Звёздные осколки.

      Страшно. Темнота кромешная, полностью поглотившая остатки света, сгущается вокруг тягучим полотном, а после оседает на дне лёгких и подкорке сознания, раздражая его изнутри. Вязко, липко, с запахом едким и неприятным, но до дрожи по позвонку знакомым. Тишина обманчиво спокойна, неестественно глухая, будто звук растворяется в ней ещё до своего появления.       В горле пересыхает. Губы слипаются до боли в попытках их разнять. Хочется кричать во всё горло, до срыва голосовых связок, до адской и невыносимой агонии разорванных нитей, лишь бы почувствовать что-нибудь помимо животного и такого присущего с рождения. Страх. Он, дикий и неистовый, играется с сознанием, будто кукловод с марионеткой, разгоняя сердце до бешенного ритма. И оно бьётся о рёбра, пульсируя и ломая их изнутри, едва само не разбиваясь.       Руки тянутся, пропахшие табаком и спиртным, грубые, чужие, но когда-то родные в умершем прошлом. Этот запах не отмывается: он въелся прямо под кожу, ногти, в кости. В память. Дышать тяжело, больно, обжигающе. На грудную клетку словно обрушивается весь Млечный путь, разлетаясь мириадами осколков, и каждый из них впивается в области сердца, царапая нежную кожу груди. Касание — шрам, жгучее и болезненное клеймо, что невозможно стереть. И с каждой новой секундой страх методично разъедает разум, пирует им, пока ЮнБёль отчётливо чувствует, как внутреннее отчаяние начинает перемалывать позвонки, попутно пересчитывая их липкой дрожью. Эта пытка — её личный ад, полный фальши и безысходности, где все её чувства обвиваются в плотно затянутую петлю на шее без шанса на спасение. Вокруг всё ослепительно мерцает в осколках Вселенной; тьма сжимается подобно чёрной дыре, затягивая, топя глубже в себе. Чужие руки сминают её запястья сильнее, и в этот миг, когда они ногтями впиваются в кожу, мир вокруг окончательно распадается.       ЮнБёль распахивает глаза в панике, интенсивно хватая губами душный воздух в спальне. Светлые пряди неприятно липнут к шее и бледному лицу, пока тело дрожит в болезненных судорогах. Тёмная комната привычно кажется чуждой и неуютной после кошмара. Сердце буйно колотится, отбивая своим ритмом в ушах, заглушая звуки методичного тиканья часов на прикроватной тумбе и спокойное дыхание Бёнхён на кровати напротив. Бёль сглатывает, проталкивая вглубь ком в горле и чувство тошноты. Дыхание с трудом удаётся выровнять, пока в легких всё ещё играют остатки ужаса, оставляя жгучие царапины на их внутренней поверхности. Она медленно и неуклюже садится, хватаясь за смятые простыни, пока в каждом уголке её разума белым шумом звенит эхо того, что только что произошло, неприятно разгоняя кровь по венам.       Дрожащая рука тянется к шее в старой привычке, от которой она никак не может избавиться, и ищет давно утерянное и разбитое. Пусто. Под пальцами только гладкая и влажная от пота кожа. Но это помогает, едва-едва, успокоить тревогу, ведь пустота доказывает, что это реальность. ЮнБёль переводит дыхание, прикрыв устало веки, что дёргаются от нервов. Паранойи. Она до костей пропахла ей, забивая пазухи душащим ароматом. Никак не может избавиться от этого едкого запаха, сколько бы ни пыталась вытеснить его другими.       Глаза осматривают окружающее пространство, пока слабый свет уличного фонаря пробивается в комнату через окно. Девушка бросает взгляд на часы, тихое тиканье которых теперь слышит. Ещё час до её подъёма. Бёль осторожно касается рукой стоящего рядом с часами ночника, свет которого, к сожалению, мешает спать Бёнхён, но без которого не может спать она. Вырезанные звёзды на металлическом корпусе с грустью смотрят на такую же потухшую. Вот только, чтобы им зажечься, достаточно воткнуть в розетку провод, но как самой зажечься, Бёль совершенно не знает. Переводит взгляд на Бёнхён, что мирно посапывает, обнимая плюшевую игрушку. Больно. Больно оттого, что она не знает, как поддержать, как успокоить, лишь может сделать вид, что всё в порядке и просто быть рядом. И знала прекрасно, чем обернётся её жалкая попытка побыть с Бённи перед сном — попытка показаться сильным человеков, чтобы на неё могли опереться. Кошмаром, как только тьма окутала комнату, а её веки закрылись.              