Сезон дождей

Чонгук скидывает с себя одеяло, из-за которого ужасно жарко, и после с трудом разлепляет глаза. Комната давно залита и нагрета солнцем, а на часах сквозь морок и «плывущее» зрение он замечает, что уже почти двенадцать дня. Чонгук чертыхается себе под нос, понимая, что проспал так, как никогда прежде. После разговора с Юнги прошлой ночью он был уверен, что ляжет спокойно спать, но не тут-то было. Сознание оказалось полностью во власти воспоминаний об их с Тэхёном поездке. И о самом парне, конечно же. Он прокручивал в голове прошедший день едва ли не по минутам, не замечая, как один час сменяется другим. А как только понимал, что уже очень поздно, и вроде как совершенно точно уговаривал себя, что ложится, под закрытыми веками вновь всплывали картины воспоминаний. Он корил себя за несдержанность и Тэхёна за то, что тот такой понимающий. Было бы проще, если бы он оказался самым обычным. Как все. Он бы, наверное, даже и не подумал тогда… Что? Что Тэхён ему нравится. А он вон каким оказался. Хуже, чем Юнги. Юнги его хоть никак не привлекает. А от Тэхёна глаз оторвать порой невозможно. К духоте помещения примешивается жар от пылающих щёк. Десятки вопросов не давали ему покоя всю ночь. Начиная от банального желания узнать Тэхёна поближе и заканчивая совсем для него небанальным — отношениями с парнями. Чонгук о таком никогда не задумывался. Он об отношениях, в принципе, старался лишний раз не думать. Чтобы не загонять себя ещё глубже в депрессию. А тут… Он сильно зажмуривает глаза, после трёт их пальцами и выдыхает. С чего он вообще думает обо всём этом? Можно ли ему так глупо фантазировать и представлять «всякое», не зная вообще, что к нему испытывает этот парень? Чонгук и сам-то боится представить эти возможные отношения. И из-за физической составляющей в том числе. А вдруг Тэхёну это вообще не надо? С чего он решил, что это — то самое? Может, его дома жена ждёт с детьми? Ну, или с собакой. Котом, с кем там ещё? Может, это от них он сбежал в такую глушь, и Юнги колоссально ошибается, думая, что Тэхён запал на Чонгука? — Какой же я идиот. — Голос после сна звучит хрипло и сухо. Чонгук не без усилий приподнимается на локтях. По затёкшей спине расползается уже привычная боль и тяжесть. Словно и не спал, а спортом всю ночь занимался. Взгляд падает на ноги, едва прикрытые наполовину скинутым одеялом. Они кажутся почти нормальными. Если бы не очевидная дистрофия мышечной массы и слегка странное положение стоп. Он выдыхает себе под нос, ещё сильнее подтягиваясь, и опирается о спинку кровати, подложив под поясницу подушку. Скептически изучает бёдра, на пробу ведя по правому ладонью. — Ну и что тут вообще может от меня зависеть? — получается злобно. Чувствительность пропадает буквально за несколько сантиметров до колен. Да и та, что была до этого — как сквозь заморозку. Глубокую, самую сильную и бесконечную заморозку. На моменте, когда и та пропадает вовсе, у Чонгука пропадает и всё настроение. Если оно вообще было. Так бывает всегда. Он живёт, вроде как привыкший. Не смирившийся — привыкший к такому положению вещей. Но стоит в очередной раз осознать и прочувствовать своё положение как оно есть: не встать, не почувствовать движение пальцев по колену, укол иглой, капли кипятка, выплеснувшиеся на ногу, судороги — что угодно, что словно щелчок по носу выведет из спячки, показав — смотри, это с тобой навсегда, то пропадает даже самое крохотное желание делать хоть что-то. Встать с этой чёртовой кровати, ухаживать за собой, ходить к