Аберрация чувств.

      Возле Нила всегда спокойно. Тревожные мысли улетучивались, позволяя полностью расслабиться, растворившись в ласковых объятиях священной реки.       Сандэй вышагивал вдоль берега, где изредка можно было уловить едва заметные следы человеческих ног и лап животных. Неосознанно он старался коснуться краешком сандалий следов. А потом в его поле зрения попал человек. Единственный во всей округе. На мгновение мужчина замедлил шаг, никак не решаясь покинуть омут своих дум и подойти к тому, чьи черты лица становились всё яснее и яснее с каждым шагом. Кажется, эту блондинистую макушку он видел на пиру у Кавеха Дираши. В сознании всплыли моменты с первого дня пребывания в Тамери : тогда подле Доктора Рацио сидел тот, о ком судачили, пожалуй, все. Авантюрин собственной персоны. А ещё он наверняка слышал позорные слухи о мужеложстве Царя Вавилона, отчего Сандэй ещё не решительнее двигался впереди.       На Сандэя накатил невыносимый приступ огорчения и жалости к самому себе. Однако он пересилил себя и стремительно зашагал к Авантюрину, который вскоре завидел его и встрепенулся. — Доброй ночи. Могу ли я присоединиться к вам? — бархатным голосом спросил он, предварительно натянув на голову льняной шарфик.       Авантюрину потребовалось всего лишь несколько секунд, чтобы вспомнить мягкие черты лица Вавилонского Царя. Однако он вовремя притворился, что видит человека в первый раз. — Разумеется можете, — он чуть продвинулся, освобождая место на песке подле себя, несмотря на то что это было необязательно. — Моё имя Куааши, — начал он, нарочито не глядя на мужчину. — Как забрели сюда? У Нила обычно много народа, но вблизи дворца Живого Бога редко можно встретить людей. — Именно поэтому я и здесь. Не люблю шум. — Резонно, — согласился Авантюрин. — Раз уж разговор состоялся, то можете звать меня Масуд.       Сандэй едва не хихикнул. Оба знали, что просто так они не оказались бы подле дворца. Но их безмолвная договоренность была громче любой другой мысли. Сегодня вечером они не опороченный глава государства и не тот, кто даже не знает какой ярлычок на себе повесть. (Раб? Игрушка братца фараона? Иль, быть может, человек? Впервые за семнадцать лет человек.)       Сегодня они падкий на философские размышления Куааши и беспечный Масуд. — Знаете, я никогда не говорил с людьми просто так. Всегда думал, что это сложно — блаженно прикрыв очеса начал Сандэй, позволяя себе расслабиться — Я до сих пор так считаю. Нужно держать в голосе слишком много мелочей. — С по-настоящему близкими людьми не думается ни о чем, — возразил мужчина, по-прежнему не глядя в сторону Авантюрина. В мыслях мгновенно всплыл лик сестры. И, пожалуй, Галлахера. Однако он тотчас исчез. — Но Вы думаете, — Авантюрин не спрашивал. Он утверждал. — Верно, — глаза Сандэя на миг приоткрылись, но он не стал перечить ночному собеседнику. Впервые в жизни хотелось поговорить как человек с другим человеком, а не сидеть птицей с отрезанными крыльями в золотой клетке. Роскошной, но чертовски пагубной. — Сколько бы людей не было вокруг, одиночество всё равно будет главенствовать, — Авантюрин знал это по себе. Знал и с изрядным сожалеем говорил. Одиночество губило, высасывало все крохи счастья, заставляя погрязнуть в унынии и скорби по погибшей семье. — Я не должен жаловаться на свою жизнь. У меня ведь всё есть, — Сандэй апатично вздохнул, сделав вид, будто песок чрезвычайно привлекал его. Внезапно он коснулся его кончиками пальцем ровно три раза, после чего отряхнул прилипшие песчинки. — Всё, кроме счастья? Да мы братья, по несчастью. Иронично. — Моя сестра рядом, она счастлива, жива, здорова и получает от жизни всё. Она поёт и радует своим очарование тысячи людей,— воскликнул царь.       