С тобой я могу дышать под водой

      Солнце. В последние время оно все чаще появляется на небе. Скользит лучами в окна квартир и щекочет ресницы дремлющих жителей Сеула. Хонджун нехотя разлепляет глаза и отгораживается рукой от беспощадных лучей. Надо же было уснуть лицом к восточному окну, да еще и на диване.       Стоп, а почему на диване?       Он неторопливо приподнимается на локтях и оглядывается. Как бы ни хотелось побыстрее отыскать ответ на свой вопрос, он уже достаточно взрослый, чтобы не совершать резких ошибок. Тем более ключ к разгадке находится очень быстро. Конструкция, разобранная им две недели назад, снова стоит на своем месте. Одного вида мольберта хватило, чтобы восстановить цепочку событий, закончившуюся пробуждением в гостиной.

***

      – Когда? Сейчас?       – Сейчас, – отвечает Хонджун, не сводя взгляд с Сонхва.       – Мне принести еще салфеток?       Уен хотел уже отойти за ними, но слова Хонджуна заставляют его остановиться:       – Нет! Нужен холст.       Либо Сонхва тоже страдает хмельным авантюризмом, либо для него фраза «поехали ко мне, я хочу нарисовать тебя» звучит абсолютно невинно и однозначно. После такого неожиданного согласия, у Хонджуна не было особо времени обдумать, как вся эта ситуация выглядит, потому что его голова работала над композицией и светом. Но если судить по глубоко озадаченному выражению лица Уена, то выглядел такой порыв странно. Однако это не помешало молодым людям спустя минут сорок оказаться перед дверью квартиры Хонджуна.       Из творческих раздумий все же пришлось вынырнуть, потому что код от двери все никак не хотел вводиться правильно:       – Когда я выбирал эту комбинацию, то не подозревал, что ее так тяжело вводить после нескольких коктейлей.       – Поэтому у меня стоит дата рождения, – ухмыляется Сонхва.       Тихий писк уведомляет, что последняя попытка ввода кода была успешной.       Оставив гостя в прихожей, Хонджун быстро скидывает пальто и ботинки и спешит в кабинет. Невысоким людям не стоит прятать вещи в зоне недосягаемости, даже если они раз и навсегда хотели о них забыть. Чтобы закинуть мольберт на стеллаж, хватило одного прыжка, но сейчас он и с пятой попытки не может ухватиться за чехол. Выругавшись, он уже хочет развернуться и взять стул, но планы резко меняются. Хонджун спиной чувствует тепло и мягкость чужого свитера. В этот момент он ловит себя на мысли, что иногда хочется простого человеческого: ты — маленькая неуклюжая школьница, которой очень сильно понадобилась книга именно с верхней полки, и тут самый красивый парень школы, подходит сзади и помогает ее достать.       – Я помогу, – Сонхва аккуратно достает мольберт, и Хонджун абсолютно уверен, что его сердце пропустило пару ударов, потому что клише должны идти рука об руку.       – С-спасибо, – Хонджун немного растерянно принимает чехол из его рук. – Проходи в гостиную, я сейчас все принесу.       Сонхва кивает и скрывается в дверном проеме, давая несколько секунд на передышку и осознание произошедшего. И что теперь делать с желанием продлить те мгновения, когда чужое тепло приятно ощущалось на спине?       – Хонджун, тебе точно не нужна помощь? – голос гостя выдергивает его из тревожных мыслей.       – Не-а, я уже иду.       Осознание, что его вообще-то ждут, очень быстро собирает мысли в кучу. Поэтому он спешно выуживает из-за стеллажа холст и направляется в гостиную. Звук его шагов застает Сонхва у панорамного окна:       – Отсюда очень красивый вид, – говорит гость с мягкой улыбкой.       Комната погружена в полумрак, и кажется, что в блеске его глаз отражаются все огни ночного города. В опустошенном разуме Хонджуна на мгновение возникает мысль, что это он в гостях, потому что молодой человек у окна выглядит по-хозяйски органично.       – Да, очень красивый, – немного отрешенно протягивает он.       