Цвет одиночества лавандовый

      Снова воскресенье. Середина октября была успешно пройдена. Небольшие каникулы в неделю скоро должны были начаться, как же грезила о них Поинети. Она наконец-то сможет заняться делами, которые откладывались в долгий ящик. Прием у мистера Вилигана был как раз назначен на каникулярную неделю. Фотографии, загруженные на компьютер, давно ждут своего часа, как и новый альбом. В музее сменилась экспозиция — поэтому поход в него тоже был важным пунктом в планах беты. И в это воскресенье Поинети хотела посетить данную выставку. «The lonely melancholy» — так звучало название этой экспозиции, которая вобрала в себя творчество молодых деятелей искусства. «Меланхолия как способ предаться особой чувствительности. Возможность соприкоснуться с тем, что трогает каждого человека. Эта выставка огромное заявление о праве грустить. Художники старались обернуть личностные переживания в понятный образ для зрителя. Объемные инсталляции, коллажи, видео- арт, картины — результаты работы авторов, которые приложили руку к созданию выставки» — небольшое описание на сайте музея.       Компания доброго друга, камеры и легкость — это не могло не радовать женщину. Да и Ричард с удовольствием принял предложение подруги. Обговоренное время было назначено на вторую половину дня, когда все обыденные дела будут сделаны. Поход до знакомой типографии был в не в новинку для беты. Все сотрудники знали белоснежную женщину, которая периодически посещала их. Многие восхищались ее работами, пока печатали их, в особенности молоденький студент-омега, учившийся на дизайнера. — Лони Поинети! Рад видеть вас в добром здравии! — заметно оживился знакомый парень. — Привет, Келли, мне пожалуйста как обычно, — женщина протянула флешку. — Сию минуту! — рыжеволосый омега принялся за работу, — можете пока присесть. Моника, подмени меня пару минут!       Поинети молча кивнула. Она знала, что время ожидания быстро пролетит за приятной болтовнёй. Да и молодой дизайнер, явно хотел обсудить последние новости. — Как ваше ничего? — поинтересовался подошедший парниша. — Работа, дом, отдых — все по-старому, — мягко сказала женщина, — как сам? — Ведом своим вдохновением, — разводя руки, благосклонно начал омега, — защитил одну из своих работ перед преподавателями. Могу даже заметить оглушительно успешно! Теперь я повешен на одном из стендов. — Приятно слышать, — с улыбкой ответила бета. Ей нравилась театральность, с которой всегда говорил молодой человек, — порадуешь своей новой работой, — после этой фразы глаза парня загорелись. — Как вам угодно! — омега достал телефон в забавном чехле, — вы мой вдохновитель на сей раз. — Неожиданно, — чуть смущённо ответила женщина.       Парень показал изображение. Заплетенные в две забавные косички волосы, серые глаза, подчеркнутые подводкой. Ну и куда же без специфического образа присущего творческим людям: черные джинсы, бежевая футболка со сделанной собственноручно росписью, завязанная на плечах рубашка в клетку и множество украшений, которые красовались на пальцах и ушах. Омега радостно указывал на три стенда позади него. На всех трех работах люди были облитые белой краской. Они стояли на фоне кремовой стены, которая была украшена различными фотографиями.       «Мы чистый лист» — так звучал слоган.       Задумка: показать, как окружающий мир наделяет людей индивидуальностью — вышла отличной. Поинети особенно понравилась работа, где стояла девушка. За ее спиной были фотографии учебных заведений, книг и перьев, фотоаппарата и плёнок.       