Дядя Тима

I

      По возвращении в Москву Тимур с утроенной силой принялся быть хорошим. Как когда-то в самом начале их отношений с Тиграном он делал все, чтобы вывести того из себя, теперь он с таким же неистовым рвением старался во всем ему угодить.       Не три тренировки в неделю, а пять. Не пять проектов, а восемь. И еще съемки для очередной эстетской фотовыставки. Курсы по английскому, итальянскому и армянскому. Уроки вокала, танцев, медитация, йога.       «Как там? "Драмкружок, кружок по фото"... Интересно, это кто? Чуковский какой-нибудь?.. Офигеть, как меня на все хватало. Нет, оно понятно — молодость, но часов в сутках у меня было по-прежнему двадцать четыре».       И за всеми делами Тимур успевал ухаживать за Тиграном. Покупал билеты на крутые постановки, бронировал столики в лучших ресторанах.       «Тогда я уже мог себе это позволить. Выучил, какие композиторы и режиссеры нравились Тигру, какую еду он предпочитал. Все про него запоминал. И так гордился собой — закачаешься. Приперался с подарками или цветами. Вот умора».       Тигран все принимал с благодарной и слегка растерянной улыбкой.       — Сердце, ну зачем?       — Неправильный вопрос. Правильный: «как ты угадал» или, еще лучше, «откуда ты у меня такой офигенный».       — Именно с этим словом?       — Ты надо мной смеешься и портишь романтику, — шуточно хмурясь. — Тигра, ну а ты зачем меня столько окучивал? Разве не за тем, чтобы твое добро к тебе вернулось?       — Сердце, я польщен. Но я никогда не мыслил подобными категориями в отношениях. Я хочу заботиться о тебе, потому что ты мне дорог. Я совру, если скажу, что делал это безвозмездно, но поверь, то, что ты со мной — главная моя радость. К тому же, одно дело — пожилой мужчина, который ухаживает за юношей. А когда наоборот… Что? Я окончательно испортил весь настрой? Ну что ты делаешь такое страшное лицо, у тебя останутся морщины.       — Еще раз назовешь себя пожилым, я укушу тебя за нос.       — О. Вот так я тебя лучше узнаю. Мое свирепое сердце… А разве раньше ты не звал меня «дедушкой»?       Улыбка Тиграна становилась обезоруживающе проницательной, так что оставалось лишь отводить взгляд и бубнить почти обиженно:       — Это потому что… Потому что я тогда вел себя как дурак, а ты жалел меня и не вправлял мозги. Но нос я тебе все равно откушу. Публично.       Как бы Тимур ни ворчал и ни отмахивался, а Тигран старел. Причем совершенно подлым образом. Нет, он не переставал следить за собой. От него так же убойно пахло самыми восточными и пряными духами на свете. Его зубы сверкали белизной. На пальцах красовались перстни, на шее — роскошные галстуки. Тигран был бодр и деятелен, но иногда Тимур лез обнимать его утром и обнаруживал новое пигментное пятно на плече или складку на щеке, как будто от подушки, которая почему-то не проходила ни после завтрака, ни даже когда они собирались выходить из дома. Тогда Тимур мысленно обещал себе любить каждый новый изъян на теле Тиграна, зацеловывал морщины, пятна, сам прижимался с нежностью все чаще и на подольше.       «Оно и понятно. Я уже со старушком просек, что такое старость и смерть. Все логично. Закономерно. Но я до сих пор помню, как боялся за Тиграна. Ходил мимо его спальни по ночам, прислушивался к его дыханию, радовался, если он начинал храпеть — значит, живой. Потом окончательно перебрался к нему в кровать. Я думал, ему со мной будет уютнее. Хотя… Нет, не думал. Да, я беспокоился за него, но скорее с позиции, что мне не хочется остаться снова одному. Это офигеть какое разное беспокойство: страх за самочувствие и страх одиночества. Два разных мотиватора быть офигенным молодцом. Тигран понимал? Наверняка. Он же был у меня недюжинного ума, мой Тигра. Бедняга, он ведь и на уступки мне шел. Фиг с ними, со спектаклями и рестиками… цветами этими. Я ж реально перебрался к нему спать. Лез обниматься, держать за руку, болтать. Это все при том, что сон для него — святое, а процесс пробуждения — ежедневная пытка. М-да, а я ведь правда считал, что вел себя безупречно».       Тигран терпеливо впускал его в свою комнату. Более того, если Тимур задерживался, он оставлял дверь в спальню приоткрытой, чтобы можно было легко проскочить, минуя лишний шум, и юркнуть под одеяло.       — Сердце…       И в этом «сердце», тихо произнесенном куда-то в подушку, заключалось столько смысла, что Тимур сдерживался, чтобы не наброситься на Тиграна с беспощадной лаской, чтобы по крайней мере так унять чувство… Не любви, нет, и точно уж не страсти, но до того искренней признательности и счастья, что в ушах звенело.       — Сердце, ты как?..       — Устал, — прижимаясь носом к доверчиво подставленной шее. — Устал и соскучился.       — Бедное сердце, — проводя неловкими пальцами по щеке. — Да ты холодный…       — Мне убраться?       — Нет-нет, лежи уж, раз пришел.       Тигран брал его ладони в свои и укладывал на свой худой живот. Грел. Тимур в такие моменты как никогда ощущал разницу в росте и то, как это неудобно, но черта с два он бы первым расцепил их руки.       В тот странный период хрупкого спокойствия много думал об Италии и Дино. Мучился угрызениями совести.       «А Тигра ничего. Как всегда — сама галантность. Ни разу не спросил ничего, не усомнился во мне. Ха. С другой стороны, чего б ему сомневаться с моим-то расписанием? Когда мне изменять? Пока в машине с Андрюшей еду? Там тоже некогда. Мы с ним любовные эсемески его девчонке сочиняли… я был непрерывно занят. Хм. А вот сейчас интересно, я это делал, чтобы Тигру впечатлить или все-таки чтобы себя как-то успокоить. Мол… я вроде как неплохой партнер. Мне можно доверять и все такое? Ой, как все запутано-о. Зачем я вообще во все это полез? Ну и фиг с ним. Пора вставать».

