Парень на вечер

Минхо предложил Джисону поехать отмечать Рождество и Новый год с родителями ещё в ноябре. Джисон не особо удивился тому, что у такой семьи была традиция ездить на один и тот же горнолыжный курорт каждый год, правда, то, что он находится в Австрии, всё же немного удивило. Лететь в Европу просто чтобы покататься на лыжах? Звучит на богатом. Минхо сказал, что ему понравится, Джисон скептично дёрнул бровью, потому что где он, а где спуск со склона на лыжах, но кто он такой, чтобы отказываться. Лишать Минхо поездки не хотелось, они и так остались в Нью-Йорке в прошлом году, когда Джисон был по уши в учебе, и позволять полностью платить за себя тогда не хотелось, их отношения едва устаканились, им было всего четыре месяца. Ехать на другой континент с семьёй своего парня было попросту страшно, поэтому он осторожно съехал с темы, сказал, что будет готовитсья к сессии, и Минхо может поехать на праздники с семьёй один. Минхо не поехал, остался с Джисоном в городе и они отметили вдвоем в его квартире. Сейчас, спустя почти полтора года, ему было спокойнее. Нет, не прям спокойно, совсем нет. Но спокойнее. Сейчас Джисон уже мог остаться наедине с мамой Минхо и даже говорить с ней, глядя в глаза. Она даже нравилась ему теперь. Временами. Когда не пугала. Курорт оказался и правда классным. Ли снимали целый коттедж у склона. Достаточно большой, деревянный, с двумя ванными комнатами и двумя спальнями, с кухней и гостиной, в которой большой камин трещал настоящими поленьями, которые приносили работники базы каждое утро на крыльцо. Джисон оценил его в первый же вечер, когда уселся на диван с завернутыми в одеяло ногами, с кружкой горячего кофе в руках и с ярким румянцем от холода на щеках. Мистер Ли разжёг огонь, медленно поглотивший сухое дерево. По комнате растекся запах тепла и чистого дыма, слегка хвои, наверное, с улицы, потому что дом окружали высокие старые ели, росшие тут задолго до того, как пришли люди. — Завтра утром подъем в девять, чтобы застать трассу чистой, — сказала миссис Ли тем вечером. Джисон, прижатый к боку Минхо, не особо придал значение ее словам. В девять так в девять. Трасса и трасса. Джисон видел горы прежде, когда они с Минхо ездили в Новую Зеландию в сентябре, но там это было иначе. Утренние Альпы искрились, как будто покрытые алмазным напылением. Джисон чуть не ослеп, когда утром вышел из коттеджа, прикрыл глаза рукой, чтобы посмотреть вдаль, на поселение, раскинувшееся чуть ниже, вчера оно было просто скоплением огней в черноте ночи, сегодня Джисон увидел хаотично раскиданные по снегу деревянные дома. Фуникулеры проводами уходили вверх, кабинки уже двигались, первые лыжники, вставшие раньше всех, отправились на вершины, пропадая в слабом утреннем холодном тумане. Косые горные бока сходились и расходились до самого горизонта, линия которого здесь была нечеткой, Джисон вообще не уверен, что на такой высоте можно найти горизонт. Ещё в Нью-Йорке Минхо лично выбрал для него экипировку, подобрал костюм и перчатки, специальные лыжные ботинки, самые теплые и удобные, какие только существуют. — Не хочу, чтобы ты запомнил это путешествие как каторгу, — улыбнулся он и поцеловал в нос. Лыжи пришлось брать в прокате уже здесь, потому что тащить их из Нью-Йорка не стали бы даже такие фанаты, как Ли. Минхо взял для Джисона высокие синие лыжи, пластиковые, спортивные, дорогие, наверное. Джисон посмотрел на них с небольшим страхом, потому что такие махины на ногах просто не могли быть удобными, и прижал к груди, отходя подальше от очереди, чтобы в стороне дождаться Минхо, подбирающего теперь лыжи для себя. Джисон зажмурился, чувствуя, как намокли ресницы из-за горячего влажного пара, выходящего изо рта и поднимающегося из ворота куртки вверх. Солнце слепило так сильно и так больно, что впору было доставать очки, что смотрелось бы странно. Он, конечно, не очень разбирается в таком, но надеть солнцезащитные очки с горнолыжным костюмом кажется ему странным. — Джисон, ты раньше катался на лыжах? — миссис Ли улыбается даже ярче, чем сверкает девственно чистый горный снег на склонах. Ее красный костюм ярким пятном выделяется на фоне белого, в руках лыжи, идеальной длины, на двадцать сантиметров выше нее самой. Джисон впервые видит ее такой счастливой. — Да как-то не