врачу, работать, жить. Зачем? Чтобы появился какой-нибудь Тэхён, заставил поверить, что и ему — Чонгуку, в этой жизни положено счастье, а потом исчез? Как только поймёт, на что подписывается. «Хватит себя жалеть. Поднимайся и тащи свою тощую задницу на работу». — Иногда кажется, будто Юнги втайне установил в его доме камеры. Но на самом деле, он просто очень хорошо успел выучить Чонгука за эти десять лет. Да и не только его. Чонгук сползает назад на постель, откинув руку с зажатым в ней телефоном в сторону. В голове творится невообразимая каша. Он хотел увидеть Тэхёна, но вместе с тем убеждал себя в том, что эти желания глупые и нужно продолжать жить, как жил раньше. Ему до томных судорог в животе было интересно, каково это — быть с ним. Во всех смыслах. И до неприятной панической дрожи страшно от мыслей о том, что Тэхён — парень. Он боялся, что попробовав, ничего не почувствует, или ещё хуже — почувствует отвращение. Но и боялся, что Тэхён вообще ничего не захочет. Вообще. Потому что то, что он к Чонгуку добр, может означать просто, что он — хороший человек. Чонгуку одинаково хотелось узнать, каково это — быть любимым и быть в паре. И было страшно от мысли, что он такой никому не нужен. Какого бы пола не был партнёр. Он щурится, вглядываясь в отражения солнечных зайчиков на потолке. Вспоминает слова медсестёр о том, что красивый. Интересно, он до сих пор красивый? — Что? Мыслительный поток нарушает звонок телефона. — Ты планируешь сегодня приходить? — Что-то произошло? — Нет. А у тебя? Ты же ни свет ни заря обычно на работе. — Я проспал… Чонгук впервые за долгое время понимает, что не хочет идти на работу. Все эти годы: учёба на курсах и потом — своё заведение было его обязательной рутиной, поддерживающей его в этом мире. Он на работе проводил больше времени, чем дома. А сейчас вот думает о том, что совсем туда не хочет. Он бы, может, и правда в отпуск ушёл. Ненадолго, но… Но, кажется, это и правда упущение — столько лет жить в Японии и не увидеть ни одной достопримечательности. — Так ты придёшь? — Я… — Чонгук морщит нос, думая о Тэхёне. Интересно, он что сейчас делает? Где ест? Он вообще сам готовит себе или питается в забегаловках? — А вдруг Тэхён твой придёт? — Юнги отчего-то переходит на японский, что заставляет сердце Чонгука забиться быстрее от накатившего волнения. — Он что, пришёл? Ответом ему служит смех друга, пока он отвечает что-то то ли посетителю, то ли новому помощнику. — Нет. — Тогда зачем ты?! — А вдруг через минуту придёт? — Накормишь его. — Чонгук перекатывается на бок, помогая себе свободной рукой. — И денег не бери. — Ох, ты уже и кормишь его за свой счёт. Только вчера признавался мне, а сегодня уже… — Иди ты. Приеду я скоро. — Он завершает звонок, даже не дождавшись ответа Юнги. «Скоро» Чонгука превращается почти в три часа. Он сам не понял, каким образом хороший день и даже относительно неплохое утро, подарившие ему какую-то надежду, вдруг перетекли в новую порцию самобичевания за то, какой он, и нескончаемый мыслительный процесс о том, зачем он вообще в этом мире. Всё кажется неплохо, пока он не сталкивается с рутиной. Рутиной, которая для обычного человека-то бывает тяжело выполнима, а уж для него… Поход в ванную, тщательный туалет — на ежедневный осмотр он забивает. Вчера же был у врача, значит, пару дней можно забить. Пока сидит на специальной перекладине ванной, споласкиваясь, начинает рассматривать себя в зеркало, висящее над умывальником. Оно длинное и повешено достаточно низко — чтобы было удобно чистить зубы и