Вырвавшись из секундного транса, Хонджун кладет на диван холст и чехол с мольбертом. Взгляд сразу цепляется за любимое глубокое кресло, и ему как-то резко становится плевать на то, что сейчас почти полночь, и шум, с которым он тащит кресло к окну, может разбудить соседей. Он настолько увлечен, что не чувствует на себе пытливый взгляд гостя. Сознание перешло в состояние автопилота, потому что внутренний художник вырвался из клетки и умудрился закрыть в ней и Хонджуна-критика, и Хонджуна-инженера. Теперь остался только тот Хонджун, которого он тщательнее всего прятал и стеснялся – настоящий Хонджун.       К подготовке композиции он подходит с инженерной точностью, Сонхва скромно стоит у дивана и наблюдает как парень подбирает угол поворота кресла и плафонов напольных ламп. Художник отходит к мольберту и пристально осматривает конструкцию. Удостоверившись, что все его устраивает, обращается к гостю:       – Точно не передумал?       – Ты так говоришь, будто бы мы собираемся сделать то, чего потом будем стыдиться, – Сонхва очень веселит чужая неуверенность.       – Просто, вдруг я не смогу так же красиво нарисовать, как Уена в баре. И тебе не понравится.       – Держи в голове, что я вообще не умею рисовать, хорошо?       – Это не так работает.       Хонджун по-детски дуется. Неужели Сонхва настолько безразлична судьба его портрета?       – Ох, опять надулся, – гость в ответ преувеличенно зеркалит выражение лица. – Если тебе будет легче, то мне понравится, даже если мои черты ограничатся точками и тире. Потому что я хочу увидеть, что возникло в твоей голове именно в этот момент. Так что прекращай грузиться и скажи, как мне лучше сесть.       – Сядь как будет удобно, а я пока принесу кисти и краски, – слова Сонхва смутили Хонджуна, поэтому он спешит скрыться в другой комнате.       Все необходимое художник обнаруживает в нижнем ящике стола. Он выбирает парочку кистей разной толщины и пытается прикинуть, какую краску взять. Хотелось бы масло, но для захмелевшего мозга оно слишком проблемное. Не хватало еще пролить на ковер разбавитель. Выбор падает на акрил. Хонджун находит одноразовую палитру и уже хочет взять весь набор цветов, как его взгляд замирает на тюбике с черной краской. В мыслях тут же появляются линии. Да, этим красивым и ярким чертам подходят именно линии. Тонкие, гибкие и такие выразительные на контрасте с белым полотном.       Он берет только один тюбик.       На дне бескрайней пучины заблестело сокровище.       Хонджун возвращается в гостиную и застает Сонхва за безрезультатными попытками придумать позу.       «Забавный». Лицо художника трогает легкая улыбка, и незамеченной ей уже не скрыться.       – Мастер, вместо того, чтобы смеяться, лучше бы подсказал, как сесть, – притворно хнычет гость.       – Я же сказал – удобно.       – Если сесть удобно, то и портрет получится удобным, а я хочу красивый.       Хонджун на это лишь ухмыляется. Положив художественные инструменты, он направляется к раковине, чтобы набрать воду для ополаскивания кистей. Кухня была совмещена с гостиной, поэтому ему не приходится отрываться от маленького акробатического представления.       – Может быть, воды?       – Да, пожалуйста, а то я уже запарился тут, – Сонхва решает сбежать из-под палящих ламп на диван.       – Вот, держи, – Хонджун протягивает ему один стакан, а другой ставит на табуретку рядом с мольбертом.       – Спасибо.       Пока гость жадно пьет предложенную воду, Хонджун настойчиво игнорирует капли, что проскользнули мимо губ и теперь бессовестно скатываются по длинной шее. Допив, Сонхва возвращается к креслу, не садится, лишь скрещивает деловито руки на груди:       – Я не могу придумать позу, мне нужна помощь!       – Эх, Сонхва, посредственный из тебя натурщик, – смеется Хонджун.       – Эй! Я вообще-то для портретов никогда не позировал. Мастер, ты у меня первый, – в лукавой улыбке читается вызов и желание смутить двусмысленностью фразы.       В этот раз Хонджун не будет прятать покрасневшие щеки.       Нет.       Этот вызов он принимает.       – Хорошо, давай посадим тебя, наконец, в это кресло.       Хонджун кладет руки на плечи нерадивого натурщика, призывая опуститься на сиденье. Он смело впивается взглядом в смоляные зрачки и начинает опасную, но очень интересную игру.       – Если хочешь красиво, то придется довериться моим рукам во всех смыслах, – Хонджун уверен, что на его лице красуется маниакальная улыбка.       – С удовольствием, – озорное пламя предвкушения мгновенно вспыхивает в глазах Сонхва.       Гость тут же превращается в податливую куклу, предоставляя свободу для творчества. Хонджун смело касается икр и лодыжек, чтобы сменить положение ног. Колдует над разворотом корпуса и размещением рук. Прикосновения без подтекста, сугубо профессиональные. Только вот почему-то кончики пальцев художника горят при каждом касании.       Закончив свои хитроумные манипуляции, Хонджун отходит к мольберту, чтобы оценить результат. Взгляд Сонхва преданно следует за ним. Кожа художника уже привыкла ощущать его на себе и, кажется, будет тосковать, когда гость уйдет.       Поза получилась незамысловатая. Одна нога вальяжно перекинута через другую, колени смотрят вправо. Корпус смещен немного влево и расслабленно расположен на спинке, а затылок упирается в «ухо» кресла. Все вроде бы идеально, но Хонджун чувствует, что чего-то не хватает. Темные зрачки поблескивают из под опущенных век. Натурщик не выглядит так, будто бы его сейчас крутили и вертели как душе угодно. Весь его вид дает понять, что такие фокусы стали возможными лишь с его позволения. И сейчас ему придется снова повиноваться, потому что мастер понял, чего именно ему не хватало.       – Последний штрих, – шепчет Хонджун, невесомо касаясь пальцами выразительного подбородка.       Его взгляд скользит по сомкнутым пухлым губам. Он знает, что глаза Сонхва следуют за ним, поэтому дожидается, когда его поймают с поличным, и тут же мягко разворачивает голову натурщика:       – Вот так, – пальцы соскальзывают с лица. – Полуоборот вправо – это то, что нам нужно. Тебе удобно?       Вместо ответа Сонхва согласно прикрывает веки, и Хонджуну хочется верить в то, что он заметил на щеках гостя слабый румянец.       – Тогда можем приступать, – художник возвращается к мольберту.       – Ты болтливый художник?       – Совсем нет. Скажем так, я полностью погружаюсь в процесс.       Этот вопрос заставляет Хонджуна занервничать, ведь он только сейчас вспоминает, чем заканчивается каждое погружение в его внутренний творческий океан. Но отступать было поздно. Он просто попытается, и если ничего не получится, то остается надежда на тактичное «ничего, в другой раз» со стороны Сонхва.       – Тогда может тихо включим музыку? А то я так могу и уснуть.       – Есть предпочтения?       – Включи то, что слушаешь сам.       Хонджун тут же будит умную колонку и просит ее тихо включить последний плейлист. Он уже давно не слушал музыку, но, кажется, там должна быть какая-нибудь спокойная подборка. Комната начинает потихоньку наполняться томными звуками синтезатора, и когда в голову уже начинает лезть закат на берегу моря, Хонджун смахивает наваждение и берется за кисть.       – Снова я выхожу к морю, мои волосы наполняет солнечный свет, и мечты поднимаются в воздух , – Сонхва тихо подпевает исполнителю, а художник прячет за холстом улыбку, потому что чувствует, как проникается безупречностью момента.       Выдавливает черную краску на палитру и обмакивает в ней тонкую кисть. Подносит к холсту, но не прикасается. Закрывает глаза и делает глубокий вдох. Силуэт, захваченный зрением перед погружением в темноту, проявляется в сознании в виде линий.       Выдох.       Он готов к погружению. Кончик кисти прикасается к холсту, и легкое движение оставляет тонкий черный след. Контур лица рисуется непрерывно, на одном дыхании, будто Хонджун боится спугнуть хрупкое изящество черт. Сердце замирает, будто бы он не рисует, а проводит пальцем по красивому изгибу щеки, подбородку, поднимается к мочке уха. Четкая полоска брови, прямой нос, целомудренно сомкнутые губы. Они влекут, опьяняют и, наверное, должны были уже давно его погубить, но почему-то художник все еще держится на плаву.       Натурщик послушен и неподвижен. Лишь иногда шевелит губами, вторя знакомым строчкам. Но глубина, на которую успел погрузиться Хонджун, почти не пропускает звуки, лишая возможности наслаждаться мягким и красивым голосом.       