Костяшки в кровь и сердце в руки

X

Пойми, что твой противник – ты сам

      Прошла неделя с тех пор, как Джин живет у Дак Хвана. Тот сам предложил, и Сокджин не стал отказываться. В обмен на крышу над головой и еду он убирается и готовит Хвану. Последний живёт довольно скромно, так что это не отнимает много времени и сил, и у Джина остаётся время подумать о том, что ему делать дальше: пока что он нашёл только один способ существования – работать. Официантом, уборщиком, продавцом в книжном, да кем угодно, чтобы накопить денег, как можно быстрее съехать от Дак Хвана и не доставлять ему еще больших неудобств. Хотя альфа, судя по всему, доволен общим положением дел. Они еще пару раз занимались сексом, а в остальном вели себя как простые сожители: никаких обязательств друг перед другом, никаких недопониманий или разочарований, никаких чувств. После стольких насыщенных событиями и чувствами месяцев подобное плавное течение жизни, состоящее исключительно из быта и рутины, убаюкивает. Не хочется никуда спешить, рвать когти за место под солнцем или бежать сломя голову вперёд с лозунгами о своей независимости от альф. Рядом с Хваном Сокджин позволяет себе расслабиться, почувствовать себя просто Джином, просто одиноким омегой, которому нет нужды вгрызаться в глотку жизни, чтобы вырвать хотя бы один призрачный шанс на нормальное существование. Кажется, что это умиротворение будет длиться вечно, что нет нужды убегать и прятаться от возможной мести банды Чхве, что постепенно горькое прошлое забудется, сменившись тихим настоящим.       «Жаль, что лишь кажется», – отстраненно думает Сокджин, вжимаясь в угол стены, ведущей из прихожей на кухню, в тщетных попытках спрятаться.       На пороге стоят члены банды Чхве, а Дак Хван вот уже как пару минут тщетно пытается убедить их, что Джина здесь нет.       – Слушай сюда, Хван, мы тебя еще не прирезали только из уважения к сотрудничеству наших боссов, – высокий крепкий, но абсолютно уродливый альфа делает шаг вперёд, смотря на спокойного, как гладь воды в безветренный день, Дак Хвана. – Так что не беси нас и просто отдай омегу. Босс хочет его видеть.       Сокджин слышит неясное копошение и знакомый звук взводимого затвора. Сердце ёкает от испуга, подскочив к горлу.       – Я повторяю, его здесь не... – Хвана дёргают за шиворот футболки вверх, и он неловко прикусывает язык.       Щелкает предохранитель.       – Считаю до трёх, — альфа отталкивает Дак Хвана и зло щурится, пока второй бугай целится прямо в голову. – Раз.       Джин всего этого не видит, но будто чувствует. Ему становится страшно. За себя, за Хвана, за их жизни и будущее, которое, возможно, не наступит никогда, если он сейчас не придумает, что может сделать.       – Два.       Мысли лихорадочно носятся в голове, звонко ударяясь о череп, как тяжёлый язычок о бока колокола. Кажется, что мозг не просто отказывается думать, а в принципе не способен этого делать, отчего близость смерти Дак Хвана пугает ещё больше.       «Как и собственное бессилие, – Сокджин жмурится, сжимая ладони в кулаки. – Нет. Больше я не буду убегать, не буду прятаться. Пора встретиться лицом к лицу со своими страхами».       – Т...       – Стойте! — Джин выскакивает из-за угла, поднимая руки вверх. – Я здесь, я тут. Не трогайте его, – медленно протискивается мимо Хвана, закрывая его собой.       Альфа удовлетворённо хмыкает. Дэянг, кажется, если Сокджин верно помнит.       – А говорил, что его здесь нет, – качает головой, как недовольный воспитатель в детском саду. – Может прострелить тебе колени в качестве небольшого урока, а, Дак Хван? – отходит в сторону, давая возможность сопровождающему его бугаю прицелиться.       