Бета знала чей образ за основу взял молодой художник. — Красивая серия, — с улыбкой ответила женщина. — Спасибо. Я правда очень старался. Простите, что использовал ваш образ на одной из работ. — Мне это очень льстит. Никогда бы не подумала, что стану вашим вдохновителем. — Не говорите подобного! Вы произведение искусства! А антураж, который вас окружает просто загляденье! Холод и твердость скрывают теплоту и мягкость души! Вы просто невероятная женщина! — омега попытался описать свои чувства к своей музе. — Келли, я просто обычный учитель, — отмахнулась бета. — И это никак не умоляет вашей прелести, — чуть нахмурился молодой человек, — вы леди с огромным внутренним миром.       Женщина звонко засмеялась. Общение с Келли было таким легким и не принужденным, будто беседа с давним знакомым, которого ты знал со времен университета. А еще столько идей можно было взять на заметку во время обсуждений. Когда коллега омеги сказала, что печать готова, двое людей распрощались. Теплота после общения с молодым человеком окружила идущую домой бету.       Стрелка на часах показывала полдень. Расположив на столе фотографии, женщина начала подписывать их с обратной стороны и помещать в альбом. Поинети глупо улыбалась, смотря на странные фото Ричарда, их было решено поместить в самое начало.       Чувство легкой ностальгии преследовало женщину, увлеченную заполнением фотоальбома. Она помнила то время, когда увлеклась фотографией. Старенький полароид, купленный на барахолке, стал первым путеводителем в мир застывшего момента. Глупо сравнивать красоту полученных с его помощью изображений, но тогда они казались пределом совершенства. Красные глаза, чуть замыленные фона, и засветка. Но столько же жизни было в этих фотографиях.       Мелодия звонка отвлекла Поинети от грустно-сладковатой ностальгии. Легкая улыбка. Ричард обещал заехать через полчаса.       Сиреневое закрытое платье в сочетании с кремовым кардиганом хороший образ бля похода в музей. Легкие духи с ароматом цитрусовых, подчеркнутых благородством инжира и пряного имбиря. Небольшой рюкзачок и камера. Осталось дождаться милого друга. Тот позвонил сразу же, как Поинети подумала о нем. — Потрясно выглядишь! — с искренней радостью сказал мужчина. — Рити, ты тоже душка! Новая шинель тебе очень идет, — обнимая своего друга, ответила бета, — поехали.       Поездка до музея прошла за бесполезной, но очень интересной болтовнёй. Будничный треп про детей, студентов и прочих интересных и не очень личностей. Были и беседы по поводу предстоящей выставки, точнее об ожидании просмотра экспозиции. Какие работы представят художники? Что они хотели передать? В какую оболочку они обернули свои тонкие мысли?       В любом случае сейчас два друга об этом узнают. Величавое здание музейного центра возвышалось среди исторического района. Двое людей бодро вышли из машины и поднялись по лестнице. Молодой парниша встречал посетителей на стойке. Вежливая улыбка и уточнения по поводу билетов, также посетителям был предложен небольшой буклет с описанием каждого экспоната.       Женщина мягко улыбнулась под восторженные вскрики Ричарда. Ему уже не терпелось прикоснуться к творчеству деятелей искусства. Люди поднялись и вошли в выставочный холл. Темные тона и сине-белый свет окружили Поинети и Миллера. Сладкая грусть почувствовалась на коже. Она была очень близка для беты, что с наслаждением рассматривала тонкие чувства художников.       Разбитые и вновь собранные рукотворные скульптуры олицетворяли внутреннюю борьбу. Яркие краски на их телах напоминали руки, которые пытались утянуть в ад. Покрытые грубыми рубцами руки вытянулись в верх в немой молитве, задавая один единственный вопрос: за что? Такая композиция встречала посетителей на входе.       Русоволосый омега приложил к губам руку и стыдливо отвел взгляд. Ему было тяжело смотреть на данную скульптуру. Слишком понятный образ выбрал художник, но не менее красиво выполненный. Белоснежная бета мягко коснулась плеча своего друга, чуть поглаживая его. Она тоже все поняла, вот только в ней почти ничего не колыхнулось. Она давно пережила этот опыт и смогла двигаться дальше. Остались лишь напоминания, высеченные на теле.       