muam yandam

Утро встречает Чимина уже на новом месте, где проспавший всего несколько часов омега сонно ворчит, пытаясь скрыться от солнечного света. Вчера они добрались до замка глубокой ночью, серыми тенями прошмыгнули мимо сурово выглядящей стражи у внутренних ворот и несколько минут петляли по нижнему этажу, пока советник не открыл перед омегой одну из дверей. Не успевший толком рассмотреть укутанный майской тьмой замок, Чимин покорно следовал за альфой, едва не засыпая на ходу. — Можешь разместиться здесь, — блондин неуверенно заглянул в неосвещенную комнату. Света факелов из коридора хватало только для того, чтобы выхватить из мрака стоящую слева от двери койку и притулившуюся к ней тумбу. — Утром я приду за тобой, чтобы ввести в курс дела, — альфа скрылся быстрее, чем Чимин успел хоть что-то сказать. Оно и понятно: они оба вымотались тяжелым днем и дорогой. Хорошо, что омега успел плотно поужинать как раз перед приходом советника, иначе не смог бы заснуть на голодный желудок. Если ночью комната, в которой он остался, не вызвала в нем интереса — блондин просто скомкал дорожную накидку и подсунул её под голову на манер подушки, — то сейчас, в свете утренних лучей, пролезающих сквозь пыльные витражные окна, она бесконечно преображается. То, что он принял за привычно жёсткую койку, оказывается кушеткой для осмотров, вдоль стен тянутся заполненные медицинскими справочниками стеллажи, под окнами — длинный стол, уставленный всевозможными колбочками, склянками и котелками, а прямо под низким потолком висят десятки пучков высушенных трав и корений. Чимин восторженно выдыхает, осознавая: он в лазарете. Омега с трепетом ведёт кончиками пальцев по корешкам книг, вчитываясь в названия, принюхивается к аромату пыли и сушёных трав, довольно щурясь. Здесь для него пахнет детством, пахнет домом. За стеллажом у левой стены обнаруживается дверь, ведущая в небольшую спальню. Обстановка там такая же простая, предоставляющая Чимину узкую кровать с тумбой и небольшой платяной шкаф, в который юноша раскладывает свои немногочисленные пожитки и продолжает исследование. За неприметной дверью рядом со шкафом прячется скромная купальня, и омега радостно взвизгивает, тут же принявшись стягивать с себя несвежую одежду. На широком борту каменной купели обнаруживаются несколько склянок с душистым мылом, которые Чимин по очереди откупоривает, выбирая самое, на его взгляд, вкусное. После долгих лишений, когда приходилось либо напрашиваться в помывочные к деревенским, либо мыться в ручьях и реках, собственная купальня кажется настоящим раем. Омега набирает тёплую воду и с наслаждением опускается в нее, позволяя омывать поджарое тело. Он ещё раз охватывает взглядом помещение и не сдерживает легкого, звонкого смешка. А ведь всего этого не было бы, не попадись он тогда Юнги. Ночью в экипаже они практически не говорили — сказывались усталость и сонливость. Чимин и впрямь почти задремал под мерное покачивание кареты, когда хрипловатый голос вырвал его из лап сна: — Я думал, ты соврал про родителей, — Юнги смотрел в окно, хотя за плотной пеленой тьмы, обступившей их, ничего не было видно. Омега проморгался и сел ровнее, поправляя сумку на коленях. — Я принял вас за охотника. — Значит, мы квиты, — на губах советника появилась усмешка, и карета погрузилась в тишину на несколько минут. — Так как ты пришёл к такой жизни, травник Пак Чимин? Его имя, обласканное этим голосом, вызвало у блондина мурашки. Глаза альфы тогда казались ещё темнее, напоминали два уголька на пергаментной коже, и Чимин отчего-то находил себя не в состоянии смотреть в них прямо. Вместо этого, как и альфа чуть ранее, он увёл взгляд в окно, обронив лишь одно слово: — Оборотни. Чимин не собирался вдаваться в подробности, а Юнги не допытывался — тихо промычал в понимании, осознавая, что одно это слово было причиной многих несчастий в их краях. Ни к чему было знать детали, чтобы сложить примерное представление о том, что заставило юного красивого омегу оставить