прочее. Сейчас вот удобно разглядывать своё тело. Впервые за пару лет он по-настоящему изучает себя. Изучает не со стороны здоровья или того, выглядит ли он больным и так далее. Он думает, способно ли его тело и его внешность, в принципе, вызывать интерес и желание. Хмурится, забавно надувая губы. У него красивые торс и спина — этого нельзя отрицать. Чонгук поднимает руку, сгибает в локте, чтобы посмотреть на бицепсы. Пожалуй, это одна из тех частей тела, которой он гордится. В отражении зеркала мелькают довольно внушительные размеры мышц. Он не качается специально, но из-за того, что часто приходится носить собственный вес, а плюсом и управляться с креслом, руки сами собой подкачиваются. Хотя он всё же немного занимается иногда. Надо бы больше. Он поворачивается так, чтобы увидеть в отражении свою спину, а потом аккуратно приподнимается, чтобы зеркало захватило и рельеф живота. Чонгук совсем не полненький, живот так и тот — плоский как доска. Имей возможность заниматься спортом основательно, он бы, вероятно, имел стальной пресс с кубиками. Но даже так — вполне неплохо. «Интересно, — думает он, — это способно привлечь?» Кожа покрывается пупырышками от прохлады. Про душ он что-то совсем забыл, едва успел окатить себя водой, как тут же занялся рассматриванием своего тела. Намылив ладони и лишь едва взглянув на них, он пожалел о том, что вовсе начал все это. Отчего-то взгляд на собственные ладони напомнил ему о ладонях Тэхёна. Он пару раз сжимает и разжимает их, наблюдая, как по огрубевшей из-за постоянной работы и управления креслом кожи медленно стекает пена, которая давно должна была быть на нём. Способно ли его тело понравиться мужчине? Хочет ли он этого? Это пугает. Мысли о каком-то незнакомом, воображаемом мужчине, который мог бы обратить на него внимание. Даже если бы это был молодой, красивый парень. Всё равно кажутся странными и даже как-то отталкивают. А вот если представить Тэхёна и его руки, то щёки сразу начинают гореть, в животе тянет и, боже, может, и хорошо, что ноги не чувствуют, потому что от одних мыслей, что руки Тэхёна гладят его вот даже «так», вызывают бурю стыда. Учащённое дыхание и желание. Такое желание, которого он не испытывал очень и очень давно. — О чём я только думаю. — Чонгук прикрывает веки, поникая головой. — Тупость… Скользкий кулак ударяет по стене сразу после того, как Чонгук вновь видит своё отражение в чёртовом зеркале. Зачем Тэхёну это? Зачем это вообще кому-то может быть нужно? Сколько ему уже лет? Двадцать семь? За все годы, прожитые после аварии, что-то он не видел толпу желающих построить отношения с «симпатичным мальчиком». Он переключает воду на душ и сразу же вскрикивает, чувствуя, какая та горячая. Осознание того, что всё это время его ноги находились в таком кипятке, будто очередной острой иглой пронзает его тело и душу. Он не чувствовал этого. Вообще. Он спешно перекрывает воду, изучая стопы. Те ярко-красные, но пока без каких-либо плохих признаков. Это происходит с ним не впервые. Но каждый раз он чувствует себя никчёмным и неправильным. Это как минимум опасно. Ведь то, что он не чувствует, не означает, что тело не получает повреждений. Как максимум — он не чувствует. Для него это — максимум. Чонгук сдвигается ближе к стене ванной, утыкается в неё лбом и на секунду прикрывает глаза. Даже мысли о возможной «нормальной» жизни выходят ему боком. Что говорить о попытках? Может, это вообще знак? Ну, что-то вроде: «Даже не думай, зачем тебе это? Не начинай, это ничем хорошим не кончится».              