Босые ступни касаются деревянного пола — холодный, но это ощущение меркнет на фоне боли в забитых постоянными тренировками мышцах. Ноги предательски трясутся при каждом неуверенном и осторожном шаге. ЮнБёль прикусывает нижнюю губу, лишь бы тихо добраться до двери и найти за её пределами желанный свет. Так спокойнее. Так не страшно.              До смешного глупо спать только с ночником в двадцать один год, Бёль горько усмехается, но иначе тёмные руки потянутся, готовые схватить, поцарапать, сжать до боли запястья. И насмешливо касаются всегда только их, душа сильнее и яростнее, чем любая удавка на шее. Бённи даже не подозревает о страхах её бесстрашной онни, находясь в таком же неведении, что и сейчас во сне. Бёль постаралась над этим миражом, трепетно и тщательно соткав его из сна тайком в гостиной на диване c ночником и из бегства в студию звукозаписи, где она работала неистово над песнями для группы ночами напролёт. И второе выбиралось намного чаще с обилием банок энергетиков и нервных тиков.              ЮнБёль останавливается у самой двери на мгновение, чтобы трусливо проверить, не рассеялось ли это облако пыли, что она ежедневно бросает близким в глаза. От вида, как Бённи крепко стискивает в своих хрупких руках плюшевого зайца, хочется оказаться на его месте, лечь рядом, раствориться в нежных, любящих, тёплых объятиях, что своими чувствами оберегают, защищают. Не душат. Мягкая улыбка появляется на её лице от отклика теплоты в сердце. Искренне любит каждую девушку в своей группе, но младшая отзывается трепетом в груди сильнее всего. Ведь есть в них что-то до боли близкое и схожее, но также и до улыбки разное. И хорошо, что они отличаются в своём жизненном сиянии, Бёль искренне этому рада.              Торопливо минует небольшую гостиную смежную с кухней, где они ранее сидели с макнэ, стремительно продвигаясь к ванной. Хочется неумолимо принять горячий душ, смыть липкие остатки беспокойной ночи, стирая их мочалкой до покраснения кожи. Стирая их для остальных, но не для себя.              Входит в ванную и останавливается перед зеркалом, опустив дрожащие руки на край раковины. Усталая, смотрит на своё отражение, пока сердце болезненно сжимается от того, что видит. В зеркале она с уже привычно тяжёлым взглядом, что ломает своим грузом собственные позвонки осознанием, и принадлежит он ей, когда в то же время кажется таким чужим, инородным, посторонним. Мысли вновь неприятным роем возвращаются к ночным видениям, к тёмным силуэтам, которые снова и снова рвут остатки того, что представляет собой Бёль. Карие глаза, когда-то полные жизни и сияния, теперь тусклые и безжизненные, с жёлтым отливом на радужках, словно потухшие звёзды прямо как на ночнике. На впалых щеках — следы перманентной усталости, а вокруг глаз — тёмные круги, олицетворение её длинных часов бессонницы и страхов, терзающие каждую ночь. ЮнБёль делает вдох сквозь сжатые до скрипа зубы и чувствует, как стонут мышцы на руках — слишком крепко сжала раковину, жалко ища в этой опоре утешения.              