родной дом и скитаться по лесам и деревням в попытках выжить единственным способом, который знал. Юнги… Чимин хмурится и в задумчивости кусает ноготь на большом пальце. Мужчина кажется не таким, как омега представлял знатных альф, тем более, связанных с военным делом. То, как он держал себя, как мягко смотрел на любопытную Джису, как старался незаметно принюхиваться к его аромату в воздухе и как увёл в сторону руку с арбалетом в лесу, хотя проще было застрелить Чимина. Этот альфа пах сталью, непреклонностью и благородством. Омега вытягивает ноги и откидывает светлую голову на бортик купальни, слегка хмурясь. Мин Юнги был другим, не похожим на… Нет. Нельзя подпускать мысли о мужчине ближе. Чимин не готов разочаровываться и страдать. Омега настолько глубоко уплывает в свои раздумья, что совершенно не слышит, как дверь купальни приоткрывается. В образовавшейся щели на мгновение мелькает сосредоточенное лицо советника, словно тот материализовался прямо из чиминовых мыслей. На долю секунды их взгляды пересекаются, прежде чем омега ныряет под воду практически по самый нос, а Юнги резко отворачивается, вставая к нему спиной, но дверь все еще не закрывает. — Я стучал, но ты не отзывался. Подумал, что могло что-то случиться, — доносится тихое от двери. Чимин коротко хихикает, чувствуя себя в парадоксальной безопасности рядом с этим альфой. Неужели дело в приближающейся течке? Юноша ещё раз ополаскивается, успокаивая ускорившееся сердцебиение, и вылезает из воды, обтираясь висящим у двери полотенцем и закутываясь в него же. — Что могло со мной случиться в королевском замке, господин советник? — у Юнги волосы на затылке приподнимаются от того, как близко звучит вкрадчивый и одновременно чуть насмешливый голос омеги. Так, словно тот стоит вплотную к его спине. Чудится даже, что альфа может ощущать тепло, исходящее от мягкой распаренной кожи. — Разве что вы пришли сюда, надеясь, что у меня начнётся течка… — Вовсе нет, — мужчина резко поворачивается, действительно обнаруживая Чимина непозволительно близко. С такого расстояния он может рассмотреть золотистые крапинки в чужих глазах, пересчитать мелкие родинки, усыпавшие острые ключицы и открытую грудь. Липовый цвет вихрится вокруг них, замерших в дверном проёме, закручивается невидимыми спиралями, пробираясь слишком глубоко в лёгкие и разум. — Жаль, — Юнги одаривают ослепительной, чарующей улыбкой и огибают застывшего альфу, скрипя дверцами шкафа, шурша полотенцем и одеждой, пока тот усиленно дышит, собирая воедино осколки самообладания. Этому омеге определённо доставляет удовольствие дразнить его. — Вы говорили, что введете меня в курс дела. Когда начнём? — к моменту, когда советник оборачивается, Пак Чимин уже подвязывает темно-синюю рубаху широким голубым поясом. От той игривости, что наполняла его ауру ещё несколько мгновений назад, не остаётся и следа — только решимость взяться за работу сквозит в каждом пружинящем движении, полном энергии; мужчина не поспевает за сменой настроения Чимина. У Юнги уходит почти минута драгоценного времени на то, чтобы собраться с мыслями. — В первую очередь на твои плечи ляжет забота о здоровье короля. В последнее время Его Величество неважно спит. Сможешь подобрать какой-нибудь успокаивающий травяной сбор? — Чимин отвечает положительно, точно зная, что его запасов хватит на первое время — позже придётся добыть ещё. Юнги, удовлетворившись ответом, следует за омегой в помещение лазарета и продолжает: — В обязанности твоего предшественника входили проверки короля перед течками и после них. Поэтому… — Какого плана… проверки? — уточняет Чимин, устроив на плече привычную сумку и собирая в нее минимальный набор медикаментов — мало ли, когда понадобится оказать первую помощь, — прежде чем заметить, как советник отводит взгляд и прочищает горло. — По закону первым альфой Его Величества должен стать его официальный супруг. Поэтому во время течек в королевские покои допускаются только омеги из гарема… и теперь ещё