***

       — Алло? Тэхён трёт веки в попытке стереть сухие корочки в уголках глаз и хоть как-то разлепить их. По ощущениям, сейчас должно быть совсем раннее утро, поэтому, когда он мутным, расплывающимся взглядом видит, что уже полдень, то просто не верит своим глазам. Чувствует он себя так, будто спал всего пару часов. Стоп. Он и спал-то всего несколько часов. Всё никак не мог заснуть, думая о проведённом с Чонгуком дне. Сидел на веранде со стороны сада в своём арендованном доме, смотрел на яркую, красивую луну и никак не мог избавиться от образа Чонгука перед глазами. Ему хотелось что-то делать. Впервые за несколько месяцев Тэхёну действительно чего-то хотелось. И это что-то не было простым желанием получить физическое удовольствие или что-то подобное. Ему хотелось двигаться: узнавать новое, изучать места, искать информацию об упомянутых Чонгуком фестивалях фейерверков, чтобы уговорить его поехать туда вместе. Ему хотелось уговаривать Чонгука. Для начала, конечно, просто звать с собой. Вдруг и уговаривать не придётся? Почти всю ночь он боролся с тем, чтобы не начать писать Чонгуку или не оказаться с самого утра возле его дома. Будто бы он какой-то влюблённый подросток из американского сериала. Он вспоминал их обратную дорогу до дома. Молчание, нарушаемое музыкой, которую Тэхён всё же включил, боясь возможной неловкости после откровений парня. Боялся, что Чонгук пожалеет, что вообще поехал с ним. Пожалеет о том, что поделился с ним своей болью. Большинство людей жалеют о своей откровенности, как только спадает внезапно охвативший энтузиазм, сподвигший их на неё. — Сынок? — Мама? — Тэхён ещё раз растирает лицо свободной ладонью, морщась от сухости во рту и в противовес к ней неприятному ощущению липкой кожи из-за духоты в комнате. Цикады так разбушевались под утро, что пришлось закрыть окно, понадеявшись на то, что станет хоть немного тише. А кондиционер включить он забыл. — Ты совсем не звонишь и не пишешь. Тэхён вздыхает тяжело и хмурится, не без удовольствия вытягиваясь на кровати. — Мам, мне тридцать лет. — Ты всё равно всегда будешь для меня маленьким. Хоть в тридцать, хоть в шестьдесят. — Мааа, — охрипший голос Тэхёна в очередной раз служит подтверждением родительнице о том, что её мальчик давно вырос. — Ты перегибаешь. — Мне можно, я — твоя мама. Тэхён закатывает глаза к потолку, тут же пытаясь сконцентрироваться на солнечных бликах, отражающихся от неизвестной ему поверхности. В голове вновь лишь Чонгук. Мама что-то щебечет в трубку, высказывая ему о том, что родительскую любовь нужно уважать, принимать и вообще не спорить, ведь она уже немолода, кто ещё будет трепать ему нервы своей любовью. И правда, кто? Тэхён усмехается. — Всё хорошо, мам. Правда. — Правда? — Да, я… — Он задумывается. Делиться с матерью Чонгуком он не хочет. Точно не сейчас. Ни в какие подробности посвящать её особо — тоже. Он был бы не против, чтобы от него вообще отстали все. Ненадолго. Всего лишь на несколько месяцев. — Я неплохо провожу тут время. Знаешь, ем кучу разной вкусной еды. — Он переводит взгляд на мягкий, хоть и плоский живот, лёжа пытаясь оценить состояние своего тела. В таком положении оно вполне ничего. — Хожу по экскурсиям… — Ты? По экскурсиям? Куда? — Мам… — Ну, хорошо, хорошо, — женщина поражённо вздыхает. — Я плохая мать, я достаю своего единственного сына вопросами, желая узнать, не погряз ли он в пучине одиночества и тоски. — Мам, ты самая лучшая, правда, но… — Тэхён всё же садится на