Под вуалью ночи

Эта ночь ровно такая же, как прочие, как и прошлая, и позапрошлая и та, скорее всего, что настанет завтра: долгая и темная, с глянцевой брусчаткой на узких улицах от мороси, с туманным светом от фонарей, с гулкой тишиной у закрытых торговых лавочек и оглушительными криками пьяного веселья возле кафе и ресторанов; с непроглядным черным небом, вуалью накрывающем улицы и отражающемся в редких лужах; с порывами осеннего прохладного ветра, качающего редкие тонкие деревья. Ночь как ночь. Для него – ничего особенного, лучшее время для хорошего заработка. Но это, конечно, если повезет. Потому что утро сегодня выдалось не прибыльное. Он подъехал к вокзалу как раз вовремя, но там скопилось слишком много автомобилей. Поэтому, удалось уговорить лишь какую-то пожилую даму, которую никто не встретил, про которую кто-то безмятежно забыл или захотел забыть насильно. И та оказалась не слишком богата и щедра, да еще и высказала ему, что слишком молодой таксист попался, не доверяет она таким голубоглазым и обманчиво-милым, хитрым и ушлым; что взгляд у него из-под козырька форменной кепки слишком отрицательный, словно обворовать он решил бедную несчастную мадам. И заплатила лишь половину желаемого. А днем ярко светило солнце, по узким улочкам все прогуливались пешком, наслаждались удивительным осенним теплом, - тоже не слишком прибыльно. Но зато он смог приехать в квартиру и выспаться перед ночным рейдом по мрачному Парижу. Даже сменил рубашку и принял ванну. На счастье и удачу, как говорится. И побрился гладко-гладко. И долго смотрел на себя в круглое зеркало с отколотым куском, обнажающим серебро, пытаясь увидеть тот самый отрицательный взгляд. Но нет, ничего такого. После ванны и бритья он вполне себе милый молодой человек, правда, с огромной печалью и болью в глазах. Но это у всех так сейчас в этом городе, кто не родился тут, а приехал, это болезнь их поколения, временная, но неизлечимая. А в остальном – приятная внешность. Свежий воротничок рубашки под форменным пиджаком будет весьма кстати. А еще – те самые, подаренные французские духи из редких, из прошлой жизни будто бы, но так идеально сочетающиеся с его буднями сегодня. Чтобы совсем не упасть духом и не опуститься, как многие товарищи по несчастью. И виной всему женщины и алкоголь, да. Как же хорошо, что он почти равнодушен и к одному, и ко второму. Морось начинается, словно по расписанию, едва он только выезжает на знакомые улочки. Но любая непогода, особенно, такая тоскливая и переменчивая, ему только на руку. Наоборот, если сейчас хлынет дождь стеной, то желающих спрятаться в теплом салоне его такси станет гораздо больше. Но пока, ночь начинается моросью и легким обычным похолоданием. А ему тепло и сухо в салоне. Но слишком одиноко. И мысли лезут, черти, из всех потаенных щелей. Он смотрит на темные очертания домов и редкие тусклые фонари; смотрит через стекло на блестящую дорогу и редких людей – и на него непроизвольно накатывает меланхолия. Сейчас бы свернуть и поехать по знакомому маршруту к тому самому ресторанчику, где много его друзей и недругов, где красивые, но несчастные женщины пьют больше мужчин и ругаются так, что уши вянут, и щеки краснеют. И обязательно там найдется щедрый клиент, которого непременно пора доставить домой к семье. Но он не сворачивает. Нет желания тратить драгоценное время на разговоры. Он едет на ту улицу, где много съемного жилья, где всегда его кто-то ждет в столь поздний час. И куда он потом обязательно возвращается. Он видит ее еще издали, ее темный силуэт на фоне туманного и печального света фонаря. Перо на голове, черное полупальто и сверкающее платье в ночи, словно звездное небо. Стройные голени в тонком капроне и неустойчивые туфли-лодочки. И бледность лица, как бледность самой красивой луны. Он думает, что она несчастна. Другого не дано. Но надеется, что она трезва и не попросит денег за свои нехитрые услуги. С тихим шорохом он останавливает автомобиль и вглядывается в ночную гостью: это интересно. Перед ним – мужчина. Не просто в платье, но и накрашенный, как певица из кабаре. Вот почему он так неустойчиво стоял на каблуках. И вот, почему он так быстро приковал к себе его взгляд и вызвал интерес. Все имеет объяснение. Дверца открывается, и «гостья» садится в салон на заднем сидении. У нее с собой большой кофр– похоже, что музыкальный инструмент. По крайней мере, такие уже не раз попадались ему. И там были скрипки. - Добрый вечер, - говорит он привычно, обыденно, по-французски. «Добрый вечер, мсье», - слышит он в ответ с сильным акцентом, и понимает, что перед ним такой же «больной и печальный», соотечественник. И решается. - Куда вас доставить в столь поздний час? – на родном, на своем, еще не забытом. В ответ – нет удивления и восторгов. Но адрес одного из самых известных ресторанчиков озвучивают на чистом русском. Все хорошо, но ехать до него всего ничего. Наверное, этот несчастный просто плохо ходит на каблуках и боится замерзнуть в туфельках. Автомобиль плавно шуршит колесами на