В кабинете после уроков

Впервые осознаёшь себя именно в старшей школе. Не знаю, когда именно — это нечто обрывочное, резкий скачок, когда просыпаешься одним утром и понимаешь, нравятся ли тебе девочки или мальчики или вообще ты не тот, кем тебя всегда видели. Но главное, что быть геем отстой. Никогда не смотри на то, допускает ли родная страна однополые браки, потому что в голове у людей будут собственные порядки. Можно быть классным парнем или популярной девчонкой, но в один момент всё легко поменяется — как один точный выстрел в основание, давший трещину, что разрушит и остальное. Если ты гей, то довольно легко можешь лишиться всего. Я никогда не был гомофобом. Даже не задумывался об подобном, как о концепции, пока впервые не увидел. Тогда нам было двенадцать или типа того. Я веселился с друзьями и хрен его знает, откуда у таких малолеток, как мы, был алкоголь. Я выпил только немного: не хотелось получить потом от отца или возвращаться в хламину, облевав всю дорогу до дома, поэтому к концу вечера я был самым трезвым. И, сидя в кругу друзей, наблюдал, как Шарлотта целуется с девушкой в игре в «правду или желание». Каких-либо вопросов у меня не было до или после. Не посчитал тогда это чем-то странным или особенным, пускай удивился всего на секунду прежде, чем отвести пристыженный взгляд. Побойтесь бога, у Шарлотты никогда не было ни совести, ни стыда. И когда через два года она рассказала, что уже переспала с девушкой, я только закатил глаза, обозвав её извращенкой. Когда ещё позже она переспала с парнем, то была только неприятная зависть. Я поверить не могу, что провалился с обеих фронтов. А потом, в конце средней школы, пришло осознание, что таких, как Шарлотта считают неправильными. Помню, что в тот день отдыхал дома, а она написала и попросила прийти. Тогда, наверное, я впервые попробовал сигареты. Шарлотта поделилась и с улыбкой похвасталась, как спиздила те у какого-то бывшего. К тому времени я уже не считал её партнёров, сменявшихся один за другим. Потому ничего не ответил и принял протянутую пачку, закурив вместе с ней. Губы Шарлотты дрожали. Курить с раной, наверное, больно пиздецки. На её лице под свет тусклого фонаря и сквозь серую дымку расцветали кривыми пятнами синяки, а тушь потекла, оставляя разводы. Это сравнимо было с брошенной куклой: некрасиво, убого. На улице так кстати под атмосферу шёл дождь, а она была в одной домашней одежде. Тогда мне подумалось, что тело Шарлотты дрожало вовсе не с холода. Я отдал ей куртку, которую она после так не вернула. Мать долго ругалась, но было как-то плевать. Тот день запомнился хорошо, отпечатался так где-то на задворках памяти. Наверное, это впервые со времени детства, когда я видел, как Шарлотта плакала. Позже узнал, что это был отец её бывшей. Конченный мудак и гомофоб. Солгу, если скажу, что это не повлияло на моё осознание мира. Раньше никогда не задумывался, что это могут попросту не принять. Но мог лишь смолчать, боясь тоже посчитаться «неправильным». После этого случая Шарлотта не прекратила встречаться с девчонками, и каждый раз ощущалось паршиво и жалко, когда я отводил от этого взгляд. Понимал, что никто в школе не в курсе о том, что ей нравятся не только лишь парни, но не мог отпустить мысль, что было бы, узнав они правду. Ответ нашёл меня сам в прошлом году. Его звали Гэри. Мы пересекались лишь во время игр в бейсбол. Моё отношение ко всем членам команды было относительно одинаковым и нейтральным, чтобы не заиметь врагов среди своих же, но и не слишком сближаться. Удобно и фактически подобное кредо никогда меня не подводило, пока в один вечер Гэри не предложил встретиться после школы. В такие моменты ожидаешь всего, что можно нервно и нехило так накрутить, пока плетёшься к месту, где назначена встреча. Гэри, стоит признать, был не из робкого такого десятка: блондин, спортивный чел и душа коллектива. Все факторы идеального парня. Понятия тогда не имел, чего ожидать, но точно не драки. По крайней мере, я надеялся, что до этого не