***

      День рождения у Тимура мало чем отличался от обычного вторника. Будильник, пять минут на раздуплиться, туалет, весы-замеры, контрастный душ — «Чо-т я уже устал» — маски-кремы-спреи-кудрявый метод. Разве что во время утренней растяжки Тимур дольше положенного простоял в планке и так же демонстративно после планки встал на руки. В процессе вспомнил все матерные слова в том числе и название этой позы в йоге.       «Адхо мукха врикшасана… Епта, бля, нет, ну нахуй».       Неудачно спустился на пол, что-то заныло в бедре, пришлось лечь и ждать, пока отпустит.       «М-да. Чего выпендривался? Заняться нечем? Фу, я потный. Снова в душ идти. Ладно хоть лежу красиво».       Тимур украдкой покосился на себя в зеркальные дверцы шкафа. Да, вот если так, чуть запрокинув голову и прогнувшись в спине, а нет, в спине лучше не надо. Но все равно… Неплохо. Тимур разрешил себе, наконец, взять телефон. В первую очередь, чтобы сфотографироваться с удачного ракурса, разумеется, а уже потом чтобы прочитать поздравления.       Директ разрывался от сообщений. Поклонницы, коллеги, фотографы и стилисты, все успели отметиться, некоторые еще со вчера. Тимур лайкал, не читая, однообразные простыни про счастья-здоровья, видео и картинки с тортиками-цветочками в тонне блесток, задерживал внимание на фанатских клипах и рисунках, старался в них отследить какое-нибудь изменение в себе, своей фигуре или манере держаться на сцене. Успокаивался.       «Я лучшаю. Не жирею, не сморщиваюсь. Ну не мальчик, очевидно, но мужик — огонь. А вот мужики, которые и в сорок пытаются косить под мальчиков — это жалко…»       Тимур запостил снимок себя напротив зеркала, добавил подпись про то, что «я только родился и уже офигел», прикрепил ссылку на билеты к пятничному сольному концерту. Хороший бар, мест немного, но все сидячие. Тимур давно смекнул, что маленький заполненный зал — лучше, чем огромный и полупустой. Денег подобные междусобойчики особо не приносили, но он же и не ради бабла это все устраивал. Тимуру нравилось самому собирать программу, баловать своих преданных поклонниц и редких и оттого очень приметных поклонников какими-нибудь шаловливыми песнями вроде «Поддавков», «Морячка» и «Ты дарила мне розы». С каждым годом репертуар становился все пристойнее, Тимур добавлял романсов, иностранных песен, потому что зря он, что ли, языки столько учил? Да и в целом… нравилось нравиться — это привычное его состояние.       Под постом мгновенно посыпались комментарии, довольно хмыкнув, Тимур закрыл приложение «Инсты», чтобы, подкопив восторгов, потешить самолюбие ближе к полудню. Или вообще оставить все на вечер?       Телефон издал незнакомый звук смс. Кто бы это мог быть? Не банк, не оператор и не мэр, те, вроде, давно по почте со всем поздравляют откуда-то из глубины спама. Определенно, это кто-то мордастый, бритый, наглый и чертовски симпатичный…       «Тимоха с юбилеем! Мы с Маришей тебя поздравляем. Не болей там. Счастья в личной жизни. Успехов. Пиши как надумаешь свидимся. Обнял приподнял       Максим»       «А. Максим… точно. Он же тоже до сих пор почему-то мне только так пишет. Так старомодно», — подумал Тимур и поймал себя на том, что испытывает… разочарование?       Редкие весточки от Максима всегда вызывали смешанные чувства. Хотя бы потому что в них регулярно возникала Марина.       «Как будто ей на меня не насрать. Боже, Максим такой женатик, что аж тошно. Вот реально "мы с Тамарой ходим парой"… а это кто? Тоже Чуковский? М-да… Надо что-нибудь ответить. Но блин, я рассчитывал, что мне напишет Сыч…»       Внезапная мысль. Лучше бы обмозговать ее сейчас как следует. С чего это вдруг ему сделался так принципиален именно Кир? Причем настолько, что пацан затмил собой Максима.       Максима, блядь.       «Они все-таки похожи между собой. Вроде и внешне разные, и интонации у них вообще другие. А вот что-то… оба проблемные, идейные, рокеры. Пишут без запятых. Такая глупость».       Тимур нервно тряхнул головой, опять покосился на поздравление.       «Если так вспомнить… я давно ничего о нем не читал и не слышал. Вроде как даже странно… На меня совсем не похоже. "Счастливой личной жизни". Это точно его Марина надоумила. Нет, он и сам вроде старался быть со мной толерантным и понимающим, но ему явно некомфортно от идеи, что я жахаюсь с мужиками. Да, непременно это слово. "Жахаться"… Такое старперское… Ему очень подходит. Вон, он до сих пор эсэмэски шлет… и зачем он каждый раз подписывается? Боится, что я номер удалю? Ну, я мог бы… лет пятнадцать тому назад. Теперь я такой фигней не занимаюсь. Мне вроде как не солидно. Интересно, он меня помнит тем, прежним Тимуром? Обидчивым и капризным пидором в узких джинсах и маечках? Удивительно, как он раньше про меня не догадался… Тугой баран. Совсем не меняется. "Счастливой личной жизни". Сто процентов это все его Марина. Пошла она нахуй… Да она-то и пошла в отличие от… ой, все, нафиг!»       Тимур ответил сухо: «Спасибо, обязательно свидимся», — и поспешил на кухню. Так и быть, в честь праздника он разрешит себе — нет, не забыть про калории, сегодня день рождения, а не конец света — за завтраком уткнуться в телефон, а не в книгу. К тому же, «Мадам Бовари» пока не впечатляла вообще.       «Кино как-то пободрее было. Мы его с Мартой и Лексом смотрели… нет, это не показатель, с ними все делать весело».       Тимур открыл официальный сайт «Пореза», потом страницу в «ВК», на «Фейсбуке». Везде писали примерно одно и то же. Про предновогодние выступления и новый сингл, что собирались выпустить в начале декабря.       «Текст одинаковый, а вот фотки разные… фотографу их руки, конечно, оторвать. Максим у него раза в полтора шире. А я его видел… да вот недавно совсем».       Вместе с воспоминанием неудавшегося ретро-вечера всплыла их первая встреча с Киром, тоже чудовищная, но спустя полтора месяца общения она окрасилась внезапным романтическим флером.       «Это было так плохо, что почти хорошо. Меня же, не знаю… могли и ограбить, и… изнасиловать вряд ли. Но, допустим, еще как-то навредить — вполне», — так рассуждал Тимур, листая «Ютуб» на предмет новых интервью или записей с концертов. Он испытывал странную смесь смущения и стыда. Как если бы он Максиму изменил. Да-да, звучало как бред уже в собственной голове, но Тимур не мог отделаться от ощущения, что, переключившись на другого мужчину, он таким образом предал собственное убеждение, что лучше Максима — никого нет.       У Тимура случались короткие увлечения, вроде того же Лысого, так он не только удовлетворял потребность в близости, а еще и проверял, мол, я вызываю восхищение? Я до сих пор на коне? И, конечно, было важно, чтобы сменявшиеся под ним мустанги, рысаки и першероны ему соответствовали. А иначе зачем?       «Это Лысенький такой… немного пони. Славный, а главное абсолютно бессмертный».       Неважно, какими бы солидными и пылкими ни казались новые жеребцы, Максим неизменно занимал первое место в этой бесконечной гонке мужиков. Он виделся Тимуру и добрее, и обаятельнее, и честнее, и как-то по-своему разумнее, и талантливее.       «Умная Марта говорит, что это все из-за недоступности объекта симпатии или как-то так. Типа раз я не могу с ним поебаться, вот он для меня весь в лазурном сиянии и стоит. Но я же знаю, что дело не в этом. Максим просто сияет. Сам по себе. И если бы вдруг выяснилось, что он — самый свободный и гейский гей на свете, я бы никогда не посмел, ну… потому что я его не достоин. Я могу обмануть остальных. Набить себе цену, а вот себя — фиг обманешь. Нет. Я со всем смирился. Я все осознал. Молча сижу, любуюсь и получаю вот такое специфическое удовольствие. И что вы мне сделаете?»       Но обыкновенного трепета, возникавшего при взгляде на родную бородатую физиономию, не случилось. Что-то его отвлекало. Тимур ерзал на высоком стуле с ложкой во рту, пересматривая единственное вышедшее за месяц интервью, просто потому что он половину из него прослушивал. Мозг предательски отказывался работать.       «Вот еще один предатель».       Тимур разглядывал умеренно мятое лицо Максима — тот никогда не был человеком из ящика, как бы его ни гримировали и ни наряжали — и такую же умеренно мятую кофту. Следил за тем, как изображая задумчивость при ответе на вопрос — а вопросы все были сплошь тупые и картонные, как и студия, в которой все снималось — Максим хмурился, уставившись себе на носки ботинок. Совершенно мальчишеское выражение. Точно так же он притворялся на их репетициях, будто силится вспомнить хореографию, и в кабинете у Жданова, когда тот принимался орать на их нерадивый дуэт за «распиздяйство». Эта фирменная рожа Максима невероятно смешила Тимура.       «И мы потом огребали от Жданова сильнее обычного. Зато вместе. Ха… Он какой-то серьезный очень, — вновь перемотав на середину ролика. — Не, улыбку выжимает, за руками следит, позу открытую держит, все как по памятке, но… какой-то он не такой. Или мне просто чего-то не так? Например… то, что Сыч мне не написал, а я знаю, что он сегодня до утра работает, вообще так-то мог бы и выкроить пару минут… Он же не забыл?.. Нет, он не мог. Так. Максим. Боже! Я досмотрю эту фигню или нет? Что я вообще смотрю?! "Доброе утро"? А, ну понятно, чего он такой несвежий…»