ты, — мужчина наконец смотрит на немало удивленного омегу, который, впрочем, быстро берет себя в руки, облизывая пухлые губы. — Так я каждый раз должен подтверждать, что Его Величество… — невинен. Нетронут. Ох. Чимин кивает, стараясь не думать об этом. Не то чтобы он никогда не заботился о здоровье молодых омег, но это ведь сам король… — Я сделаю для Его Величества тинктуру боярышника и цветов пиона, она хорошо снимает нервное напряжение. Что-то ещё? — Это только начало. Захвати с собой книгу для записей. Надеюсь, ты неплохо рисуешь, — серьёзность Чимина вызывает у альфы почти что гордость за этого усердного юношу. Юнги отчего-то уверен, что не ошибся в выборе нового лекаря и что тот ещё покажет себя. Они покидают лазарет, ненадолго заглядывают на кухню за поспешным завтраком, а после сворачивают в северную часть замка, где расположен вход в темницу. Надо отдать омеге должное, Чимин ни одной реакцией не показывает, что ему неуютно или страшно находиться в подобном месте. Мимолетные взгляды, которые бросает на него советник, находят на миловидном лице лишь спокойствие и легкий налёт интереса. Это не меняется даже в тот момент, когда перед Чимином открывается дверь в одну из, видимо, пыточных: на стенах и щербатом от времени столе обнаруживается множество различных инструментов, ножей, топориков, пил и щипцов. А на ещё одном столе в центре комнаты лежит полностью обнажённый труп его недавнего знакомого. Юноша не спешит приближаться к убитому ликану, только поворачивается к альфе, ожидая указаний. И когда Юнги объясняет, что от него требуется, без колебаний выкладывает книгу и перо с чернильницей на стол, сдвинув в сторону парочку массивных ножей. — Подожди, сперва хочу познакомить тебя ещё кое с кем, — советник указывает жестом себе за спину, в неосвещенный коридор темницы, тянущийся вниз. Чем дальше они идут, тем холоднее становится воздух. Им приходится миновать ещё одну закрытую дверь и двоих стражников, прежде чем Юнги замедляет шаг и кивком подзывает травника ближе к решётке. Чимин делает пару маленьких шажков, не совсем уверенный, чего ожидать, а потому застывает в полуметре от железных прутьев, буквально парализованный янтарным взглядом. На этот раз на лице омеги отчетливо виден страх, но все же есть среди его эмоций и что-то ещё, что Юнги не в силах пока распознать. Оборотень все так же молча рассматривает их из-за решётки, пока Чимин не отворачивается от него, поджимая губы и смотря пустым взглядом в пол, мимо стоящего напротив альфы. — Что… — маленькие пальцы вцепляются в ручку сумки до отчетливого скрипа, и даже голос Чимина едва слышен в практически абсолютной тишине. — Что я должен буду делать? — Проверять его состояние каждое утро. В твоих интересах сделать так, чтобы он не сдох в ближайшие дни, — беспристрастно тянет Мин, не заботясь о том, что предмет разговора их слышит и каким-то шестым чувством ощущая, как внутри омеги ведётся скрытая борьба. Вероятно, между призванием к врачеванию и страхом (или же ненавистью) к чудовищу. Что из этого побеждает, сказать сложно, но Чимин хмурится и ещё раз смеряет ликана долгим взглядом. — Я смогу подойти к нему ближе? Будет сложно проводить проверки с такого расстояния, — голос блондина звучит глухо, лишённый всяких эмоций. — Позже сможешь прийти сюда со стражей. Я отдам распоряжение, чтобы тебя сопровождали. Дикарь надёжно прикован, тебе ничто не будет угрожать. Если вопросов больше нет, приступай к работе, а у меня сейчас важная встреча с Его Величеством. Омега кивает и, резко развернувшись, поспешно шагает в обратном направлении, словно сам факт нахождения поблизости с живым оборотнем тяготит его. Юнги, ещё раз бросив долгий уничижительный взгляд на закованного ликана, направляется следом. *** Этой ночью Тэхён едва ли смог заснуть. Волнение и легкий мандраж не отпускают его даже с приходом утренних лучей, даже когда заглянувшая к нему служанка с выглаженным камзолом бордового цвета сообщает, что Мин вернулся ещё ночью в сопровождении