дойдёт. И он признался мне в чувствах. Тогда я так и не нашёл, что ответить. В голове была вертелась только мысль о том, что мы даже не особо-то были знакомы. Как это вышло вообще? Но последнее о чём я тогда думал, что мы оба были парнями. Это осознание ко мне пришло уже позже с пониманием, что ни один из других членов команды скорее всего никогда не одобрит подобное. Я лежал в кровати и не мог уснуть всю ночь, глядя в одну точку на однотонной стене. Не по себе было. Наверное, потому что повёл себя, как полный кретин тогда и просто сбежал, ничего не ответив. Правда о том, что Гэри гей вскрылась достаточно скоро. Ожидаемо, и я заранее понимал, какую реакцию то повлечёт. На самом деле Гэри отделался лишь лёгким испугом, ведь внимание с него удачно тогда переключилось на другую историю, связанную с учителем, пойманным за кражей у учеников. Но то было вопросом времени, когда многие парни прекратят с ним общаться. Я был в их числе. Забавно, как быстро понятие «все за одного» стирается, стоит оказаться одному из вас «не таким». Словно Гэри был инвалидом или совсем отличался от нас. Для них это почти не имело никакой разницы. Я тоже выбрал тот путь, который счёл более правильным. Гэри пересекался со мной в коридорах, иногда в кафетерии за столиком с какими-то чуваками, которые продолжали с ним общаться, в отличие от остальных. Иногда наши взгляды встречались, но я отводил свой, молча возвращаясь к еде. Порой он вспоминался мне перед сном. Знаете, те мысли в стиле «а что если» и подставить нас двоих. Как пара. За ручку. Если бы я тогда не сбежал, а согласился, что бы было? Всегда подобные мысли сводились к тому, что это неправильно. Что со мной также перестанут общаться, оказавшись я геем. И как бы отреагировали семья и друзья? Я не понимал эту логику. Но мама была очень набожной женщиной. Мы посещали церковь каждое воскресенье все вместе, а в моей спальне, как скример среди постеров «Звёздных Войн» и музыкальных групп висела икона. Это так хреново, если быть честным: типа, торчать часа три и читать эти тупые молитвы, пока закончится служба. Я ненавидел церковь всею грешной душой. Иногда казалось, что ненавидел и бога. Мама говорила, что бог примет тебя любым, что бог создаёт нас такими, какие мы есть и мы должны любить себя и принять. Звучит-то красиво, почти утопично, но тогда почему всегда такие люди, как Гэри или Шарлотта страдают? Почему бог создаёт тех, кто идёт против его «замыслов»? В этот раз служба не отличалась от прочих. Меня снова заставили надеть этот дурацкий, чёрный костюм, как с похорон, купленный ещё три года назад. Мама обожала наряжать нас с сестрой, как кукол в подобные места. Её воля — и она бы давно натянула на меня платье, как натягивала на Эстеллу. Было забавно, ведь та их ненавидела и страдала, но затем мать переключалась на меня с расчёской в руках, и было уже не смешно. Я всегда знал, что она больше хотела девочку, наверное, поэтому мне и сделали через пару лет вредную, женскую версию стрёмной собаки. Когда служба закончилась, уже невозможно было выносить жар костюма и неудобство. Мне казалось, что этот пиджак давно стоило перешить, а ещё хотелось безумно выйти наружу, чтобы освежиться хоть чуточку, но я знал, что там будет лишь хуже. Тем более не хотелось стоять возле матери, пока она болтает с подругами ближайшие час-полтора. Это место уже забронировала Стелла, я же остался в церкви, скучающе изучая иконы. Взгляд петлял по нескольким людям, что были внутри. Многие из прихожан мне были знакомы — наши соседи через дорогу и сбоку или какие-то знакомые матери. Мы бывали в церкви так часто, что бог должен был уже простить мне все грехи и даже доплатить сверху в качестве моральной компенсации за костюм и мучения. В тот момент, когда я собирался подняться, взгляд замер на одной, больно знакомой фигуре, которая стояла недалеко. Сначала показалось, что от жары я правда рехнулся, но присмотревшись, осознал — он настоящий. И сердце через мгновение рухнуло вниз. Ксено был в сером, я бы