Стягивает с себя брезгливо одежду, оставляя её в беспорядке на кафельном полу. Пальцы с дрожью ведут по углу челюсти, опускаясь по тонкой шее и ярко выраженным ключицам, и останавливаются на груди в области сердца. Шрам уже давно выцвел, но до сих пор постоянно напоминает о том, от чего она сбежала несколько лет назад и бежит до сих пор каждый божий день. Сколько бы ни прятала его под слоями одежды, его не спрячешь от воспоминаний и себя, и высветленные волосы в блонд не сделают её другим человеком, сколько бы она не пыталась. И хочется заплакать, до дрожи, вопля, выпустить сейчас всё накопившиеся внутри, что травит ежедневно… Но слёз попросту нет. ЮнБёль давно уже забыла, как плакать, как без страха засыпать, как звучит её настоящее имя и как быть живой.              Горячие струи воды стекают по опущенному лицу вниз, в своём предсказуемом ритме капель успокаивая голову и позволяя навести порядок в ней. Бёль смотрит в никуда, думая о предстоящем сегодняшнем дне и дебюте, который состоится уже завтра. Рука неуверенно убирает влажные волосы назад, путая длинные пальцы в локонах. Уже много раз проигрывала этот момент: ослепляющие вспышки камер, пристальные взгляды, беспокойное биение сердца в груди — всё это внезапно становится таким реальным, отчего внутри что-то неприятно щемит.              Она уверена в песне, ведь потратила на её написание ни одну ночь. Каждая строчка, каждая нота оживают в памяти, переплетаясь с эмоциями, которые она вложила в музыку. Возрождение огнём из пепла прошлого. Но как воспримет её публика — сложно предсказать, хоть Бёль уже и расписала все варианты событий у себя в голове.              Внутри нарастает волнение, и оно напоминает нечто дикое, ведь ответственность за группу лежит на её дрожащих плечах. Она уже не справляется, потеряв контроль над ситуацией, когда дебют даже ещё не состоялся. Конфликт с господином Хонг Су отрезвил сильней любой пощёчины, ведь она не досмотрела.              Затылком касается прохлады кафеля, ища опоры у стены, пока капли стекают по её натренированному телу, оставляя за собой покрасневшие следы на коже. Делает глубокий вдох, стараясь впитать в себя атмосферу спокойствия, но напряжение всё равно давит, сжимая голову с особым усилием мигренью. Внимание публики свалится на каждую из них, цепкое и всепоглощающее, и это нужно будет выдержать несмотря ни на что. Она должна быть сильной, быть опорой и примером для девушек, что доверились ей, иначе всё рухнет.              Закрыв глаза на мгновение, позволяет себе представить, как звучат едино их голоса, как замирают сердца слушателей и как каждая искренне и неподдельно улыбается. Мечта. Словно это уже произошло, ЮнБёль тепло улыбается от фантомного ощущения гордости, которое сподвигает, заставляет её идти вперёд и собирать себя из осколков каждый день. Завтра станет началом их истории, и она готова к этому, несмотря на все невзгоды и собственные сомнения. Пусть будут ошибки, пусть будут провалы — она уже сделала шаг к цели, а это — главное. Если не хватит сил у них, она поставит на кон собственные и отдаст их без остатка. Готова сломать каждый свой позвонок, каждую кость, превратиться в пыль, но исполнить мечту Бёнхён, Инсоль и ЁнЮн.              Всё ещё окутанная мягким паром, Бёль вытирает волосы и, тихо приоткрыв дверь ванной, выходит в коридор. Пол холодит её босые ноги сильнее после горячего душа, но она не обращает на это внимания, полностью сосредоточившись на своих мыслях. Дебют. Шоу. В общежитии всё ещё царит тишина, только изредка доносится слабый звук сопения из дверей в спальнях.              На кухне полумрак, но утренний свет уже начинает пробиваться сквозь окна, окутывая пространство мягким, золотистым сиянием. Бёль включает плиту и ставит на неё турку, чтобы привычно сварить для девушек кофе. Помешивая, периодически отвлекается, внедряя в свои мысли планы предстоящего дня. Ведь планирование — это шаткий контроль, крупицы его, которые так необходимы, чтобы унять внутреннюю тревогу.              