Джин недовольно хмурится:       – Только через мой труп.       – Не надо, — Хван пытается отодвинуть омегу, но у него не получается. Тот слишком твёрдо стоит.       – Бём сказал вам привезти меня живым. Иначе вы бы давно меня убили. А я говорю, что вы тронете его только через мой труп, – Сокджин едва ли не скалится, когда дуло пистолета указывает на выглядывающего из-за него Дак Хвана. – Либо ты убираешь эту ёбаную пушку, либо я за себя не ручаюсь.       Дэянг неожиданно прыскает и разражается громким противным смехом:       – Ой, не могу. Общение с Bangtan явно отупило тебя, Джин. Ты стал таким смешным, – утирает выступившие от смеха слёзы и неопределенно машет рукой за спину, после чего пистолет исчезает. – Ладно, пошли, – тянет к омеге руку, но тот ударяет по ней, не давая схватить себя.       – Две минуты. На прощание. Наедине.       Дэянг стучит носком ботинка по полу и раздражённо цокает:       – Совсем страх потерял. Но ничего. Босс вправит тебе мозги, — разворачивается, выходя за порог. — Две минуты. Время пошло, – захлопывает дверь.       Сокджин поверить не может, что ему удаётся сделать хоть что-то. Секундный успех кружит голову, а сердце почему-то наполняется верой в себя и слабой надеждой, но омега силой воли заставляет себя успокоиться и разворачивается к Хвану, хватая его за плечи:       – Беги. Бери всё необходимое и беги. Оставь телефон, возьми только документы и вещи на первое время. Они убьют тебя, – Джин загнанно смотрит на альфу, вцепляясь в его кожу отросшими ногтями. – Я тебя подставил. Так подставил, чёрт возьми! – утыкается лбом в крепкие ключицы и шумно сглатывает. – Прости. Прости меня, Дак Хван, я не хотел, я правда не хотел. Я же просто, — чувствует, как в отросшие волосы на затылке запускают пальцы, массируя кожу головы, – просто хотел жить нормально. Без вранья. Что же я наделал? Я же тебе жизнь сломал!       – Ким Сокджин, – Хван с силой тянет его за волосы, заставляя поднять голову и выпрямиться, ловит его взгляд и не отпускает. – Ты ни в чём не виноват. Это всё дела банд Чхве и Bangtan, в которые ты оказался вмешан. Ты живой человек, такой же как и все, и имеешь право на чувства и выбор. Имей силы признать последствия своего выбора. И эти последствия совсем не означают слом чьей-то жизни, – кладет ладони ему на плечи, крепко сжимая. – Возьми себя в руки и поезжай к Бёму. Со мной всё будет хорошо. У меня есть накопления и хорошие знакомые в другом городе, которые точно меня приютят. Мои связи помогут мне начать всё не с нуля, но, как минимум, с единицы. К тому же я давно хотел уйти из банды, – медленно отстраняется, мягко улыбнувшись омеге напоследок: – А теперь иди.       Джин кивает, вдохновлённый чужой речью, и улыбается в ответ:       – Спасибо за всё, Хван. И удачи, – быстро вскакивает в кроссовки и по привычке берёт ключи от квартиры, запихивая их в карман, но неуверенно замирает, останавливая себя.       Дак Хван роняет смешок:       – Бери. Вернёшься за вещами потом.       Сокджин ему неловко кивает, сжимая ключи в ладони; острые края металла впиваются в кожу:       – Пока, – и выскакивает за дверь, пока Дэянг не надумал заглянуть еще раз.       Хван говорит одними губами неразличимое «Прощай», когда слышится тихий хлопок, отсекающий его от Джина.       Теперь они порознь.       Сокджин сильно нервничает, пока спускается на первый этаж, идя между Дэянгом и безымянным бугаем, но старается держаться уверенно и отстранённо, чтобы лишний раз не показывать альфам свой страх. Это их лишь раззадорит и даст почувствовать призрачную власть и безнаказанность.       Когда Джина пихают на заднее сиденье машины, толкая в макушку, как какого-то захудалого преступника, он не сдерживает едкого комментария:       – Спасибо, что хоть без наручников.       – В следующий раз организуем, сладкий, – Дэянг противно гогочет, впихиваясь третьим и окончательно зажимая Сокджина между собой и бугаем, стучит по спинке водительского сиденья. – Трогай.       – В следующий раз в наручниках поедешь ты, – Джин зло шипит на него и недовольно ёрзает, распихивая альф в стороны, чтобы освободить себе личное пространство.       – Уже так не терпится присесть на член босса? – подначивает Дэянг, но омега не отвечает, складывая руки под грудью и демонстративно игнорируя его. Тот разочарованно цокает и, к счастью, замолкает.       Едут они недолго, около получаса. Сокджин рассеянно смотрит в лобовое стекло, пытаясь хотя бы примерно запомнить дорогу, чтобы, в случае чего, быстро сориентироваться в районе и найти, где можно укрыться или спрятаться.       Машина довольно неожиданно тормозит у какого-то неприметного частного домика, огороженного аккуратным забором. Рядом стоят такие же простенькие свежие дома со своими лужайками и тропинками.       – Вылезай, – Дэянг выходит из машины, открывая дверь, и тянет Джину руку, предлагая помощь.       Омега с лёгким отвращением косится на широкую потную ладонь и вылезает сам:       – Не хрустальный. Сам справлюсь, – дёргает футболку вниз.       Дэянг кривит рот в усмешке:       – Всегда был именно таким. Ты без Бёма никто и звать тебя никак, – весь его вид становится более развязным и властвующим, таким, будто весь мир у его ног.       Сокджин роняет смешок:       – Видимо ты забыл, из-за кого ваш обожаемый «босс» чуть копыта не откинул. С радостью напомню, – шипит ему в лицо, подойдя ближе. – Так что не позволяй себе слишком много, Дэянг, – и быстро разворачивается, уходя по тропинке в сторону крыльца.       Возможно, чисто внешне обстановка и дом немного напоминают жильё Намджуна, но атмосфера – нет. Она совсем другая. В доме Джуна, несмотря на лёгкий беспорядок и пустоту, уютно и будто бы тепло. Кажется, что всё вокруг пропитано жизнью и ее отголосками, что в каждом уголочке спряталась частичка счастливых и не очень воспоминаний, что пахнет домом, а не безликой серостью. По крайней мере, дом, в который заходит Джин, кажется ему искусственным, а оттого мёртвым. На первом этаже в гостиной, объединенной с кухней, располагается личная охрана Бёма и еще пара его пешек, а наверху лестницы, ведущей на второй этаж, стоит почти такой же бугай, как и тот, который приволок сюда омегу. Сокджин быстро осматривается и понимает, что вряд ли сможет сбежать, даже если очень захочет, разве что через окно. От страха неизвестности грядущего засосало под ложечкой.       – Шевелись, – Дэянг толкает Джина в плечо подгоняя. Тот недовольно мычит и начинает подниматься по лестнице. Как и неделю назад, во время их с Намджуном ссоры, каждый шаг ощущается чем-то тяжёлым и непоправимым, отрезающим от прошлого, потому что Сокджин не знает, что его ждёт и сможет ли он вообще выкрутиться из всей этой ситуации и остаться живым. – Босс, – альфа открывает дверь и толкает Джина внутрь, – я привёл его.       Омега тяжело сглатывает и, наконец, осмеливается поднять взгляд, отрывая его от пола. Глаза Сокджина распахиваются от шока, когда он видит на постели не Чхве Юн Бёма, а нечто совершенно иное: блеклые чёрные точки, расположенные на бесформенном оплывшем пятне бинтов, которые опоясывают, видимо, голову, и такие же руки, лежащие поверх белоснежной простыни. В одной из них торчит окровавленный катетер, в который вставлена игла быстро пустеющей капельницы. На тканевой овал натянута кислородная маска, потеющая от каждого едва различимого вздоха, и только сейчас Джин замечает небольшие прорези для рта и носа. Возле кровати, совсем близко, сидит секретарь Юн Бёма, Минсонг, пристально следящий за капельницей. Он всего на секунду поднимает глаза на вошедших и снова возвращается к наблюдению за капающим лекарством. Даже от такого короткого взгляда становится неуютно, и Сокджин неловко ведёт плечами, ещё раз оглядываясь. Хоть помещение и является чьей-то спальней, на скорую руку переделанной в своеобразную «палату», ощущается оно как полноценная реанимация, где лежит человек, что вот-вот отойдёт в мир иной.       – Только слово, босс, – Дэянг складывает указательный и средний пальцы пистолетом и приставляет их к виску Джина, – и я его прикончу.       Голова Сокджина отшатывается в сторону из-за толчка, и он зло шипит на альфу:       – Ещё одна такая выходка – и я самолично тебя прикончу.       – Совсем распустился, босс. Приведите его в себя, – Дэянг подмигивает еле дышащему Чхве и выходит, тихо прикрывая дверь.       Бём издает неясный хрипящий звук, пытаясь что-то сказать, но у него никак это не получается. Минсонг тут же подрывается к прикроватной тумбе. Он открывает большую стерильную ватную палочку и макает её в стакан с водой, после чего приподнимает кислородную маску на чужом лице и касается влажной ватой тонкой прорези для рта между бинтов. Чхве шумно сглатывает вязкую слюну и совсем капельку воды, благодарно мычит, и Сонг ему мягко и как-то уж слишком нежно улыбается. Джин тут же чувствует себя лишним в этой комнате.       – Иди, – голос Юн Бёма звучит настолько тихо и устало, хрипло, совсем сдавленно, будто ему на грудную клетку положили бетонную плиту.       – Но, Бём-и! – Минсонг подрывается, садясь ещё ближе, и невесомо накрывает тыльную сторону чужой ладони своей в воздушной ласке. – Он же убьёт тебя. Я не могу.       Сокджин не видит, но понимает, что Чхве пытается улыбнуться сквозь бинты, терпя адскую боль и ужасные муки:       – Всё будет хорошо. Иди.       Сонг мечется, не решаясь уйти, растерянно переводит глаза с альфы на Джина и обратно, не сдерживает эмоций и всё же сжимает чужие пальцы:       – Хорошо.       Юн Бём согласно мычит и следит за тем, как Сонг встаёт, на секунду замирая, чтобы посмотреть на него, а потом идёт к двери, толкая Сокджина по пути плечом и тихо шипя:       – Только тронь его – убью, – и выходит, хлопнув дверью.       Джин непонимающе смотрит на неё, пытаясь осознать, что сейчас услышал: недовольство из-за того, что они с Юн Бёмом остаются наедине, или всё же угрозу. А может и то и то? А потом переводит взгляд на Чхве:       – У вас?..       – Ты тоже время даром не терял.       Омега хмыкает и подходит ближе к постели, чтобы лучше слышать и так еле говорящего Бёма.       – После того, как я увидел вас с Намджуном в ресторане, я сорвался. И мы переспали, – Юн Бём хочет пожать плечами, но вспоминает, что не может.       – Тогда, – Сокджин нервно сглатывает и садится на край постели, не стесняясь того, что может сделать больно, – мне не показалось? – всматривается в кокон из бинтов, но разобрать хоть какие-то эмоции через него просто невозможно.       Чхве роняет смешок, а потом, словно осознав что-то, неожиданно разражается глухим саднящим смехом. Его грудь дрожит от натуги, а руки вцепляются в простынь в тщетных попытках унять боль:       – Блять. Джун это специально. Чтобы вывести меня из себя. А ты даже не знал. Вот же гондон, обвёл меня вокруг пальца, – недовольно бухтит не то на себя, не то на ситуацию в целом.       – Чего? – омега хмурится, не до конца понимая, что вызвало у Бёма такую реакцию.       – Как раз после ресторана я переспал с Минсонгом и позвонил Намджуну, чтобы назначить день стрелки. Кто же знал, что ради этого всё и затевалось. Вопрос только в том, кто из Bangtan или банды Чхве крыса и сдал нас копам.       