приходилось, — натянуто улыбается он, прижимая к себе собственные лыжи. — Минхо очень хорошо катается, — продолжает она, расстегивая липучки, которыми связаны лыжи. — Он мог бы стать спортсменом, если бы захотел. — О, правда? — рассеянно отвечает Джисон и улыбается ещё более рассеянно. В обычной жизни миссис Ли одевается строго, носит юбку-карандаш, блузки и блейзеры, жемчужные нити, кольца из белого золота и туфли-лодочки с острыми носами. Тугой пучок работает не хуже ботокса, натягивает кожу будь здоров, на ее лице нет ни одной морщины, даже в уголках глаз, да и улыбается она не так уж много, будем честны. Сейчас перед Джисоном будто другой человек. Она как будто бы помолодела лет на десять. — Отец нашел Кимов, — говорит Минхо, когда подходит к ним со своими лыжами. Солнце блестит на его коже и в глазах, которые он тоже щурит. — Они у главного входа. — Нужно поздороваться, — говорит миссис Ли. — Идите пока на трассу, ту, что для новичков. Думаю, Джисон не осилит твою привычную. — Конечно, мама, — он ждёт, пока женщина отойдет на пару шагов, и только тогда закатывает глаза, поворачиваясь к Джисону. — Как будто я сам не знаю, тоже мне. Джисон улыбается его недовольному лицу, наблюдает, как Минхо осматривается по сторонам, засунув одну руку в карман черно-белой горнолыжки. Брови хмурятся, но из-за надутых губ он выглядит скорее смешно, чем сердито. — Ладно, пойдем на третью трассу, там вид красивый, и спуск лёгкий, почти что горизонтальный, как горочка. — Если что, поймаешь меня? — полусерьезно спрашивает Джисон. Он не очень хочет никуда падать, но как будто бы иначе не получится. Лыжи он видит первый раз в жизни. — Конечно, не хочу потом собирать твои кости по всем Альпам. — Очень романтично, — фыркает Джисон, пихая его, смеющегося, в плечо. — Пошли уже, где там эти горы. Хочу посмотреть. — Пошли, — Минхо цепляет его за руку и тянет в сторону подъемника. Ноги немного скользят по утрамбованному снегу, Джисон поднимает их повыше, так идти проще.

. . .

— Нет-нет-нет-нет, — причитает Джисон, стараясь не закрыть глаза от страха. — Да ты на месте стоишь, — посмеивается Минхо, но все равно не отпускает его руку. — Да вы с ума сошли. И это отдых? — он смотрит вниз, на раскинувшуюся под горой деревню, на склон, уходящий далеко вперёд, на собственные ноги, пристёгнутые к лыжам. — Если ты меня отпустишь, я укачусь прямо до Штатов. — Не укатишься. — Боже мой. Мороз пощипывает щеки и нос — единственное, что не укрыто одеждой. Минхо — до безумия расслабленный — стоит рядом, сжимает руку, спрятанную в большую перчатку, и улыбается, щурится на солнце, смотрит вперёд и будто совсем не замечает две огромные штуковины, пристёгнутые к его ногам. Джисон уже оценил его способности, Минхо проехался туда-обратно так легко и непринужденно, будто делает это всю жизнь. Хотя почему будто. Он рассекает снег, скользя по нему, как коньками по льду, слегка помогает себе палками и не напрягает ни один мускул на лице. Грациозный и красивый, как и всегда. Джисон, стоя на месте, опираясь с одной стороны на палку, а с другой на Минхо, чувствует себя неповоротливым пингвином. Он видел таких в Новой Зеландии. Черт, у него даже горнолыжный костюм черно-белый, прямо как их шерсть. Минхо купил им парные костюмы, но он в своем, почему-то, выглядит скорее как снежный барс, величественный и ловкий. Джисон сто процентов пингвин. Мимо проносятся люди, с шуршанием скользят по склону и растворяются в ярких холодных лучах солнца. Если глубоко вдохнуть, то в груди начнет звенеть, и где-то в глотке осядет запах ёлки и смолы. Воздух тут такой чистый, что голова начинает кружиться. Горные хребты возвышаются над землей, графитовые, громоздкие, врезанные в пейзаж грубой рукой. Они колют голубое небо своими снежными пиками, но не достают до него полностью, потому что и небо тут другое, не как дома, оно выше и шире, по-настоящему бескрайнее. Джисон здесь похож на песчинку, маленький и незначительный, как мошка на лобовом стекле машины. — Попробуй оттолкнуться палками и просто покатиться, сила притяжения должна всё сделать за тебя, — говорит Минхо, поглаживая по плечу. — А вы точно инструктор? — бормочет Джисон, но уже перехватывает палки обеими руками. — Лучше. Я твоя судьба, — улыбается Минхо так мягко, что Джисон хочет поцеловать его