Пока кофе варится, достаёт сотейник и начинает готовить завтрак для всех в общежитии, чтобы выиграть пару лишних минут для чужого сна. Бёль добавляет щепотку соли, жуёт нервно губы на протяжении процесса, ловя запахи каши. Несвойственное для завтрака в Корее блюдо, но хорошо сбалансированное и подходящее в рамки их диеты, за соблюдением которой она обязана следить.              Утренний свет продолжает расцветать, пронзающие окна лучи рассекают пол и стены небольшой площади общежития, создавая игру теней. Всё ещё погружённая в мысли о предстоящем дебюте, Бёль наслаждается настоящим моментом: мирной атмосферой утра и тем, как она заботится о своих близких. Тревога отступает ненадолго. Накрывает на стол, расставляя яркие тарелки и чашки, и лишь когда всё готово, делает глубокий вдох, чтобы собраться с мыслями. Вскоре аромат свежезаваренного кофе и каши начнёт просачиваться по комнатам, пробуждая девушек.        — Ты точно человек, онни? Находишь силы вставать так рано утром, ещё и готовишь постоянно нам завтрак, — Бёль дёргано оборачивается, пару раз напряжённо моргнув, чтобы сфокусировать взгляд на ЁнЮн. — Доброе утро, Ённа.       Она всегда привлекает внимание с первого взгляда, цепляет его своим колким и удерживает хочешь ты того или нет. Угольные волосы спадают на округлые скулы и лоб, подсвечиваясь рассветом. Рубиновые прядки искусно перемешаны с основным цветом и практически пылают сейчас в огненных лучах, ещё больше подчёркивая её непростой характер.        — Добрым оно будет после завтрака и кофе, верно? — саркастично произносит ЁнЮн, пробираясь на кухню и осматривая стол. — Спасибо, Бёль.       Не в духе и это явно ощутимо напряжением, что неприятно липнет к коже. ЁнЮн всегда сильна в проявлении своих эмоций, зачастую схожа с бомбой замедленного действия, что способна взорваться внезапно и ярко, раздробив причину своего возгорания. Садится напротив, сжимая напряжённо пухлые губы, явно прокручивая в голове что-то неприятное, терзающее её, то, что делает её ненавистно бессильной и уязвимой.        — Рада стараться, — и их взгляды встречаются.       Глаза ЁнЮн являются главной частью её харизмы: тёмно-карие радужки практически сливаются со зрачками, пронзительные, топящие в своей мгле. Осознанные, зрелые, оттого и способные уловить даже самые мелкие нюансы в настроении окружающих.        — Ты спала, онни? — внезапно спрашивает, делая глоток свежесваренного кофе, в попытках скрыть за чашкой горькую ухмылку, ведь уже знает ответ.       ЮнБёль инстинктивно отводит глаза, стараясь скрыть, забить в угол, спрятать подальше свои проблемы и переживания, ведь общих и так достаточно. Внутренний холодок пробегает дрожью по спине, когда Ённа ставит со стуком чашку и опирается на стол локтями, ожидая ответа.        — Почему у тебя глаза красные? — её голос серьёзен, в нём вспыхивают искры беспокойства и усталости от того, что она никогда не получает истинного ответа на свои вопросы.       ЮнБёль отрывисто выдыхает и встречается с ней взглядом, собрав в дрожащие руки осколки самообладания. Должна быть сильной, чтобы всё не рухнуло, ведь она лидер.        — Всё в порядке, Ённа, — её улыбка натянута, как и голос. — Просто нервничаю.       И этот ответ звучит слишком легко, слишком непринуждённо, до ярости лживо. ЁнЮн видит в потухшем взгляде нарочитое спокойствие и непоколебимость, слышит мимолетное дрожание в голосе, но решает не поднимать дальше тему. Ведь Бёль не скажет, не раскроет то, что её гложет.        — Ты всегда нервная, ЮнБёль, и всегда держишь всё в себе. Если ты уверена, что мы не видим и не чувствуем этого, то ты ошибаешься, — Ённа говорит грубо и отрывисто, но в её тоне проскальзывают нотки беспокойства перемешанного в вихре злости с заботой.              