Ричард потянул подругу в другую сторону, подальше от этой экспозиции. Он не хотел, чтобы Лони долго смотрела на скульптуры. Так будет лучше для нее.       Другая часть зала услужливо показывала картины. Каждая была с личной историей художника. Большая грузная фигура, по всей видимости родителя, грозно возвышалась над фигуркой. Комната с дверьми, за каждой была лишь непроглядная тьма. Крошечное помещение и гигантская фигура, еле вмешавшаяся в рамки. А на следующей картине освобождение для столь огромного человека. После его полет в неизвестность, но столь необширную и светлую. — Красивая работа, — прошептал Ричард, — они все очень трогательны. — Мне тоже нравиться, — также тихо сказала бета. Сейчас она с интересом рассматривала работу с полетом, — что думаешь про первую экспозицию? — внезапный, но ожидаемый вопрос. — Мне больно осознавать, что многие испытывают это на себе. Альфы, омеги… — мужчина на секунду замолчал, — я не знаю, как ты смогла пережить этот ад. И тем более смогла поделиться со мной этим. — Знаешь это не ад. Он был в моей голове, когда я жалела себя, — горько заметила бета, — сейчас это просто пустой звук в моей жизни. Только кошмары могут мне о нем напомнить. — И все же. Это тяжело… — Тяжело… Но я смогла это пережить, и ты мне многим помог. Спасибо тебе за это, — женщина грустно выдохнула.       Ричард мягко обнял свою подругу. Они какое-то время стояли так, каждый в своих мыслях.       Поинети думала о том, а что, если бы у нее было все как обычных людей. Тихо и мирно. Хорошая и полная семья, которая помогала ей на ее жизненном пути. Добрый муж и дети, что наполняли бы сердце радостью. Жалеть об этом уже не смысла.                   Смирение пришло еще в совсем юном возрасте, когда сил кричать о несправедливости не осталось. Но даже так, молодая Поинети быстро бы сгорела под тяжестью прошлого, если бы не сердечный друг, который помог залечить раны.       В голове Миллера вились мысли об его судьбе без лучшей подруги. Возможно, он бы никогда не встретил своего истинного, не будь ее. Не было счастливой и большой семьи, о которой омега всегда мечтал. Он бы не прожил долго, живя одним днем. Слишком бурная была у него молодость. — Спасибо, что ты у меня есть, — тихо-тихо, чтобы только Лони услышала, пролепетал Ричард. — И я люблю тебя, — втягивая сладкий шалфей, прошептала женщина, — чтобы я без тебя делала.       Они продолжили бродить по выставке, всматриваясь в работы и фотографируя их. Бета ненадолго задержалась возле одной картины, прежде чем идти дальше. Нежно-фиолетовые тона в центре переходили в глубоко-ультрамариновые по краям. Небольшие мазки темного маджента создавали ощущение цветущего поля. Две маленькие белые фигуры утопали в нежных объятиях друг друга. Им не нужно было спешить, они просто были счастливы находиться в их молчаливом обществе.       «Спокойствие» — так назвал свою работу художник.       Поинети легко улыбнулась, смотря на белоснежных возлюбленных. Женщина позволила представить себя на их месте. Только на месте второго человека никого не было. Она и только она была в этом светлом месте. — Позволь мне тебя сфотографировать, — легко сказал Ричард, — ты будто сошла с этой картины. — Хорошо.       Омега сделал несколько фото, после чего они пошли дальше.       Другая часть выставки состояла из текстовых работ. На одних работах были вырезки из личных дневников, на других были развешены стихи, где-то были собраны старые фотографии с подписями. Омега и бета читали каждый написанный текст на работе.       Беглые слова образовывали затейливую историю каждого автора. Где-то завуалировано, где-то прямыми словами, а иногда были просто обрывки горьких и сладких фраз.       Висящие на тонких лесках заламинированные листы со стихами привлекли внимание беты.

«Чувства к тебе»

Стихи, написанные болью.