встречу фонарям, а пассажир усаживается поудобнее, и теперь можно поймать в зеркале его лицо. Стоит лишь немного его наклонить. Он молод, хотя, концертный макияж старит его еще на лет пять. Глаза большие, подведенные, выразительные, но полные усталости. Лицо скуластое, четкое, выбеленное до безобразия и до некрасивости, пудра подчеркивает все неровности. Но хорошо, что гладко выбрит, иначе было бы совсем ужасно. Лучше всего в зеркале видны его губы и подбородок – это заманчивое зрелище, любая «ночная бабочка» позавидовала бы. Но они сомкнуты и поджаты - не во всей очаровательной красе можно оценить. Пальто черное, не шибко дорогое, но и не потертое – еще несколько сезонов прослужит. А вот блеск «звездного» платья – это уже особенное, подороже, волнующее кровь и душу. Есть вероятность, что заплатит за дорогу побольше нужного. Надо только постараться очаровать. И таксист снимает форменную кепку, приглаживает волосы, смотрит внимательно в зеркало. И добивается своего – на него тоже кидают пристальный взгляд. Самое время заговорить. И нежности в голос побольше, но не переборщить. А то, знавал он одного юнца, что тоже в платье переодевался, артистом был от бога. Но женщин любил больше всего в жизни. Да еще и так любил, что никак не мог жениться, гуляя вольным котом на все четыре стороны, откуда его и посылали всякий раз, узнавая про измены. Платье и косметика – это еще не все. - Очаровательный наряд, - легкая улыбка обязательна. - Благодарю. Только холодно в нем ночью по улицам расхаживать. - У меня - тепло. - Вы вовремя подъехали. Спасибо. - Играете, поете? И, простите за допрос, ночью всегда хочется поговорить с приятными людьми. Но, если вы попросите, я замолчу. И довезу в тишине парижской ночи. Он переводит взгляд на дорогу, но внутренне ликует – на него продолжают пристально смотреть: в глаза – через зеркало, и в затылок – уже напрямую. И лицо напудренного парня будто бы расслабляется, оживает, красные губы, словно облитые соком, трогает ухмылка. - Играю. На саксофоне. У меня премьера. Волнуюсь. А платье. Так вышло случайно. И так будет не всегда. - Понятно. Не волнуйтесь, все получится. А платье. Вам идет очень. Только с косметикой немного переборщили. Но, ночные выступления, наверное, такого и требуют. Яркие акценты на глазах и губах для не спящих. - Вы – ценитель? Разбираетесь? - Не хотел вас задеть. Ох, вечно я невпопад. Лучше помолчу и буду смотреть на дорогу. - Да ничего. Не сильно задели, не переживайте. Я вас не знаю, вижу впервые, с чего мне? - Ярослав. - Что? - Ярослав. Меня так зовут. Охотно представляюсь соотечественникам в этом городе. Французы с трудом выговаривают и всегда коверкают. Но я привык. - Александр. Приятно познакомиться, Ярослав. Можете остановить прямо у входа, чтобы я не навернулся на брусчатке? - Разумеется, Александр. Ответный взгляд, кажется, становится еще немного теплее. А вот на улице, похоже, все холоднее и холоднее. У двери в ресторан толпятся люди, уже жадно посматривают на подъехавший автомобиль; женщины обнимают себя за плечи, переступая с ноги на ногу, а мужчины кутаются в воротники пальто. И морось все никак не прекращается, упрямо старается превратиться в полноценный дождь, но будто бы ждет своего времени. - Постойте, не выходите, я открою дверь. Ярослав срывается, не заглушая двигатель, и выскакивает из автомобиля, ловко открывает дверцу сзади и протягивает руку. И буквально пару мгновений пассажир сомневается, но потом тянет и свою руку, мягко кладет в ладонь, холодную, что хорошо ощущается сквозь капроновую изящную перчатку. - Инструмент не забудьте, Александр. И тут Александр, уже выйдя из автомобиля, оборачивается вновь к салону и тянется за чехлом. Всего мгновение, как он поскальзывается на глянцевой брусчатке и теряет туфлю. - Черт возьми. Нога в капроне опускается на землю, а сам Александр все-таки достает кофр и ставит рядом с собой. Ярослав стоит рядом и успевает лишь руками взмахнуть от неожиданности, когда его пассажир хватается за дверцу автомобиля. -Это все морось, держитесь крепче. - Это все неудобные туфли сестры. Следующие пару мгновений Ярослав наблюдает, как Александр пытается вернуть туфлю на прежнее место, но никак не может попасть внутрь лодочки носком. - Позволите помочь? Я придержу. Мгновение – и Ярослав уже на корточках, подставляет туфлю, не замечает, как удивленно вскидывает брови Александр. Потому что смотрит исключительно на его ноги. На ослепляющее платье до колен, что вблизи еще прекраснее. А туфли, и вправду, не выглядят удобными. Но красота требует жертв, как известно. А красота видна невооруженным глазом. Когда Ярослав выпрямляется и смотрит в глаза, Александр чуть одергивает платье и поднимает воротник пальто. И протягивает несколько купюр. Ну да, плата за дорогу. Ярославу очень приятно еще раз коснуться его прохладной руки. Пусть и в перчатке. - Сдачу оставьте себе. Это была прекрасная поездка, Ярослав. - Благодарю. Вам удачной премьеры. И позвольте наглый комплимент – у вас красивые ноги. Но туфли лучше