II

      Вторники… вторники, они же театральные понедельники. Сегодня Тимур был нарасхват. Сперва салон, разумеется, а потом пятичасовая репетиция «Ромео и Джульетты» в Оперетте. К счастью, большинство коллег в курсе, что поздравлять с круглыми датами после двадцати пяти и до шестидесяти — лучше не стоит, а потому все прошло максимально чинно. Разве что в перерыве Зоя швырнула в Тимура пакетиком из «Гермеса», прошипела:       — Когда ты уже наконец начнешь стареть, змеюка такая? Это прям неприлично.       — Тогда же, когда ты перестанешь быть такой ослепительной сукой, — заверил Тимур, с любопытством крутя в руках флакон нового «Эликсира».       — То есть твой ответ — никогда?       — Бинго, милая. М-м, а мне нравится! — сбрызнув запястье духами. — Апельсинчик с шоколадом.       — Самое то для всяких блядок. Будет повод выгулять на выходных.       — Как жалко, что в выходные я буду снова работать.       Зоя очень неправдоподобно изобразила сочувствие, изогнув тонко выщипанные брови и округлив хорошенький и злой рот:       — Бедняжка! Ну ты там… Держись. Не надорвись.       Расхохотались оба. Задорно и громко. И плевать, что они болтались на сцене под светом софитов и в окружении работников сцены, других актеров и актрис. Ну как обычно, да…       — Ах, какая ты злюка. Нет, тебе не угодишь. То ты говоришь, что я еще ого-го, желаешь мне богачей и Италии, то старости… Не понимаю, как тебе угодить, — Тимур посторонился, пропуская седовласого монтажника в ярко-желтой футболке. — Хотя нет, понимаю. Не буду так наряжаться.       — О, а он из твоих? — Зоя с любопытством высунула нос из-за плеча Тимура.       — Сплюнь сейчас же… Просто гейский дядя.       — «Дядя»? Я полагаю, вы с ним ровесники.       — Мы.       — Что?       — Мы с тобой его ровесники, Зоя Дмитриевна.       В определенной степени постоянство умиротворяло, оно создавало иллюзию неизменности их театрального бытия. Будто они всегда будут с Зоей надменными язвами, будут сплетничать и хихикать у всех за спиной, потому что им можно, они заслужили право быть надменными. Тимур, разумеется, притворится, что не видит, как во время смеха вокруг глаз Зои собирается тонкая паутинка морщин — условности профессии, неподвижные обколотые ботоксом лица хороши в кино, там опытный оператор из ничего создаст драму в кадре, а вот на сцене изволь кривляться. Тимур знает, Зоя поступит с ним так же. Не заметит ни одного изъяна, не из лести, а из солидарности.       — Что ты на меня так пялишься?       — Да вот, думаю, как люблю тебя.       — Тимур Давидович, как вы изголодались, раз признаетесь в чуйствах из-за каких-то духов.       — Не каких-то, а весьма порядочных. А вообще дурная ты, Зойка. Я ж искренне. Как знать, не будь ты такой стервой, а я — пидорасом…       — О. Не будь я стервой, а ты… Собой. Нас бы тут не было.       — Резонно.       — И пара была бы из нас дерьмовая. Мы бы передрались за всеобщее внимание тут же.       — Поэтому ты предпочитаешь неказистых мужичков?       — А еще работящих, дорогой. Это очень важный момент. С ними дефекты внешности или отсутствие романтики как-то нивелируются… Что? Попробуй караулить мужа голым в его кабинете. От скуки словарь от корки до корки прочитаешь.       Теперь смеялся один Тимур. Во-первых, он представил. Во-вторых, самому ему на такие изощрения правда идти не приходилось. Пока что. Процесс раздевания воспринимался партнерами как своеобразная распаковка подарка. Зачем же лишать их радости, а себя — дополнительно утруждать?       Тимур проверил телефон.       «Так, а мой основной подарок что-то не торопится появляться. Уже даже Лекс отписался! Я так и обидеться могу. Сегодня я имею на это больше прав, чем обычно».       Чтобы как-то отвлечься и скрыть раздражение Тимур шепотом спросил, кивнув на промелькнувшую в кулисах Тому:       — Кстати, о дерьмовых парах. Как там наша Томочка с этим… мерзким?       — Наша? — Зоя вскинула брови. — Она твоя. Ты к ней воспылал родительским чувством.       — Ну она же твоя сценическая доченька, — веселился Тимур. — У тебя совершенно нет материнского инстинкта.       — Бог не без милости. Нет. Я завязала с советами молодым актрискам. Знаешь, иногда просто надо, чтобы женщина как следует наебнулась. И вот тогда-а…       — Ты придешь к ней на помощь из солидарности?       — Еще чего, — фыркнула Зоя. — Она поймет, что надо доверять только себе и своему чутью. Так. Заболталась я с тобой. Курить охота. Джульетта с хрипотцой, а, мой Ромео? По-моему, очень правдоподобно и эротишно.       «И все-таки мы были бы отменной парой. Недолго, но зато ярко», — Тимур с ухмылкой проводил взглядом Зою, худую и угловатую в черном репетиционном платье. Настроение было на редкость игривое. Поэтому забросив подарок обратно в пакет, Тимур принялся расхаживать по закулисью с кокетливым видом.       «Ну потому что приятно. Вот тут я главную рольку репетирую. Вечером Свидригайлова своего крутого пойду петь. Ну красота! Нет-нет, однозначно, я с годами лучшаю».       Услышав подозрительно бодрый шепот возле лестницы под сцену, Тимур сделал самый жалобный голос:       — Тома-а-а!..       Шепот резко стих. После двухсекундной паузы из полумрака выступила смущенная Тома.       — Вот вы где, а я вас. А-а-а, — глядя на Дениса, который с очень серьезным лицом вынырнул из темноты следом и куда-то важно побежал. — Вы репетировали. Я-ясно… Я помешал?       Тома нахмурилась:       — Тимур Давидович, вы мой отец только в спектакле. Можете так не стараться.       — М-м, может я поклонник Станиславского?       — Нет. Единственный, кому вы можете поклоняться — это вы сами.       — Ах, как свирепо! — Тимур не сдержал улыбки, ласково приобнял Тому за плечи. — Тома, вам так идет. Вы мне так сильно больше симпатичны.       Раньше бы Тому, наверняка, подобные сладкие речи впечатлили, но тут она смотрела непреклонно строго:       — Тимур Давидович, я была о вас лучшего мнения. Я думала, вы профессионал своего дела, опытный и мудрый человек, а вы…       — А что же я?       — А вы издеваетесь, над всеми смеетесь и сплетничаете!       — То есть веду себя как живой человек?       Тома прикусила губу, чуть помолчав, продолжила нападать:       — Зачем вы говорили гадости про Матвея?       — Про кого? — честно удивился Тимур.       — Про Матвея. Нашего монтажника. Вот как так можно? Вы даже имени его не знаете, а обзываетесь…       «А-а. Она про того, в желтом? Да там обзывай, не обзывай, все печально. А она всех прям по именам знает. Офигеть она Белоснежка».       Строгий тон Томы веселил. Отчасти потому, что в нем для Тимура звучало много юношеского максимализма. Мы за все хорошее. Против всего плохо. Все люди — братья и сестры, особенно в театре, особенно те, у кого колоссально отличается зарплата.       «Ну прелесть же! Я тоже когда-то… ладно, таким наивным я не был. Но мне все равно забавно. Интересно, как ее об суровую реальность еще на этапе института не фигануло? Повезло, что ли?».       — То есть вы нас подслушивали? Как некрасиво.       — Не увиливайте!       — Ну, Тома-а. Ну будьте ко мне милосердны. Я же не персонаж ваших детских фантазий.       — Я от вас такого и не требую! Но согласитесь, издеваться…       — Соглашусь! — перебил ее Тимур. — Очень соглашусь. Но можно же меня простить? У меня, в конце концов, праздник. Если вы не знали…       Выражение лица Томы смягчилось, теперь оно стало просто печальным. Вздохнула.       — Конечно, знала. Я и… подарок вам принесла, — и вынула из кармана узкую картонную коробку, перехваченную черной лентой. — А вы ловите меня с Денисом по углам, как будто мы в театре трахаться будем.       — Тома, я такого никогда про вас и не думал, — «А сам-то я в театре да… Ну, неважно». — Спасибо. Теперь мне еще более неловко. Могу открыть?       Внутри лежала шпилька для волос в виде срубленной ветки.       «Скорее всего даже не серебро, а какой-нибудь сплав, но это все равно офигенно мило. Когда мне последний раз что-то дарили девочки моложе тридцати?»       — Я подумала, что это будет практичный подарок… до меня только потом дошло, что он может показаться неуместным или, знаете, недостаточно маскулинным.       — О. Дети сейчас используют такие слова? Я запомню. Насчет этого не переживайте, я спокойно ношу разные вещи. Где-то у меня даже завалялся такой занятный свитер с завязками на спине.       «Кажись, я в нем фотосессию устраивал. Лет пять тому… или семь? Черт, а время-то летит!»       — Да, я видела у вас… пост, — кивнула Тома и прикусила губу, наверное, чтобы окончательно не растерять серьезности и не засмеяться в ответ.       «Ну надо же. Какая хитрая. И совсем не дурочка. Современное поколение все такое прошаренное? Она же чуть-чуть постарше Кира. Тоже про всех и обо всем в теме, да? "О времена, о нравы". Вот это я помню. Это Цицерон сказал. Это я послушал на кратких курсах античной философии».       — Ну? — Тимур продолжал обнимать Тому за плечо. — У нас мир?       — Я с вами и не ссорилась.       — Пра-авильно. Я могу и обидеться тогда. Но если серьезно. Спасибо вам, Томочка, мне очень нравится подарок. Мне порой надоедают шелковые резинки. И вот они точно не добавляют… как правильно? Маскулинности? О. Томочка, вы мне улыбаетесь? Ну теперь я совсем счастлив.       Сбоку раздалось какое-то шевеление, краем глаза Тимур заметил Дениса, тот бродил вдоль их кулисы туда-сюда, совершенно бесхозно.       «А к нам подойти боится. Ну и правильно. Он, небось, еще решит, что я подружку его увожу. А что? Он во мне видит просто успешного мужика, едва ли он такой же проницательный, как эта девочка. Смазливые мальчишки вообще чаще всего тупые и дальше собственного "я" не видят. Это-то я и по себе знаю…»       Наблюдая за Денисом, Тимур наклонился к Томиному уху:       — И зачем вам сдался этот мальчишка? Это просто потому, что он красивый? А хотите я вам другого найду? Хотите маскулинного, хотите — нет.       Тома опять нахмурилась.       «И ей, черт возьми, по-настоящему хорошо! Зазернить бы. Пусть на сцене так свою Виолетту играет».       — Тимур Давидович, вы снова начинаете?       — Все. Молчу-молчу, — ехидно.       — Неправда. Вы потом снова… Что вы к нему прицепились? Если бы я с вами не была знакома, сказала бы, что вы ему завидуете. А зависть это же совсем не про вас!       «Ой, как складно стелет девчонка… Ну я уж не буду ей говорить, что завидую жене друга детства. Эта информация точно не для ее хорошеньких круглых ушек».       — Единственное, чему можно позавидовать в случае Дениса — это тому, что на него обратили внимание вы. Тома, я вас насчет него предупреждаю, потому что сам был двадцатилетним мальчишкой с ветром в голове. И делал злые глупости.       — А сейчас вы делаете злые умности, — парировала Тома и, легко высвободив плечо, шагнула в сторону. — Мне лестно, что вы обо мне заботитесь, но… Лучше не надо. Денис — не плохой человек, да, порой его слегка пучит самомнением, но… Это же у нас вполне нормально? Ему просто не хватает нормального общения, только и всего. Разве у вас было не так же? — нетерпеливо качнулась на мысках туфель, звонко топнула каблуками. — Прошу, не обижайте его, хорошо?       Тимур поиграл лицом, словно старался примириться с собой, махнул рукой.       — Поступайте, как хотите, — «Зоя была права». — Ладно, идите к своему Франческо, он весь извелся. Обещаю не доставать, теперь у меня есть красивая вещица, — покрутил коробку со шпилькой. — Так и быть, пусть живет.       Тома недоверчиво покосилась на Тимура, выждала секунду, прежде чем, шутя, подобрать юбку и сделать реверанс.       — Ах, да! Тома, у меня еще вопрос… «Мы с Тамарой ходим парой»… Это кто?       Та недоуменно наклонила голову набок:       — Барто…       — А он…       — Агния.       — А. Она. Простите, я что-то вдруг вспомнил строчку, а кто написал — забыл.       — Всегда не выносила это стихотворение.       — Понимаю. Думаю, как я — «Тимура и его команду».       «Я его из вредности не читал. И не смотрел. Потому что заебали. М-да. Дети смешные. То есть они не дети, но все их волнения и проблемы… ну, объективно, детские. Хотя если так подумать, я в ее возрасте тоже на все это смотрел сверху вниз. Просто сейчас я… может, все-таки завидую? Хотел бы я какой-нибудь нежный первый роман лет в двадцать. И чтоб меня трахнули примерно тогда же. Тоже нежно, ну и чтоб это был не боров-продюсер. Так… забыли».       От Кира до сих пор не было вестей, а у Тимура заканчивались для него достойные оправдания. Спасало пока вполне разумное «устал и уснул», но через три часа подготовка к «Преступлению и наказанию» на Пушкинской. Во время спектакля Тимур не хотел бы отвлекаться на поздравления, не столько из вредности, сколько из принципа — Свидригайлова полагалось играть на нервах, истерично и зло. Там не до нежностей.       Палец сам потянулся к иконке «Инстаграма», к тому же там явно накапало много оповещений. Даже слишком. Тимур с любопытством открыл комментарии под утренним фото у зеркала.       А.       Ну да.       «вот взяли моду молодиться. дядьке скоро полтос, а он все изворачивается. пора бы повзрослеть!»       Тимур коротко пожал плечами.       «Это, в целом, по-божески. Вполне себе по-праздничному. Матом не обложили, хуи сосать за бесплатно не предложили, свалить из страны — тоже».       Подобные выпады не впечатляли давно. Во-первых, потому что верные курочки накинулись на злопыхательницу с таким неистовством, что пух и перья летели во все стороны, а ветка комментариев росла и росла. Во-вторых, потому что с шоу-бизнесом девяностых мало что могло сравниться, Тимур успел наслушаться такой грязи, еще и многое из этого под камерами — потому что снимать живую реакцию на оскорбление тогда считалось прикольно — поэтому редкие укусы от безымянных аккаунтов или «счастливых мам трех ангелочков» ощущались совершенно беззубо. В-третьих, у Тимура за годы самостоятельного ведения соцсетей выработалась безупречная тактика. Он никогда не отвечал на негативные комментарии, молча держал их около суток, а потом удалял, блокируя и автора изречения, и всех, кто его лайкнул или поддержал словом. И все. У него вновь чисто и спокойно.       «Да и глупо сердиться на цифру. То есть на цифру на весах или сантиметре — да, но это я сам дурак. А на цифру в паспорте — фигня. Тигран меня совершенно не так воспитывал».