кровати, опуская стопы на паркетный пол. Приятная прохлада тут же разносится по ступням. Сдвинь ногу чуть дальше — к солнечному свету, и тут же чувствуется ощутимое тепло. Желудок сильным урчанием сообщает о том, что давно пора поесть. — Но я пойду уже, ладно? Не волнуйся, передавай привет папе. Сварив первую целебную кружку, уже, получается, обеденного кофе, он выходит на задний двор — туда же, где сидел ночью, и усаживается в небольшое плетёное кресло, установленное в углу узкой террасы. Первый глоток горький и совсем немного обжигающий. Он опирается локтями о колени, рассматривая заросший, запущенный сад. В воздухе уже привычная духота и ощущение, что небо вот-вот прольётся тебе на голову. Он думает о том, что нужно начинать вставать раньше. Прям намного раньше. Пока ещё нежарко. Чтобы, может, вот так же с чашкой кофе выйти и посидеть в саду, подумать о жизни. Кстати, хорошо вот так сидеть. Не то что в квартире высотки. Даже пусть и с душой её обустраивал. А потом бы он шёл к Чонгуку в лапшичную на завтрак. По дороге захватывая и ему стакан свежего кофе. И неважно, что Чонгук может сделать его сам. Это не то. Где-то на пятом по счёту глотке, ещё сильнее углубившись в их с Чонгуком «возможное», отчего-то вдруг накрывает паника. Такая, не когда хочется бежать куда-то, а противная, сверлящая где-то внутри на уровне желудка и души. Такая, от которой биение сердца чувствуешь «тудум-тудум». Не те бешеные скачки, а что-то размеренное и противное. Даже липкое. А что, если ничего не получится? Ну, то есть он вот уже почти придумал себе прекрасные отношения и плевать, что путь может быть тернист — дело не в этом. Они не будут такими, как с бывшим, потому что … Да просто потому что не будут. Достаточно посмотреть на улыбку и глаза Чонгука и станет ясно, что это другое. И одновременно то самое. Но что, если ничего не получится? Он Чонгука не спрашивал. Да и надо ли? И этот глупый страх, который обоснован, но по большей части надуман, ведь пока не спросишь — не узнаешь, этот страх просто есть. И он начинает сомневаться. Вообще во всём. И в себе, в том числе. Стоит ли всё портить каким-то вопросами и признаниями в симпатии? Стоит ли молчать или, может, нет, но не торопить события? У него вроде как всего три месяца. Хотя он сам себе хозяин и впереди вся жизнь. Стоит ли сегодня идти к Чонгуку? Они не договаривались вообще-то. Ни о чём. Кроме этих слов про море, которое «когда-то потом». Когда потом? В июле? Он тянется к телефону в кармане шорт, купленных пару дней назад в небольшом магазинчике торгового центра возле вокзальной площади, и пишет запрос в поисковике о сезоне купания в Японии. И о погоде на ближайшее время заодно. Не замечает, как почти допивает остывший кофе, от которого тем не менее вновь становится жарко. Надо было лёд положить. Вроде же он покупал его. А что, если Чонгук не захочет его видеть? Вдруг он вообще уже пожалел о своей вчерашней откровенности? Стоит ли дать ему немного времени и не появляться пару дней? С другой стороны, если он не придёт, то Чонгук, чего недоброго, ещё подумает, что тот испугался. А единственное, чего Тэхён испугался — это своих мыслей и неизвестности. И, наверное, отказа. Не то чтобы он их боится. Просто… Просто кажется, в этот раз всё иначе. И было бы неплохо, чтобы эта переменная «кажется» вовсе исчезла, и осталось только — всё иначе. Правой ноги касается что-то мягкое и шерстяное. Тэхён даже почти подскакивает от неожиданности. Нарушителем спокойствия оказывается