вот прямо сейчас. Даже несмотря на то, что губы слегка онемели от холода. — Я тебе верю, учти это, когда будешь писать речь для моих похорон. — Я тебя сейчас домой отправлю, если ты умирать собрался. — Ладно, не надо. Я что, зря через Атлантику летел? Нет. Сейчас попробую и всё получится, что я, лох какой-то… Через час они спускаются на фуникулёре в долину, Джисон болтает ногами в воздухе, рассматривая деревья внизу. Ладно, могло быть и хуже, он не сломал себе ни одной кости, и даже не упал ни разу, просто устал. Особых успехов, однако, тоже не достиг. Да и хер с ним. Он катился по склону, согнув колени и вцепившись в палки, а когда разгонялся чуть сильнее, начинал кричать пронзительное «Минхо», позорное и слишком высокое для его голоса. Через час Минхо предложил спуститься и выпить горячий шоколад в кафе с видом на горы, сказал, что надо отдохнуть. Джисон любит шоколад намного больше гор. Пить горячий шоколад с шапкой из взбитых сливок и смотреть на то, как солнце переливается в снежинках, нравится ему на все сто. Джисон заворачивается в плед, который ему принес официант, отпивает из большой чашки и улыбается себе под нос. Посередине ресторана стоит пышная ёлка с крупными красными бантами на ветках. Дома они решили на наряжать, все равно уехали на все праздники, но сейчас, глядя на переливы гирлянды, Джисону хочется взять в руки коробку игрушек и повесить каждую на дерево. — Давай в следующем году нарядим ёлку и посмотрим «Один дома» вместе, — говорит он, кидая взгляд на Минхо. — В следующем году? — задумчиво тянет Минхо и отпивает свой шоколад. — Это так нескоро. — В этом уже поздно, наряжать ёлку в январе не классно. Уже настроения нет. — Да я не про то, — он слегка хмурится и проводит рукой по волосам, он так всегда делает, пока обдумывает что-то. Джисон выучил, как выучил и много всего другого о Минхо за это время. — А про что? — спрашивает мягче, вылавливая взгляд напротив. — Просто… не подумай, что я против, но ты сейчас так сказал, будто уверен, что и через год мы будем отмечать Рождество вместе, и я вдруг подумал, а будем ли? — он нервно улыбается и смотрит на Джисона. Теребит в пальцах край скатерти, темно-красной, под цвет бантов на ёлке. — Думаешь, мы будем? Джисон вздыхает, отставляя чашку на блюдце, они звякают, соприкасаясь. Минхо выглядит как человек, твердо стоящий на ногах. С работой, деньгами, семьёй за спиной и всем прочим, с квартирой в центре и с любимым человеком рядом. Он такой и есть, на самом деле. Большую часть времени. За последний год Джисон выяснил несколько вещей: во-первых, Минхо его любит, прям по-настоящему, как в книгах пишут, и как в кино показывают, даже больше, потому что их история не закончилась признанием в чувствах, как обычно показывают в мелодрамах, она продолжилась и сделала их теми, кто они есть сейчас — соулмейтами. Во-вторых, иногда в Минхо открывается дверь, закрытая большую часть времени, скрывающая за собой сомнения и неуверенность, которые росли в нем годами, незамеченные и не вырванные вовремя, и теперь уже не способные исчезнуть с концами. Иногда земля под ногами Минхо начинает шататься, и весть он превращается в балансирующую фигуру, раскачивающуюся из стороны в сторону. Даже хуже, чем Джисон сегодня на горном склоне. Джисон знает всё это, потому что часть своих страхов Минхо открыл для него сам, что-то Джисон увидел, наблюдая за своим парнем. Некоторые вещи пришли со временем. Например, понимание того, что Минхо боится потерять Джисона, наверное, иррационально, но чувства в целом не могут быть рациональными. Джисон тоже боится этого, он пугается, когда Минхо не отвечает на сообщение в течение всего дня, или когда не звонит из командировки, не отчитывается, что самолёт приземлился и всё в порядке. Джисон боится потерять Минхо в автокатастрофе или при несчастном случае, но этот страх не живёт в нем постоянно. Это здоровое переживание за близкого. Минхо боится потерять Джисона будто бы во всех возможных смыслах. Особенно он боится, что Джисон однажды сам решит уйти. Рука тянется через стол, чтобы сжать теплую ладонь Минхо. Джисон смотрит в его глаза, в которых блестит слабая уязвимость. — Почему ты думаешь, что я куда-то денусь? — спрашивает Джисон, поглаживая его ладонь. — Ты уже один раз почти сумел исчезнуть, что мешает