***

      По-хорошему, Тигран никогда его и не воспитывал особо. Он опекал, учил уму-разуму, делился своим опытом — и все. Никакого насилия, в том числе и педагогического.       «Уверен, расскажи я на публику о том, как жил с мужчиной, с которым у меня разница почти в сорок лет, случился бы страшный скандал. А если бы я добавил, что жил я счастливо… Разве людям может такое в голову прийти? Меня бы порвали на сотню маленьких и довольных тимурчиков. Чтоб не повадно было с каким-то дедом жизни радоваться. А он… и дедом никогда не был».       Тигран старел благородно, но старел. Всяким выездам в город, шумным мероприятиям он все чаще предпочитал чтение книги или тихий сон на диване с включенным музыкальным проигрывателем. Постепенно разлюбил жирную и острую еду, вернее, это «она его окончательно разлюбила и не приносила больше ничего, кроме изжоги». Кое-как держался за коньяк и кофе, очень ворчал, если Настасья Петровна вдруг пыталась предложить ему утром чай или — о, ужас! — цикорий. Тогда на помощь прибегал Тимур, нежнейшим голосом принимался увещевать, мол, цикорий ничуть не хуже кофе, а даже полезнее, и вообще есть замечательная песенка. Стоило Тимуру включить или самому спеть «жил-был цикорий, маленький цикорий», как Тигран бледнел и уходил с кухни, бранясь по-армянски.       «И чем ему так группа "Ноль" не угодила? Смешной».       Тимур сделался настоящим компаньоном Тиграна: порой садился в его кабинете, отвечал на звонки, принимал факсы. На встречах, если видел на лице Тиграна замешательство, подсказывал имена, названия компаний.       — Я вроде твоей секретутки.       — Тимур, фу.       — Что? Лекс так говорит.       — Алексей — чудесный юноша, но не стоит перенимать все его обороты. Ты, кстати, давно его не звал к нам. Вы не поссорились?       — Тигра, он в Америке.       — А? Да? — на лице Тиграна возникало искреннее удивление, сразу делались заметны все морщины и то, насколько белые у него брови. — Я забыл. Прости. Тогда позови Марту. Она-то здесь. Это я помню. Я еще не настолько выжил из ума.       — Ну, Тигра, ну что за фигня!..       …и Тимур заводил шарманку о том, что «ты-не-выжил-из-ума-ты-крутой-ты-не-старый-как-ты-надоел-я-откушу-твой-нос». Тигран слушал и не перебивал, изредка посмеивался, иногда в его глазах лучились озорные огоньки, тогда Тимуру казалось, что тот специально напрашивался на комплименты. Становилось легко, радостно и почти не страшно.       «Хотя с разговорами про друзей он в определенный момент зачастил. А от своих как будто устал».       Тимуру нередко приходилось отвечать на звонки приятелей Тиграна и врать, что тот однозначно бы хотел и день рождения вместе отметить, и на курорт смотаться, и посидеть культурно…       — …но очень занят, очень! Вы его извините. Да-да, я непременно передам ему, что он негодяй. Да, и все пожелания здоровья тоже передам…       Тигран, обыкновенно притаившийся рядом, ехидно посмеивался.       — Браво! Сердце, я сам почти поверил.       — Тигра, врать нехорошо.       — Это не вранье. Ты — актер. К тому же талантливый.       — Точно не хочешь никуда выбраться? Ты и Пете почти не звонишь. А он обижается.       — Да-да, ты прав, обижается, — Тигран поморщился, как если бы упоминание сладкой итальянской парочки доставляло ему реальный дискомфорт, ведь сахар ему тоже было уже практически нельзя. — Но мне так утомительно это все… ехать, изображать энтузиазм, придумывать вопросы, а потом слушать на них бесконечно долгие ответы. Нет-нет, мне, сердце, и звонить-то лень, не то что…       — Ну, звонки Баграта ты не пропускаешь, — парировал Тимур и тут же получал в ответ суровый взгляд.       «Абсолютно меня тогда уже не пробиравший, но это ладно».       Тигран и сам, похоже, понимал, что напускная строгость Тимура не пугала. Улыбался.       — Сердце, не сравнивай жопу с пальцем.       — Ах, какие слова, Тигра! Погоди, а кто «жопа»? Петя? Так, я ему расскажу. Я ему прям расскажу, он прилетит и тебе в лицо твое наглое скажет, что он с тобой больше не разговаривает. Да? Как у Шварца. «Я скакала за вами три дня и три ночи»…       «А я все шутил. Все старался ему угодить. Шварц… ага-ага. Я ж его читал, только потому что он Тигре нравился. Все для него. Нет. Так обычно говорят обманутые жены. А меня никто не обманывал. Я просто… хотел стать для него всем. Вот и вертелся. И напомнить, и рассмешить, и помочь, и воды ночью принести. Ну потому что для другого я ему ночью был уже не нужен».       Тимур старался разжечь в Тигране страсть. Напомнить, зачем тот изначально его себе забрал.       «А я ведь считал, что стал несравненно лучше. Господи, какой я дурак… был… да и остался».       Тимур подбирался к Тиграну осторожно, стаскивал с него одеяло, отнимал книгу, терся о руку торсом, напрягая пресс, играл мышцами, просил потрогать волосы, к вечеру блестевшие от всевозможных масел и уходов и пахшие пряностями.       «С чего я взял, что Баграт так пах? А фиг его. Я с ним тогда непрерывно соревновался. Ни разу не видел, а ненавидел… да, пожалуй, сильнее Марины в какой-то момент. Та хоть порядочная была, а этот — блядун. Смел моему Тигре про своих баб и пидорасов рассказывать. Ну не тварь ли?»       Тигран встречал ласку сдержанно, каждый раз точно надеясь увильнуть. Просил «как-нибудь потом», пытался вернуть свои пижамные штаны, а Тимур все напирал.       «До определенного момента».       — Сердце… Сердце, давай не сегодня? Правда, я устал… — Тигран ухватил Тимура за локоть дрожащими пальцами.       — А ты отдохнешь. Тебе ничего не нужно делать.       — Сердце, правда… — увернулся от поцелуя.       — Ты просто лежи. Лежи, я все сделаю сам. И ты так здорово отдохнешь…       — Н-нет… Тим… Блядь! Мне больно!       Услышав от Тиграна мат, казалось, впервые, Тимур как кот подлетел до потолка. Отпрыгнул на другой край кровати, наблюдая за тем, как Тигран весь съежился на простыне, неловко прикрываясь полурасстегнутой рубашкой. От вида маленького — по сравнению с ним самим, особенно — худого тела Тимуру стало до рези в глазах стыдно. Он рассыпался в извинениях, побежал за мазью. Тигран в ту ночь не разрешил к себе притронуться и вплоть до обеда следующего дня не разговаривал. Лишь когда Тимур, чуть не плача, принес ему чашку кофе, Тигран соблаговолил пошутить:       — Напускаешь туда соли, заставлю все выпить.       «Хороший такой. Добрый. Хотя так-то ему стоило мне как следует въебать. А он все жалел. Пиздец. Как бы я хотел не помнить той ночи. И нафиг я это вспоминаю? Тем более в свой день рождения?»