прикупите другие. - Комплимент – это всегда комплимент. Спасибо. Ярослав благодарно кивает, чуть жмурясь от усилившегося дождя – самое время, когда он как раз оказался на улице с удивительным клиентом сегодняшней ночи. Но тот словно не замечает дождя. Он берет в руки чехол с инструментом, но спешит уходить, а внимательно осматривает таксиста с ног до головы. И на его лице, красивом все-таки, так хорошо сейчас вдруг освещенном фонарем, даже выступает некое подобие улыбки. И Ярослав не может отвести взгляда, очарованный и завороженный. - И напоследок. Вам тоже пошло бы платье и каблуки, Ярослав. Возможно, даже больше, чем мне. - Правда? Вы так считаете? - Уверен. Если вы не боитесь, то я бы с удовольствием посмотрел на вас в таком образе. Через три дня я снова буду здесь играть. Сделаете мне сюрприз? - Прийти на ваше шоу в платье? А с чего вы взяли, что простому таксисту это может быть интересно? - Вы с восхищением смотрели на мое платье. Оно вам понравилось, ведь так? - Вы уверены, что мне понравилось именно платье? - Нет. И приятной вам ночи. Прибыльной, прежде всего. - Спасибо. И вам приятной. Ярослав еще пару минут смотрит на удаляющегося Александра и думает, что ради красивого платья и удобных туфель в ближайшие три дня ему предстоит работать гораздо больше. Ночью через три дня, с моросью и порывистым ветром, он узнает его по черному пальто и по росту. И, конечно же, по лицу. В тусклом свете фонаря тот спешно докуривает сигарету и морщится от дыма, а после – прячет руки в карманах широких темных брюк и идет прямо к автомобилю. Ярослав старается не смотреть слишком уж откровенно, но не может. На серьезном сосредоточенном лице ни грамма косметики, нет парика – и Александр кажется совсем другим. Еще больше притягивает к себе взгляд: темной взъерошенной челкой, глубиной зеленых глаз и темных бровей, яркими губами в полуулыбке, от которой очаровательно образуются ямочки на щеках. - Добрый вечер, Ярослав. - Добрый. Вы меня помните? - Почему вас так это удивляет? - А разве кто-нибудь запоминает таксистов? Одинаковые автомобили и форма. Никому не важно, кто за рулем. - Вы единственный таксист, кто подал мне руку на улице. Я запомнил. И поверьте, за эти три дня, что мы с вами не встречались, со мной больше не произошло ничего удивительного. - Со мной – тоже, Александр. Обычные клиенты, обычная работа. Куда едем? - В ресторан. Вы помните адрес? - Конечно. Но, вижу, что вы сегодня не играете, да? - Почему же? Я с саксофоном. - А ваш прошлый образ? Красивое платье, туфли и парик. - Ах, вы и это тоже помните. Все ждет меня в гримерке. Так гораздо удобнее. Вы не спросите, как моя премьера? - Спрошу. Как ваша премьера? - Очень удачно. Теперь у меня есть место в гримерке и время, чтобы подготовиться к шоу. Вы купили себе билет? - Купил. - Я искренне рад. Тогда буду ждать встречи, начало в час после полуночи. - А после? - Что? - После. Вы сразу домой уедете? - Хотите узнать, буду ли я напиваться и страдать, как девица из какого-нибудь кабаре? Плакаться в плечо пожилому господину и просить денег за поцелуи? - И такое бывает? - Еще хуже. Вы ведь часто работаете по ночам, лучше меня должны знать, чем живет ночной Париж в наши дни. И сколько пьяных несчастных женщин, жаждущих любви и ласки. - Знаю. Но не запоминаю пьяных женщин. Они меня мало интересуют. Я не могу им помочь. Могу лишь подвезти до дома и передать в руки родным и друзьям. - А я вижу их и за сценой, и за столиками. И это ужасно. Но еще хуже мужчины, что не знают границ. - Мне нравится с вами разговаривать, но мы приехали, Александр. - Мне дверь можете не открывать, Ярослав. - И не собирался. Столь озорная улыбка на прощание – это уже не формальность, это уже живая искренность, от которой сердце пропускает удар и потеют ладони на руле автомобиля. Но нет времени на глупые мысли влюбленного юноши, что боится и не знает, как дальше действовать. Надо успеть доехать до дома, переодеться и вернуться к началу концерта. Он видел афиши заранее, он теперь знает, что прекрасную мадемуазель с саксофоном зовут Жозефина, на французский манер. И он хочет познакомиться с ней сегодня поближе. Точнее, не совсем он. Его ведь пригласили, а значит – точно позволят. А если нет – то он быстро найдет утешение в кислом красном вине и чьих-нибудь других объятиях, так как завтра он не собирается садиться за руль. У него нет в квартире зеркала в полный рост, но не ему надо оценивать созданное, а Александру. Черный капрон на ногах и на предплечьях, более плотная ткань платья с легким бисером и камнями – не такое сверкающее и «звездное», как у Жозефины, но он и не собирается на сцену. Он просто будет зрителем сегодняшнего шоу. Точнее, она. В зеркале отражается все то же, его, Яриково, миловидное лицо, но парик густых коротких волос, черных и блестящих, как вороново крыло, немного меняют его черты. А еще, тон косметики и подводка. Его хозяйке квартиры ни в коем случае нельзя узнать, что еще хранится теперь у ее квартиранта в огромном чемодане под кроватью. И никогда туда