забредший на его территорию кот. — Ты меня напугал, — выдыхает, осматривая забавную белую мордочку с одним единственный чёрным пятном возле ушка. Вроде же точно кот, не кошка. Тэхён протягивает руку, слегка почёсывая нарушителя его спокойствия. — Ты откуда такой взялся? Кот в ответ молчит, потираясь головой о подставленную ему ладонь и вглядываясь в лицо Тэхёна так, будто тот должен прочесть его мысли. — Ты не выглядишь потеряшкой. Гуляешь на самовыгуле? М? Хозяева-то в курсе? Поток вопросов прерывает новый звонок. На это раз — по работе. Тэхён хоть и закрыл все дела, взяв отпуск, а всё же полностью от работы не отказывается — жить на что-то нужно. Пока он разговаривает с одним из довольно крупных клиентов, обсуждая возможное будущее сотрудничество, кот картинно и медленно расхаживает перед ним так, будто это он тут хозяин. А потом и вовсе, потянувшись, садится на самом краю бетонного крыльца — возле дорожки, ведущей к машине, припаркованной слева, и гипнотизирует Тэхёна взглядом. Будто подсказывает, что он засиделся уже дома и нужно послушно завершить звонок. Тэхён, глядя на это, забавно сводит брови, пытаясь понять, кажется ему это или всё же нет. Взгляд у кота уж больно испытующий. Вот и пойми теперь эти знаки вселенной. Вроде и работа зовёт остаться ещё на время дома, засев за ноутбуком, чтобы всё же уделить немного времени клиенту, но и кот уже больно активно мордой крутит в сторону машины и выхода из дома. Получается, что вновь решать всё самому? Всё брать в свои руки? Он возвращается в комнату, доходит до кухонного островка и завершает звонок. Глядя на телефон, всё ещё лежащий в руке, думает, что мог бы написать ему. Чонгуку. Он у него вчера номер телефона решился взять. Пф, решился. Будто и правда подросток несмышлёный.       

Flashback

       — Я… Тэхён осматривает из окна автомобиля небольшой одноэтажный дом Чонгука. Внешне он выглядит немного проще, чем его, но здание определённо построено раньше. Уже несколько минут прошло с того момента, как он заглушил двигатель. Всё это время он отчаянно думает, что делать дальше. Даже не знает, что сказать. Напрашиваться в гости — некрасиво вроде как, но и оставлять Чонгука не хочется. Чувство неловкости возникло между ними, как только Тэхён остановил машину возле его дома. Такое странное… Будь они друзьями, то просто бы простились. Будь они на свидании сегодня, то Тэхён, скорее всего, нервничая, потянулся бы за прощальным поцелуем. Первым поцелуем. Только у них не свидание. И они не друзья. Но прощаться не хочется, а поцелуй ему не светит пока что совершенно точно. Чонгук на соседнем сиденье перебирает собственные пальцы, выглядя так, словно тоже раздумывает, что правильнее всего будет сделать сейчас. Только, в отличие от Тэхёна, выглядит уж совсем неуверенным. Из-за этого прыть самого мужчины знатно поубавляется. Не хочет вгонять Чонгука в ещё большую неловкость. Или вовсе напугать. — Я пойду. Поздно уже… Чонгук не смотрит на него. В голове последние минут двадцать пути не смолкает неловкая мысль о том, что ему необходимо в туалет. Он это чувствует, что радует. Беспокоит однако тот факт, как давно ему туда нужно. Катетером в рюкзаке он при Тэхёне пользоваться не собирался уж точно, но начал паниковать при мысли о том, что не дотерпит до дома, и корить себя за то, что не воспользовался уборной в кофейне. В голове мерцает яркими лампами вывеска, на которой отчётливо написано «неудачник». Он и правда не может избавиться от мыслей, что всё