И в этот момент между ними повисает неловкая тишина, в которой прячутся трусливо чувства, скрытые за спокойными выражениями лица. ЮнБёль смотрит прямо, с силой, с характерной для неё решимостью и стойкостью, и на мгновение кажется, что они обе понимают друг друга. ЁнЮн понимает, как тяжело нести груз лидерства, что она является не подарком и что уж говорить о постоянном выслушивании от руководства слов, что они не дебютируют, если не поднимут уровень танцев. Давит отвратительно, колит под рёбрами, пока руки опускаются. Но Бёль непреклонно до истощения работает, остаётся с каждой, даже когда собственных сил у неё попросту нет. Она прекрасный и достойный лидер, но как подруга — спорно. Ведь дружба строится на доверии, а Бёль не располагает красноречием. И ЮнБёль понимает, что её неумение открываться людям отталкивает их, но никак не может побороть это, ведь делиться тем, что сама хочешь забыть — тяжело.              ЮнЁн вымучено улыбается, стараясь сгладить свою грубость, и напряжение немного слабнет, пропустив в сердце ЮнБёль каплю тепла. Она понимает её, хоть и резка в словах, и это успокаивает.        — Доброе утро, онни, — произносит Инсоль тихим размеренным голосом, что заставляет двоих, инстинктивно обернутся на его источник.       Бледная кожа отражает тёплые лучи солнца, буквально сияет в их свете, делая её похожей на ангела. Инсоль обладает неземной красотой и создаёт впечатление спокойствия и гармонии, что так присущи ей и так явно контрастируют с ЁнЮн. Поправляет нервно чёлку, что ещё примята после пробуждения, ведя тонкими пальцами по прямым волосам и заправляя за ухо чёрную прядку. Хмурится, в складках ломая утончённые черты лица — высокие и неярко выраженные скулы, изящный и маленький нос и мягкий подбородок, что переходит плавно в линию челюсти.        — Что-то случилось? — обеспокоенно спрашивает, карими глазами внимательно разглядывая двоих, вмиг уловив напряжение в воздухе.       ЮнБёль тут же мотает головой и приветливо улыбается, чувствуя себя комфортно рядом с Инсоль, ведь та физически и эмоционально олицетворяет стабильность, чего так не хватает ей с повышенной тревожностью.        — Здравствуй, Инсоль, — отвечает, стараясь скрыть остатки тревоги от разговора, что ещё не полностью растворились в атмосфере. ЁнЮн, в свою очередь, медленно встаёт из-за стола. — Просто обсуждали планы на предстоящий день.       Инсоль хмурится сильнее, переводя выжидающий взгляд на ЁнЮн, но та лишь подтверждающе кивает. — Я пойду разбужу Бённи, нужно скорее завтракать и отправляться на расписание, — быстро отвечает, наматывая на палец красную прядь и скрываясь за дверью спальни Бёнхён и ЮнБёль.       Инсоль лишь тихо кивает, понимая, что сейчас не время для дальнейших расспросов. Осторожно садится за стол и берёт аккуратно в тонкие пальцы кружку с горячим кофе, отпивая небольшой глоток и смотря вдумчиво в окно. Переживает, в её меланхоличном выражении лица это читается, пока Бёль внимательно смотрит на её профиль. Её присутствие остужает накалённую атмосферу в методичных плавных движениях рук. Несмотря на то, что Инсоль редко проявляет свои эмоции открыто, но в её взгляде всегда скрывается глубина, полная понимания и сострадания.        — Как всегда прекрасный кофе, онни, хоть ты его и не пьёшь, к сожалению, — голос Инсоль звучит мелодично и мягко, когда она обращает своё внимание к старшей. — Ённа опять вспылила, я права? Вчера вечером ей звонили родители, поэтому она на взводе.       