не заглядывать. Ярослав думает, что это безумие, но разве не в безумное время он живет? Он видел ночью в кафе и на улицах Парижа нечто пострашнее, чем парень в платье. К тому же, это всего лишь ради одной единственной встречи. После которой станет еще тоскливее. Но он возьмет от нее сполна. Форменный пиджак таксиста ужасно смотрится с платьем в пол, но он зато прикрывает оголенные плечи и открытую грудь из-за большого выреза. А еще, украшение на шее, которое любезно одолжила лучшая подруга. Оно совсем не дорогое, как и вся его жизнь, но безумно красивое и выгодно подчеркивает белизну кожи. И камни немного переливаются на свету, но не ярче его лихорадочного блеска в глазах. Конечно же, по пути до ресторана он встречает желающих сесть в такси, и, может быть даже, неплохо ему заплатить – столько франков, чтобы окупить сегодняшние приготовления; но Ярослав упрямо ни перед кем не останавливается. Не в эту ночь. Как назло, перед дверьми толпятся люди, преимущественно мужчины в потертых мятых костюмах и несвежих рубашках, громкие и пьяные, курят и ругаются между собой, несчастные и потерянные в этом времени. И приходится медленно, но гордо и уверенно, шагать мимо них на каблуках – у него, кстати, туфли очень даже удобные, хотя по брусчатке особо не побегаешь. Хочется мелькнуть рядом с ними лишь незаметной тенью, но у судьбы свои правила. В след доносятся крики и скользкие предложения – но никто не распускает руки. И на том спасибо. А в самом ресторане – накурено и мрачно, тусклый свет лишь над столиками у окон, да ближе к сцене, маленькой и невысокой. Но зато видно будет прекрасно, даже с его самого дешевого места в углу, за самым далеким столиком, к которому, наверное, даже официанты не захотят подходить. Но он намерен сегодня побаловать себя бокалом вина, хотя истину он предпочел бы поискать не в нем, а в красивых зеленых глазах Александра. До начала выступления не происходит ничего интересного. Здесь шумно, весело, громко и абсолютно беззаботно. И от того, еще сильнее начинает накатывать тоска и черная меланхолия. Она вечно с ним, она, как это платье, черная и легкая, но покрывает его с головы до ног; может и капроновым шарфиком задушить, и руки связать лентой по запястьям. Но он держится. Он ведь пришел сюда за праздником души и тела, и сердца. А последнее ярко отзывается на появление Александра, точнее, великолепной Жозефины, на сцене. И многие в ресторанчике встречают музыкантов громкими овациями. В паре с Александром еще один парень, играет на контрабасе – тоже в парике и платье. И Ярик сразу внимательно его рассматривает, оценивает, пытается увидеть лицо издали – тоже русский, скорее всего. Но уверенности нет. Зато он чувствует, как Жозефина нравится ему все сильнее и сильнее. Это сложно описать. Он всего лишь обычный зритель в этом скромном недорогом ресторанчике, где снуют и французы, и русские, и еще бог знает кто. Здесь атмосфера веселья, но напряженного, пьяного, отчаянного и скорее, вопреки, а не так, как хотелось бы. Ярослав старается не смотреть по сторонам, но ощущает на себе липкие взгляды. Здесь много мужчин одиноких и смелых, с ними не хочется встречаться даже взглядами. Есть и с женами, что заливисто и пьяно смеются в унисон джазу, курят и пьют, и целуют горячо, показывая белые плечи. И требуют шампанского, хотя уже почти не стоят на ногах. Это и завораживает, и отталкивает одновременно. Но музыкальная часть длится недолго, и вскоре, Ярослав замирает и едва не давится дымом – решил покурить, чтобы чуть отвлечься и слиться в единое с посетителями, - Александр идет прямо к нему. Саксофон золотом сверкает в полутьме, как настоящее солнце, ослепляет. Но не сильнее, чем приветливая улыбка. - У Вас свободно? - Только для Вас. - Ну привет. - Привет. А мне? Мне как обращаться? Жозефина или Александр? - Никаких игр, но, как хочешь. А мне? Я со столь очаровательной мадемуазель не знаком, - и снова этот пристальный взгляд, осязаемый дрожью на коже. А ведь платье такое тонкое. - Я в восторге от шоу. От музыки. И очень счастлива. Да, счастлива встрече. Поэтому, называй меня …Фелицией. - Фелицией? – удивление в зеленых глазах ничуть не пугает, наоборот, подведенные, они кажутся еще больше, еще выразительнее. - Да. Счастливой. И ничто не омрачит эту ночь. - За это надо выпить, дорогая Фелиция. Я закажу. И улыбка на прекрасном лице Жозефины, сегодня так искусно накрашенном явно женской рукой, действительно дарит счастье. Это игра только для двоих. Они медленно пьют короткими глотками из сверкающих бокалов, глядя друг другу в глаза. Изредка, картина смазывается серым дымом от сигареты – официант предлагает мундштук, но Ярослав готов поспорить, что это не спроста: слишком уж невинно закатывает глазки Жозефина и помогает вставить новую сигарету. Музыка на фоне, как и шум посетителей, не отвлекают, они тоже будто бы становятся частью их откровенной игры. Но лишь частью – игроков всего двое. Ярослав немного забывает о реальности, когда Жозефина дует яркие пухлые губы, жалуясь на усталость и