портит. Даже попрощаться нормально не может. Хотя что было бы нормально сегодня, он не знает. В кино так не бывает. Нигде так не бывает. Нигде вообще не написано, как себя нужно вести людям в его положении. А сам Чонгук попросту не знает и не привык. Вообще ни к чему. И всё равно отчего-то в груди сверлит эта противная уверенность, что он всё портит сейчас. Наверное, должно быть иначе. Романтичнее? Это отчего-то очень страшно. До спазмов в кишечнике и лёгкой тошноты. И ладони потеют при мысли о том, что Тэхён мог бы наклониться и поцеловать его. Но… Но… Но, но, но… Он вроде как… Кажется, он бы этого хотел… И эти страхи и несвойственные желания мечутся в его груди, словно птахи в клетке. — Я помогу. Ответ Тэхёна звучит уверенно. И ответ, и действия. То, как он вылезает из машины, достаёт кресло Чонгука и даже уже почти профессионально и быстро собирает его без посторонней помощи. Выглядя при этом так, будто это самое обычное дело. Как сумки, привезённые из магазина, достать. И его ничто не смущает вовсе, в отличие от Чонгука, которого волнует это ощущение — что на Тэхёна можно положиться. Как будто бы можно… Он не привык к такому. Он же одиночка. Самостоятельный. А тут… И кресло пододвигают и дверь придерживают. Он какой-то… Будто слабый, что-ли. Ненавидит это чувство. И вроде как бороться хочется. Как обычно мол: «я сам», «не стоит», «всё нормально». Но… Но он устал быть сильным. Если уж совсем честно. Поэтому ничего подобного он не говорит, лишь смотрит с благодарностью и лёгкой улыбкой. И волнуется снова, ведь он в кресле, рюкзак на коленях и вроде как пора прощаться. — Что ж… — Он опускает глаза куда-то на колени и асфальт. — Я… Спасибо, что… — Всё же поднимает их на Тэхёна, замечая, как тот тоже неловко стоит прямо перед его креслом. Ещё чуть-чуть и ногами коснётся его коленей. — Спасибо за сегодня. — Не за что. — Тэхён прикусывает губы. На щеках выступает едва заметный румянец. — Проводить тебя? — Не стоит. — Чонгук отзеркаливает его жесты, прикусывая собственные губы. В ответ получает от Тэхёна лишь кивок головы и никаких пререканий. Но выглядит он так, словно расстроен. И Чонгуку отчего-то становится совестно. За то, что он не может вот так просто открыться и позвать к себе. За то, что они не могут, как это называется — продолжить. За то, что вместо того, чтобы пригласить Тэхёна на пресловутый «чай», он вынужден спешить к себе, потому что ему «надо». А объяснять он пока не готов. И совсем немного, хотя… Тут как посмотреть… Но ему становится щекотно из-за того, что он бы, может, и правда хотел, чтобы этот день был просто свиданием, которых у него никогда не было. И чтобы он позвал Тэхёна к себе и…. О чём он только думает, боже. — Может… — В другой раз? — подхватывает Тэхён. — Да. Ну… — Он медлит, но всё же укладывает руки на колёса кресла. — Я пойду… Как только разворачивается в пол-оборота, его догоняет вопрос Тэхёна. — Дашь мне свой номер? И в этот момент его глупое сердце пропускает удар, опасливо замирая. Чонгук, не сдерживая улыбки, прикусывает выступающими передними зубами губу, задевая крошечную родинку. На секунду представляет себя персонажем ромкома или какой-нибудь мелодрамы. Словно бы со стороны пытаясь представить их с Тэхёном. У Тэхёна в этот момент почти дрожат руки, ладони которых он усиленно пихает в задние карманы штанов. А потом волнение в момент отпускает. В тот самый, когда он слышит от Чонгука привычное ему мычание, сопровождаемое кивком головы. Означающее согласие.       