Авторства: Фели Джей и Уилла Фуке

      Фели Джей — до жути знакомая подпись, но вот вспомнить, кто подписывал так свои работы, бета не могла. Но она была уверенна, что это был один из ее бывших учеников. И он точно показывал свои работы ей, когда-то в далеком прошлом. Женщина улыбнулась. Ей было приятно думать, что она когда-то лично общалась с одним из авторов. Поинети осторожно коснулась одного из многочисленных листов, висящих на тонких листах: Я помню то утро, что ты позабыл. Мне было так больно, когда уходил. Ты успокоил, нежно обнял. И я вновь поверил в себя Союз нерушимый мы породили, Связали души и тело, став одним целым. Я грезил о мире возле тебя… Как жаль, что не сбылась мечта моя. Тебя повенчали с омегой под стать, Оставив меня одного умирать. Надо смириться, но я не могу, Помню те руки и ту теплоту. Я о любви своей умолочу, И нежный запах твой сохраню. Винить ведь тебя — я не могу. Да, мы любили и будем любить, Так безгранично, как тонкая нить. Но вместе нам никогда не быть… Я помню тот день, когда ты, мальчишка, Сказал, что горя мне не позволишь испить…

Спасибо мой Д. за сладкие воспоминания

Твой бестолковый истинный Ф.

      В горле застрял ком, после прочтения. Сколько боли передал омега в небольшом отрывке, но как красива была его тоска по родному человеку. Разбитое сердце, что трепетно хранил автор, раз за разом теряя частичку себя. Сгорая в своих болезненных муках, Фели Джей все равно продолжал жить.       Поинети слегка поежилась из-за неприятного чувства где-то внутри. Она никогда не испытывала подобного чувства. Нет, разумеется, бета любила, но не так как о нем писали множество авторов и Фели Джей в том числе. Милый друг и его муж, их дети — ко всем им Поинети питала светлое чувство. Вот только это было совсем не тем, о чем грезил почти каждый человек. — Рити, — легко отвлекая его, сказала женщина. Русоволосый друг в мгновение обернулся, — каково быть с истинным? — Это… — омега коснулся своей груди, — чувствовать себя особенным, — мужчина глянул на свою недоумевающую подругу, — дай мне свою руку.       Поинети осторожно взяла Ричарда, а тот медленно утянул ее в танец. Движения женщины были скованны и грубы, словно она старалась действовать по инструкции. В то время ее друг плавно вел ее за собой. Какое-то время они кружились под немые взгляды других посетителей. — Это как танец, — тихо сказал мужчина, — любой сможет станцевать с тобой, но на это потребуются годы практики. А с ним этого нет. Вы будто изначально знаете нужный ритм. Все движения плавны и изящны, а вы чувствуете все, — омега остановился, — дыхание, ритм сердца, нервную дрожь. Мысли. Чувства. Каждую мелочь, — мягкая рука легла на чужую грудь, — вы одно целое.       Чувственная часть всегда была большой загадкой для Лони. Она давно закрылась от столь важной части своей жизни, укрываясь в своем маленьком уютном мирке, что с трепетом выстраивала долгие годы. Так было удобнее и правильнее. Нежели носиться в вечных поисках кого-то, кто будет твоим продолжением. — А если истинный так и не родился? — с грустью заметила женщина. — Я не знаю, — на это ее друг не нашел ответа.       Ричард не был дураком, он прекрасно понимал почему подруга задала этот вопрос. Столькие годы провести в одиночестве. Быть знакомой со многими людьми, но так и не встретить никого. Возможно, судьба и не рассчитывала создавать пару для нее. А она просто красивая случайность, обреченная на мучительное существование. — Не бери в голову, — откинув мрачные мысли, ободрила обоих бета, — как насчет пойти попить кофе? — Это хорошая идея! Мы как раз все обошли! — омега быстро переключился на позитивный лад, — это было так невероятно!       