***

      Спектакль отыграли блестяще. И не скажешь, что вторник. Тимур ввалился в гримерку, с трудом затащив следом тяжеленную шубу и корзины с цветами. Он опять не рассчитал степень самоотверженности своих поклонниц.       «Раз-два-три-четыре-пять… Семь. И еще за кулисами ведро букетов помельче. Ну и вот та здоровенная фигня с медведем. Ну и хорошо. Ну и нормально. Ну и отлично я изворачиваюсь, вон моим курочкам как нравится. Надо сфоткать для сторис».       На самом деле Тимуру надо проверить телефон. Так-так, реклама… скидки в честь праздника… еще пожелания от коллег… какой-то «Игорь Газпром Три минуты» — даже открывать не стоит… Лекс и Марта создали беседу на троих и вовсю накидывали идеи, куда пойти и где подрыгаться в воскресенье.       А от Кира — ничего.       «Нет, это уже как-то прям… не здо́рово. Я ж взаправду обижусь, — швырнул шубу на диван, здесь он был погабаритнее, чем в Оперетте, места хватило и самому присесть, наконец, вытянуть усталые ноги. — И ладно бы я навязывался, но он сам расспрашивал про день рождения и прочую фигню… Может, случилось чего? Написать? Нет, вот это точно будет навязчиво. Он решит, что я его жду. А мне… не надо, чтобы он так решал. Нечего. У меня так-то дела. Друзья. Воздыхатели. Игорь этот… почему я его нафиг не заблокировал?»       Пока Тимур группировал корзины, чтобы те все попали в кадр, в дверь постучались.       — Да-а! Можно, если вы… черт, — перепрыгивая через красные розы. — Поместитесь.       — Да проползу как-нибудь, — флегматично отозвался Лысый и внес в гримерку оставшиеся букеты.       — Ми-иша, какой ты помощник! — Тимур лишь сейчас сообразил, что до сих пор скакал в костюме и гриме. — Я так не хотел тащиться назад и ловить эти косые взгляды от недолюбленных девиц с тремя ветками в целлофане… Да ставь сюда прям.       — Медведя́ тоже тащить?       — Да потом. Он из лент или чего-то такого… Не сдохнет. И, честно, я такое не особо. Я ж Давидович, а не Бедросович. Может, куда-то в общее место поставить. Комнату отдыха там или… это чего?       — А это уже от меня, — Лысый протянул маленький пакет из ЦУМа. — С тридцативосьмилетием тебя, — на удивленный изгиб бровей подмигнул. — Это все Натаха. Ей как тридцать исполнилось, она больше не растет. Только молодеет.       — Умно-о, — «Это, по-моему, еще Алла Борисовна придумала, да и до нее сто процентов тоже кто-то». — Слушай, удивительно, но кое-что хорошее ты от Натахи перенял. Спасибо, — демонстративно кокетливо принимая пакет. — Ей ничего, что ты тратишь семейный бюджет на меня? Хотя можешь не отвечать, мне так-то все равно… о, це́почки!       — Это вроде как комплект. На руку и на шею можно. Я не особо разбираюсь, но консультант сказал, что это — модно.       — Люблю такое, — послал Лысому воздушный поцелуй, принялся снимать костюм. — Ты, кстати, номер взял? Консультанта?       — Ты знаешь, как-то не сообразил, — Лысый опустился рядом с шубой на диван. — Не, он так-то был хорошенький. Картавый. Но я ж тебе подарок покупал, как-то неудобно.       — М-м. А говорить про Натаху, пока даришь мне этот подарок — удобно? — съехидничал Тимур, усаживаясь в одних брюках за трюмо.       Лысый развел руками:       — Это, по крайней мере, привычно.       — Тоже ве-ерно… Ты пока не уходи, я померяю, а ты мной восхитишься.       Тимур любил своего Свидригайлова, хотя бы потому что для него не требовалось много макияжа, достаточно подчеркнуть скулы, заострить нос и выделить глаза, чтобы в них заметался нездоровый блеск и зрители поняли, что да, вот этот модный господин, что только что отплясывал с кордебалетом, на самом деле давно и сильно хочет уехать в Америку.       «А я дурак, не сразу понял, о чем он… Хорошо, мне в свое время Тигра успел объяснить, а то я б сейчас честно играл, что Свидригайлов мечтает о переезде. Фу. Все волосы в лаке… не хочу ничего с ними делать. Так-то неплохо, когда они уложены назад… у меня красивый лоб».       И, конечно, брови. Свидригайлову полагались черные густые брови с задранными концами. Благодаря ним образ получался абсолютно демонический. А уж если завернуться в белоснежную шубу и усесться на капот кабриолета, который выкатывали на его появлении…       «Ну просто валить и трахать. М-да, а кто-то не торопится. Сыч — дурак. Я серьезно злюсь, если он за полчаса… ладно, полтора, не исправится, я…»       — Какие планы на сегодня?       — А? — Тимур с неохотой оторвался от своего отражения. — Ну… — качнулся на стуле. — Мне нужно переодеться, затолкать себя и цветы в машину, как-то довезти себя до дома. Все? Ах, у меня чертовски затекли плечи… что? — бросил в Лысого пристальным взглядом из-за плеча.       — Ну-у, смотри… я могу помочь тебе переодеться, затолкаю твои цветы в свою машину, расставлю их у тебя дома. Ну а тебя я отвезу в «Пушкина», например. Выгуляешь цацки…       — Мне еще Тома шпильку для волос подарила, — лениво перебирая крупные звенья цепочек. — Мне нравится. Подарок, я имею в виду… Очень маскулинно. Ты знаешь, теперь дети так говорят? Забавно, да? Ну и план твой… тоже мило звучит.       Ладони Лысого вдруг оказались у Тимура на спине, чуть сдавили кожу.       — Ого, это что?       — Подарочный массаж, — усмехнулся Лысый. — Раз говоришь, что болит…       «А он умеет быть проворным. Иногда… Странно, как я раньше этого за ним не замечал? Или я забыл? Зачем-то же я согласился с ним спать. Не просто из-за удобства».       — Лучше?       — М-м… существенно. Миша, это о-очень мило с твоей стороны…       Лысый перехватил цепочку у Тимура, провел ею вдоль груди и по ключицам. Приложил.       — Да, тебе реально хорошо… Тот пацан не обманул.       Тимур запрокинул голову назад, подставив горло под горячее дыхание. Движение почти интуитивное: его приятно трогали, ему делали хорошо, так почему бы и нет?.. Зажмурившись, разрешил поцеловать себя в жилу на шее, в подбородок и в висок, и плевать, что Лысому пришлось сильно и, скорее всего, неудобно наклониться. Главное, что Тимуру все нравилось. А он ведь в самом деле устал после репетиции, спектакля… Свидригайлов — не главный герой, но яркий, он требовал серьезно попотеть, почему бы не получить за это награду? Лысый ловко и знаючи прошелся пальцами от груди до низа живота, слегка пощекотав короткими ногтями. Развернул стул к себе.       «М-м. А красиво вышло».       Тимур прогнулся в спине от прикосновения к пояснице, представляя, какой соблазнительный вид открывался Лысому. Сам ухватился за свитер, густо пахший холодным типично «мужским» одеколоном и шерстью. Сочетание — не фонтан, но если вот так прикрыть глаза, то…       Нет.       «Фигня».       Недолго поласкаться в гримерке, продолжить вином в «Пушкине» и потом, если появится кураж, шлифануть все уютным петтингом — звучит здорово, но Тимур же хотел не этого.       Когда Лысый потянулся, чтобы прижаться к губам, почти вздрогнул.       — Слушай… нет, — шепнул растерянно.       «А это на меня совсем не похоже».       — Понял, — Лысый мгновенно убрал руки с талии.       Следовало отдать должное, он прекрасно умел получать отказы.       — Ты все мило расписал. И цепочки… но не сегодня, ладно?       — Вау, впервые слышу, чтобы ты так извинялся за отказ. Забей. Главное, это ж не я где-то накосячил?       — Нет-нет, совсем, просто… — Тимур, скрывая смущение, начал глазами искать телефон. — Просто как-то вот так сегодня.       Лысый ободряюще похлопал его по руке, лукаво подмигнул:       — Неужели Тимуру Нейзбору так запал в душу двадцатилетний музыкант?       Запал в душу? Нет, вряд ли это подходящее выражение. Чересчур громкое.       «Да и чему там, собственно, западать? Мы знакомы полтора месяца».       Вот незадача. Это маленький срок или большой?       Если припомнить, Тимура давно никто в плане близости так не мариновал со времен Тиграна, и то там вопрос упирался в разницу в возрасте, положении…       «Во много чего, в общем».       Обыкновенно к Тимуру все бежали, сверкая пятками. Догадывались, что он ждать не любит и не будет.       «Кир тоже не дурак, наверное, соображает».       Но вот Тимур сам отказался от недурного, а главное понятного вечера с Лысым. Не потому что Кир что-то узнает и расстроится — «А не пофиг ли?» — потому что Тимуру нужна чертова смс-ка от Сыча.       Если же сравнивать Кира и Максима… что такое полтора месяца?       «Фигня. Только я типа сижу как дурак и соски прикрываю, потому что а вдруг Кир почувствует, как я с другим тискаюсь… да Господи, блядь, мы даже не встречаемся!»       — Подай мне водолазку.       — А про пацана расскажешь?       — Миш, ты конченный куко-олд… — пропел Тимур, поспешно одеваясь, наплевав на несмытый грим. — Дело не в пацане. Просто куража нет. А может и возраст уже не тот.       Лысый страшно округлил глаза и схватился за сердце:       — Ты ослепителен и вечно молод!       — Как хорошо тебя натаскала Натаха. Признаю, если не в дрессуре собак, то в дрессуре мужиков она знает то…       Звук смс.       Тимур схватил телефон, лежавший на диване, разве что не в прыжке. Напугал Лысого. Плевать. Заветный номер с подписью«сыч».       «с днем рождения. простите что поздно. я очень рад что встретил вас. спасибо»       На душе резко потеплело. Тимур несколько раз пробежался по тексту простенького поздравления. И вот ради подобной мелочи он изводился?       «Без пятнадцати полночь. Свинство, конечно. Он бы еще мне завтра написал… и чего я радуюсь, вот уж права Зоя, изголодался я, раз из штанов выскакиваю… из-за эсэмэс…» — а скакать в самом деле хотелось. Сообщение от Кира закрыло своеобразный мини-гештальт. Значит, вспомнил, не забыл, значит, теперь можно… что? Хороший вопрос. Тимур так долго и усердно ждал, что продумать дальнейшие свои действия не успел.       «Стыдоба-то какая. Реально как в первый раз в двадцать лет, которого у меня никогда не было. Ладно. Надо что-нибудь ему написать. Или выдержать паузу? А, нет, фиг с ним».       — Пацан? — подал голос Лысый, до сих пор чинно стоявший рядом.       «Дрессированный. Нет, Натаха крепко его вымуштровала. Страшная женщина. Мне с ней все же поаккуратнее нужно…»       — А-ага. В какой-то мере… — не отрываясь от экрана, вздохнул Тимур. — Я так-то в курсе, что это невежливо и все дела. Но… ты же простишь меня, да?       — Только при условии, что все расскажешь.       «А что рассказывать? Что мы засосались возле клуба, и я весь день скакал вокруг телефона, потому что ждал именно его поздравления? Ну, класс. Обязательно такое надо и Натахе рассказать, чтобы помимо ненависти, вполне взаимной, у нее еще образовался повод поржать. Нет, спасибо… Так… Забыл. "Спасибо" тоже напишу».       «Спасибо, мне приятно. Правда, я рассчитывал, что ты мне позвонишь. У тебя все в порядке? Как твой день?»       Сообщение получилось в меру надменным и вроде как настраивающим на диалог. Тимур с легкой дрожью нажал «ОТПРАВИТЬ» и повернулся к Лысому:       — Очень тупо, да?       — Что конкретно?       — Ну вот то, что я парюсь. Когда он пишет. И когда не пишет — тоже.       — Тим, это называется «влюбился».       — Щаз как тресну.       — Да за что?       — Да за то, что с глупостями не лезь, — Тимур вернулся к трюмо, выдвинул ящик, где хранилось все от влажных салфеток до кремов от всего на свете и презервативов на всякий случай. — «Влюбился». Простой такой. Эта хрень для детишек вроде Томы. Ну и, допустим, Дениса, хотя я этому ушлепку не доверяю.       — А что, великий и ужасный Нейзбор никогда не влюблялся?       — Не надо делать из меня недотрогу. В том-то и дело, что влюблялся. И с таким треском огребал, что зарубил себе на носу, какое это гиблое дело. Взаимная симпатия, легкое увлечение — супер. Ну и секс… Отличный способ отвлечься и выдохнуть от работы. Все разумно и… слово такое красивое. Ну, помоги… А. Цивильно. Вот. А «влюбляться» — это нифига не разумно. Это пиздец. И вообще фиг ли я перед тобой распинаюсь? Ты сам женился «по дружбе».       — Слушай, у нас с Натахой — особый случай, мы почти бро. Не, Тим, в твоих словах дохуя логики, но… влюбляться полезно. Это по-своему окрыляет.       — Ага-ага, купи лучше «Ред булл», а я лучше займусь чем-то полезным, чем буду маяться…       Звук СМС.       Тимур бросил едва смоченный мицелляркой ватный диск.       «у меня все шикарно!»       Недовольно пожевал губами.       «Ну и что это за бред? Так не отвечают, когда все реально "шикарно". Он меня за идиота держит?»       Лысый усмехнулся в кулак:       — «Что-то полезное» строчит? Ай, — запоздало уворачиваясь от тычка в бок. — Молчу-молчу. Бля, Тим, больно. Давай я лучше медведя принесу, а?..