В самом начале Авантюрин даже не понял к чему были сказаны эти слова. А затем губы сложились в печальной улыбке. — Похоже, Ваша сестра счастливица. А что насчёт Вас? — Меня? Но ведь я уже сказал... — Вы сказали о Вашей сестре. Не о себе. Знаете, я не имею права копошиться в чей-то голове, имея при этом полный беспорядок в своей. Я и сам не знаю что значит «быть счастливым». Но, наверное, это должно касаться меня, а не других людей? — предположил мужчина, поджав колени к груди и обняв их руками. — Разве можно жить не для других? — Увы, мне это неведомо. А можно ли вообще жить таким, как я? — Авантюрину не требовалось заканчивать речь, чтобы «Куааши» его понял. — Моя сестра говорит, что все заслуживают жить.       Сандэй вспомнил чарующий голос Робин, за которым последовал грозный голос отца, что без конца внушал ему свои идеалы. Должен продолжить его дело, должен быть достойным правителем, должен позаботиться о сестре, должен оставить после себя обученного наследника. Он всегда был должен кому-то. Нужен — никогда.       Отец говорил ему, что он — единственная надежда. А значит вся его жизнь будет состоять из политических разборов за независимость падшего Вавилона. Но жить для себя не было ему позволено. Да и как можно? Дела ведь. Власть.       Однако средь сухой и чёрствой оболочки прорастала душа. Душа того, кто от рождения её должен был быть лишён. Но «Душа» брала контроль над разумом. Она требовала занятий музыкой вместе с сестрой, беспечных прогулок по городу и любви. И Сандэй проводил вечера в компании Робин, лечил «Душу» в созвучиях её голоса. Он редко говорил. Чаще слушал. Не была сестра готова к его ранам. Сандэй, как оказалось, тоже не был готов к цветастым синякам, оставленных отцом.       А Галлахер оказался готов. Готов был целовать их и смахивать слёзы с щёк такого чувственного птенца, ненавидящего себя за то, что был по-настоящему живым в объятиях другого мужчины.       «Масуд» и «Куааши» молчали. Пока Авантюрин не решил ответить Сандэю. — Ваша сестра — чудо. Хотелось бы, чтобы и другие считали так же. — Начните с себя, Господин Масуд, — притворное имя мужчина нарочито смаковал.       Авантюрин себя ненавидел. А кто, впрочем, его любил? Он жить-то начал, когда Веритаса Рацио встретил. Он о многом начал думать после встречи с ним. Доселе мужчина был игрушкой в руках десятков других. Редко кто из них был добр к нему. Порой жены его хозяев могли порадовать его остатками с ужина и какой-нибудь неаккуратной схенти, сшитой наспех. Он раб. Кем бы он сейчас ни был, напоминание о своём прошлом навсегда будет выведено гематомами на его теле. Шрамы, рубцы, клеймо — всё это болезненно скрежетало под сердцем, отражая боль на оголённых участках кожи. — А знаете, что я понял? — Сандэй оживился, в его очах блеснула искра надежды. — Сколько бы сил не было вложено, люди всегда найдут за что зацепиться. — Я привык не оправдывать чужие ожидания. Так что для меня это факт. Людям свойственно обманываться из-за собственных ожиданий.       Для обоих мужчин своё красноречие было чем-то необычным, несвойственным прежде. Сандэй никогда не открывал свою душу незнакомцам, но, вероятно, оба понимали, что точек соприкосновения у них больше, чем у кого-либо другого.       Вот только кожа царя покрылась мурашками, а в мыслях возник лик перепуганной сестры, которая выталкивала всех любопытных зевак из гробницы чести Сандэя. Захотелось ретироваться. — Мне кажется, что на меня обрушился огромный шквал негодования. — Кавех Дираши же живёт. Несмотря на то что его царственные булки тоже мужчина... Кхм! Я прошу простить меня за проявленную дерзость, — вовремя замолк Авантюрин, вскочив с нагретого места.       