Популярное кафе всегда было до отказа забито в выходной день. Кто-то спешил, кто-то наслаждался мгновением в компании друзей, аналогичные молчаливо сидели в ворохе работы, то и дело подходя за новой порцией кофе. Увлеченные обсуждением посещенной выставки двое людей заняли свободное место возле окна. — Так, — располагаясь по удобнее, начал Ричард, — тебе как обычно? Я сегодня угашаю, возражений не принимаю. — Хорошо. Мне сегодня хотелось бы попробовать что-нибудь новое. Как насчет латте с сиропом? И можешь, пожалуйста, взять мне тот же десерт, что ты обычно берешь. — Ого, любитель крепкого кофе решил поэкспериментировать, — удивленно начал омега. — Настроение сегодня подходящее.       Одобрительно кивнув, шебутной мужчина подошел к стойке. — Через пятнадцать минут, — усаживаясь в кресло, Ричард побарабанил по столу, — какие планы на каникулярную неделю? — Скучно-обыденные, — разводя руками, ответила бета, — свериться с учебным планом, дописать пару отчетов, заполнить ведомости. Возможно, создать образ для фотосессии. — Тяжело, то есть просто планируешь просидеть дома всю неделю? — с прищуром поинтересовался омега. — Ты абсолютно прав! Работа с детьми не самая легкая. Особенно с некоторыми… — Солидарен, каждый семестр одно и то же: ой ну поставьте зачет, меня мама убьет если не закрою ваш предмет, — Ричард попытался передать жалобную интонацию неудачливых студентов и скучающим тоном продолжил, — и так далее и тому подобное. Пару рефератов и посещения небольшая плата за автомат. Но даже так не многие стараются выполнять это требование, — грустно заметил омега, — о как твой мальчик? — Какой из? — Который твоя головная боль. Ни…колас Прогени? — Нильсен Прогени, — уточнила бета, — неприятностей не доставляет. Мячом других не избивает, — с легкой усмешкой сказала женщина, — успеваемость: не самая хорошая, но, думаю, он нагонит. — Понятненько, ну дай бог умерит свой пыл и возьмётся за ум. Какая работа больше всего понравилась? — мгновенно перевел тему Ричард. — Работа со стихами, — мгновенно ответила женщина, — обернуть свою боль в красивую обертку, многого стоит. А еще имя Фели Джей мне очень знакомо. Вот только я не помню кто он. Триптих «Распутье», как по мне автор хорошо показал сложность выбора. — Мне она тоже понравилась. Три выбора: твоя мечта, желание родителей и нежелание двигаться дальше из-за этих конфликтов. А стихотворные работы мне было слишком больно читать. Перечеркнутые строчки, яростные слова ненависти или полублеклые буквы, — омега перевел взгляд в сторону, — это слишком жестоко. — Да. К сожалению, жизнь такая. Но будь все хорошо, люди бы быстро потеряли вкус жизни. Это как моя любовь к горькому кофе. Ты намного ярче чувствуешь сладость десерта, — бета пожала плечами. — У тебя же есть тянущее ощущение в груди? Мне немного горько за этих людей. Я будто пропустил все их переживания через себя, утопая в их боли… — А потом заново родился, — продолжила за своего друга женщина. — Да! Только легкая приятная грусть осталась! И тебе хочется ее чувствовать! Она кажется такой правильной! — Ага, — легко отпивая принесенный латте, сказала женщина. Сладость напитка была непривычна, но не менее приятной, — я тебе рассказывала, что я послужила вдохновителем? — Ого! Нет, конечно! — после с хитрым прищуром омега поинтересовался, — дай угадаю это работник из печати? — Все то ты знаешь, — усмехнулась бета, — Келли сделал одну из работ основываясь на мне. Вроде она называлась: «Мы чистый лист». Он обещал отправить скан по почте. — Звучит интересно! Всегда поражался художникам! Их мысли имеют свой ход. По большей части, разумеется, не понятный для большего числа обывателей, но не менее красивые и гротескные! — увлеченно начала мужчина, — вот бы стать музой для одного из них! Быть запечатлённым на одном из многочисленных холстах! Потягивать дорогое