сказал, роскошном костюме. С прилизанными аккурат волосами, а взгляд петлял вокруг, как и мой. Взбудоражило тогда меня так, будто не видел его целую вечность, хотя в последний раз то было в пятницу. Да и всю неделю мы пересекались почти постоянно: Ксено мог подойти легко ко на перемене и после уроков следовать рядом почти до самого дома, словно так провожая. Я не думал о том, как это выглядит со стороны и мог свободно признать, что как бы то ни было — проводить время с Ксено было прикольно. Даже если это было что-то научное, как настройка ракеты, а я просто устроился в стороне и наблюдал, слушая его рассуждения. Наблюдать за Ксено было всегда интересно. Почти не отрываясь и часто уходя в мысли, когда ловил себя всё чаще на том, как Ксено улыбается в ответ, будто дразня. И каждый раз я вёлся хуже, чем бывало с Шарлоттой. Возле Ксено стояла взрослая женщина. Высокая, статная и в тонком, белом платье, украшенным цветами-узорами. Напоминая высеченную розу из белого камня — холодная и элегантна. Всё в ней лилось этим изяществом — начиная с движений и голоса, что доносился обрывками. А волосы были белыми, как у Ксено. Напоминали серебро. Никогда не видел столь прекрасных женщин. Похожей на богиню, от которой не отвести глаз, и тогда меня ничуть не тронуло сомнение, что она была матерью Ксено. Оторвавшись от её вида и переведя взгляд обратно, я понял, что Ксено уже давно не стоит возле матери. Он уже как минут несколько точно что-то активно искал на стене, а затем — одним ловким мгновением — своими острыми ногтями, как коготками, содрал со стены кусок фрески. Я не успел даже то осознать. Всего мгновение назад наблюдая, как он изучает декор и вот уже отколотый кусок крутился в бледной ладони, пока он не спрятал тот в карман пиджака. Никто не заметил. Ни пастор, ни другие прихожане, что были рядом. Я не знал, как реагировать, замерев и бросая взгляды с одного места к другому, будто боясь быть пойманным вместо него. И все молчали, занятые только собой. Именно в тот момент наши взгляды пересеклись. Казалось, Ксено давно заметил меня. Словно весь этот сыгранный только спектакль был лишь для меня и теперь, видя скошенное испугом лицо, Ксено вдоволь собой насладился, склонив дразняще голову в бок. Он улыбнулся. Руки тронула дрожь и скрутило живот. А лицо покраснело. Определённо. Чёрт, я ощущал почти что физически, как горело всё тело, пока наблюдал, как на меня смотрит Ксено, чуть сощуривав глаза. И не сумев продержаться ещё даже дольше секунды, я опустил взгляд, приняв поражение. Кажется, даже услышав смешок. Так странно, почему мы не встречались с Ксено здесь раньше. Очевидно, может быть, он не часто посещал это место, как наша семья. На данный момент я только знал, что Ксено был здесь вместе со своей матерью. И скоро они ушли одними из первых. — Уингфилд? — переспросила мать, когда мы ехали домой на машине. Спросить у матери прямо было хорошей идей. Она наверняка знала здесь практически всех, так часто общаясь с другими прихожанами и городскими. Кто, если не она, могли это знать. Ну, я на это надеялся. — О да, я слышала об этой семье, — после недолгой паузы, она наконец-то кивнула и я присел ближе, облегчённо вздохнув. Эстелла, сидящая рядом, попыталась пнуть мою ногу своей, но мне было без разницы. И, когда мама начала говорить снова, в первую очередь навострил уши. — Они редко посещают церковь. По большей части, я слышала, что их семья буддисты. В её тоне сквозило очевидное пренебрежение. Не то чтобы это было не ожидаемо, будучи набожной она, конечно же, не принимала иные религии, кроме католичества. Любые, как буддисты, мормоны, православные и прочие — были для неё психопатами. Иногда мама не считала за людей даже тех, кто просто не задрачивал поездку в церковь, как она, каждое воскресенье. И осуждала тех за спиной, на людях улыбаясь со словами «да храни вас бог». Впрочем, что бы не говорилось дальше с жалобами на другие религии, я уже не слушал. Лишь краем уха ловя упоминания о семье Ксено. У него нет