III

      Тимур толком не смыл грим. И про забытые в гримерке цветы вспомнил, лишь когда вырулил на Тверскую улицу.       «Ладно, букеты в ведре с водой, корзины с губками этими. Не помрут».       Рассказ Кира встревожил. Тимур догадывался, что тому получать по лицу — привычно, а потому не страшно, но…       «…это-то самое стремное. Когда такое превращается в обыденность. Это как у меня со Ждановым. Он вытворял разную фигню, а я терпел. Вроде как если меня выебали без домашней видеосъемки или порки — легко отделался. А то, что меня, подростка, выебали — это так. Маленький нюанс. Как хуй Жданова. Да… Зато когда он мне по морде заехал, я прям прозрел».       От накативших воспоминаний Тимур поморщился, нервно потер переносицу. Идеально целую и ровную, но вот на миг как будто болезненно хрупкую.       Навигатор завел в какой-то полуспальный район с гулкими подворотнями, кривыми зелеными заборчиками и полуразрушенными детскими площадками, на которые бы никакой заботливый родитель свое чадо не пустил.       «И ни один фонарь нормально не работает. Все с индикатором движения, ты приближаешься — они вырубаются. И где этот Сыч? Только не говорите, что он свалил или его опять приняли. Звонить опять?»       Высовываться и бегать искать Кира не хотелось категорически. Потому что Тимур отвык от подобных мест и тем более от тех, кто мог в них жить, начиная с бродячих собак и заканчивая пьяными рожами — и у тех, и у других не разберешь, что на уме, пока не станет слишком поздно. К тому же Тимур — длинноволосый мужик с накрашенными глазами в дорогом пальто и не менее дорогой тачке. Куда ему по здешней клоаке шататься?       «По-хорошему мне тут вообще не очень безопасно быть даже в салоне. Блядь. А если пацану поплохело и он отключился где-нибудь? Это совсем не здорово».       Когда Тимур почти смирился с идеей, что ему нужно вылезти из-за руля, он приметил знакомую громоздкую куртку. Собственно, ничего, кроме нее, не было видно: Кир сидел на бордюре, прижав к себе рюкзак, весь сжался.       Внутри что-то защемило.       «Дурной», — промелькнуло у Тимура в мыслях в не свойственной ему жалобной манере.       — Эй! — окликнул, опустив стекло. — Юноша! Просыпаемся. Такси подано.       Неясно, с чего вдруг Тимур решил, что шутливый тон в их ситуации будет уместен. Главное, что Кир его услышал. Выпрямился, кое-как отряхнулся и, подтянув съехавшую шапку, подошел к машине.       «О. Он в моем шарфе. Так понравился?»       — Серьезно, не стоило, я бы сам… — забубнил глухо, как если бы у него была простуда.       Тимур высунулся из окна, чтобы рассмотреть масштаб побоев.       «Фига его. Морда опухла. С чего Кир так уверен, что нос не сломан?»       Мозг мгновенно подкинул максимально разумный ответ: «Потому что знает не понаслышке, как ощущается перелом». Неловкость усилилась. Кир, заметив, что его разглядывают, отвернулся, прикрываясь рукой. Испугавшись, что тот забуксует окончательно и скроется обратно в неприветливой темноте, Тимур разблокировал дверь у переднего сиденья.       Велел:       — Брось. Потом рассыпешься в извинениях. Просто садись.       Получилось не слишком любезно, но уехать хотелось очень и исключительно вдвоем. Кир повиновался. Без лишних смешков и пререканий сел рядом, закинул рюкзак в ноги. Звонко шмыгнул.       — П-привет.       — Да-да, и тебе… — стараясь не пялиться на окровавленные щеки и не смущать еще больше. — А гитара где?       — У друга.       — Хорошо, хорошо, отлично… — взволнованно постучал по рулю. — Ты тут живешь? Домишки такие… Нормальные…       — Не. Я живу дальше. Просто, ну… Захотелось свалить, чтобы ну… Ха.       — Что?       — Вас тоже разукрасили.       Тимур не сразу сообразил, чему Кир криво ухмылялся. Покосился в зеркало. От Свидригайлова остались лишь подведенные черным глаза и недосмытые кончики вздернутых бровей.       — А… Да. Мы играли сегодня.       — В день рождения?       — А то. Это, считай, единственный способ заманить народ в театр во вторник…       Тимур догадывался, что Кир лезет с бессмысленной болтовней, чтобы разрядить обстановку.       «Фигово, но плюс за старания».       — Ладно, проехали. И поехали. Я помню, никакой полиции. Точно не надо в травмпункт?.. Ла-а-адно, — Тимур заозирался, вспоминая, в каком из поворотов находится выезд. — У меня дома есть аптечка. Подлатаем тебя. Пристегнись, а? Если нас таких нарядных еще и штрафанут — будет совсем фигово.       — А-ага, — ответил Кир и продолжил сидеть неподвижно.       Тимур был готов рявкнуть, потому что ну что это такое? Если у пацана еще и сотрясение, его точно положено везти в больницу. А если тот вознамерился потупить… Тимуру и без него нервно. К счастью, он догадался посмотреть на ладони Кира. Все бордово-коричневые.       Передернуло.       — Да что ж ты… — Тимур полез в бардачок за салфетками. — На.       И пока Кир пытался оттереть кровь с кожи, щелкнул застежкой ремня.       — Спасибо.       — Да за что…       — Не, дядь Тим, я серьезно, спасибо… Оно того не стоило, но…       — А вот это не тебе решать. Салфеток хватит? Класс. Потерпи. Нам ехать… — параллельно выстраивая путь по навигатору. — Норма-ально. Это не такая уж задница мира, как мне казалось.       Первые несколько минут ехали в тишине. Тимур не отвлекался от дороги, чтобы дать Киру возможность более-менее привести себя в порядок. Тот все мял несчастную салфетку, видно, стесняясь попросить вторую, поправлял шапку и шумно глотал сопли.       «Ну какой дурак. Как хорошо, что мне хватило вредности ему позвонить. А если б он бродил дальше? — пальцы сами собой сжались на руке. — Пошевелиться боится, чтобы салон не заляпать. А я на него рычу. Не, я тоже живой. Я к такому не привык… А вот он. Черт. Ну и денек».       Тимур вновь потянулся к переносице, как будто начавшей саднить в присутствии Кира.       — Хочешь чего-нибудь? Я понимаю, что сейчас тебе тупо больно, но… Знаешь, я могу тебе купить по пути твоих бургеров или каких-то конкретных лекарств, которыми ты пользуешься в подобных… — Тимур догадался, что несет полнейшую чушь, на светофоре все же повернулся к Киру. — Как ты?       Тот с очевидным усилием растянул уголки губ.       — Нормально, говорю ж… Я поэтому и не хотел, чтобы ты, ну… Вот это все… Это мерзко, я в курсе, но я крепкий.       — Не мерзко. Вернее, — Тимур коротко запрокинул голову, судорожно подбирая слова. — То, что с тобой так обращаются родители — омерзительно, да. Но конкретно ты… Ты молодец.       — Пф-ф. Да с чего бы?       — Ну хотя бы с того, что разрешил себе помочь. Не скалься. Я серьезно. Принимать помощь — тоже нужно уметь. И это не менее важно, чем уметь постоять за себя и за других.       Кир вздохнул:       — Да ни за кого я не постоял, — весь уполз обратно в куртку и нахохлился, преобразился в настоящего сыча. — Так. Хуйни наворотил. Мелких напугал. Это все Валька… Нах она вообще со мной базарит? Что-то предъявляет…       — Новая жена твоего отца? — сообразил Тимур.       Кир аж из куртки вынырнул.       — Манда тупорылая она, а не жена! У них ни штампа, ничего. А гонору, бля! Она девчонками моими командует! А Ирку, блядь, Ирку дармоедкой называет! Ирку, которая им все… Пизда старая… — резко замолчал, потрогал нос. — Прости.       — Нет-нет, нормально, — Тимур похлопал его по колену. — Выговаривайся, оно и попустит.       — Да не. Я не могу с них, вот и… Я принимаю таблетки, поэтому я, ну… Я тебя не трону, ты не думай, пожалуйста…       — Кир, я ничего не думал, — твердо заверил Тимур.       А про себя отметил: он же подумал. И напрягся. Невольно. Потому что сложно не напрячься, когда возле тебя рычат матом. Ведь при том, что Кир невысокий и к тому же побитый, он все еще крепкий, широкий в плечах двадцатилетний парень. Тимур вдруг вообразил его дерущимся, против своей воли, но картинка вышла яркой.       Опять передернуло.       «Так, собраться. Я сам согласился помочь. Нет. Я ему прям навязался. Он с тобой славный. Вспомним Максима, когда он заводился, я же с ним справлялся?»       Максима было сложно вывести из равновесия, но когда кому-то это удавалось… Он менялся до неузнаваемости. Конечно, самый яркий момент — это его уход из «ТиМы». Максим крушил все на своем пути. Трясся, попеременно краснел и бледнел, кричал не своим голосом. Так что несмотря на всю любовь, Тимур боялся к нему подойти.       «А так-то я на него тоже злился».       Выдержав паузу, спросил у Кира:       — Хочешь еще рассказать?       — Не. Я… Заводиться начинаю. А они того не стоят…       — Это здравая мысль, молодец. Скажу банальность, мы родителей не выбираем. Переделать их нельзя, достучаться, если они слепоглухотупые — тоже. Поэтому, разумеется, по возможности надо забивать на них хуй, — «А, бля, у него же мелкие». — Ну-у… По возможности.       Теперь настала очередь Кира держать паузу. Ерзать, шурша курткой, тереть костяшки и отвлекаться на огни города в окне.       — Дядь Тим. Твои родаки тоже тебя, ну?.. пиздили? То есть, били?       Почему-то нелепая попытка «фильтровать базар» в его присутствии умилила. Тимур снова потянулся к колену Кира.       — О, нет-нет. Единственная травма от папы — это то, что он придумал самоубиться у нас дома. А мать… У нее были свои методы насилия. Не физические.       — Она тоже умерла?       — Понятия не имею. А что?       — Ничего, просто… Я глупость скажу, можно?       — Раньше тебе мое разрешение не требовалось.       — Ха, смешно. Я просто… В каком-то смысле завидую. Мертвый батя — это сразу минус куча проблем.       — Согласен, — искренне согласился Тимур. — Ну, а твоя мать? Не скучаешь по ней?       — Ваще не, — возразил Кир. — Я даже обрадовался. В каком-то смысле. Значит, больше не родит. У Вальки там какая-то хуйня по здоровью. Поэтому они с батей никого не заделают. Нахуй алкашам плодиться? Пошли они в жопу… — спрятался назад в воротник куртки. — Типа я… я иногда представляю, как оно… нахуя? Вы живете в дерьме, ненавидите друг друга или любите, но как-то… очень через жопу. Концы с концами уже не сводите. Но на кой-то хуй рожаете. И еще. И еще. И еще, блядь. Как будто от этого что-то поменяется. Нет, я мелких своих люблю. Но мне прям снится, бывает, что у нас еще какие-то дети… Все голодные, засранные, больные, в соплях по колено. А я, ну, не вывожу… И просыпаюсь, вспоминаю, что да, матери нет, эти не родят. И легче… Женька говорит, что парням такие сны не особо. Они чаще женщинам. А я не знаю, ну вот у меня так. Прости. Я знаю, звучит как пиздец.       — Умеренно, — бодрясь, заверил Тимур.       