Действия Джуна в очередной раз приобретают другой смысл, и Джин чувствует, как ещё больше разочаровывается в альфе, которого считал идеальным, даже хотел от него детей. Выстроенная безукоризненная картина надёжного и верного, почти образцового партнёра наконец начинает не просто трескаться, а крошиться на глазах.       «Так это всё с рестораном было не для меня, – прикусывает щёку изнутри, чтобы не сболтнуть лишнего и не выдать Юнги и самих Bangtan с потрохами. – Он просто хотел вывести из себя Бёма, чтобы заманить в ловушку. Молодец, Ким Намджун, а я так легко купился».       – Жаль только, что я, возможно, сделал больно Сонгу. Не хотел его втягивать, – Бём выдыхает сквозь зубы, пытаясь перебороть резко накатившую ломоту.       Сокджин кривит рот в усмешке, а потом коротко саркастично прыскает:       – Тебе и жаль? Ты сейчас серьёзно? Ты за этим меня притащил, чтобы сказать, что тебе жаль своего секретаря? Или, вернее, любовника? – придвигается ближе, заглядывая в две мутные точки между бинтами, которые с каждым мгновением всё больше и больше походят на игрушечные бусинки, чем на глаза кого-то живого и разумного. – Может ты периодически его трахал, м? Вот и возвращался домой так поздно.       Чхве кривится, наплевав острое жжение кожи лица:       – Я никогда тебе не изменял. Никогда до того, как поставил тебя.       Джин запрокидывает голову, разражаясь злым бездушным хохотом:       – А на мой день рождения? Когда тебе кто-то смачно отсасывал под столом. Или отсос за измену не считается для великого Чхве Юн Бёма, а? – выплёвывает это сквозь зубы.       Бём устало опускает веки и тяжело вздыхает, из его груди слышатся глухие хрипы:       – Я ошибся. И понял это сразу. Поэтому попросил Сонга не переходить черту.       Сокджин вскидывает брови, смотря на безвольное нечто, лежащее перед ним, и закатывает глаза:       – Уже тогда ты использовал людей и опустился до того, что заставил влюблённого в тебя альфу отсосать тебе. Ты падаешь всё ниже и ниже в моих глазах, Бём.       – Я не буду ни в чём переубеждать тебя, Джин. Мне плевать, что ты думаешь о той ситуации и обо мне с Минсонгом. Я позвал тебя не для этого, – его голос, несмотря на сиплость, неожиданно приобретает силу, и теперь Джин наконец видит перед собой знакомого ему Чхве Юн Бёма – беспринципного ублюдка, готового на всё для удовлетворения собственных прихотей и желаний. Его глаза становятся чернее ночи, будто отражают его испоганенную душу, от которой наверняка уже ничего не осталось.       – И зачем же? Хочешь чтобы я тебя добил и ты не мучался от того, какой ты конченый мудак? – складывает руки на груди, смотря свысока.       Вместо ответной колкости Юн Бём роняет лишь едва различимое:       – Было бы неплохо.       У Сокджина сердце ухает в живот и подскакивает обратно, застревая колотящимся комком шока где-то в горле:       – Что?       – В тот момент, когда ты на меня накинулся, – Чхве отводит взгляд, смотря в пыльный потолок над собой, – и начал бить, когда я почувствовал первый удар, я попытался представить, насколько же сильно ты меня ненавидишь, что и секунды не думал, прежде чем вмазать мне, – грустно усмехается и болезненно мычит от холодной боли, прокатившейся по позвоночнику от затылка к пояснице. – В принципе, я этого и добивался: любви через ненависть. Не знаю, как объяснить. Я хотел, чтобы ты боялся меня, дабы уберечь. Потому что, если бы ты боялся, то слушался бы, и это казалось мне единственным верным вариантом. Я не отрицаю того, что я плохой человек и что это всё очень слабое оправдание, лишь часть правды, потому что я действительно такой. Я злой, грубый и жестокий. Мне правда нравится делать партнёру больно, потому что тогда я чувствую над ним власть, но я никогда не хотел причинять тебе душевную боль, хотя и, кажется, не смог уследить за тем, как боль телесная превратилась в душевную, – он запнулся, на мгновение задохнувшись от нехватки воздуха.       