Сандэй в изумлении раскрыл глаза, уставившись на Авантюрина. Тот, однако, успокоился быстро: понял, что друзья по несчастью они только на этот вечер, а значит можно перестать скрупулёзно выбирать выражения. Вот только хотелось действительно иметь друга. Не притворного и эфемерного, а живого, настоящего. — Живите как Вам хочется и обнимите, наконец, сестру, пока не стало поздно, — осмелел мужчина, активно зажестикулировав руками. — Ей будет мерзко ко мне прикасаться, — понуро молвил Сандэй, чувствуя себя так, словно и Авантюрин узрел его позор. — А Вы с ней говорили?       Веритас бы точно напрямую сказал что-то вроде: «Люди не знают, что главы государств тоже сексом занимаются? Или проблема в гомосексуальности? Мой брат тоже гей, и ничего». Однако Авантюрин был не так прямолинеен, ибо привык подстраиваться под ситуацию. Там более перед ним не Сандэй, а Куааши, вообще-то. — Нет, — честно ответил Сандэй. — Так чего ждёте? Вспомните, что скоро разлив Нила и Живой Бог будет мастурбировать в священную реку. Ему тоже стыдится своего тела? — Это традиция. — Не аргумент. — Вы многое себе позволяете. — В самом деле? А я вот полностью удовлетворен беседой, — воскликнул мужчина. — Если бы мы с вами, Господин Куааши, родились в других условиях, мы непременно бы поладили.       Сандэй виновато повёл головой. Он не знал как вести себя после столь откровенных речей и действительно дельных слов от Авантюрина. — Если суждено найти общий язык, то неважен статус, уважаемый Масуд.       Авантюрин опешил. Неужто благословение фараона и впрямь работает? Да чтобы сам Вавилонский Царь с ним дружбу водил? — Вы, главное, сестру обнимите. — Непременно, — он благодарно кивнул, а затем продолжил. — Масуд, давайте на «ты». Я ведь... Всего лишь Куааши. Прежде чем согласиться Авантюрин за короткое мгновение прошел все стадии принятия. Неужто ему всё это снится? В конце концов, даже к Веритасу он обращался на «Вы», хотя очень хотелось сладостно протянуть «до-о-к» и наблюдать за его реакцией. Вот только перечить Сандэю он не стал. Сделал вид, будто изумления и след простыл. — Как твоей душе будет угодно.       А затем они распрощались. И Сандэй ушёл, оставляя свой эфемерный образ Куааши там, у Нила, где остались трагичные воспоминания Авантюрина о златых кудрях сестры, которую он, в отличии от своего собеседника, обнять больше не сможет никогда.

***

      Аль-Хайтам, сложив ногу на ногу, вычитывал папирусные свитки, что Кавех ему передал. Подле него этим же занимался Веритас, лишь иногда бросая взгляд на советника.       Они часто вместе разгребали залежи свитков. Рацио мог больше времени провести с тем, кого считал вторым отцом, а Хайтам, помимо банального желания понаблюдать за Веритасом, мог делать вдвое меньше работы. — Это последний на сегодня? — спросил Рацио, откладывая вычитанный документ в сторону. — Да. — Замечательно. Я как раз хотел спросить кое-что. Позволишь?       Хайтам кивнул, разминая уставшую шею. Им явно не стоило до утра сидеть за работой, однако Веритас никак не желал уходить, не завершив начатое, а Аль-Хайтам... Он не знал как завести разговор с Рацио, вот и лениво пробежался взором по нескольким документам. А потом по ещё нескольким, уже подсвечивая их свечей, отказав в уходе даже Кавеху, который слишком откровенно намекал на плюсы поскорее пойти в его покои: Веритас от такого по-детски закрыли уши руками. Дираши обиженно надул губы, а его советник лишь уткнулся в папирус, изредка поглядывая на Рацио.       