В посмертии и после.

Складыванием фигурок из бумаги ни Хун Гиль, ни Бо Ми не увлекались. И, тем не менее, пришли на эту выставку. — Я и не думала, что можно сделать такую красоту из бумаги! — восторгалась Бо Ми. Хун Гиль тоже раньше видел только простенькие фигурки из обычных белых листов. Здесь же… Фигуры животных, сложенные из разноцветной бумаги. Фигурки людей, отдельно или всадников на лошади, мифические существа, цветы, даже домики… хотя последнее, наверное, всё-таки относилось всё-таки больше к европейским поделкам из бумаги, чем к восточному искусству. Были даже целые тематические композиции. И всё это сделали тяжело больные люди, у которых даже не было — а у тех, кто ещё жив, и до сих пор нет — надежды на исцеление. Для которых даже простое складывание листа бумаги в какую-нибудь птичку требовало невероятных усилий и постоянного отдыха. И складывали все эти люди — совершенно разного возраста, социального и семейного положения, от детей до стариков — оригами вовсе не с целью чем-то занять своё время в ожидании неизбежной смерти или отвлечься от боли. Нет, они целенаправленно готовили творения рук своих к этой благотворительной выставке, многие — понимая, что до самой выставки уже не доживут. Потому что… — Может быть, вырученные с продажи наших оригами деньги помогут другим больным, тем, у кого ещё есть возможность вылечиться или дождаться, благодаря поддерживающей терапии, когда найдётся лекарство от их болезни… Или ожидающим пересадки органов дожить до того дня, когда найдётся подходящий донор… Мы умрём в любом случае, и у большинства из нас не так много денег, чтобы спасти кого-то, но если нши поделки купят известные люди, то это поможет заодно и привлечь к проблеме внимание других, — женщина, которой принадлежали эти слова, была ровесницей Хун Гиля и Бо Ми. Но к посетителям выставки она обращалась через записанное заранее видео. Женщина была ещё жива, но уже не мола покинуть хоспис. Идея выставки принадлежала ей и была реализовано её семьёй. …Хун Гиль с Бо Ми купили двух птичек: сову и попугая. Сумма, отданная за поделки, превышала стоимость бумаги, из которой те были сделаны, самое меньшее, в тысячу раз, но они прекрасно понимали, что покупают не просто сложенную бумагу. Они купили для кого-то шанс на жизнь. Всего лишь шанс… но разве этого мало? — После такого начинаешь иначе смотреть на многие вещи, — замелила Бо Ми, когда они уже возвращались домой. — Мы ведь и сами были почти мертвы… И видели, как умирают другие… А некоторые просто тратят жизнь на то, чтобы убивать себя. Я сейчас не об этих «романтиках», глотающих таблетки ради шанса найти соулмейта, хотя это — самая большая из всех глупостей, совершаемых людьми… — И мы уже выяснили, почему, — вставил Хун Гиль. Самая непопулярная теория, неожиданно оказавшаяся правильной, не спешила вытеснять укоренившегося в сознании человечества заблуждения, что «не умерев, своей судьбы не встретить». — Да… Но я о тех, кто растрачивает себя на погоню за так называемыми «удовольствиями». Пьянки до беспамятства под девизом «зато потом будет, что вспомнить», — она невесело рассмеялась. — Интересно, почему никто не видит в этом очевидного противоречия? Про наркотики я промолчу… а ещё всякий экстрим, гонки без правил или какие-нибудь глупые споры вроде «пройдись по краю крыши, чтобы доказать свою крутость» и прочее… А кто-то в это время отчаянно хочет прожить ещё хотя бы день, но судьба не даёт ему этого шанса! — Это не единственный способ растратить жизнь, — заметил Хун Гиль. — Некоторые люди, наоборот, отказывают себе едва ли не во всех мелочах, посвящая всё время только работе, накоплениям, инвестициям… На будущее, детям, внукам… Это хорошее стремление, и те самые дети с внуками, возможно, и оценят, вот только сам человек, оглянувшись в конце жизни, увидит ли хоть одно яркое мгновение или всё покажется ему серой массой из бесконечной работы, даже не факт, что любимой? — Нужно искать баланс. Чтобы и обеспечить себе достойную жизнь, и находить при этом время для веселья. Но не рисковать собой. А ещё уметь веселиться без дополнительных «стимуляторов»… Бо Ми, конечно, права. И Хун Гиль очень надеется, что им удастся найти этот самый баланс. К «стимуляторам» они оба относятся крайне негативно, работа у них любимая, интересная, дома друг с другом тоже нескучно. И они стараются приносить обществу пользу: избавить мир о навязчивой идеи «смерти ради любви», а теперь вот… пусть сумма их покупки далеко не самая большая на той выставке, но они могут записать себе хоть одну спасённую жизнь. Так что их собственные уже можно считать прожитыми не зря. — А знаешь, — переступив порог квартиры и закрепив птичек за люстру на кухне, так, чтобы они привлекали внимание, но не мешали ходить, заметил он, — мы ведь можем сегодня не ограничиться помощью кому-то через покупку оригами… — Ну, там было много журналистов, а выставка работает до конца недели, так что, уверена, твои поклонники, как и фанаты прочих пришедших туда знаменитостей, подхватят ваше благое дело, так что, можно сказать, ты помог не одному человеку, а через твоё участие помогли многим… — Я не об этом, — улыбнулся он. — А о том, что жизни можно не только спасать… но и дарить. Ему всегда нравилось, как она краснеет, стоит лишь затронуть в разговоре интимную тему. И неважно, что они уже почти полгода как женаты и, казалось бы, с чего ей стесняться его? Разумеется, он никогда бы не завёл подобный разговор прилюдно… — Мы же хотели подождать годик, — напомнила она, пряча улыбку. — Ну, почти половина этого срока уже прошла, так что можно пересмотреть временные рамки, — полушутливо заметил он. Бо Ми подошла, обвив руками его шею. — Я не против. Жизнь — самый лучший и ценный подарок, какой только двое людей могут дать третьему… И, раз уж мы подарили её сегодня кому-то постороннему, почему теперь не подарить своей семье? …Ужинать они сели уже глубокой ночью. И, глядя на едва покачивающиеся над головой от их тихих движений оригами, Хун Гиль вдруг подумал, что надо бы вернуться на ту выставку завтра… или уже сегодня. За ещё одной птичкой. Или за двумя? Хотя, лучше он сделает третью птичку сам — когда будет точно знать, что у них всё получилось.