Хотя детализация сна Кира заставила поерзать. Дети никогда не казались приятными. Они шумные, да, чаще всего сопливые и раздражающие донельзя. В «Оперетте» у них был спектакль, куда приглашали мальчика, относительно взрослого, лет десяти. Тимур его не переваривал, предпочитал не замечать, пока того не требовала роль. Скорее всего, виной тому детдом. Тимура там всегда окружали дети разной степени запущенности. На некоторых буквально страшно было смотреть. И от них никуда не получалось деться.       Поэтому образ плаксиво-чумазой оравы, описанной Киром… Пробирал как следует.       — Лучше уж ты будешь рассказывать мне всякий треш, чем молчать. Это меня пугает, честно, больше.       — «Трэ-эш», — повторил Кир. — Дядь Тим, ты такой модный. Я иногда даже… — вдруг осекся, зашевелился, потянулся поправить что-то на груди, застыл. — Прости. Я там, в общем… Шарф твой испачкал. Я с дуру его натянул, когда из дома вышел. А что кровь ливанула, уже поздно заметил. Вот и… Я отстираю.       — Господи, вот это я как-нибудь переживу, — начал Тимур небрежно, но вовремя сообразил, что, видимо, Киру шарф важен. — Мы его отстираем. Вместе. И высушим быстро. Так что сможешь его уже завтра надеть, окей? Только не забудь мне напомнить.       Кир кивнул и замолк почти до самого Аэропорта. То ли задремал, то ли просто впал в подобие усталого окаменения. «Он же не спит нифига. И если его сильно приложили. Господи, надеюсь, там нет никакого сотрясения. Надо загуглить симптомы. Может, это он для меня храбрится, а сам там помирать собрался. М-да, в одном он прав, порой отсутствие семьи — это прям удача. Думать про других, хлопотать, огребать. Нафиг надо».       Тимур не умел быть заботливым. Или забыл. Сколько лет прошло с тех пор, как они разошлись с Тиграном? И то Тигран — уникальный случай. Он выстроил свой быт таким образом, что Тимуру просто полагалось в него вклиниться — и вуаля, ты уже молодец. А тут… Тимур изредка посматривал на Кира, попутно припоминая: дома есть еда? Второе одеяло? Широкая футболка найдется, а вот штаны? Они все будут Киру длинны. А куда его положить? На диван? Он поместится? На секунду, когда они въезжали в подземную парковку, Тимур почти пожалел о своем решении помочь. Но вот они вылезли из машины, Кир, терпеливо дожидаясь Тимура, одернул на себе одежду — сам по себе жест дурацкий, сиротливый такой — с тоской потрогал пятна на шарфе.       В мозгу что-то щелкнуло.       — Пойдем, — схватил Кира за рукав и потащил к лифту.       По пути им удачно не встретился никто из соседей, что странно, время всяких собачников с их породистыми питомцами в идиотски-роскошных костюмчиках. Но Тимур отметил это как-то запоздало, лишь когда они оказались в квартире.       — Вешай куртку, куда хочешь. Тапки — в ящике. Сейчас дам тебе полотенце. Помойся первым. Заодно проверь, кроме лица, все целое? И отдай мне все свое тряпье, я залью его пятновыводителем. Сменное я тебе сейчас подберу… — Тимур командовал быстро, на ходу бросая сумку, пальто, перчатки, собственным голосом и чрезмерной суетливостью он словно заполнял пустоту квартиры и не позволял Киру начать снова упираться или извиняться.       А тот, видать, пригревшись в машине, наоборот все делал крайне медленно. Тимур уже обошел все комнаты, убедившись, что кругом чисто, поставил чайник, пока Кир по-прежнему стоял с рюкзаком в прихожей и, обняв рюкзак, почему-то рассматривал полку с обувью.       — Мне что, тебя раздеть?       — А ты тут прям один живешь? — совсем невпопад спросил Кир и стянул измятые кроссовки, естественно, не расшнуровывая.       — Ты меня раскусил, сейчас приедет моя жена и устроит невъебенный скандал.       Кир хмыкнул:       — Смешно, — шмыгнул. — Я бы скорее поверил в мужа-бизнесмена-спортсмена. Такой типа дзюдоист. Он бы меня еще украсивил и… — шмыгнул громче.       — Так. Все. Заканчивай со стендапом. Дуй в ванную сейчас же.       «Боже, двадцатилетки такие хлопотные… Оп. А вот и пожалуйста. Я теперь рассуждаю как сорокалетний. Время… Да, перевалило за полночь, и я превратился в ворчливого старика. Тигран бы здорово повеселился».       Тимур постелил Киру на диване в гостиной, нашел самый большой комплект пижамы, естественно, купленный Лексом по лютому приколу, вернулся на кухню в поисках еды. Едва ли рацион Тимура с дефицитом калорий мог Кира хоть как-то насытить.       «Видимо, наш вариант — доставка. Я не знаю… Бургеры? Пицца? Суши? Всего, сразу и побольше? Серьезно, он жрет за троих».       Бродя по дому с телефоном и листая меню ночных ресторанов, Тимур вдруг поймал себя на том, что испытывал радость, отказав сегодня Лысому. Очевидно, сегодняшняя их встреча с Киром — не про физическую близость, разве что в момент обработки ссадин — и точка. Но сам факт того, что Тимур решил не отвлекаться на быстрый и легкий способ получить удовольствие, а выбрал вот это все с мотанием по ночному городу и прочим — почему-то успокаивал.       «Ну, я рассуждаю вполне по-человечески. Представить, что я тусуюсь в "Пушкине", пока сыч слоняется по улице — такое себе. Хм, м-да. Однозначно, я рассуждаю как типичный дядька».       Тимура отвлекли звуки открывшейся двери и шарканья тапок.       — О. Ты не утонул? Нормально? Гель, шампунь, все нашел? Хотя какой тебе, бритому, шампунь… Брови намылить.       Кир стоял в гостиной у панорамного окна.       — Охренеть видок. Нет, красиво, но… Дядь Тим, тебе не стремно?       — Нет, а с чего бы вдруг? Или ты у нас боишься высоты? — Тимур опустился на край дивана, разложил аптечку.       — Ха-ха. Будешь шутить про рост?       — Совсем нет. Попрошу сесть рядом и показать мне свое умытое лицо.       Кир, едва заметно помедлив, отлип от стекла. Без крови все смотрелось в разы лучше, Тимур с облегчением провел пальцами от переносицы до подбородка. Заключил.       — Жить будешь…       — Да блин, я тебе сразу сказал, что это хуйня. А ты вызовем-поедем!..       — Цыц. Спасибо. Жить будешь, но обработать надо. Синяк под левым глазом зреет. И вон. Висок задел.       — Это я об дверь.       — Прелестно. Руки покажи.       — Да зачем? А… — Кир явно забыл, что ободрал костяшки. — Ну это хуйня.       — Для музыканта руки — самое ценное.       — Музыканта, скажешь тоже. Да я хоть зубами могу. И вообще ты так рассуждаешь интересно, а так-то, по чесноку, всралась кому моя музыка.       — Ну сильно уж передо мной не рисуйся, — усмехнулся Тимур и принялся обтирать Кира смоченной в хлоргексидине ваткой. — Мне вот нравится, как ты играешь. И зубами — это сильно, но много ты так не наиграешь. Так. И «Спасателем» тебя намажу. Он умеренно вонюч. Только не размажь по себе, дай впитаться.       «Проговариваю все вслух, ну чисто дедулька. Не, меня бы и Тигран, и Марта с Лексом на смех бы подняли».       Кир не шевелился, не морщился, лишь пристально наблюдал за Тимуром. Потом вдруг выдал:       — Ладони у тебя…       — Что?       — Такие, ну… длинные. Красиво длинные. Я как-то слово прочитал «длиннопалые», мне понравилось. Кажись, у Андреева. Я запомнил, вот и… ты знаешь Андреева?       — Не лично, но да. Знаю, — с трудом сдерживая улыбку, ответил Тимур.       — Во. Класс. Это так-то почти единственный автор, которого я прям знаю. Он мрачнявый трындец. Но красивый. Я у него до сих пор куски помню. Прикинь, да? Вот, например… «красный закат выхватил высокий ствол сосны, и он горел среди зелени, как свеча в темной комнате, багровым налетом покрылась впереди дорога, на которой теперь каждый камень отбрасывал длинную черную тень»…       — Красиво. А дальше?       — А дальше некрасиво…       — Ясно. Все как в жизни, — Тимур заметил, что уже с минуту не он держал Кира за руки, а тот играет его пальцами, гладит, едва касаясь.       «Дурной».       Не расцепляя рук, наклонился к Киру. Тот затаился, вжав голову в плечи.       «Думает, приставать начну? Правда дурной», — Тимур коротко поцеловал его в лоб.       — Не горячий, — уточнил, отстраняясь.       — Ясен пень, чо мне с горячкой падать… — пробормотал Кир, краснея с ушей. — Тебе точно нормально, что я здесь?       — Мне так очень нормально.       — Я серьезно. Я ж понимаю. Что выгляжу неважно. И… Когда злой, я матерюсь. И вообще… Если надо чего, скажи, я…       — Кир.       — Не, я не про то, — сделался совсем пунцовым. — Я вообще! У тебя вон в ванной у двери петля плохая. Я могу поправить. И еще там чего-нибудь.       — Это все мило. Но я тебя привез не для того, чтобы ты меня благодарил. А чтобы ты отдохнул. Я помню. Мы не торопимся. Разговариваем. Все такое. Ну?..       Кир прикусил нижнюю губу, нахмурился.       «Как будто "за" и "против" взвешивает. Не могу, до чего смешной».       — Ла-адно, — Тимур кивнул на аптечку. — Что-то мы с тобой сделали. Надеюсь, поможет. Ну, не навредит. Может, я еще что-то могу сделать? Поесть? — Кир помотал головой. — Ясно… А чай? Чайник вскипел. И этого не хочешь? Черт, а у меня и варианты закончились. Кто ж знал, что ты такой разборчивый… — Тимур покосился на их сцепленные руки, неожиданно даже для себя предложил. — Обнять тебя, что ли?       Странно.       С чего вдруг он решил, что объятья помогут? Тимур не тактильный. Его никто особо не обнимал. Ну, то есть как, обнимал. Тигран, Марта, Лекс, коллеги по работе, Максим. Максим вот страсть как любил обжиматься. Иной раз навалится всей тушей, сожмет — аж искры из глаз летели. Было тесно, больно и стыдно, а Тимуру все равно нравилось. Он для вида ворчал, отпихивал, а мысленно просил, мол, пожалуйста, еще немного.       «Дурость. И сычу предложил дурость. Он, небось, насочиняет себе…».       Тимур собрался перевести все в шутку, но Кир зашевелился.       — Правда можно?       Осторожно пододвинулся ближе, медленно прислонился к Тимуру и, спрятав лицо куда-то ему в водолазку, замер.       «Нифига себе… Ладно. Буду иметь в виду, что он — ручной паренек. Фу. Фу, за такое я сам себя обсмею с ног до головы, — Тимур поудобнее обхватил Кира за плечи, погладил. — Я весь буду в "Спасателе". Плевать. Я и сам сегодня немного…»       — Лучше?       — А-ага… Спасибо.       — Тебе хоть там есть, чем дышать?       — Да, тут от-тлично, — Кир звучал непривычно глухо и опять задвигал носом. — И пахнет…       — Апельсин и шоколад, да?       — Не знаю. Просто тобой, ну и… Приятно. Пиздец, прости, я ляпнул.       — Да? Я ничего не услышал.       Кир вздохнул. Всем телом. Тимур буквально почувствовал, как под его пальцами зашевелилась широкая и сильная спина.       Так они и сидели, прижавшись друг другу, молчаливые и близкие. Тимур изредка прикасался губами к бритой макушке и гладил, гладил, гладил могучие плечи, сейчас ощущавшиеся как никогда слабыми.