боль в ногах от неудобных туфель. И замирает от волнения, когда та долго рассматривает оголенные плечи и украшение на шее. В глазах плещется не только интерес, но и другое, знакомое и опасное: глубже, темнее, желаннее. Не надо долго разговаривать и курить, чтобы увидеть это, чтобы прочитать в жестах и несказанных словах. Здесь, в ресторанчике, за каждым вторым столиком у каждой женщины и мужчины, достаточно отчаянных и несчастных, есть это в глазах. Но Ярославу нет дела до других – его мир сомкнулся на красивом лице напротив. И на руках, на длинных пальцах на ножке бокала. На широких покатых плечах, обтянутых «звездной» тканью, не способной скрыть рельеф мышц. Он уже одурманен не только алкоголем, но и Жозефиной. Ее голосом, иногда с повышенными нотками, а после – словно с обрыва, падающего в глубокий бархат. И так постоянно. Но Ярослав не смог бы даже намекнуть о своем желании. Зато, на это способна Фелиция, кокетливо поджимающая губы и перебирающая в дрожащих пальцах капрон. Чувствующая все намного ярче своей белой открытой кожей плеч и шеи, жаждущих ласки. - Здесь стало трудно дышать, Вы не находите, милая? - Вы бы еще курили поменьше. Но, я с Вами абсолютно согласна, дорогая. - Есть темы, которые нам надо еще с Вами обсудить прежде, чем уйдем отсюда? - Может быть, музыку? - Вы любите джаз? - Да. Но не только. Я, в целом, люблю музыку. А вы? - Я люблю барабаны. Так же громко бьется сейчас мое сердце, когда вы смотрите на меня. А еще – скрипки. - Скрипки? - Да, так же тоскливо будет плакать моя душа, когда мы расстанемся. - Тогда, я отдам тебе свой платок. - Лучше закажи мне еще один бокал. Жозефина немного хмурится, щурится от тусклого прокуренного воздуха и качает головой. - Нет, дорогая. Он не сделает тебя еще счастливее. Пойдем отсюда. Пора. - На улицу, в черную опасную ночь? - Свободную ночь. Как и мы. - Пойдем. Жозефина помогает накинуть на плечи пиджак, почти не касаясь. И ловко берет в руки кофр с инструментом и свое пальто. Возвращаться она точно сегодня не планирует. Морось превратилась в мелкий дождь, что полностью намочил дороги и заставил открыть зонты, а кого-то и полностью прогнал с улицы. Но не толпу громких мужчин, что так же продолжали смеяться у самых дверей в ресторанчик. И, конечно, провожали всех выходящих долгими взглядами. Французы отвечали на их комментарии резко, Ярослав же решил промолчать. Он знал, что стоит только привлечь к себе внимание, все, потом будет сложно уйти без скандала. А от этих типов точно не стоит ждать ничего хорошего. Но Ярослав был не один, и за свою спутницу он не мог решать. Но та тоже промолчала, гневно поджимая губы. - Увезешь нас отсюда? - Автомобиль за углом, пошли. Они чуть ускоряют шаг, дождь неприятно хлещет по лицу, словно от обиды, брусчатка опасно блестит под каблуками, но Ярослав ощущает лишь как сильно бьется его сердце от волнения и ожидания. Краем глаза видит намокшее пальто, выглядывающее из-под него «звездное» платье и глянцевые туфли-лодочки. Автомобиль срывается с места и исчезает на узкой улице, оставляя шумную толпу возле ресторанчика. Но, вскоре, тормозит совсем неподалеку, в отдалении от шума и веселья – здесь нет жилых домов, здесь не горят окна, не слышны разговоры, здесь всего один тусклый привычный фонарь; здесь ночь чернее, глубже и тише. Здесь они совсем одни. Ненадолго, но и утро совсем близко. Ярослав пересаживается на заднее сидение, в темноте неловко задевает чужие колени своими и громко выдыхает, захлопывая дверцу. - Я правильно все сделал? Смотреть в полутьме и так близко на желанное лицо все еще опасно-волнующе, но Александр ни словом ни обмолвился, когда он повез их сюда и оказался рядом. Прекрасная Жозефина смотрела на него все так же пристально и загадочно, в тусклом свете фонаря ее глаза блестели от вина и предвкушения ярче, чем «звездное» платье. И она сама чуть придвинулась, будто не замечая, как ее колени вновь соприкоснулись с другими, скрытыми черной тканью. - Правильно. Ярослав. - Ярослав? - Да. Я сейчас не найду слов, чтобы объяснить тебе, насколько меня поразил и, да, понравился, образ Фелиции. И я благодарен тебе за сегодняшний вечер в ресторане. Но. - Но? - Но ты понравился мне без парика и косметики. И я хочу – вот так, - Жозефина медленно снимает с себя парик, тут же немного взъерошивает приглаженные волосы. – Понимаешь? - Понимаю. Но я хочу еще кое-что сказать. Если позволишь. - Конечно. Я не в праве тебя торопить, хотя… - Мне тоже…хочется. Но. Здесь, в автомобиле, было. У меня. С девушками. Это хрупкие миниатюрные француженки, чаще всего. Мне не важна их жизнь, просто я становился частью недолгого счастья для них. Понимаешь? - Да. Без парика, но все еще в платье, в образе Жозефины, Александр выглядит немного комично, но его взгляд серьезен. И Ярослав тоже решает быть откровенным и серьезным. Ему так хочется, он так чувствует, здесь и сейчас, после невероятных часов в ресторанчике, рядом с этим особенным мужчиной, от которого у него заходится сердце и потеют ладони. - Это было только