какого-то юноши. Король фыркает, просовывая руки в рукава и осматривая себя в овальном зеркале с серебряной рамой во весь рост — альфа есть альфа: развлекается, пока он ждёт от него вестей. Не делает ситуацию проще ещё и визит человека, которого Тэхён предпочёл бы не видеть ближайшие лет двести. Кронпринцесса соседнего Тирама, Квон Сохи, не зря славится интригами, которые плетет как паучиха. Однако её поддержка оказывала немалую помощь в разведке Диких земель, населенных врагами, поэтому Тэхён не имел права не принять её в замке, даже если приехала она без предупреждения и поздней ночью. И вот сейчас ему приходится развлекать знатную омегу вместо того, чтобы спуститься в темницу и вести допрос. Советник, которого они ожидали в напряжённой, почти враждебной атмосфере, распахивает двери в обеденную залу и застывает на пороге, встреченный сразу двумя парами глаз вместо одной. — Мне сообщили, что меня ждут, но не ожидал, что столь важные персоны. Приветствую, Ваша Светлость, — альфа низко кланяется, а следом целует протянутую тонкую руку черноволосой девушки в богатом платье. — Для меня честь снова встретиться с Вами, кронпринцесса, — ложь. О развратной натуре молодой омеги, которой вскоре отойдет целая империя, наслышан весь Южный континент. Такие ветренные пустышки, как она, неимоверно раздражали — красивые обёртки с пустым содержимым, ими будет легко вертеть по своему желанию. Вопрос лишь в том, в чьи руки они попадут и как распорядятся их приданым, связями и влиянием. — Вы мне льстите, советник, — она кокетливо стреляет в него взглядом из-за пышного веера. Тэхён даже не пытается скрыть своего раздражения — эта вертихвостка пытается охмурить Мина каждый раз, когда прибывает в Харенсгор. К чести советника, тот и не думает вестись на ее чары. — И все же, я на вас не в обиде. По крайней мере за это. Но вот что интересно: до меня дошли вести о том, что у Тэхёна появилась занятная игрушка. Почему же я как ваш союзник должна узнавать об этом от третьих лиц? Поясните же мне, Юнги. Альфа едва заметно морщится от этого покровительственного тона. Тэхён, сидящий напротив омеги, громко фыркает, размеренно стуча указательным пальцем по свернутой ситцевой салфетке рядом со своей тарелкой, пока Юнги занимает соседствующее с королём место за столом. — Потому что это моя игрушка, Сохи, как ты и сказала, — едко замечает король, не спуская с рук этой девице дерзость в адрес своего советника. Кронпринцесса была столь же надоедлива, сколь и поверхностна, но мало кто осмеливался обращать на это её драгоценное внимание. — А ты все такой же жадный, как в детстве, Тэхён. Если бы ты отдал его мне, мои палачи за пару дней выжали бы из него всю информацию, — Сохи недобро сверкает зелёными глазами, с хлопком складывая веер и опуская тот на край стола. — А ты все так же заришься на чужое, — король не остаётся в долгу, отвечая колкостью на колкость — так они привыкли общаться. Да и могло ли быть иначе, когда их с детства считали соперниками. — Он мой. Не могу же я передать в чужие руки подарок самого правителя Алгарда, — а также честь впоследствии заявлять, что именно её усилия переломили ход войны. Тэхён ни за что не вручит ей лавры. — Мы обязательно поставим вас в известность, Ваша Светлость, как только у нас появится хоть какая-то новая информация, — альфа прерывает яростное противостояние взглядов, спокойно выдерживая на себе недовольство монарших особ. В конце концов омега цокает и сдаётся. — Надеюсь, я буду первой в списке тех, кому вы сообщите полезные новости. Ты ведь дашь приём в мою честь, Тэхён? Не желаю тухнуть здесь от скуки хоть один вечер, — Сохи нетерпеливо подаётся вперёд, давая понять, что все её мысли захвачены предстоящим балом. *** Спокойствие, степенность, самоконтроль. Три «С», о которых король непрестанно напоминает себе весь день, ожидая возможности спуститься в темницу так, чтобы кронпринцесса не увязалась следом. Даже подготовка к обещанному приёму не увлекает её настолько, чтобы потерять Тэхёна