отца. Только мать. Они те ещё богачи, чувак. А ты чего спрашиваешь. После церкви я написал Шарлотте. Она всегда была в центре многих тусовок и школьного инфополя, казалось, зная всё и про всех. Ну, или зная тех, кто сольёт ей всю информацию. По крайней мере, знакомые из класса ботаников у неё точно были, я помню. Как и то, что с одной девушкой оттуда они были даже больше, чем просто подруги. Да так. Просто поинтересовался. Ксено был богачём. Не то чтобы я был этому удивлён. Я был скорее ещё как, блять, удивлён. Ведь было странно осознавать, что при всём этом, имея фактически миллионы и бассейн на заднем дворе и даже без надобности мотаться в церковь, как я, каждое воскресенье, Ксено предпочитал проводить всё практическими время за научными штуками в школе. Не жалуюсь. Мы знакомы всего неделю и не мне знать, как у него обстоят дела. Я даже не был уверен, как наши отношения можно охарактеризовать. Вряд ли такой, как Ксено считал меня своим другом. Да и были у него другие друзья? Сейчас? Прежде? Может быть, девушка? Схватив телефон я написал снова: Что ты ещё о нём знаешь? Не выходило выбросить из головы и нашу встречу в церкви сегодня. Ксено всегда казался загадкой — было в нём что-то отталкивающее, но и манящее наоборот. Эмоциональные американские горки. Казалось, этот парень всегда идёт не по правилам и если они существуют, то Ксено существует, чтобы их нарушать. Если бы Ксено был Кубик Рубика, то думаю тот, что не собрать, как не пытайся или как тот, который нужно разобрать, чтобы потом отдельно собрать всё заново в каждую клеточку. Потому что иначе глубже не подобраться. Ответ от Шарлотты пришёл очевидный, но я всё равно почувствовал себя ущемлённым: Я тебе что, википедия по твоему ботанику? Сам у него спроси. Во-первых, не такой он уж и ботаник. Во-вторых? Не твой? На этот вопрос я не стал отвечать. Хотелось послать или написать чисто из раздражения и собственных принципов, что да мой, но быстро осознал, что сделал бы глупость. Хотя глупости я уже творил одну за другой, словно медленно, но верно сходя с ума. В какой-то момент Ксено занял фактически все мои мысли. Чтобы отвлечься, решил заняться тем, что выходит лучше всего, поэтому достал ружьё из дома и пару спортивных снарядов. В такие моменты главное уйти из дома быстро и незамеченным, если не хотелось провести остаток выходного, помогая матери убираться или типа того. Видит бог, если я ещё раз увижу, как она загружает вещи нежного цветного оттенка с белым, с мыслью, что ну а вдруг не покрасится, то лично утоплюсь в нашей стиралке. Уже обуваясь в прихожей, я услышал голос сестры. И в тот момент взмолился во второй раз за один день всем богам, даже Будде, чтобы она не решила громко крикнуть, что я ухожу или того хуже. Будда молитвы услышал и вместо этого маленькое блондинистое монстрообразное лишь окликнуло меня со второго этажа: — Ты куда? Я моргнул, ясно давая понять, что такие вопросы ответу не подлежат. И с каких пор она вообще интересуется? Понимая, что это комедия затянется очень надолго, потому что Эстелла всё стояла, ожидая ответа, пришлось спросить прямо: — Чего тебе? На этот раз она осеклась. Нахмурилась и послала меня в ответ факом прежде, чем уйти в комнату, хлопая дверью. Я закатил на это глаза. Подростки её возраста всегда были такими или только она? Но в любом случае, не хотелось тратить на всё это лишнее время и пока мама не среагировала на шум от двери, я спешно вышел из дома, ныряя в вечернюю прохладу с запахом осени. Тренироваться рядом или на заднем дворе я не мог по очевидным причинам. Да, у отца была лицензия на оружие. Даже несколько. Но это не значило, что соседи не вызовут копов или не начнут возмущаться от звуков стрельбы. Самому тоже лишний раз не хотелось привлекать внимание ни тех, ни своих, поэтому оптимальным решением служил лес, недалеко от моего дома. В сам лес без взрослых глубоко заходить запрещалось, хотя рядом можно было найти тропинки для велосипедов или прогулок с собаками. Подростки, несмотря на знаки и