здесь, на этом сидении. У меня на коленях. Я ни к одной ничего не испытывал. И вот так, быстро, в одежде – меня устраивало. Но с мужчинами, Александр, с ними. Желанный мужчина для меня – это больше. Это красота, которой я хочу наслаждаться. Долго. Медленно. С чувством. С мужчиной я на этом сидении никогда не доходил до пика удовольствия. С мужчиной – это другое. Я хочу видеть его всего, целиком, я хочу трогать и целовать его всего, хочу, чтобы он тоже на меня смотрел и восхищался. Если с мужчиной – то для меня это не конец, а начало. Понимаешь? А ты, Александр, ты - очень красивый для меня мужчина. Очень. И желанный. И я очень хочу здесь попробовать. Вино совсем развязало мне мысли, проклятое. - Ярослав, ты удивительный. И тоже очень красивый, - голос заметно дрожит. Но выпитое ранее вино помогает сегодня найти истины и границы. - И я уже восхищаюсь тобой, - добавляет Александр следом чуть тише, почти шепотом. Тогда Ярослав кивает, смущенно улыбаясь, и тоже снимает парик с явным облегчением, оставляя его где-то в темноте салона. Видит согласие в глазах напротив и сразу тянется на встречу, завороженный случившимся. Прикрывает глаза от внезапного прикосновения к щеке прохладной руки без перчатки. Чувствует дыхание совсем близко. Он уже представлял себе вечером поцелуй с Жозефиной, но не думал, что это случится так скоро и в реальности. Но чужое дыхание согревает, а вторая рука теперь ощущается приятной тяжестью на плече сквозь ткань пиджака. Он не впервые целуется с кем-то в салоне этого автомобиля, но впервые – в платье, и впервые – с таким ошалело бьющимся сердцем. Он мгновенно начинает терять голову от этих терпких пухлых губ, от сильных рук, что без стеснения прижимают его к себе, от широких плеч под пальто, за которые он держится, от прикосновений сталкивающихся коленей. Поцелуи обжигают и раскрасневшееся лицо, пульсирующие виски, дрожащие веки с тоном теней. А мягкие ладони нежно скользят от самой шеи по плечам, снимая пиджак, что тоже теряется в темноте салона. И Ярослав выдыхает, когда снова встречается с внимательным и оценивающим взглядом. - Тебе очень идет это платье. Смотрел бы и смотрел на тебя. Плечи, шея, эта родинка небольшая, что притягивает к себе взгляд, -дрожащие пальцы замирают на плечах. - Это моя сбежавшая мушка, Александр. И она не одна, кстати. - Мило. Но, Ярослав… - Но можно ведь не только смотреть. Я хочу, чтобы ты не только смотрел. Ярослав вновь наслаждается поцелуем и тает в крепких объятиях; на контрасте, прохладные пальцы сжимают плечи, а горячие губы льнут к шее. И это пьянит еще сильнее, хочется сорвать украшение и податься навстречу, показать ярче, как же ему нравится, поцеловать еще раз в ответ. И он обнимает лицо Александра и тянет к себе, сам жадно целует и обнимает за крепкую шею, ловко снимает пальто по плечам, вздрагивает от прикосновений гладкой ткани платья и от ощущения пальцев на затылке, переходящих ласково на шею, на оголенные плечи, на спину. Этот мужчина сводит его с ума еще быстрее, чем он предполагал. Да, он еще в ресторане мысленно покорился его чертам, поняв, что горячее желание, вспыхнувшее от пристального зеленоглазого взгляда, уже не погасить. Но сейчас, в салоне такси, в его откровенных объятиях, он готов полностью отдать себя ему, вопреки своим же озвученным правилам. И неважно, что будет после. Этой ночью, когда он вновь напялил платье и каблуки, он заслуживает немного любви и ласки. В нем самом ее тоже накопилось слишком много, чтобы продолжать держать ее в себе. А случайные пьяные женщины – не его вариант и никогда им не станет. Ему нужны сильные мужские объятия и самые откровенные прикосновения, о которых он не сможет никогда сказать вслух. Ему хочется жаться отчаянно к теплому широкому плечу и чувствовать на себе тяжесть. И быть при этом еще нежнее, чем с женщиной. Ярослав понятия не имеет, что в мыслях у Александра, но ему хватает сейчас просто его тепла и поцелуев. Его жадных касаний. Его доверия и желания, и того, что он позволяет. Ведь они почти не знают друг друга. Лишь имя и блеск глаз; силу и нежность рук; тепло и мягкость губ. И биение сердца, что оглушает громче недавно услышанного джаза. И это все намного красноречивее, чем сведения об имени и происхождении; роде деятельности и полученной профессии, если таковая есть. Потому что все они здесь начинают жить заново, Париж стирает прошлое и былые привязанности; меняет мысли и сердца. И почти невозможно остаться прежним. И Ярослав не знает, где и как жил Александр до встречи в Париже; с кем засыпал и просыпался на одной кровати, и кто оставался с ним рядом в моменты болезней и черной меланхолии; кто целовал его чудесные губы и называл ласково «Сашей»? Но ему и не за чем. Потому что там прошлое: болезненное, трепетное, живое, искреннее, дорогое сердцу и не способное никогда вернуться. А волнует только настоящее: отчаянное и болезненное, но страстное и безумное, горячее и свободное. О будущем никто из них даже не думает. Они не знают, где окажутся завтра и будут ли еще