из вида хотя бы на полчаса. Однако благоприятный момент выдаётся как раз во время бала, когда Юнги (не без прямого королевского приказа, впрочем) приглашает Её Светлость потанцевать. И пока они увлечены кадрилью, Тэхён покидает пышно украшенную по поводу оранжерею, сменяя царящую там атмосферу всеобщего веселья на сырость темницы. Самому омеге некогда веселиться, пока за его людьми охотятся, словно за безмозглым скотом. Тэхён оставляет позади пустынные коридоры, насквозь пропахшие отчаянием и смертью, направляясь все ниже. Гулкий звук его шагов разбегается до самых дальних уголков, заставляя даже крыс почтительно притихнуть в своих норах. Их новая встреча с пленником мало отличается от предыдущих: направленный на короля суровый взгляд и плотно поджатые сухие губы на изможденном лице. Чонгук впервые видит гранатового мужчину таким. Нет. Тэхёна. Мерцающий взгляд захватывает плотный ярко-красный камзол с высоким воротом и золотыми пуговицами, перехваченный на груди темно-синей лентой, и узкие белоснежные штаны под кожаными сапогами. Несомненно, это наиболее официальный из всех увиденных им нарядов. Уже одна эта деталь должна производить впечатление, ощутимо давить и внушать ужас от ожидающей его участи, однако ничего из этого Чонгук не чувствует. Впрочем, и то, что возникает в его разуме, бесспорно воспаленном длительным одиночеством и отсутствием привычных удобств, ему не нравится. Тэхён переступает порог камеры и манит к себе стражников, которых привёл с собой — те выстраиваются полукругом, по двое с каждой стороны от ликана, который только сейчас, кажется, начинает подозревать что-то неладное. Омега замечает, как вздернутые кандалами вверх руки напрягаются, как бугрятся под загорелой кожей мышцы предплечий, натягивая толстые цепи и заставляя звенья натужно скрипеть. — У нас был уговор, зверь, — начинает король, давая стражникам знак, и те гремят замками — цепи, удерживавшие оборотня, с грохотом падают на выщербленный пол. Однако пленника крепко хватают за руки и фиксируют под внимательным взглядом омеги. Чонгук коротко выдыхает, готовый в любой момент наконец расправить окаменевшие плечи. Пусть он все равно останется за решёткой, но хотя бы не будет скован — жизнь от этого маленького факта сразу же станет в разы сноснее. Да и то, что король вынужден был пойти ему навстречу, как ничто иное говорит о том, в каком тот отчаянии и насколько нуждается в нём. Ликан тянет уголки потрескавшихся губ в слабой улыбке. Люди глупы, а этот человек — пожалуй, самый безнадежный из них. Чонгук и не надеялся, что короля будет так просто пронять… — Но ты же не думал, что я дам тебе полную свободу? Надевайте. Это чтобы не забывал, кто твой хозяин, псина. Улыбка растворяется с лица пленника так же стремительно, как кровь в бурной реке, а на мгновение мелькнувшую на её месте растерянность сметает всколыхнувшаяся изнутри злость. Не на короля, нет. На себя самого. За собственную самонадеянность. И кто из них двоих теперь оказывается глупцом? Стражники с гоготом с минуту пытаются нацепить на шею взбесившегося ликана стальной ошейник, пока тот рычит по-звериному и тщетно отбивается. И все же, несмотря на свои потуги, вновь оказывается на цепи. Чонгука силой ставят на колени перед возвышающимся над ним человеком, чей презрительный взгляд проходится по лицу не хуже искусно выполненного сапога из оленьей кожи. Вот, значит, каково на вкус поражение? — Я твоё условие выполнил — кандалы с тебя сняли. Теперь говори, — звучит сверху твёрдо. Ошейник давит на шею подобно тяжелому камню — массивный, толщиной в треть ладони, унижающий ликаново достоинство даже больше, чем кандалы, теперь сиротливо лежащие где-то сбоку. Тэхён ощущает невиданное ранее удовлетворение от того, как этот дикарь — необузданный и опасный — беспомощно сидит у его ног, как тот самый безродный пёс, которым его и назвали. Король упивается своей властью над ним, однако не забывает, что этого оборотня не так уж просто сломить. И верно: проходит не меньше