предупреждения, всё равно часто гуляли, а затем если повезло, то возвращались, а если нет — тоже, но под ручку с охраной. Распивать алкоголь, слишком громко шуметь на территории с недавнего времени было запрещено также, поэтому в любом случае количество старшеклассников тут заметно убавилось. Раньше я встречал лишь компашки или парочки, что гуляли под ручку, сейчас же, всё чаще к своему счастью бывал тут абсолютно один. Мишень приходилось собирать из подручного материала. Однажды, когда мы лазали по мусору с Шарлоттой, по её инициативе, нашли шину, которую она позже покрасила красками из-под граффити и мы оборудовали это в мишень. Сама Шарлотта, стоит сказать, стреляла тоже неплохо. Пускай девушка, но ружьё держала хорошо и попадала ровно в цель чаще, чем многие профи в клубе стрельбы. Она даже состояла в том когда-то, но всё чаще прогуливала, предпочитая жить свою лучшую, подростковую жизнь. Я считал, что так талант пропадает зазря. Она же — что всему своё время и пока ещё не нагулялась достаточно. В любом случае, всегда был ей за всё благодарен и не осуждал её выбор. Мишень работала отлично. Выдерживала каждый мой выстрел и сегодня даже везло. Ещё ни одного промаха, несмотря на то, как скоро опускалось на горизонт солнце и видеть что-то становилось сложней. Рядом даже не было фонарей, чтобы осветить территорию. В такие моменты я использовал мглу, стреляя по памяти — ощущениям и расчётам, что выводил в голове. Моё тело должно было выполнять всё это уже автономно. Это то, к чему я так долго стремился. И с каждым разом выходило всё лучше. Не так идеально, как у отца, но. Я замер и весь мир потемнел. Сердце остановилось. Всё случилось так быстро, что я не успел осознать. Наверное, в последний раз подобный страх касался меня только в детстве. — Угадай, кто? Его руки крепко закрывали мне глаза. Но ощущение кожи, запах и голос, — это всё я уже достаточно выучил. — Ксено. Всё-таки пришлось медленно выдохнуть, чтобы голос прозвучал ровно. Он убрал руки, отступив в сторону. Когда я поднял глаза, понадобилось несколько секунд, чтобы сложить воедино образ перед собой. На Ксено был клетчатый жилет с таким странным орнаментом из блеклых цветов, что взгляд замер на том, пока мозг попытался вспомнить, как снова работать. Когда Ксено успел ко мне подобраться? Невозможно, я всегда чувствовал кого угодно, если это был человек. Для любого стрелка всегда важно иметь чёткий слух. И даже шаги кошки в траве не пропущу мимо. Неважно, занят я, как сейчас или нет. Это первый раз, когда кто-то так легко подкрался близко ко мне. В тот момент поймал себя на очевидном, что Ксено делал это уже не впервые. Да, ещё в первый день знакомства, — тогда он тоже схватил меня раньше, чем я осознал. — Что ты здесь делаешь? — первое, что спросил я, поднимаясь с земли. Наверное, прозвучало слишком резко. Но Ксено не удивился, судя по тому, как обыденно и спокойно вёл себя рядом. Словно только секунду назад не стоял позади и так близко, что я почти мог почувствовать его дыхание на своей коже. Если бы у Ксено был нож в руке — я бы уже был лишён жизни, даже не успев этого осознать. Не знаю, почему, но это первая мысль, что пришла мне на ум. — Я просто гулял тут и увидел тебя, решив подойти, — он осматривался, будто что-то искал и отвечал небрежно, сводя всё к простой шутке. Я тогда не особо заострил на этом внимание. Какой позор, но руки дрожали. Я сплюнул и потёр ими лицо, пытаясь успокоиться прежде, чем снова обернуться на Ксено. Когда взгляды пересеклись, меня будто бы переклинило. Я быстро отвернулся и небрежно бросил первое, что пришло в голову: — Смотрю, ты часто ночью «просто гуляешь». Ксено в ответ скрестил руки, приложив к подбородку два пальца, словно раздумывая. — О, думаешь? — он пожал небрежно плечами. — Не замечал. Псих. Это всё, что я мог сказать. Псих и фрик. Несмотря на это, губы тронула тупая усмешка. Я зарылся в волосы пальцами, выдыхая, а затем просто бросил под ноги Ксено ветровку, которую снял ещё полчаса назад, положив