так же рвано и сбивчиво дышать в унисон, касаясь друг друга. Одежда всегда лишняя, но Ярослав осмеливается лишь немного задрать «звездное» платье, стараясь его не испортить. Да и в тесном салоне автомобиля они могут лишь сидеть. Александру удается тоже лишь слегка спустить лямки его открытого платья и подтянуть выше тонкую ткань юбки, чтобы коснуться чувствительных бедер дрожащими пальцами, а потом сжать их посильнее, когда сам Ярослав решает раздвинуть пошире ноги. Очень хочется ощутить больше, забыться, позволить и поддаться, но из сладкого морока возвращает в реальность знакомый хрипловатый голос. - Ярослав, мне сложно …сдерживаться рядом с тобой. Но здесь холодно раздеваться. И я помню, что ты…не хотел…так. И Ярослав понимает, о чем сейчас говорит его новый знакомый. Они оба в платьях, которые совсем не хотелось бы порвать или испортить: они знают цену этим вещам. И каждый франк, потраченный на них – это их личный пот и кровь, никак иначе. И без того где-то в ногах валяются пальто и форменный пиджак с кепкой, да туфли, которые тоже стоят совсем недешево. Ярослав продолжает держать Александра за плечи, как-то машинально гладит по груди, успокаивая и его, и себя; затем, смотрит на сведенные худые колени – свои и чужие, и тоже гладит по тонкому капрону; а на свои -надвигает черную ткань платья с поблескивающими камешками и бахромой. А руки все еще дрожат от избытка ощущений и чувств. И успокоиться очень сложно, когда ласковый взгляд буквально прожигает насквозь. - Отсюда ближе до тебя или до того места, где ты меня забирал? - Второе. - Тогда, отвезешь нас? - Нас? - Я же сказал, что не готов так быстро расстаться. Не хочу. - Прости, я, да. Поверить сложно. - А ты поверь. От этой улыбки вновь заходится сердце и подрагивают пальцы, и Ярослав не может не улыбнуться в ответ. И снова хочется дотронуться до ямочек на худых красивых скулах, прижаться губами к горячей сильной шее, вдохнуть запах густых волос, обнять за плечи. Но Ярослав замирает, готовясь выйти из салона, даже позабыв о пиджаке – быстро сесть за руль и отвезти туда, где будут вновь лишь вдвоем, но где смогут прижаться друг к другу в тепле. И все будет так, как хочет именно он. И уверен, что Александр не разочаруется в нем. Ведь не могут лгать такие поцелуи и такие объятия. И глаза, что красивее самых дорогих драгоценных камней. Ярослав не много видел таких же зеленых, но знает, что они есть. И они померкнут перед глазами Александра. И Александр сам целует его в приоткрытые губы: мягко, но с обещанием. И вдруг наклоняется ниже, и обнимает за колени, касается их лбом и выдыхает. Ярослав даже немного пугается такого жеста. Настолько личного. Но не может не опустить на затылок ладонь и погладить, коснуться кончиками пальцев шеи. - Александр? Все хорошо? - Да. Мне просто тоже сложно поверить, что ты такой. Со мной. Здесь. И что ты … - Я понял, это та самая черная меланхолия в ночи. Чувства. Не бойся, - Ярослав осторожно приподнимает голову Александра и смотрит в глаза, касается губами губ. – Я разделю ее с тобой. Отпустишь на место водителя? - Да. Поехали скорее. Ярослав открывает дверцу машины и оказывается в глубокой ночи. Слышны каблуки по брусчатке, в салон молниеносно врывается шум внезапно усилившегося дождя, что дождался своего времени. И ночь привычно укрывает своей кружевной вуалью, взгляд успевает лишь на мгновение зацепиться за туманный свет единственного старого фонаря. Под каблуками – блестит скользкая брусчатка. Он не успевает сделать и пары шагов, как чувствует движение в ночи, тени и вполне слышные шаги. Французская речь врывается резко и неожиданно. Он даже вскрикнуть не успевает, как щеку обжигает тяжелая пощечина. Боль вспыхивает мгновенно и остро. А еще, ему затыкают рот потной холодной ладонью и хватают за оголенные плечи – кольца нападающего впиваются в нежную кожу ледяным твердым холодом. И пока Ярослав не может ни закричать, ни пошевелиться, его бьют в живот и снова по лицу. Горячо. У этих животных кольца, они, скорее всего, рассекли бровь, тонкую кожу на худых скулах. В нос ударяет едкий запах дешевого алкоголя и пота, протертой старой ткани тонких пальто и отчаяния. Но в голове уже плывет, хватка слишком крепкая, но надо хотя бы подать голос. Ведь в машине его ждет Александр. А нет, уже не ждет. Он сверкающей тенью выскакивает из машины, сразу бросается на того, что держит Ярослава. Бьет наотмашь чем-то по голове. И тот орет слишком громко на ухо, но от боли – это главное. И Ярослав успевает вырваться, от злости пинает каблуком обидчика по ногам. И оскальзывается на мокрой брусчатке, падает на колени и руки, замечая, что второму тоже достается нехитрым орудием Александра прямо по виску, из которого начинает течь кровь. Неудобные туфли, кажется, только что спасли ему жизнь. Но Ярослав почти ничего не чувствует, кроме острой боли – он грохнулся на колени, сломал каблук и теперь не в силах даже подняться. Дождь хлещет ледяными каплями, делая тело еще более тяжелым, будто прибивает к этой твердой брусчатке, не