ЁнЮн всегда после таких звонков ещё эмоциональнее, чем обычно, и винить её за это не хочется, скорее только посочувствовать. Внутренний холод, свойственный её влиятельным родителям, оставляет каждый раз на её душе отпечаток, и это заметно в её чрезмерной активности и вспыльчивости. Делает вид, что ей всё равно, стараясь игнорировать эти болезненные моменты, ведь в них ярче всего чувствуется одиночество и отречённость от семьи. Сарказм — её броня, а смех — маска, за которыми ЁнЮн скрывает настоящие страхи и переживания. Она сложная в своём характере, который играет контрастами яркости улыбки и тёмных теней, что тянутся мазутными разводами от её семьи.        — Знаю, — спокойно произносит Бёль, пока Инсоль сдержанно улыбается и облегчённо кивает ей в ответ, отпивая новый глоток кофе. — Ей просто нужно время отойти.       Сдержанность Инсоль часто воспринимается окружающими как равнодушие или даже холодность. Она никогда не повышает голос, не закатывает глаза в раздражении и не демонстрирует радости с помощью громкого смеха или восторженных жестов. Вместо этого она предпочитает наблюдать за событиями вокруг и спокойно принимать их. Тем не менее, за этой внешней сдержанностью скрывается глубокое чувство заботы и понимания. Инсоль — человек, который также глубоко чувствует, как и все, но просто выражает свои эмоции иначе.        — У нас на завтрак каша? — выглянув из-за двери, спрашивает Бёнхён, всё ещё лохматая после пробуждения. — Вкусно пахнет!       ЁнЮн осторожно обходит её, закатывая глаза, но искренне улыбается из-за позитивного настроя макнэ, которого так не хватает сегодняшнему утру. — Если не поспешишь, то каша остынет, — Ённа возвращается за своё место, где стоит её недопитая кружка с кофе. — Ну или я её съем, Бённи.       Утром, за завтраком, особенно ощущается, насколько все они разные и не похожи друг на друга, когда они окружены домашней атмосферой их маленького общежития и не скованы надзором стаффа. Сонные, с ленивыми и искренними улыбками, с глупыми шутками и подкалываниями друг над другом. Настоящие. В привычках, жестах, настроении. В этом всём так сильно ощущается, как они уравновешивают друг друга, дополняют, любят. И от этих мыслей Бёль глупо улыбается, забыв на пару беззаботных минут о том, что сегодня последний день, когда они могут быть такими.       

***

      ЮнБёль стоит перед дверью в кабинет менеджера Чо Хесу, нервно поджимая губы и заламывая пальцы. Смотрит на ладонь, что сжимается в кулак и разжимается сразу же, как только расстояние между кистью и дверью начинает сокращаться. Делает решительный выдох и стучит в дверь.              Небольшое помещение оформлено в современном стиле и давит, стискивает голову своей строгой атмосферой вместе с аккуратной документацией на столе, которая ещё больше подчёркивает то, что господин Чо Хесу уже получил выговор за её выходку. Менеджер, мужчина средних лет, смотрит на неё с интересом и легким беспокойством в глазах. — Здравствуйте, ЮнБёль, — произносит спокойным голосом, наклонившись вперед, чтобы взять нужную папку. — Пожалуйста, присаживайтесь.        Бёль делает почтительный поклон, чувствуя, как волнение переполняет всё её тело неприятной дрожью. Нужно принести извинения за ситуацию, которая произошла вчера с ней и господином Хонг Су. И прекрасно понимает, что это будет непросто, уже чувствует, как тошнота подступает липкой слизью к горлу. Так, опустив голову, и начинает разговор. — Я хочу извиниться за вчерашний инцидент, — говорит, стараясь держать голос ровным, хоть внутри сердце яростно бьётся о грудную клетку так сильно, что дыхание сбивается. — Я понимаю, что повела себя неуместно.        Чо Хесу внимательно слушает, его выражение лица остаётся спокойным и безэмоциональным, пока он тщательно анализирует её реакцию, стараясь найти правильные слова, чтобы успокоить и поддержать её. Ведь извиняться в первую очередь должна не она. Но она вынуждена склонить голову сейчас, просить прощение, глотать обиду, проталкивая её в глубь себя. — Я понимаю, что это непросто для тебя, и хочу сказать, что все мы совершаем ошибки, — делает паузу, понимая, что не только Бёль оплошала. — Но важно, чтобы ты осознавала всю ответственность, которую ты несешь за свои действия. Это влияет не только на тебя, но и на группу, и на меня как вашего менеджера.        