рядом. На улице становилось холоднее к ночи, но мне пока было нормально. Ксено сначала не понял, склонив голову в бок, пока я тоже не мотнул головой в сторону мишени. Он взглянул, куда указали. И, к удивлению, Ксено охотно кивнул. Он постелил на землю ветровку, сориентировавшись и устроился рядом. Снова так близко. Впрочем, пока не было шанса задеть его случайно рукой или типа того, было плевать. Я снова принял нужное положение и крепко зафиксировал ружьё пальцами. Глаза достаточно привыкли ко тьме, но сейчас даже взгляд на мишень мне был ни к чему. Я действовал почти инстинктивно. Щелчок — и точное попадание в цель. Новая пуля прошла чётко в щель, оставленную предыдущим идеальным выстрелом за этот вечер. Как отлично. Я усмехнулся, опустив ствол. И услышал, как рядом заинтригованно охнули: — Элегантно! — впечатлённо выкрикнул Ксено. Его взгляд был прикован к мишени, которую я только что пронзил в темноте. Ксено так внимательно изучал, потирая свой подбородок, что стало почти что неловко. Обычное с таким рвением Ксено смотрел лишь на научные приборы и инструменты. И когда его, полные восторга, глаза метнулись ко мне, сердце сжалось уже в который раз за этот день. Я замер всего на мгновение, и мир будто осветился под улыбкою Ксено. — Сможешь повторить? — он спросил прямо. Но пускай это звучало, словно вопрос, на его лице я мог прочитать практически очевидное. Я хочу, чтобы ты сделал то снова. Стало понятно, что я не способен ему отказать. Во второй раз вышло не так идеально, как в прошлый, но Ксено хлопнул в ладоши и снова выдал своё «элегантно!». Он почти не заметил отличия, а значит и того, как дрожали ладони, сжимающие крепко ружьё, когда я сделал выстрел. На улице холодно, но моё лицо горело, выжигаемое таким же жаром внутри. Будто вот-вот стошнит или взорвусь, а, может, всё вместе. Ночь хорошо скрыла, как жалко я тогда выглядел. Это был уже второй раз, когда я гулял с Ксено так поздно и снова держась за руки, как и в прошлый. Мы не говорили об этом ни после, ни до, словно так и должно быть. Сложно было выбросить из головы, что мы напоминали те самые парочки, гуляющие одни по тропинке у леса. Я всё ожидал по какой-то причине, что Ксено предложит нам пойти в лес. Это казалось таким очевидным, что ему захотелось бы сделать, но Ксено молчал. Иногда, когда я бросал взгляд на него, Ксено глядел на полную луну в небе или просто вперёд, не замечая меня. Затем его взгляд коснулся ветровки, которая немного испачкалась в земле и траве. — Пустяки. Дома отмою, — я легко отмахнулся, только после подумав, что Ксено может быть неприятно. Заморочки богатых? Он всегда казался достаточно педантичным. Я предложил: — Хочешь сниму? Ксено странно смотрел в ответ чуть дольше минуты, задержав взгляд на лице, но я не шутил. Затем он сказал: — Одежду? — Что? — Ты хочешь раздеться? — Нет, я!… Что я несу. Чувствовал себя таким идиотом. Казалось, от редкого общения с кем попало или с Шарлоттой, мозг окончательно предал. Либо же Ксено специально так надо мной издевался. Чёрт возьми, иногда казалось, что он меня ненавидит. — Давай пойдём к тебе, — неожиданно предложил Ксено и я замолчал. Понадобилось чуть больше минуты. Я всё шел прежде, чем замер посреди дороги с осознанием того, что сейчас сказал Ксено. Тот тоже остановился, глядя в ответ. — Что? — спросил я. Лишь наши руки, сцепленные вместе, дали сдержаться сейчас рядом с ним. Особенно, когда Ксено так небрежно продолжил в обычной манере: — Я хочу панкейки с шоколадом. А. Так вот он о чём. На секунду меня тронуло разочарование. Наверное, так и сходят с ума. Не знаю, как это вообще происходит, — неожиданно и рандомно, но с Ксено пора привыкнуть, что всё только так. Даже прекрасно понимая, как я рискую, всё равно делал то, что он хотел. Пришлось приложить усилия, чтобы помочь Ксено залезть в мою комнату. Благо, если действовать тихо, то мало шансов оказаться замеченными. Мои уже должны были спать. Максимум, Эстелла вела типичный, ночной образ жизни, но то волновало в последнюю