу.              — Извини.              — Хрен с ним, со стаканом.              Минхо плюхнулся рядом, заставив меня едва отодвинуться, потому что близость его крупности тела немного… вводила в ступор и смущала, — самую малость. Мощные руки, покрытые, как молниями, светло-синими венами, прошлись кончиками пальцев по моим косточкам ладони, спустившись к запястью и крепко то сжав. Я наблюдала, как завороженная, не в силах отодвинуться, увеличить кроткое расстояние или оттолкнуть, как сделал бы любой на моем месте. А Ли Ноу не отступал, нахмурив бурые брови. Его цепкий взгляд стал до невозможности жадным и ненасытным этим зрелищем: мутные глаза сузились, губы свелись в полосу, желваки заходили на отточенных, ровных скулах.              — Я ведь действительно переживаю, Джисон, — тон Минхо смягчился, хватка ослабла, плечи немощно опустились в знаке отступления. На душе вмиг стало легче.              — Лестно слышать, — нервно усмехнулась, облизнув пересохшие губы, — ха-ха. Но… Просто печься — недостаточно.              — Чего тогда достаточно? — Его просьба и знак вопроса были в своих намерениях искренни и чисты, непорочны, словно заданы малым ребенком, чей интерес оказался подпечен призом, который пообещали тому взрослые за послушание. — Я хочу знать. Да. Наверняка. Это важно.              Придвинувшись, он аккуратно склонил голову к моему плечу, опустив лиловую макушку и тяжело задышав. Глаза устало прикрылись, длинные угольные ресницы колыхал легкий сквозняк, а налитые розой губы слегка приоткрылись, обнажив ряд белоснежных зубов. Стоило отметить поистине внеземную красоту Ли — острый подбородок, впалые щеки, ровный нос с малой родинкой на краю, как у Джилл, и красивые, крупные глаза, отливающие на солнце разными оттенками каштана: от цвета тополя до сожжённых в камине карминно-красных бревен и лесных орехов, найденных у дупел лесных обитателей. Даже самое спокойное выражение лица заставляло трепетать сердце не пойми от чего — то ли из-за симпатии к внешности Минхо, то ли из-за самой по себе обворожительности всей его личностной натуры. Казалось, влюбиться было невозможно — тут без шансов, он просто-напросто не дал мне выбора.              — Все образуется. — Бросила самой себе, позабыв, что в опасной близости оказалась его прозрачная кожа мягкой руки, узоры на которой я непроизвольно вырисовывала ногтем. — Достаточно поддержки и опоры рядом. Я думаю. А может, недостаточно ничего. Еще подумаю, как правильно трактовать свой ответ тебе.              Тогда, в тот самый момент в воспоминаниях как огнем вспыхнули малые фрагменты прошлой жизни — все спуталось, словно изначально и было одним целым; на фоне стресса возобновилась и вернулась к своему владельцу память о знаниях иностранного языка. Ну а я — в цепи и ловушке, прикованная к ладьям и немощна, как животное, сготовленное на убой. Тяжело сглатывала слюну так, будто она топила меня и не давала сделать полноценный вдох — впрочем, именно так оно и было, в действительности, чересчур реально ощущалось. В оцепенении оставалось только наблюдать перед собой и чувствовать, как наяву: второе превозмогало первое, а сердце билось в тахикардичном приступе, удушливой слизью касаясь левого легкого.              Минхо любит Джисона, а Хан… любит. Да. Но не так, как любит Ли. Не той любовей, которой того одаряет старший. Иначе. И я любила Джилл. И тоже не так — по-другому, но до сих пор не разобралась, чего от нее хотела — тепла или отторжения. Боялась стать отвергнутой или, в конце концов, принятой?.. Совсем непонятно. Впрочем, уже и не так важно — оно в прошлом. А вот между мной, Джисоном и Минхо теперь явно происходит что-то, зерно которого посеяно было конкретно мной, а плод разрастается, питается нашей уязвимостью и неопытностью в делах житейских и любовных.              — Все окей? — Ли Ноу отодвинулся, кажется, едва испугавшись моих расширенных зрачков и порозовевших склер. Но не отпрянул в животном страхе, испытывая отвращение или сочувствие к слабости, наоборот, оставался рядом как можно дольше.              — Да-да… Да.              Я встрепенулась, проморгавшись и вернув свое зрение и контроль над собственным телом. Теперь он, Минхо, выглядел иначе — мой опьяневший взгляд цеплялся за его растрепанные волосы, о прикосновении к которым Хан Джисон так давно и вожделенно страстно, долго мечтал, а сейчас, в эту самую секунду я смогла бы в действительности, в этой самой реальности осуществить задуманное им. К приоткрытым порозовевшим губам, на которые со страшной похотью извечно посматривал Джисон: с липкой, приторной патокой наслаждения и непомерного восхищения. К колыхающимся угольным ресницам, длиной которых их обладатель мог вполне без зазрения совести, на всех основополагающих ему правах кичиться.              Ли в неверии моим словам сузил глаза в подозрительном прищуре, поведя головой.              — Не уверен.              Пытался с надеждой, осторожно, страшась спугнуть, будто пойманного в ловушку дикого зверя мой недоверчивый настрой. Потянулся плавным движением одной руки, дабы смахнуть несколько прилипших ко лбу мокрых прядей.              — Не трогай!              От самой себя, точнее от Джисона стало по каким-то неясным причинам невероятно воротить. Его мысли, его чувства, его желания — все это теперь подлинное настоящее, мое. И я их знала, все так же трезво и со всей ясностью и зрелостью ума понимала. Но не желала принимать. Не хотела портить и так напрочь убитую карьеру Хана, — вряд ли что-то теперь можно повернуть вспять, словно стрелки старых, запыленных на чердаке часов. Стоило теперь сужать расстояние, обрезать невидимую нить конца дружбы и начала чего-то неверно трактованного, запретного.                     

***

             Но Ли Ноу будто данной только ему, наделенный раздражающей ненаходчивостью совершенно не понимал намеков и не был готов отступать. Складывалось ощущение, что эта опасная игра лишь больше заводила его; подпекала интерес, интриговала неожиданной и неизвестной никому развязкой. И плевать теперь он хотел на все эти правила, на карьеру и остальных друзей — отныне его мир полностью и целиком зависел от меня одной: от моих ему ответов, слов, сказанных между перерывами, движений во время танцев, даже от речи фанатам — Минхо ожидал уловить подсказку или многозначность, какое-то тайное послание, ясное ему одному.              — Джисон решил не брать рест, но теперь все налаживается и, думаю, приходит в норму. Да. — Речь Кристофера вновь оживила толпу.              — В общем, устаканивается, — вставив свои никому не нужные пять копеек, привлекая внимание Минхо, я усмехнулась собственным сказанным словам на публику во время небольшого послеконцертного фансайна. Он в знаке согласия мнимо кивнул, на протяжении еще длинной, по-странному затянувшейся минуты буравил мой профиль загадочным, свойственным почему-то только ему одному взглядом. Пришлось сделать нервный глоток негазированной бутилированной воды с трубочки, дабы отвлечься и переключить свое внимание на подарки, которые услужливо передали юные фанатки своих идолов. Вот только они на полном серьезе не могли зацепить внимание или привлечь, — мы лишь из вежливости, из-за издержки профессии деловито рассматривали всякие безделушки и прочую белиберду по типу шапочек и нелепых маскарадных костюмов. Просто бред.              — Как твой затылок, Хани-а?! — послышался крик из разволновавшейся толпы, подхватившей мое имя, чтобы я, наконец, развернулась и заметила их, ответила жаждущим заполучить хоть каплю внимания кумира.              — Затылок?.. А, да, все хорошо! — Улыбнулась во все тридцать два зуба и помахала какой-то не особо симпатичной девчушке, отчего та чуть не потеряла сознание, уперевшись плечом в форму охранника поодаль. В развороте поняла, что Минхо по-прежнему с интересом наблюдал за моими действиями: в ехидном прищуре и с кроткой улыбкой на пухлых губах.