Все слова Бёма оказываются чуть путаными и сумбурными, но весьма непривычными (по крайней мере, раньше подобное из его рта звучало примерно никогда), поэтому Джин тянется вперёд, поправляя кислородную маску на чужом лице, чтобы дать альфе отдышаться:       – Продолжай, – с лёгким интересом смотрит на него, вперившись цепким взглядом в ожившие стекляшки зрачков.       – Поначалу ты меня слабо интересовал, я воспринимал тебя как данность, как просто тело, но потом всё изменилось. Чем сильнее я к тебе привязывался, тем больше делал тебе больно, потому что единственная форма любви, которую я знаю – это физическая боль, – Чхве жмурится, прикусывая кончик языка, чтобы прийти в себя, и совсем тихо, почти неразличимо, продолжает: – Мои родители, отец и папа, они вообще, по сути, не были родителями, скорее опекунами. Они всегда показывали мне свою любовь лишь через боль. Их постоянная ругань и причитания о том, что из меня может получиться кто-то из них – простой неудачник, который скатится в долги и алкоголь с лёгкими наркотиками – преследовали меня всю жизнь, как несмываемое пятно позора. В детстве, да и потом тоже, отец часто бил меня за малейшие проступки, особенно когда был пьян, и всегда в пьяном угаре говорил, что делает это ради меня, что только так можно «вбить» мне в голову правильные вещи, что только такой способ воспитания сделает из меня сильного альфу. Папа его в этом поддерживал и иногда добавлял сверху, – Бём усмехается. – Но, как мне кажется, если отец правда верил, что побои сделают из меня кого-то достойного, то папа скорее мстил моему отцу за свою испорченную жизнь, вымещая ненависть к своему мужу на мне, как на его сыне. Папа терпеть не мог, когда я его так звал, просил обращаться к нему по имени и вечно кричал, что из-за своей тупой влюблённости не сделал аборт, а потом ещё и втянулся в зависимость моего отца, отчего его жизнь и пошла под откос, потому что он не справился с младенцем в свои семнадцать. Отец умер через полгода после моего совершеннолетия и отъезда. И тогда папа стал винить меня и в его смерти тоже. Несмотря на высылаемые ему деньги, он вечно говорил, что остался без опоры и не знает, как ему жить дальше. А я просто молчал и продолжал поддерживать его как мог. Но через пару лет он просто пропал, исчез, будто его и не было никогда. Намного позже я встретил его на улице: грязного, явно под чем-то и ободранного, словно бездомного. Он даже не узнал меня и прошёл мимо, а когда я попытался его остановить, накричал и сказал, что я такая же невоспитанная мразь, как и его сын, расцарапал мне лицо и убежал. Больше я его никогда не видел. И именно в тот день я тебя изнасиловал, потому что хотел выместить злость на своего папу, но не мог. Выместил её на тебе, сделав так больно, как никогда не хотел. Я опустился настолько низко, что так и не смог подняться. И нахожусь на дне до сих пор, – Юн Бём замолкает, набираясь сил после такой длинной речи, и хрипло вздыхает. Кончики его пальцев дрожат, он как можно крепче сжимает простынь, чтобы унять поднявшуюся от воспоминаний бурю эмоций и страха от возможных осуждения и непонимания.       Сокджин тоже молчит, осмысливая то, что услышал, и напряжённо хмурится, смотря на белые бинты:       – Ты никогда не рассказывал, – он сам не узнаёт свой голос – настолько глухим и в то же время строгим он слышится.       – Знаю, – Бём медленно моргает, переводя глаза на омегу.       – Эта история никак не оправдывает тебя, твоё поведение и отношение ко мне, – Джин неожиданно взрывается короткой вспышкой ярости, но так же быстро тухнет, когда слышит в ответ такое же ёмкое и простое «Знаю» от Чхве. – Если знаешь, то зачем всё это?       – Затем, что я хочу признаться, – Юн Бём смещает кисть, нашаривая руку омеги, и касается тыльной стороны его ладони шершавыми подушечками пальцев, – в том, что я люблю тебя, Ким Сокджин. Да, я вёл себя как последняя тварь и мудак, не ценил тебя и всё, что ты для меня делал. Не ценил то, как сильно ты стараешься мне угодить, как сильно пытаешься соответствовать мне и моим вкусам. Я никогда этого не ценил и лишь в момент, когда подумал, что ты убьёшь меня, понял, как долго ты терпел, ломая себя, а я этого не замечал.       Сокджин отшатывается, отнимая руку и прижимая её к груди, и смотрит на альфу загнанным зверем. От одних воспоминаний о своём прошлом, где он хотел стать нужным такому подонку, как Чхве Юн Бём, накрывает смутная паника.       – Единственное, что я смог тебе позволить, как человеку, которого люблю, это занятия с Дак Хваном, но сломать себя для тебя, как это сделал ты, я не смог.       – Так ты знал? – Джин лепечет одними губами и получает в ответ согласное мычание.       – Конечно знал. И мне казалось, что это уже слишком, поэтому в обмен на занятия с Дак Хваном я стал ещё более грубым и жестоким. Но тебе ведь нужно совсем другое, да, детка? – грустная улыбка буквально скользит в и без того убитом голосе Бёма, и Сокджина передёргивает от мысли, что у него от сожаления ёкает сердце.       В конце концов, учитывая, через что прошёл Джин из-за Чхве, он не должен испытывать ни капли печали от потерянных с ним отношений.       – Да. Мне нужно другое, – омега отворачивается, смотря на закрытую дверь. Он замечает в тонкой щёлочке света под ней две тонкие тени и думает, что это наверняка Минсонг ждёт, когда они закончат. – Я не люблю тебя, Чхве Юн Бём. И мне совсем не жаль, что твои чувства не взаимны, – смотрит на поникшего Бёма исподлобья через плечо.       – А любил? – в интонации Юн Бёма слышится ускользающая надежда. Он будто всем своим существом тянется к Сокджину.       Но тот лишь отрицательно качает головой, не думая и секунды:       – Нет. Я никогда не любил тебя. Была мимолётная влюблённость, но это точно была не любовь.       – Ясно, – голос альфы становится совсем потухшим и бесцветным, мёртвым.       Они замолкают, погружаясь в давящую тишину, полную раскаянья, грусти, ненависти, печали и злобы на себя, друг на друга, на весь мир вокруг. И тишина эта режет Джину напряжённые нервы, как нож струны расстроенной гитары: с противным длинным писком и неприятным хлопком. Всё внутри переворачивается от жалости к абсолютно никчёмному и пустому Чхве Юн Бёму, которого он когда-то боялся, содрогаясь лишь от одной мысли о неподчинении.       – Ты намного слабее, чем я думал, – Сокджин выпрямляется, расправляя плечи, и смотрит на Бёма сверху вниз, ощущая незнакомую ему до этого силу. Силу прямо здесь и сейчас решать умрёт Чхве или нет, ведь протяни руку и сожми горло – и некогда самый страшный из кошмаров в жизни Джина умрёт, став безвольным куском мяса, который даже достойного сопротивления оказать не сможет.       – Да. Я знаю, – Юн Бём звучит обречённо и устало. Он недолго о чём-то размышляет и несмело спрашивает, будто моля: – Поцелуешь на прощание?       Но Сокджин лишь кривится в отвращении, не боясь показать его как можно ярче, чтобы альфе было ещё больнее, чем самому омеге все эти годы:       – Нет, – и встаёт с постели, собираясь уходить.       – Подожди, у меня для тебя подарок, – Бём зовёт из последних сил. Слышно, как тяжело ему даётся каждое движение, даже простое шевеление губ и языка.       – Мне от тебя ничего не нужно, – отрезает Джин и распахивает дверь, видя на пороге не только Минсонга, а и всех телохранителей Бёма. Они полностью перекрыли ему лестницу.       – От этого подарка ты не можешь отказаться, – в голосе Юн Бёма скользит усмешка, и Сокджин оглядывается на него хмурясь. Он не собирается показывать свои страх и панику перед бандой Чхве, только не теперь. Даже если они его убьют, Джин хотя бы умрёт достойно.       – Пройди внутрь, пожалуйста, – Сонг делает шаг вперёд, вынуждая Сокджина зайти обратно, и замирает на пороге.       Бём прокашливается, содрогаясь от боли во всём лице, и, набравшись сил, как можно громче и чётче говорит:       – Ким Сокджин, отныне банда Чхве принадлежит тебе.       Оглушающая тишина, отдающая писком в ушах, длится долгие, кажется, будто бесконечные мгновения, прежде чем телохранители Юн Бёма чуть ли не синхронно взрываются громким недовольством, крича наперебой не то ругательства, не то требования, а может и всё сразу. Но Джин совсем не слышит их. Он лишь смотрит на Чхве, силясь различить в блеклых стёклах глаз тень насмешки, но не видит её. Лишь уверенную серьёзность.       – Тихо! – кричит Минсонг, обернувшись на разбушевавшихся альф, и только после этого Бём продолжает:       – Находясь в здравом уме и памяти, я передаю банду Чхве под твоё начало, Ким Сокджин. В качестве прощального подарка и извинений. Ты можешь делать с моими людьми всё, что захочешь, как и со мной. Если ты переживаешь о формальностях, то я заверил документ у нашего подпольного юриста. Это, конечно, звучит как идиотизм, но может так тебе будет проще управиться со всеми. Сонг поможет тебе освоиться, если нужно.       Джин подозрительно щурится, вглядываясь в светлое пятно, сливающееся с белыми простынями:       – Ты спятил?       Бём роняет смешок:       – Уже давно.       – Оно и видно, – омега квадратно двигает челюстью злясь. – Как ты вообще представляешь это дерьмо? – указывает большим пальцем себе за спину. – Как я должен руководить преданными тебе людьми?       – Не смеши меня, – Чхве хмыкает. – Если хотя бы одна сотая мне предана, это хорошо, а всем остальным плевать. К тому же, ты меня чуть не убил. При этом я был в заведомо выигрышных условиях. Простой закон улиц: сильнейший побеждает сильного и занимает его место.       Сокджин напряжённо хмурится:       – Так-то оно так, но…       – Никаких «но» нет. Я при своём самом близком окружении заявляю, что передаю лидерство тебе. Если банда Чхве действительно банда Чхве, они не будут препятствовать этому.       Джин с сомнением оглядывается на притихших альф и удивлённо замечает на их лицах вместо ожидаемых злости и раздражения банальное, но очень неожиданное смирение. Словно молодой волк победил старого вожака и всей стае пришлось смириться с новым порядком вещей.       Один из телохранителей делает шаг вперёд и пристально смотрит на Чхве, после чего тяжело вздыхает, кажется, не найдя в чужих глазах того, что хотел:       – Если это Ваше желание, босс, то так оно и будет, – переводит взгляд на Сокджина, лишая своё лицо любых намёков неповиновения. – Как к Вам обращаться?       Джин немного теряется от развернувшихся совсем неожиданно событий, центром которых он стал, но быстро приходит в себя и приподнимает подбородок, смотря альфе прямо в глаза уверенно и строго. Шире расправляет плечи, будто показывая своё превосходство, и понижает тон, делая голос жёстким и не терпящим непослушания:       – Господин Ким.       Будущее, буквально час назад кажущееся страшным и неизведанным, постепенно начинает вырисовываться мутными тенями водяных красок.