Именно поэтому в глазах мужчины сверкнула радость, когда Веритас сам начал с ним говорить. — Спрашивай, конечно. — Что для тебя любовь? — К чему? — вопросом на вопрос ответил он, философски подойдя к разговору с Рацио, чудом не потеряв самообладание от волнения. — В глобальном смысле — это глубокая привязанность, вызывающая положительные... — Для тебя, — повторил Веритас, постепенно принявшись наводить порядок в архиве. — Кавех, — без всяких раздумий ответил он. — Как ты пришёл к этому? — Мне было интересно и хорошо с ним. Всегда. Мы вместе делились друг с другом знаниями, хотя мне было крайне тяжело общаться с ним. Он моё отражение. О чём бы я с ним не заговорил всегда было одно: желание продолжать диалог, что мог перерасти в оживленную дискуссию. И хорошо было, — совсем не большой ответ, особенно если учесть громадную бурю чувств, но это был максимум аль-Хайтама. Выражать мысли подобного характера — выше его сил. — Спасибо. Это давно меня интересовало, — Веритас прижался спиной к холодной каменной стене, исписанной знаками и символами. — Почему? — Исключительный интерес, — «и неугомонная блондинистая макушка» хотел продолжить он, однако решил, что сначала нужно разобраться самому в чувствах.       Хайтам ненароком вспомнил себя в возрасте Веритаса. Тогда, справедливости ради, он уже помогал Кавеху в воспитании этого самого Веритаса. А вот несколькими годами ранее — задавал бабушке похожие вопросы. Но выводов мужчина делать не спешил.       Рацио понимал, что спрашивать подобное у аль-Хайтама — априори проигрышный вариант, ибо у него с эмоциональным интеллектом всё плачевно, однако Кавех, более чувственный по своей натуре, непременно догадался бы откуда ноги растут. Вот и из двух зол он выбрал меньшее, пусто ничего нового для себя и не извлёк. Сам Веритас, пусть и был далёк до уровня главного советника, тоже испытывал некоторые трудности с трактовкой своих чувств. — Тебя, кажется, ждал Кавех, — внезапно прервал нагнетающее молчание мужчина, глядя на освещённый рядом свечей лик Хайтама. — Точно. Доброй ночи. Если появятся вопросы, — начал он, — Любые вопросы. То подходи.       Рацио кивнул, провожая мужчину ласковым взором.

***

      Солнечные лучи искаженными полосами отражались в журчащей водной глади, что заботливо обволакивала покатые бёдра. Капли воды сияли на стане фараона, чьи алые, словно плоды боярышника, очеса были блаженно прикрыты.       Кавех был отрезан от всего мира. Его длань размеренно двигалась по разгоряченной плоти, и он знал, что там, на береге, находится его супруг. Знал, что он смотрит. Так внимательно смотрит лишь он. И ему совершенно неважно наличие на берегу нескольких десятков людей, любопытно взирающих на его накаченную спину. В разлив Нила им было позволено лицезреть великолепие фараона.       Дираши, однако, не оборачивался лицом к толпе. Свою прихоть Живой Бог никому объяснять не будет. Даже мужу. Он позволил себе эту вольность, растворяясь в нежных мановениях Нила, будто тот гладил его ягодицы.       Львиная грива бисквитных волос распласталась по широким плечам с крохотными веснушками. Кавех выглядел безупречно во всём своём появлении, он очаровывал всех, кто смотрел на него.       Длань с каждой секундой двигалась все ленивее и ленивее. В какой-то момент ему захотелось жалобно захныкать, осознав отсутствие мужа подле себя. Было бы просто шикарно опереться о него, позволить помочь и трепетно поцеловать рубиновые уста.       Мысли о главном советнике плодотворно влияли на его занятие, от чего долго не пришлось настраиваться, игнорируя озабоченную толпу. Он представил его пальцы вместо своих. Они бы осторожно погладили бёдра, поднялись выше и сжали член. Возможно, его супруг заботливо распахнул бы уста, обхватив самый кончик. Или, может, разлил бы вязкое масло меж ягодиц, предоставляя их фараону, который, оторвавшись от мыслей, ровно через секунду кончил, вовремя убрав руку: белесые капли устремились по течению. Кавех одобрительно кивнул. Он наспех сполоснул ладонь в реке, а после развернулся и под гомон людей направился к берегу, где его встретил Хайтам, помогая обвязать бедра схенти.       