Cердце ЮнБёль злостно разрывает противоречие: не чувствует и капли раскаяния по отношению к хореографу Хонг Су, но понимает, что ситуация повлияла на всех вокруг. Вздыхает через сжатые до скрипа зубы и выпрямляется. — Я понимаю, — Бёль поднимает взгляд с пола на менеджера Чо Хесу. — И я сделаю всё, чтобы это больше не повторилось. Я не хочу, чтобы это негативно влияло на группу. — Я верю в тебя и в команду, — говорит ободряющим тоном, вежливо улыбается, но липкое ощущение неправильности и несправедливости не исчезает. — Теперь давай поговорим о шоу, ты ведь пришла и за этим.        ЮнБёль сглатывает, в горле пересыхает. Ни от волнения, ни от тревоги, ни от ответственности. От осознания. От отсутствия вопросов, как себя чувствует после всего Бёнхён. Им это неинтересно. И мысли царапают сознание — они лишь куклы в руках людей, которые пытаются подстроиться под бешенный ритм индустрии, в своей жадной погоне только ускоряя его. И неопытность менеджера Чо Хесу, его мягкотелость в кризисные моменты, что иногда играют на руку ей, — всё это никогда не сможет послужить оправданием. Да и оправдываться, приносить извинения перед ней и группой никто не будет. Никогда. — Верно, шоу.

***

      Гул людей вокруг уходит на второй план, его заглушает внутренний, беспокойный, тревожный, отражаясь в блеклых стеклянных глазах бликами от ламп в кафетерии. Мышцы отчаянно ноют от трёх часов беспрерывной спортивной практики в зале, бёдра трясутся нервно под столом, пока пальцы хватаются с силой за ткань свободных штанин, лишь бы не впиваться ногтями в ладони. Думает, уставившись во всё ещё полную тарелку с остывающей едой отсутствующем взглядом. — ЮнБёль? — дёргается, выныривая из вязких глубин сознания.       Три пары глаз устремлены на неё выжидающе, пока она интенсивно моргает, чтобы сфокусироваться на их пустых тарелках. Настолько давно выпала из разговора? Пальцами ведёт ото лба по затылку, убирая от лица высветленные пряди, которые ещё слегка влажные от пота. — Да? — рвано улыбается. — Ты с нами возвращаешься в общежитие, онни? — Бёнхён наклоняет вопросительно голову, отчего с плеч спадают рыжие кудри, и смотрит своими округлыми глазами в наивной надежде на положительный ответ. — Нет, сегодня не вернусь, — видит, как от её слов надежда Бённи гаснет. — Сосредоточьтесь на отдыхе и восстановлении перед завтрашним днём и дебютом, пожалуйста.       Инсоль с пониманием кивает, отчего чёлка падает на её обеспокоенные глаза, и встаёт из-за стола, беря подносы с грязной посудой. Бёль просит их об отдыхе и восстановлении, когда сама даже не вернётся для этого в общежитие, заперевшись в студии на всю ночь. Уже настолько привычно, приелось, что спорить нет смысла — не поможет. И это не слепая жертвенность, хоть и весомая доля её есть, — все за столом знают, что компания не делает на их группу больших ставок, отчего Бёль взваливает на себя непосильный для неё груз. Тащит, тянет, карабкается диким животным, ломая собственные позвонки, в слепых надеждах оказаться на вершине. С ними. Ради них. И это понимание грузное, тяжелое, от части жестокое ЮнБёль видит сейчас в её глазах. — Я помогу, — Бёнхён берёт в хрупкие руки оставшиеся тарелки, оставляя в одиночестве стоять последнюю, что всё ещё полна еды, правда уже остывшей.       