***

      Тимур всегда считал, что не умеет утешать. Ему просто не с кем было учиться. Хотя с Тиграном он старался, особенно, если видел, как тот расстроенный выходит из кабинета после очередного звонка от Баграта.       «Блядун расстраивал Тигру все чаще», — поэтому когда Тимур слышал приветливое «им сиртс», он шел на кухню молоть кофе, за три года Настасья Петровна его натаскала, так что спокойно могла оставлять его у плиты, а сама отдыхать у себя в квартире, смотреть «Клона», «Земля любви, земля надежды» и прочую романтическую муть. Они с Тиграном оставались вдвоем, точнее втроем, считая Баграта на проводе.       «Как же он меня бесил. Звонил поздно, как будто не знал, что у Тигры со сном проблемы, нес свою хуйню… я особо ничего не понимал, но уверен, что хуйню. И не заткнешь. А главное, хуй угадаешь, в каком он настроении. То он вдруг нахуй шлет все их условности и звонит каждый день, а то и по несколько раз на дню. Советуется, что с женой делать, а что с любовниками. То уматывает с кем-то из них отдыхать, и все. А Тигре — ждать».       Расставив на столе посуду, Тимур устраивался с книгой или учебником по какому-нибудь из языков. Тигран выходил к нему сразу после звонка, и по позе рук, по тому, как он застывал на пороге, можно было просчитать, сколько именно капель коньяка положено добавлять в кофе.       Их полуночные беседы на кухне ощущались невероятно лично. Тигран никогда не углублялся в детали и тем более не позволял себе опускаться до оскорблений Баграта, пускай, порой Тимур видел — очень хотелось.       «Я довольствовался крупицами. Но и той информации мне хватало, чтобы знатно так офигеть. Чтоб шестидесяти-с-лишним дед так отжигал. Причем вот. Двойные стандарты. Тигру я дедом не называл даже у себя в голове. А Баграта этого… ну разве что в голове или в разговоре с Мартой обосрать мог».       — Откуда у него времени столько на его… похождения?       Тигран грустно улыбался:       — Очень просто, он не отвлекается на мысли о других. Просто… живет свою жизнь.       — Это очень эгоистично.       — Да, но кому от этого плохо? По итогу все остаются в плюсе. В том числе и жена. Она давно приноровилась к его характеру. Да и он ее по-своему любит. Поэтому, когда все же чувствует вину, делается прекрасным мужем. И всем хорошо.       — Но тебе же плохо.       Тигран в такие моменты улыбался самой грустной своей улыбкой, из-за нее хотелось плакать уже Тимуру, но он сидел, вцепившись в край стола, наученный горьким опытом неуместной ласки, которая вполне могла перерасти в грубость на грани с жестокостью.       Случались вечера, когда Тигран отказывался от кофе и просил просто налить коньяка. Ему хватало пары рюмок, чтобы загрустить окончательно. Он, перебирая воротник халата, горько вздыхал и, глядя куда-то в пол, бросался пространными фразами, относящимися не то к самому себе, не то к Тимуру.       — Надо жить собственной жизнью. Не пытаться жить для кого-то в надежде, что обломится награда и твои старания оценят. Так никогда не работает. Это в некотором роде еще эгоистичнее, чем жить, вовсе не задумываясь о других. И когда до тебя дойдет, что ты потратил все время зря, будет уже поздно. И по-другому ты жить уже не сможешь. Вот и получится, что оживать ты будешь тогда, когда тот самый человек обратит на тебя внимание. А остальное… какой бы яркой ни была окружающая тебя данность, все будет сплошная пыль.       Тимур слушал странные проповеди, повторявшиеся из раза в раз и оттого сливавшиеся с определенного момента в один бесконечно печальный монолог, конечно, примерял слова Тиграна к себе. Видел пугающее сходство, утешался тем, что он вроде как успел быстро соскочить: у него — Тигра, у Максима — Марина. Они практически не пересекались, причем именно из-за того, что Тимур не хотел. Гордился своей выдержкой. Жалел Тиграна, уносил его, захмелевшего, в кровать, укрывал одеялом, напевал нечто успокаивающее. Какого-нибудь Кашина. Им с Тиграном обоим нравилась «Чайка».       «Логично, там про "сердце мое".       Тимур не приставал с близостью. На других он не засматривался, не рассматривал варианта, чтобы завести интрижку с кем-то за спиной Тиграна. Вновь гордился собой.       «Я окончательно превратился в его приживалку. Верную, комфортную. Кажется, его это волновало».       Если между ними случались посиделки с коньяком, на следующее утро Тигран помимо похмелья мучился угрызениями совести. Бросая в стакан шипучие таблетки Алко-Зельтцера, он как бы невзначай спрашивал:       — Чем мне порадовать мое сердце?       У Тимура на это всегда имелись ненапряжные заготовки: посмотри со мной кино, купи мне сумку, сходи на спектакль. Последнее — самое приятное. Тигран непременно приносил цветы. Лилии. Роскошные. Чуть ли не в любое время года. Их тяжелый и томный запах заполнял всю гримерку, Тимур вдыхал его, пока не начинала кружиться голова. Зная, что на него приехал поглядеть Тигран, играл как в последний раз. Больше цветов радовался похвале.       — Ты такой талантливый.       — Да, не зря ты меня по занятиям таскал?       — Нет-нет, сердце, занятия бы ничем не помогли, не будь у тебя природного дара.       — Скажешь тоже.       — Скажу, сердце. Я восхищаюсь тобой.       — И любишь?       — Люблю, разумеется.       От этого «люблю» было и приятно, и больно, потому что Тимур знал, Тигран признавался ему искренне.       «Но все же мое "люблю" не имело ничего общего с "люблю" для Баграта. Уверен, Тигран бы ему все простил. Измены, боль, насилие. Помню, я воображал себе повод, из-за чего Тигран мог бы этого Баграта… возненавидеть? Так и не придумал ничего».       Тигран, легко угадывавший все эмоции Тимура, без труда ловил его на вот таких мрачных фантазиях. Спрашивал вкрадчиво, касаясь руки:       — Чем мне порадовать мое сердце?       «Ну не ответить же мне: возненавидь его, освободись. Бред».       Поэтому Тимур сочинял новые причуды, в том числе попросил:       — Я хочу еще с тобой попутешествовать, — «Думал, вдруг бы тебя это развлекло и отвлекло от Баграта?»       — Изволь, сердце, а куда?       — В Армению?       — Э. Нет… Зачем тебе?       — Хочу посмотреть на твою родину.       — Сердце, моей родины нет уже больше десяти лет.       — Неважно, ты понял. Я хочу. С тобой. Ты покажешь мне самые красивые места. Расскажешь. Что угодно. Мне все будет интересно. На день рождения, например?       Тиграну идея понравилась.       — В принципе… Выборы там прошли. Митинги вот-вот закончатся… Думаю, мы сможем… когда-нибудь. Да. Только Настастье Петровне не давай много зарубежных новостей, хорошо?       — Там все так серьезно?       — Там все как обычно…       — Почему твой Баграт никогда не говорит про политику?       — Все просто. Потому что у него много денег. Его это слабо касается. Не волнуйся, сердце, мы к нему не поедем.       — А ты бы хотел?       — Скорее нет. Я же еду с тобой. Конечно, я был бы по-своему польщен. Он бы обомлел, какое у меня красивое сердце. Но он же непременно захотел бы тебя у меня отбить.       — Фу, никогда. Я выпрыгну от него из окна.       Тигран смеялся:       — Вот как? Боюсь, его это еще сильнее впечатлит.       — Тигра, у тебя ужасный вкус на мужчин.       — На мужчину. Юноша у меня совершенно прелестный.       Пару недель они потратили на сбор и подачу документов, еще месяц — на ожидание ответа и на планирование совместного отпуска в ноябре.       Забавные хлопоты.       Тимур по утрам сдавал Тиграну мини-экзамены по армянскому. Каждый раз все проваливал, чем ужасно веселил всех. И Настасью Петровну, и Андрюшу, забегавшего к ним на завтрак, и самого Тиграна. Он вообще каждый их диалог на родном языке заканчивал фразой:       —«Ты не пой, ты так ходи».       Все шло прекрасно, пока однажды их урок не прервал звонок того самого телефона. Тигран изумленно поднялся из-за стола. Тимур привычно прошмыгнул следом и прижаться к двери в кабинет. Звонила женщина. Громкая тараторка, Тимур не сразу распознал интонацию, решил, что жена звонила ругаться.       «Даже моего фигового армянского хватило, чтобы разобрать "махатше"».

***

      Тимур очнулся на нерастеленной кровати, мучительно долгие несколько секунд приходил в себя.       Сон.       Да-да. Всего лишь сон. До дурноты реалистичный. Но все же сон.       «Какая пакость. Зачем я такое вижу про Тиграна? Вот уж, правда, подарок на день рождения. Можно, пожалуйста, больше не надо?»       Покосился на часы. Половина третьего. А чему он?.. а. Точно. Он прилег подремать, пока работала стиральная машина, чтобы потом закинуть все в сушилку и с чувством выполненного долга упасть лицом в подушку окончательно. Тимур приподнялся на локтях, зацепился за кудри, до сих пор густо залаченные и изрядно запутанные.       «Селф-кер мой похерен нафиг. Мелкий сыч мне все сбил».       Тимур сидел в обнимку с Киром до тех пор, пока тот не уснул у него в руках. Совершенно внезапно да так крепко, что его не разбудила ни перемена позы, ни стиральная машина, ни курьер, привезший еду на утро.       «Вот что значит спать как убитый. Ладно, пусть дрыхнет, я сегодня добрый».       С несвойственным ему кряхтением Тимур выполз из спальни. Разобравшись с одеждой Кира — «С шарфом все окей, уверен, он будет рад» — кое-как умылся и даже заставил себя помыть голову, отогнал мысли о том, какого паршивого цвета кожа будет из-за недосыпа.       Зачем ему снился Тигран? И так детально их ночные разговоры? Тимур нервно растер лицо, густо намазанное кремом с лифтинг-эффектом.       «Нет-нет. Все вопросы завтра. То есть сегодня… Бля, короче, не сейчас. Как славно, завтра чисто одна репетиция. Успею разобраться с Киром. Выставить его или стрясти какую-никакую награду. Я заслужил».       Тимуру хотелось звучать цинично хотя бы про себя, напускная спесь обыкновенно придавала уверенности, но не в этот раз. Шутка про награду показалась пошлой, лишь разозлила. Она бы подошла Свидригайлову, но не ему. Тимур выскочил из ванной, чтобы не встречаться с отражением. Вместо того, чтобы сразу уйти к себе, заглянул в гостиную.       Там, на диване, Кир.       «Удивительно. Я представлял его у себя. Но как-то… В другом формате, что ли. Эх, дурак, весь раскрылся. Ну что за… Как будто мне делать нечего».       Пока поправлял одеяло, Тимур обратил внимание на шрам Кира. Погладил.       «Спящий он больше похож на мальчишку. Так я верю, что ему двадцать… Ему реально понравилось обниматься. Ну что за… И как с ним интрижки строить? Его же… Жалко. Ладно. Так и быть, буду с ним бережнее».       Припечатав намерение поцелуем в шрам, словно заключив незримое соглашение, Тимур вернулся в спальню. Тревога после видения с Тиграном и страшным «махатше» толком не отпустила, но осознание, что где-то за дверью, совсем рядом, сопел Кир, успокаивало.