Ритуал прошёл успешно. Людей начали приглашать на пир слуги, а Дираши устало вздохнул, уткнувшись лицом в плечо Хайтама, едва касаясь стыка с шеей губами. Больше никто не смел даже на секунду посмотреть в его сторону. Хотелось, но права они не имели.       Авантюрин находился недалеко оживлённого роя людей. Не то что бы он никогда не видел подобного: для хозяина было нормально заняться интимом со своей женой в его присутствии. Однако Кавех был чем-то иным. Это не было похоже на сексуальный акт, скорее на единение с Нилом, будто тот и впрямь мог вознестись к Эннеаде в любой момент. Но Авантюрин, признаться честно, вообще перестал смотреть на тела людей: ему было неуютно. Во время долгих лет вне воли он повидал многое. Живой бог исключением не был.       Однако, когда вместо Кавеха Дираши фантазия вырисовала образ его младшего брата, Авантюрин решил, что всё-таки видел недостаточно. Такого красивого точно недостаточно. Красивого. Величественного. Изящного. Он невольно улыбнулся, думая о мокрых бёдрах Веритаса, о его волнистых волосах, которые наверняка завились бы забавными волнами, если бы намокли. Интересно, а мог бы Авантюрин коснуться их...? Бёдер или волос никому не ведомо.       В какой-то момент ему стало неудобно за нагло лезущие в голову безобразно греховные мысли.       Мужчина вздрогнул, когда тот, о ком он только-только думал, появился сзади него, здороваясь. — Рад видеть вас, Авантюрин. — Ох, док... Доктор Рацио, я тоже рад видеть вас, — залепетал Авантюрин, вовремя среагировав. Он не позволил своим мыслям зайти дальше, ибо и без того с трудом держал лицо. — Вы первый раз присутствуете на церемонии в честь разлива Нила? — зачем-то спросил Веритас, пусть и знал ответ. — Да. Признаться честно, приятно впечатлён. А вам не нравится? — вопрос Авантюрина был более логичным, ибо не заметить хмурое лицо было невозможно. — Я считаю это неуважением по отношению к брату, — моментально отрезал Рацио. — Так переживаете за него? — Авантюрин тепло заулыбался. Пусть на душе оставался осадок от натянутой вежливости.       Разговоры с Веритасом были отдушиной для Авантюрина. Вот только его медленно убивала необходимость держать лицо и тщательно выбирать слова. Хотелось дышать полной грудью, вцепиться в мужчину и слушать. Слушать. Долго слушать его, впитывая всю информацию. Разумеется, раб был обязан иметь неплохое образование для строительства и прочих работ, но Авантюрин не мог не восхищаться кругозором Рацио. — Конечно,— ответил он. В конце концов, он всю жизнь восхищался братом. Как же ему не волноваться?       Авантюрин засмеялся. Искренне и счастливо. Веритас был слишком хорошим. Кто бы мог подумать, что вечно хмурый брат Живого Бога вовсе не такой уж и хмурый?       В какой-то момент Веритас опустил взор ниже и заметил на стане мужчины подаренную им шендит. Уши тотчас заалели. Рацио стыдливо отвернулся.        — Доктор Рацио? Что с Вами? — Всё в порядке. Кстати, Вам не обязательно обращаться ко мне по званию.       Полнолуние? У Сандэя и Веритаса парное обострение? Они сговорились и решили поставить Авантюрина в неловкое положение? Иначе он не мог объяснить почему и Веритас решил поставить себя на один уровень с Авантюрином. С рабом! — Как тебе будет угодно, док.       