вино, позируя для очередной картины! Так романтично! — Ну… Нас тоже можно назвать творческими людьми, — чуть отведя в сторону взгляд сказала бета, — а ты моя главная муза, Рити. — Глупые фото нельзя считать искусством! — мнимо обижаясь, цокнул друг. — Но тебе же они все равно нравятся. — Конечно, нравятся! — уже с улыбкой отвечал омега. — Годы идут, а мы не меняемся. — Ох, чего уж там! Все те же счастливые и беззаботно болтающие дети, — Ричард махнул рукой вверх, — разве, что годы нам морщин прибавили. — Да, — легко улыбнувшись, ответила бета, — мы все та же молодёжь, которая любит пить кофе, сплетничать и наслаждаться жизнью.       Мысли ушли в далекие студенческие времена. Долгие бесконечные ленты, после них шли вечные не щадящие подработки, пятиминутный сон на потасканной подушке, курсовые и рефераты — все это дышало тяжестью, которая иногда давала передышки. А они столь манящие и радостные были лучшим наслаждением. Но как бы ни была сладка ностальгия, ей следует оставаться в прошлом.       Хотя были времена, по которым скучать некогда не приходилось. Они вызывали лишь мороз по коже, благо они давно прошли.

***

      Утро, что с наслаждением было послано далеко и на долго. Впрочем, как и обеденное время, которое было забито получением быстрого дофамина. Возможно, младший Прогени так и провел свой выходной, если бы не раздражительная фигура отца, что с отвращением кинула: инвалид.       По его недовольному тону Нильсен предположил скорый разговор аккурат под конец четверти. Похвастаться ему было нечем. Разве что выходки покрывались классным руководителем, что слегка сгладит положение нерадивого сына.       Все-таки Поинети была крайне странной личностью в глазах Нильсена. Броская внешность давно перестала мозолить глаза, хоть и стала больше нравиться, нежели вызывать раздражение. С характером было сложнее: она бывала временами стервой, а иногда будто пыталась что-то донести до ученика. Но чаще представлялась очень отстраненной личностью — это раздражало сильнее всего. Другие учителя рвали и метали за любой проступок или неправильное слово, словно им за все это доплачивали, чему был безмерно рад Нильсен. Но только не она проклятая бесцветная бета, которая убивала своим спокойствием.       В прочем плевать на эту злостную женщину, сейчас в планах было не попадаться на глаза отцу, пока он не начал очередной нудный разговор. — Сядь и нормально поешь, — сказал старший Прогени, смотря, как юнец осторожно заходит на кухню. — Хорошо, — пролепетал альфа.       Нильсен покорно сел напротив отца в ожидании еды. В помещении было не привычно душно. Терпкий запах свежесрубленного кедра врезался в разум крепкими клешнями, не давая покоя. А грозная фигура сидящая напротив явно хотела начать разговор. — Скоро придет табель с успеваемостью, если ты понимаешь, о чем я? — взгляд холодных синих глаз пристально уставился на фигуру, — не заставляй краснеть меня в этот раз. А еще мне донесли весть, что ты устроил подрыв в школе. — Случайность, — Нильсен помотал головой, будто это могло помочь в этой ситуации, — на уроке химии. Колба была бракованной. — У других учеников ничего не взрывается. Можешь дальше ничего не говорить, не хочу слышать оправдания, — басом проговорил мужчина, — твоего брата запомнили, как лучшего ученика среди потока. А как запомнят тебя? Как ученика, что не слушает рекомендации учителя и вредит другим? Как того, кому купили место в этой школе? Или как ничтожество, которое поступить никуда не сможет? Или ты думаешь, я вечно буду содержать тебя, мальчишка? — Нет, Бернард. — Посмотрим, — отец осторожно встал из-за стола, — не смей выкинуть что-нибудь подобное на этой неделе, — пальца с силой впились в плечо. — Понял, — Нильсен слегка поморщился.       