ЁнЮн не поднимается, сидит за столом, выжидающе наблюдая, как двое отдаляются от него, а после возвращает взгляд на лидера. — Прости, — стыдливо поджимает губы. — Я утром вела себя отвратительно и не должна была выливать на тебя всё то, что… осталось во мне со вчерашнего дня. — Что они сказали тебе на этот раз? — прямолинейно, за это ЁнЮн и ценит Бёль.       Выдыхает, устало потирая переносицу и откидываясь на спинку стула. Слова грубые в холодном и безразличном тоне вновь терзают нервы, в острие зубов пережёвывая их и доедая то, что не успели за этот день. — Вернуться и перестать быть непослушным, вредным и глупым ребёнком, — делает паузу, собираясь с силами. — Что моя мечта — ничего не стоит и обречена на провал. Они упёрто уверены, что это дурость и я ни за что не добьюсь успеха. Вместе с вами, без вас — неважно. Сказали, что великодушно покроют расходы за расторжение контракта. Тц, нефтяные чеболи.       У Бёль вырывается смешок с расплывшихся губ в ухмылке из-за последней реплики Ённы, на что та саркастично закатывает глаза. — Ты ведь их единственная наследница и по своей сути тоже чеболь, — дразнит, раскладывая реплику по слогам, — И что же, покидаешь нас, Ённа?       Не может сдержать улыбки в ответ — беспокойный рой мыслей исчезает. Бёль знает, как утешить её, что сказать, как поддержать, что жалость будет неприятна. И ЁнЮн благодарна искренне за всё это, за то, что она всегда выслушает, всегда будет на их стороне, всегда поймёт. — Не дождётесь, — переводит взгляд на вход в кафетерий, где её уже ждут Инсоль и Бёнхён. — Спасибо, Бёль. Я правда ценю твою заботу, но не забывай и о себе, пожалуйста.       Остаётся за столом в одинокой компании остывшего ужина, ковыряя металлическими палочками еду, вновь погружаясь в размышления. Как и ожидалось, руководство выделило ограниченное количество ресурсов для шоу и их продвижения, если эту извращённую пытку можно таковым назвать. Стафф, бюджет, заинтересованность в их участии в «The war for the Crown» — всё урезано практически на корню. Рамки высоки, обставлены вокруг призраков в наиболее невыгодном положении и сдавливают, наровясь раздавить окончательно от малейшего неверного решения. Бёль отстукивает в такт мыслям, что всплывают одна за другой, обращая их хаос в порядок. Нужно всё просчитать: каждое выступление, каждый шаг и действовать на несколько вперёд. Выделить сильные стороны, скрыть слабые. Узнать абсолютно всё, изучить досконально каждого из списка в заветной папке, что предоставил любезно менеджер ещё утром. Знать о каждом сопернике всё, пока о призраках они не знают ничего. Быть только дебютирующей группой для такого рода шоу — недостаток, уязвимость, слабость, которую она обратит в преимущество. В козырь в этой карточной игре.       Разминает устало шею, поворачивая голову по сторонам, и неожиданно встречается взглядами с Минхо-сонбэнимом, что сидит в другом конце небольшого кафетерия. Давно смотрит? Бёль сразу же склоняет голову в вежливом поклоне, приветствуя старшего, на что тот в ответ сдержанно улыбается и кивает.       Переводит мельком взгляд на рядом сидящего, и время дробится с хрустом на осколки, замедляя свой ход. Он смотрит пристально исподлобья, внимательно всматриваясь словно в саму её суть, цепко, колко, вязко, изучающе, погружая в глубину тёмных острых глаз и топя в ней. Наблюдает словно с немым вызовом, со сдавливающей силой, этой тяжестью смотря в упор. И ощущение такое, будто смотришь в дуло заряженного дробовика, снятого с предохранителя. Ян Чонин вальяжно опирает подбородок на руку, в непринуждённой и расслабленной позе сидя напротив Минхо, и ведёт зрительную дуэль. С ней. Наклоняет голову в бок сильнее, отчего чёрные пряди спадают на его лисьи глаза, скрывая их от Бёль.       Она встаёт из-за стола, со скрипом отодвигая в рваных движениях стул, собирает вещи и спешно покидает кафетерий, всё ещё находясь под прицелом пристального взгляда.