На душе в одночасье стало донельзя тепло и уютно. Силясь подавить бурю чувств от ласкового и в то же время дерзкого «док», Веритас глазами забегал по берегу Нила, зацепившись за Елену, беседующую с Вавилонским Царём, что спустя долгое время выбрался из своих временных покоев без сотни слоёв одежд, скрывающих его опечаленный лик. — Идём, — лаконично бросил Рацио, развернувшись на сто восемьдесят. От резкого телодвижения вуалевая накидка едва не соскользнула с плеч.       Сандэй по своему обыкновению улыбался одними лишь кончиками уст. Елена говорила громче, чем царь, однако была по-прежнему вежлива.       Завидев Веритаса вместе с Авантюрином, Елена помахала рукой. На этот раз она была куда дружелюбнее к мужчине, чем в первую их встречу. — Авантюрин, кто бы сомневался! — И не надеялся тебя застать здесь, дорогая.       На лице Рацио читалось неподдельное удивление. Сначала он метнул взгляд в сторону Авантюрина: глупо похлопал очесами, не в силах найти ответа на свой вопрос. Затем он глянул в сторону довольной девушки, однако немой вопрос не испарился. — Когда вы успели так хорошо поладить? — Я не рассказывал? — мужчина заглянул в щенячьи глаза Веритаса и натянул на лицо виноватую улыбочку. — Как-то я гулял по рынку. Елену чуть не обманула торговка. Я вмешался и подробно объяснил, почему её товар некачественный. — А потом мы разговорились, — продолжила рассказ девушка. — Авантюрин, оказывается, чудесный собеседник. Временами, разумеется. — У Господина Авантюрина и впрямь и дар: он либо моментально расположит людей к себе, либо оттолкнет так, что зубы от злости будут скрипеть, — вмешался Сандэй, отчего его очи моментально исказились лукавой энергией. Он будто по воздуху передавал Авантюрину свои мысли, касательно их разговора несколькими днями раннее.       Веритас ещё больше изумился. Как только Авантюрин умудряется водить дружбу с царём Вавилона и задушевно лепетать с одной из самых знатных жительниц Тамери во время прогулки? Кажется, с Рацио так беспечно он никогда не проводил время. Ему, может быть, было хорошо, но едва ли он мог назвать Рацио своим другом. Стало быть, ему и вовсе нельзя думать о том, что потрясающий кульбит сердца и неистовое желание молиться всем богами при встрече с ним — нечто большее.       Он не слышал дальнейший разговор Авантюрина с Еленой и Сандэем: счёл себя лишним. Сколько Веритас себя ни помнил — всегда испытывал трудности с коммуникацией. А Авантюрин приспособленный. Он знает как очаровать, как вызвать расположение, способен говорить на многие волнующие сердца людей темы, а Рацио... Рацио всегда говорил в лоб. Прямо, не выбирая выражений. То, что думал. Для большинства он был грубияном, думающим лишь о науке. А для тех, кем сам восхищался, оставался одаренным юношей, так до конца и не познавший что значит быть «гением». Госпожа Герта и Жуань Мэй никогда не примут его в свои ряды. А если узнают, что любовь в его сердце теплится не только для науки, то поставят его в один ряд со всеми остальными, кто далёк от гениальности. В конце концов, по их мнению, нельзя отождествлять гениальность с человечностью.       Погрузившись в свой внутренний мир, он несколько раз пропустил мимо ушей обращение Авантюрина, что не позабыл о его нахождении тут. Увлеченный разговором с Еленой и Сандэем, ему хотелось получить внимание Рацио, вот только тот был сморен внезапно накатившим приступом уныния. — Док, ты хорошо себя чувствуешь? — А? Да. Да, конечно. Прошу простить меня, — принялся активно оправдываться оживившийся Веритас.       