Дома лучше не оставаться в такой ситуации, а вот побег к брату всегда можно организовать. Правда, рассчитывать на то, что он дома не приходилось. Джейкобу будто было проще вообще не появляться в собственном доме.       Наспех натянув не самую свежую одежду, Нильсен попытался улизнуть, пока отец читал в гостиной. Благо тот решил не цепляться к сыну. Дышать стало легче, смотря на удаляющийся силуэт дома, а чудище называющиеся отцом осталось взаперти этой красивой клетки.       Выдохнув долгожданное: свобода — молодой человек поплелся по знакомым улицам города. Многочисленные витрины бликами играли на лицах идущих по своим делам людях. Ухоженный старый район, красивые парки — все стиралось в тумане пустых мыслей. Альфа сам не понял, как дошел до двора, в котором жил его брат. — Открывай, — спокойно обратился Нильсен в домофон. — Хорошо, Джейкоба нет дома.       Догадка оказалась верной. Вот и хорошо. Дверь захлопнулась, а вместе с ней ушли мрачные мысли. — Привет, мой хороший! — радостно встретил омега своего гостя, — чай будешь с пирожными? И если что-то потребуется я дома. — Нет, спасибо, Элиот, — чуть кивнув, ответил альфа.       Низенький мужчина скрылся в своей комнате. Легкий флер колокольчиков и сладких духов ушел вслед за ним. Никаких расспросов, никаких лишних разговоров за это парень любил Элиота. Тихий и простой по-другому младший Прогени не мог охарактеризовать мужа своего брата. Даже немного странно от ощущения столь сильной отрешенности от дел Нильсена. Он мог прийти когда угодно и в любом состоянии, но этот мягкий омега никогда ему ничего не говорил. Даже когда застукал альфу за курением на балконе, молча принес пепельницу. Разумеется, бывали моменты, когда он вел активную беседу с парнем, но такие случаи бывали только когда брат был дома.       Возможно, Элиот Прогени не хотел лезть в дела молодого человека, а может он его просто недолюбливал и терпел только из-за мужа. В любом случае ответить на данный вопрос Нильсен не мог.       Небольшой балкон с маленьким шкафчиком, знакомая пепельница с парочкой окурков. Открыв настежь окна, Нильсен сел на холодный кафель. Старая коробка ждала в нижнем отделе шкафа. Все такая же потертая и слегка пыльная. Взвесь легко поднялась от теплого дыхания. Старая кассета, подписанная нежной рукой матери, плеер, потертый медальон, фотографии, пару тройку монет и сигареты с зажигалкой все еще лежали в неизменном положении. Вещи походили на простой хлам, но не для сидящей фигуры, что с любовью рассматривала свои сокровища.       Держать эту коробку в своей комнате под пристальным взором отца Нильсен не хотел. С учетом того, как часто Бернард переворачивал ящики в поисках всякого хлама. Младший Прогени помнил, как он на пару с братом прятал фотографии и кассеты подальше от отца. Правда, после переезда брата делать это больше не нужно было. Джейкоб услужливо сохранил все ценные вещи у себя. Маленькая коробка, стоящая чуть выше, ненадолго привлекла внимание альфы.       «НЕ ТРОГАТЬ» — черными печатными буквами надпись вызывала интерес.       «Я не трогаю твои вещи, ты не лезешь в мои,» — договор, который никто из братьев никогда не нарушал.       Легкая ухмылка проскочила на лице альфы, после он вернулся к своей коробке. Старый плеер услужливо помог молодому человеку услышать содержимое кассеты.       «Привет милый…» — мягкий и высокий голос начал говорить. Он окунул сидящего на кафеле молодого человека в далекое детство, когда многое было не понятно, но чувствовалась легкость. К сожалению, большая часть была стерлась ластиком. Осталась тонкая фигура матери, вечно укутанной в бесчисленные пледы. Нежный запах цветущей яблони перебивался тяжелым кедровым. Как же Нильсен ненавидел этот запах и до сих пор терпеть не может.       