очередь, когда Ксено теперь был в моей комнате. Я смотрел на то, как он сидит на кровати пару секунд прежде, чем мозг снова вспомнил, как нужно работать. Уходить физически не хотелось. Но, попросив Ксено чуть подождать, я первый спустился на кухню, чтобы всё подготовить. После матери кухня всегда была в её творческом пиздеце. Даже, когда прибрано, меня нервировало практически всё, начиная с расположения продуктов по шкафчикам и заканчивая посудой на разных местах. Удобнее, чтобы всегда всё под рукой. Так не придётся крутиться лишний раз и шуметь, пытаясь выяснить, куда она убрала масло. Я включил мини-лампу на кухне, чтобы не привлекать в случае чего чужое внимание. Освещало слабо и в основном только столешницы, но для меня было достаточно. Затем сходил за продуктами прежде, чем наконец вернуться за Ксено. Тот устроился за столом. Словно на временное хранение отдал ему пачку выкранного когда-то шоколада и Ксено не долго обдумав, обнял ту, устроившись боком на стуле. Он наблюдал: я ощущал этот внимательный взгляд практически весь процесс подготовки продуктов. Сначала смешать основные ингредиенты, просеять муку, чтобы было без комков и… я пытался сосредоточиться, словно работал не с продуктами, а заряжал ружьё для охоты. В последний раз только с отцом такое и было. И переодически я кидал взгляд за собой, чтобы убедиться, что никто вдруг не встал на втором этаже. Облегчение пришло только когда положил первый панкейк на тарелку. Ксено уже стоял рядом, поставив пачку шоколада на стол. Он с таким интересом наблюдал за каждым из моих шагов, будто видел впервые. Можно предположить, что это правда. — У тебя дома, — начал я, но на секунду засомневался, стоит ли продолжать, — готовит прислуга? Ксено как-то странно на меня посмотрел. В тусклом кухонном свете сложно сказать, показалось ли мне, но пришлось отвернуться, чтобы перевернуть следующий панкейк на сковороде. — Мама не считает готовку первостепенным занятием, — спустя минуту молчания наконец произнёс Ксено. Я хмыкнул, почему-то примерно ожидая такого ответа. — Вот как. Ты, видимо, тоже. Затем я снял второй панкейк, налив ещё смеси. И, не отвлекаясь от сковороды, протянул руку к Ксено, одновременно с этим второй — уже включая дополнительную конфорку. — Дай-ка сюда. Ксено помедлил, но затем ладони что-то коснулось и я инстинктивно то сжал. И уже собирался потянуть пачку с шоколадом, которую ожидал, когда понял, что эта была чья-то рука. Обернувшись, я почувствовав дыхание на губах и не сразу понял, что произошло дальше. Но губы Ксено осторожно накрыли мои. Он делал это, будто работая с механизмами. Деликатно, на пробу — прежде, чем убедиться, что можно и чуть надавить. Губы Ксено были сухие, а кожа чуть тёплая. Когда я понял, что происходит, глаза уже закрылись сами собой. Вторая рука Ксено тронула щёку, заставив мурашки пробежать по спине. Всего пару секунд. Слишком мало, чтобы я мог ощутить этот вкус полностью, но когда Ксено отпрянул, его дыхание снова объяло мои покрасневшие губы, как дым. Он медленно отстранился и взгляды пересеклись, пока я вспоминал, что должен дышать. В этот момент, как через фоновый шум, я услышал его шумный вдох, от которого стянулось внутри. — Яблоко. Я моргнул. — Что? — Твоя гигиеническая помада, — объяснил Ксено, указав на свои губы. Мой взгляд замер на тех. Теперь чуть мокрых от моей же слюны. Вот же блять. — Ты пользуешься ей? Заторможенно, но я кивнул, не зная, куда спрятать глаза: — Да… да, типо того. Сознание лишь через несколько секунд снова вернулось, напомнив мне о панкейках. Благо, ничего не подгорело, но если бы такое случилось, я просто оставил бы неудачный кусок для себя. Ксено продолжал наблюдать, как проходит готовка. Стоя так непозволительно близко. — Вкусно, — прошептал он, будто бы чуть удивлённо, когда впервые откусил уже готовый панкейк с шоколадом. — Очень… Взгляд остановился на губах, которые он облизнул, пока мои дёрнулись в смущённой улыбке. Надеюсь, Ксено не слышал, как всё это время стучит моё сердце.