дает даже поднять голову. А ведь кровь уже заметна и на ней. Больно и холодно. Голова кружится и от страха спирает дыхание, так как он замечает сверкнувшее лезвие ножа в ночи. Но вскоре слышатся отборные ругательства на чистом французском. - Стервы! Ненормальные! Да вас в психушку сдать надо! - Мы не стервы, мы – мужчины. Валите! Ярослав пытается улыбнуться сквозь боль – узнает приятный голос Александра, но боль сковывает лицо. Пощечины были слишком сильными. Да еще кровь теплая и соленая – пугает, но не сознательно, на уровне инстинктов. А потом он видит босые ноги в тонких колготках на брусчатке рядом с собой. Ладони мягко опускаются на мокрое и холодное плечо. - Ярослав? Ты как? Ты меня слышишь? Ярик. «Ярик». Так тепло звучит и так сейчас нужно. И хочется ответить поскорее. - Слышу. Да. Саша. Помоги встать. Его очень бережно берут под руки и тянут к себе, убирают волосы со лба. - Тут кровь. - Ерунда. Я почти ничего не чувствую. Только – больно. Нос. - Нос, вроде, целый. Бровь рассекли, животные. - Они. Кххкх. Они просто не любят мужчин в платьях. - Ничего тебе не сломали? - Немного поцарапали. Да наступили на гордость. - Ясно. - А ты? Саша? Ой, ты как? Ты так отважно размахивал туфлями и кофром, я видел. - Я ничего не помню, все, как в тумане. Ярость и злость. И страх. За тебя. - С ума сошел? Где твое пальто? И ты босиком. Заболеешь. Поднимай меня скорее. - А кто это был? - Французская пьяная шваль, я видел их у ресторанчика. Но ты их хорошо напугал. Туфлями, надо же. Ай. - Что? Александр уже почти поднял и поставил Ярослава на землю, как тот вдруг вскрикнул и снова чуть согнулся. - Колени разбил, похоже. - Ты сможешь вести автомобиль? А то, я могу вместо тебя нас отвезти. Ярослав взялся за открытую дверцу автомобиля, уже манящего своим темным салоном – дождь упрямо не хотел заканчиваться, и повернулся к Александру, все еще придерживающему его за талию. - Я смогу вести в любом состоянии, не переживай. Я хороший водитель. Садись скорее. - Но ты только что пережил нападение. И головой ударился. Но Ярослав уже сел за руль и захлопнул дверцу. Тут же накинул протянутый ему пиджак и кепку – так намного теплее. Александр тоже завозился на заднем сидении, кутаясь в пальто. - К тебе? - Да. Разумеется. И поскорее. Ты точно уверен, что сможешь? - Самое неудобное сейчас – это туфля без каблука и больной нос. И все благодаря тебе, мой герой Александр. - Лучше – Саша. - Саша. Но Жозефина мне тоже очень нравится. - Нет-нет, больше я платье не надену. Хватит. И мне не идет совсем. В отличие от тебя. - Я тоже больше в платье не выйду на улицы Парижа. Хватит. Лицо теперь болит. И колени. - А для меня? Наденешь? -Только для того, чтобы ты его снял. - Договорились. Эта ночь совсем не такая, как прошлые. Она разнообразна и полна неожиданностей. Она пропитана привычным тусклым светом фонарей, чернотой теней и деревьев; холодным дождем; в ней все так же слышны крики и смех неспящих отчаянных людей, и звуки музыки, и звон бокалов, и аромат терпкого вина. И кто-то в эту ночь, как всегда, останется один, а кто-то встретит спутника на час, сутки или всю оставшуюся жизнь. Ярослав не забудет эту ночь никогда. Не самую прибыльную, так как он возил в такси всего одного пассажира, да и того, бесплатно. Но самую волшебную, что даже под ее мрачной вуалью, кажется, блестят самые красивые глаза на свете. Яркие, зеленые, ласковые и понимающие. И ни в одну из ночей, как в эту, никто так нежно не целовал его колени, стирая с них кровь; не гладил по холодной обветренной коже теплым влажным полотенцем, убирая грязь; не убирал ласково растрепавшиеся прядки волос со лба, чтобы внимательнее посмотреть на рану на брови. И не укладывал бережно в чистую мягкую постель, обещая бархатным голосом, что никуда не уйдет. И никогда ни от кого у Ярослава еще так сильно не кружилась голова – хотя, тут и падение виновато, разумеется, от простых мягких поцелуев. От теплых объятий и заботы через край, от которой щемило в сердце. А еще от красоты, когда Саша, наконец-то, снял «звездное» платье и чулки. И прижался всем собой, целуя и обнимая. И не отпускал, наверное, до самого утра. Ярослав не помнит, после горячего чая и заботы, ласковых сильных рук и бесконечных поцелуев, он быстро уснул, расслабившись после произошедшего. Этой ночью он впервые за много длинных месяцев в Париже почувствовал себя не одиноким. И проснулся с огромной благодарностью к прошедшей ночи. И с зародившимся чувством в сердце, глядя на мерно спящего рядом, самого красивого и желанного мужчину, который, между прочим, еще должен ему за услуги такси. Но он, разумеется, простит ему эту плату. Потому что тот уже рассчитался на много лет вперед. Но Ярослав не будит Сашу. Он тихо встает и надевает платье, чуть-чуть жмурясь от полученных ушибов и переступая босыми ногами по холодному полу. Но он сейчас – безмерно счастливый. Потому, именно Фелиция и разбудит Александра. Но прекрасное платье из черной тонкой ткани, расшитое бисером, оказывается на полу уже через пару минут.