тебе сделать так ещё раз? — Правда не знаешь — что? — Жизнь сложная, может всякое случиться… — Минхо, я не могу придумать ничего, что могло бы заставить меня уйти, — серьезно говорит Джисон. — Я знаю себя, и думаю, что знаю тебя. По крайней мере, знаю достаточно хорошо, чтобы понимать, что ты мой соулмейт. Я люблю тебя не только как мужчину, я люблю тебя как человека тоже, и мне нравится быть с тобой всеми возможными способами, даже на лыжах кататься с тобой я готов. Понимаешь? Минхо блестит глазами и улыбается той своей улыбкой, которая напоминает Джисону котят и теплое какао. Маленькая и смущенная, совсем не подходящая бизнесмену и наследнику крупной строительной фирмы, зато отлично подходящая Ли Минхо. — Я тоже тебя люблю, Джисона, — бормочет он, сжимая его руку в ответ. — Я понимаю, о чем ты. Иногда мне сложно поверить, что ты правда можешь остаться со мной навсегда. — Я этого хочу, — искренне говорит Джисон. — Я тоже, — звучит даже лучше признания в любви. Джисону хочется вытравить из него все сомнения, чтобы не осталось ничего, кроме густой нежности. Вечером коттедж остаётся только для них двоих. Родители уходят на ужин к Кимам, которые в этом году решили присоединиться, и Минхо втягивает Джисон на второй этаж, в зону отдыха, где стоит джакузи, с горячей водой, ароматными маслами и пузырьками, щекочущими замёрзшее тело. — Знаешь, джакузи мне нравится больше лыж, — говорит Джисон, погружаясь в воду. — Ты как теплолюбивое растение, — улыбается Минхо, подплывая ближе. — Да. На Гавайях было хорошо. Давай в следующем году туда на Рождество поедем. — Ты же хотел ёлку наряжать, — Минхо хихикает, забирается ему на колени, расставляя свои по бокам, и обнимает за шею, жмется к самой груди. Нежный. — Черт, точно, — смеётся Джисон. — Тогда придётся перенести Гавайи на Рождество после следующего. Поедем через два года. — Хорошо, я занесу это в свое расписание, — носы трутся друг о друга, медленно и ласково. — А через три года можно будет поехать к моим родителям. Мама накроет целый стол, с индейкой и запечённой картошкой. Сварит глинтвейн с настоящей корицей, — глаза закрываются, тепло воды и Минхо делают тело Джисона плавным и тяжёлым. Будто пьяным. — Звучит вкусно. — Через четыре… ладно, через четыре года можно будет вернуться сюда. Будем приезжать раз в четыре года, я согласен кататься на лыжах раз в четыре года, а там может и втянусь. Научусь кататься и... — Выходи за меня, — говорит Минхо в самые губы. Джисон распахивает глаза, отстраняясь, чтобы посмотреть на него. Сердце вдруг начинает стучать быстрее, почти так же, как это было на склоне горы, когда Джисон покатился вниз и не сразу смог затормозить. Минхо смотрит расплывчато и мягко. — Ты… ты серьезно? — голос слегка не слушается, и Джисон выглядит, наверное, напугано, потому что и чувствует себя как-то так же. — Серьезно. Они смотрят друг на друга несколько долгих секунд. Джисону кажется, что он сейчас проснется, или случится что-то ещё, потому что предложение звучит слишком нереально, чтобы быть правдой. Но вес Минхо на коленях очень даже реальный, как и его руки на плечах, его глаза напротив и его сомкнутые покрасневшие губы. Он весь целиком — реальность Джисона, самая настоящая. — Да. Выйду. Конечно выйду, — сбивчиво отвечает он и улыбается. Губы Минхо мягкие и теплые. И этот поцелуй — спокойный. Минхо прижимается к нему, обнимает за шею, медленно втягивает нижнюю губу и отпускает и тихим чмоком. Каким-то нежным и домашним. — Ты же не делаешь это из-за страха потерять меня? — тихо шепчет Джисон, потому что ему правда важно знать. — Я делаю это, потому что люблю тебя, — отвечает Минхо, выдыхая. — Брак не привяжет тебя ко мне, я просто хочу, чтобы ты стал моим мужем. Потому что люблю. Очень. Джисон сжимает его в объятиях, горячих и мокрых, целует к губы и подбородок, в скулы, мягкими чмоками проходится по всему лицу, заставляя едва слышно смеяться. — Ты сделал мне предложение в джакузи, — говорит Джисон между поцелуями. — Угу, — Джисон чувствует его улыбку своими губами. — Кажется, я люблю тебя ещё сильнее, чем утром. — Замечательно. Тогда организатора свадьбы ищешь ты. Джисон целует его снова, прижимая к себе как можно ближе, чтобы почувствовать, каково это — целоваться со своим женихом. Вот бы поскорее рассказать Феликсу.