пяти долгих минут прежде, чем от него доносится хоть звук. — Что тебе известно о чести, король? — рокочущий голос, наполненный смесью разочарования, усталости и упрямства, резво отскакивает от стен камеры. — Для тебя, угрожающего смертью едва появившимся на свет волчатам, хоть что-то значат звуки этого слова? — омега хмурится, бросив короткое и резкое «К чему ты клонишь?», подавляя в себе желание отступить на шаг, когда снова встречается с горящими в полумраке глазами. — Для нас, ликанов, нет ничего хуже причинения вреда молодняку. Мы не охотимся на кабаньи выводки и не забиваем оленят, отпускаем из силков молодых кроликов, потому что знаем: они — будущее своего вида и залог нашего выживания. Не будет их сейчас — не будет добычи в будущем, — пленник вертит головой и вытягивает шею, будто в попытке приноровиться к новому «украшению», и раздраженно взрыкивает. — То же касается и ваших выродков. Волчья честь не позволяет нам нападать на молодняк, и я склонен ставить под сомнение твои слова о бесчисленных убийствах. Особенно в свете последних событий, — добавляет он уже тише, имея в виду ошейник, и исподлобья смотрит на теряющего терпение мужчину. А Тэхён и впрямь на грани: он устал от бесконечной неизвестности, от давления ответственности, что всегда лежала на его плечах, от собственной осточертевшей беспомощности. И от этого гордого упрямца, решившего ни с того ни с сего поговорить по душам и пристыдить его, омега тоже устал. А там, где есть усталость, как известно, зарождается злость, а следом за ней и решительность. — Держите, — шипит король, в один короткий шаг настигая оборотня и запуская изящные, но сильные пальцы в спутанные волосы на чёрной макушке, припорошенной пылью и засохшей глиной. То ли не ожидавший от него подобной смелости и прыти, то ли смирившийся со своим положением, ликан даже не пытается вырваться, когда его голову грубо дёргают назад, а в горло вливается голубоватая сладкая жижа, ручейками бегущая из уголков приоткрытого рта. — Теперь-то ты всё мне расскажешь, — Тэхён рычит прямо в чужое лицо, впервые в жизни так ясно и бесстрашно смотря в золотистые глаза. Даже во тьме подземелья крапинки вокруг обжигающе-черных зрачков такие яркие, что больно смотреть. Всего мгновение их лица разделяют жалкие сантиметры, и пленника обдает волной удушливого, давящего граната. — Помнишь это волшебное средство, которое подарил мне Намджун? — омега отходит от пленника, демонстративно заталкивая обратно в карман брюк опустевшую склянку и, не слыша ответ, вновь смотрит на ликана. Тот пялится отсутствующим взглядом, словно не верит в то, что его опоили так просто. — Мне повторить свои вопросы или подождать, пока наркотик подействует? — Ты хоть понимаешь, что натворил? — теперь от бахвальства не осталось и следа — дикарь звучит глухо, будто не верит, что король действительно прибег к такому способу получения информации. — Ты понятия не имеешь, что это. — Зря стараешься, я прекрасно обо всем осведомлён. И знаю, как тебя будет ломать без очередной такой склянки. Так что давай посмотрим, кто из нас продержится дольше, — Тэхён наконец позволяет себе злорадно ухмыльнуться. Теперь-то этот зверь точно у него в кармане. Получение от него важных для хода войны сведений — лишь вопрос времени, которого становится все меньше. Тэхён терпеть не может долгое ожидание, но умом понимает, что в данной ситуации своего иначе не добиться. — У тебя есть время собраться с мыслями. Я подожду, — омега жестом требует себе кресло, и через пару минут с расслабленным вздохом опускается в него, уложив руки на подлокотники и властно вздернув подбородок. — Но не советую и дальше испытывать моё терпение. Тишина длится ещё какое-то время. Кажется, словно ликан и впрямь подбирает слова, что после первого их короткого разговора даётся ему намного лучше. Король рассматривает мужчину перед собой без особого интереса, не имея более приятных предметов для изучения в данный момент. Возможно, после хорошей ванны даже такой дикарь