Был в далеких воспоминаниях другой силуэт, что пах лимоном. Кому мог принадлежать этот флер Нильсен не мог вспомнить.       Горький яд наполнил легкие. Холодный воздух смешивался с тяжелым запахом табака. Парень молча слушал аудиопослание, которое заканчивалось кротким напетым стихом. Он три сотни раз слушал это послание, но каждый раз для него его был в первые. Небольшая фотография с жутко худой женщиной. Она осторожно обнимала низенького мальчика, что держался за край юбки. У нее были острые черты лица из-за худобы, белесые волосы, собранные в жидкий хвостик. Вздернутый нос и родинка возле крыла, которой машинально касался Нильс при взгляде на свою маму. Грязно-серые глаза смотрели безжизненно на невидимого зрителя.       Ныне пустой взгляд тогда казался маленькому Нильсену совсем не таким. Дымчатый взор с лаской смотрел на вечно шебутного мальчишку, который всегда влипал в неприятности. Будь то содранные коленки или плохая оценка в начальной школе. Лили Прогени всегда была нежна и добра со своим вторым сыном. Она позволяла своему нежному тогда ребенку почти многое, главное не попасться отцу. Всегда прикрывала его маленькие проказы. А еще она много плакала, маленький Нильсен не понимал почему, а осознание пришло слишком поздно. Когда Лили не стало.       Тот день мало сохранился в памяти младшего Прогени. А потом Бернард велел выбросить все вещи, что принадлежали покойной матери. Фотографии тоже не обошли столь жестокой участи и были сожжены. Казалось отец хотел уничтожить любое упоминание о своей жене. Можно заметить, у него это почти получилось. Тогда совсем юный мальчик не понимал, почему отец так поступил. А сейчас этому не придавал значение, знал лишь одно Бернард ненавидел свою жену. — Знаешь, я устал, — начал тихий монолог в пустоту альфа, — отец снова начал закручивать гайки. Он приставил ко мне холодную бету, которая не хочет выходить из головы. Бесит школа. Я даже не хотел в нее поступать. Раздражают одноклассники, в особенности Лорен. Мразь никак не может отвалить от малявки. А еще Джейкоб. Дофига обещает, но никогда не выполняет. Обещал приехать, хотя какое ему дело до младшего брата. Даже, когда я приехал его нет дома, никогда не бывает, — альфа махнул рукой, — зато гордость Бернарда. Какой хороший человек. И учебу на отлично закончил и в институте сиял и мужа себе отхватил. Прям идеальный человек. Еще одна ебучая шавка отца. Без своей головы на плечах. Скажет ему тот умереть, он с улыбкой пойдет исполнять приказ, — на секунду парень замолк, — хотелось бы размозжить им всем голову. Каждому! Все, ебать, праведниками стали! Смотреть тошно!       Закончив свою речь, альфа откинулся назад. Говорить не хотелось больше. Все равно никто не услышит, даже Элиот. Нильсен просто лежал на холодном кафелем и смотрел на белый потолок. Неизменный и с каждым годом все больше и больше раздражающим. Холодно. Надо закрыть окно, но лень. Мысли где-то в дали исполняли расправу над раздражительными личностями.       Со временем подсознание вновь вернулось к образу беты. Думать о ней было всегда странно. Иллюзорное перемирие — молчаливая ненависть, временная мера, которая скоро грозила закончиться. Нильсен был уверен, что педагогу надоест халатность ученика, и она наляжет с невыполнимыми требованиями. И тогда пойдут сравнения: «А вот твой брат» или «Он был старостой». Другие учителя вечно тыкали носом в образ старшего брата. Она была не такой. Молчаливая тень, которая осторожно наблюдала за действиями Нильса. Бета, будто хотела что-то сказать, но никак не решалась. — Заколебали все! — к такому выводу пришел молодой человек.       Своими мерзкими руками холод укатал лежащего парня. Надо идти. В доме ждал теплый чай и молчаливая компания Элиота. Главное, чтобы последняя неделя учебы прошла хорошо.