Сандэй держался особняком. Он ощутил окутывающую его разум тревогу. Все звуки в один миг превратились в жуткую какофонию, ему начало казаться, что всё вокруг ему угрожает. Срочно было необходимо как-то себя успокоить. У мужчины был целый ряд небольших ритуалов, помогающих избавиться от особенного ярких приступов тревоги, однако о них знало всего три человека. Мужчина ровно три раза потёр большой о указательный, а затем, пользуясь тем, что их небольшая компания понемногу начала двигаться, вышагивал в чётком ритме, паралельно повторяя махинацию с пальцами, держа руки за спиной.       Неладное заметил только Веритас, меньше всего вовлечённый в разговор. Впрочем, вмешиваться он не стал. И без того имел с Сандэем личные счёты. — У меня несколько кошек и котов. Моя жена находила их на улице, любезно принося мне. — Разве не дикость? Священную кошку оставить средь улицы... К счастью, хозяева для них находятся, — негодовал Авантюрин, жестикулируя руками. — Во дворце у Живого Бога есть чудная кошка. Но мне редко удаётся её погладить. Зато Веритаса она любит, — тут он неожиданно обвив руку Веритаса двумя своими, прижимаясь к ней. Ровно через секунду их удивлённые взоры пересеклись, и Авантюрин молниеносно отпрянул.       Сандэй был слишком поглощен своими думами, а Елена отметила этот момент красным в своей голове. Рацио промолчал. Он не успел в полной мере почувствовать тепло чужого тела, но этот момент был лучшим за день. — Думаю, мне стоит удалиться. Я хочу найти сестру, — начал говорить Сандэй, медленно приходя в себя. На словах про сестру он с благодарностью посмотрел на всё ещё ошарашенного Авантюрина, который чудом всё понял сразу, кивнув.

***

      Для Авантюрина и Елены время тянулось незаметно. Веритас был настроен более пессимистично, однако не вмешивался в оживленный диалог. Мужчина лишь вышагивал возле них. Казалось, будто Тот намеренно замедлял зыбучее время для злобной шутки над Рацио.       Всё чудилось Веритасу томительно медленным, невозможно долгим. Он толком не понял, когда переступил дворцовый порог, провожая резвого Авантюрина, что скрылся за проклятой дверью своей комнаты. Ненавистной, разделяющей их, сжигающей здравый смысл. Хотелось крепко впиться в массивные двери подушечками пальцев, чтобы те закровоточили. Быть может, густые неряшливые карминовые капли смогли бы дать Веритасу ответ. — Я была уверена, что вы в отношениях, — молвила девушка, пользуясь отсутствием Авантюрина и вгоняя в краску Веритаса, мигом отвернувшегося от неё. Каждое слово заставляло умереть частички гордости внутри него. — Я не стал бы давить на него, — с трудом вадавил из себя мужчина, сложив руки на груди. — Он тебе нравится? — не унималась Елена. Она полностью стёрла меж ними все границы, переходя на «ты». — Честно сказать, не думала, что ты гей. — Это очень личный вопрос. — Но ты гей, — она накрутила на палец прядку жемчужно-пепельных волос, демонстрируя свою заинтересованность. — Может и так, — согласился Веритас, желая абстрагироваться от столь сложных для него вопросов. — И он тебе нравится. — Может и... Я не знаю. — Только идиот не заметит, — тяжко вздохнула Елена. — Порой я веду себя как настоящий идиот. А вы... Ты, ты лезешь не в своё дело. — Было бы не моим, если бы не рассказы Авантюрина. Тебе осталось ему только верблюда подарить для полноты картины, — фыркнула она. — Подожди, Авантюрин говорил обо мне? — каждая клеточка его тела встрепенулась. Он наивно уставился на девушку, безмолвно умоляя рассказать. Неужто для него, Авантюрина, всё выглядит яснее? — Нехорошо пересказывать чужие слова. Тем более друзей, — Елена хитро заулыбалась.       Веритасу хватило сил только попрощаться с ней, лениво направившись в свои покои. Когда-нибудь он сможет узнать, что такого о нём болтал Авантюрин, что Елена решила себе позволить столь фривольно говорить с ним.       И кто бы мог подумать, что после безобидной шутки Веритас Рацио и правда подарит Авантюрину... Верблюда!