отдалённо напоминал бы человека. По крайней мере за копной спутавшихся волос обнаруживалось вполне человеческое лицо, хоть и безнадежно грязное, а рваные тряпки, которые с большим трудом можно было назвать одеждой, скрывали под собой ладно сложенное тело. Даже Юнги с его бесконечными тренировками, стоит признать, слегка уступал ему в габаритах. Стой пленник перед Тэхёном в полный рост, и омеге пришлось бы задирать голову, чтобы смотреть в эти глаза. Интересно, все оборотни такие крупные?.. — На востоке Харенсгора… — начинает ликан тихо, и королю приходится вынырнуть из своих мыслей. Вот оно. С минуты на минуту он узнает то, ради чего так долго ждал. Омега до скрипа сжимает пальцами деревянные подлокотники и немного подаётся вперёд. — Есть охотничьи угодья, разделённые на две половины бурной рекой. Берег её местами так сильно зарос лесной ежевикой, что через нее трудно продраться к воде. Но в этих зарослях дикие утки оставляют свои кладки, — Тэхён хмурится, совсем не понимая, как эта информация должна ему пригодиться, но пока не решается перебивать. — На водопой приходит много дичи, а сама река полна рыбы, — оборотень говорит негромко и тягуче, отчего создаётся впечатление, что он предается воспоминаниям. Наслаждается картинами, что рисуются под закрытыми веками, пока король медленно, но верно начинает терять самообладание. — Знаешь, что это за плодородная земля, которую ты, король, считаешь своей? Два века назад она принадлежала ликанам, кормила наши стаи, а мы взамен поддерживали природный баланс. Однако нас вытеснили оттуда твои предки, что без разбора забавлялись охотой и рыбным промыслом… — Это не то, о чем я спрашивал, дикарь! — омега ловит на себе насмешливый взгляд, только сейчас осознавая, как звенел от ярости собственный голос. Надо взять себя в руки. Спокойствие, степенность, самоконтроль… Какой к черту самоконтроль, когда его едва не разрывает от разочарования. Может, наркотик ещё не подействовал? Сколько же ему ещё ждать? Да и Юнги не сможет занимать внимание кронпринцессы вечно — рано или поздно она осознает, что её обдурили, и направится сюда, а этого нельзя допустить — он не позволит ей забрать все лавры. Как же всё это злит… Тэхён на мгновение прикрывает глаза, позволяя себе неровный выдох, который, впрочем, не ускользает от чужого чувствительного слуха. — Ты велел мне говорить, так теперь слушай, — ему ломано улыбаются, явив тёмному взгляду немного выдающиеся заостренные клыки. Не знай король наверняка, что перед ним оборотень, не отличил бы их от человеческих, но даже так чужая улыбка выглядит устрашающе. — Моё время слишком дорого, чтобы тратить его на твои бредни. Когда планируется следующее нападение? — омега давит и аурой, и взглядом, но в ответ не доносится больше ни слова. Дикарь вдруг обмякает в руках стражников, безжизненно свесив голову на оголенную рубахой грудь. — Эй! Не смей отрубаться! Приведите его в чувства, — Тэхён машет рукой стражникам, и те несколько раз встряхивают безвольное тело, отвешивают парочку оплеух, но и это не способно вернуть пленника в сознание. — Это действие наркотика? — бормочет себе под нос король, проглатывая скользнувшее вниз по горлу разочарование и поднимаясь на ноги. Ему больше незачем торчать в темнице. — Возможно, дело в голоде, Ваше Величество? Он здесь уже давно… — робко гадает один из стражников, вынуждая короля замереть на выходе из камеры и обернуться, чтобы ещё раз бросить ничего не выражающий взгляд на пленника. Когда его притащили в замок? Неделю назад? Две? Где-то внутри невольно ворочаются отголоски совести, скребут внутренности своими когтями, и Тэхён морщится. Это не жалость, нет. Этот зверь её не достоин. Но омега всегда был милосердным правителем. — Накормите. Он нужен мне живым, — бросает Ким напоследок, удаляясь под стремительный стук каблуков по каменному полу. Этим же вечером очнувшийся Чонгук получает свой первый в этом замке скромный ужин. И этой же ночью на Тэхёна совершается первое в его жизни покушение.