Черноты краски не хватает, чтобы передать глубину зрачков, но это не страшно. Закончив с лицом, он скользит кистью по тонкой шее. Пение прерывается, будто бы Хонджун переборщил с нажимом и Сонхва смог это почувствовать. Художник бесстыдно продолжает движение по изгибам силуэта, пускай лишь на холсте, ведь в жизни он не способен на такую дерзость. Уж тем более в отношении такого сокровища. У Хонджуна есть лишь это застывшее мгновение, чтобы почувствовать себя достойным прикасаться к нему. Как только оно рассеется, придется вернуться на поверхность суровой реальности, в которой эти двое — малознакомые соседи по барной стойке.       А пока что они художник и муза. Сонхва второй человек в жизни Хонджуна, которому позволено наблюдать его в самый уязвимый момент — момент созидания. Каким-то образом, клетка, сдерживающая внутреннего художника, все же отворилась, хотя Хонджун так и не понял, в какую сторону нужно проворачивать ключ.       Художник поднимает взгляд на свою музу. Ему хочется надеяться на то, что Сонхва не обременен постоянным сокрытием истинного «я» от окружающих. И сейчас он видит самого настоящего Пак Сонхва. Расслабившегося в его любимом кресле и развлекающего себя тихой музыкой. Ведь не может этот по-домашнему простой образ быть фальшивым?       Волшебство рассеивается как только кончик кисти отрывается от завершающей линии. Хонджун снова закрывает глаза и отодвигается вместе со стулом. Дыхание выравнивается. Волны аккуратно прибивают его к берегу настоящего. До ушей долетает грустная тягучая мелодия. Он не утонул, но смог ли достать сокровище, сотканное из линий?       На выдохе открывает глаза.       Хонджун окидывает взглядом результат и подскакивает со стула. Хочет позвать Сонхва, но осекается.       Блестящие омуты скрыты под тяжестью сомкнутых век. Голова мирно покоится на спинке кресла. Все остальное в позе осталось неизменным. Хотя нет, теперь она слишком расслабленная.       Произведение искусства, что создали сонные чары, приковало Хонджуна. Он не знает, как много времени провел в немом созерцании, но из динамиков уже лилась совершенно другая мелодия. Этот шедевр придется наглым образом разрушить, ведь нельзя оставлять гостя в столь неудобной позе на всю ночь. Художник аккуратно отставляет мольберт в сторону и подходит к Сонхва. Несколько мгновений уходит на планирование, ему совсем не хочется вырывать его из безмятежного сна. Пускай Сонхва и выше, но сейчас в руках Хонджуна ощущается невесомо. Художник переносит спящего на свою постель и накрывает пледом. В качестве награды за заботу позволяет себе смахнуть черные пряди с глаз и спешит вернуться в гостиную. Как бы ни хотелось еще немного полюбоваться на очаровательные в своем умиротворении черты, Хонджун понимает, что и так слишком многое сегодня себе позволил.       Он выключает музыку и идет в ванную. Подготовка ко сну проходит максимально тихо. Хонджун еще никогда так не боялся спугнуть чей-то сладкий сон. Выключает все лампы в гостиной и устраивается на диване. Сегодня он впервые ночует на нем. Здешний плед коротковат, хотя он был здесь скорее для уюта, а не для полноценного сна. Ничего, Хонджун не замерзнет. Вопреки всем предположениям, сон настигает его как только голова касается подушки.

***

      Черно-белый Сонхва взирает с холста на сонного и растерянного Хонджуна. Даже с портретом зрительный контакт отдается током в кончиках пальцев. Художник хочет подойти к своему творению, поэтому скидывает с себя сначала один плед, потом второй.       Второй?       Вместо мольберта он направляется в спальню, где подтверждает свою догадку. Сонхва ушел, поэтому плед, которым Хонджун его укрыл, в итоге оказался на нем самом.       Нет, парень не ожидал совместного завтрака или чего-то другого. Он просто хотел показать результат их вчерашней авантюры. Узнать, что сам натурщик думает о портрете. Надеялся увидеть хотя бы толику того восхищенного блеска. Хотя, вдруг Сонхва ушел, потому что остался недоволен результатом?       Тревожные мысли возвращают Хонджуна к холсту. Только сейчас он замечает, что к нему аккуратно прикреплен стикер:

«Надеюсь никакая терапия не излечит тебя от этой болезни + 82 1 *********»