End of Flashback

       Написать сообщение Чонгуку он так и не решается. Ставит пустую кружку из-под кофе в посудомойку и идёт в сторону ноутбука, оставленного на журнальном столике. Пару часов всё же решает посвятить работе, несмотря на «уговоры» кота.               Чонгук показывается в ресторанчике ближе к вечеру. Времени до закрытия остаётся всего ничего. Даже Юнги такое внезапное опоздание начальника повергает в шок. Новенький работник, однако, не видит ничего страшного в его опоздании и просто приветливо кланяется, улыбаясь, в отличие от задумчивого и подозрительного Юнги. — Всё нормально? Он выходит из-за стойки, следуя за Чонгуком в подсобные помещения. Чонгук выглядит и ведёт себя вполне спокойно, и не знающий его человек никогда не подумает, что что-то не так. Но только не Юнги. Здесь — в задней части ресторанчика, не так и много мест, где можно скрыться: их общий кабинет, раздевалка, служебный туалет и склад. Чонгук, ожидаемо, направляется в небольшой кабинет, находящийся прямо за стенкой основного зала и прикрывает за ними дверь. — Не боишься бросать Такеши одного? Он всё же всего пару дней с нами. — Чонгук проезжает к своему столу, делая вид, что увлечён разложенными на нём стопками бумаг и папками с документами. — Чонгук? — М? — На Юнги он не смотрит, продолжая изучать документы, медленно перебирая папки, и включает ноутбук. Словно заняться разбором рабочих документов их катастрофически маленькой лапшичной — то, что нужно сделать как можно скорее. Даже если этим обычно занимается Юнги. Только он этим и занимается, зачастую лишь сверяясь с просьбами Чонгука и отдавая ему накладные на подпись или изучение. — Не делай вид, что не знаешь, о чём я. — Юнги падает в стоящее прямо напротив стола старое, местами довольно потёртое, но удобное коричневое кожаное кресло, почти утопая в нём. — Я уже не могу опоздать в свой собственный ресторан? Мы вроде бы помощника наняли, как ты и хотел, для того, чтобы можно было брать отпуск. — Не валяй дурака. — Юнги закатывает глаза. — Ты знаешь, что мог бы и вовсе не приходить, я бы тебе ещё и медальку за это завтра вручил. Знаешь, такую. — Он поднимает руки, пытаясь показать размеры. — Банты продаются наградные. С этими, как их, реечками? Рюшечками, вот. Чонгук, выслушивая это, приподнимает одну бровь, глядя на него как на придурка. — Что ты несёшь? Юнги лишь пожимает плечами в ответ, сцепляя пальцы в замок и укладывая ладони на животе. — Так что? Вроде вчера ещё всё было нормально. Или мне показалось? Чонгук тяжело выдыхает и сдаётся. Поджимает губы так, что морщится кожа на подбородке, потом их же прикусывает изнутри, словно раздумывает. А может, просто мнётся, боясь рассказывать. Он вроде как хочет поделиться, только… Это же Юнги. Но и в противовес первому: это же Юнги. Это нужно прочувствовать. — Не знаю, я… — Вы целовались? — Что?! Получается громко. Так голосно, что, возможно, Такеши на кухне за стенкой прекрасно его слышал. Получается с вытаращенными глазами. На эмоциях он даже приподнял себя с кресла, опираясь руками. Неизвестно зачем. Юнги его прекрасно бы услышал и без этого. Разве что для того, чтобы поближе взглянуть в эти незамутнённые тактичностью глаза. — Что, что? Вы целовались? Ты вчера был очень немногословен. — Нет! Ты… — Он запинается, а на лице со скоростью света проносится целое стадо эмоций. Если бы можно было снять и прокрутить потом в замедленной съёмке, вышло бы забавно. — Ты… Что за вопросы такие?! Конечно, нет. — Нормальный вопрос. Что такого? Ты ему нравишься, он тебе тоже. Чонгук усаживается обратно в кресло, но глаза на друга по-прежнему таращит. — Ты невыносим, знаешь? — Знаю. — Юнги лишь улыбается елейно. — За это ты меня и любишь. — Я тебя терплю. — Любишь, не отнекивайся. Юнги бы возразил ему, что это он терпит Чонгука. Но не хочет, чтобы пытливый ум этого «ребёнка» зациклился именно на этом. И не воспринял его слова как шутку, а после стал бы копать глубже, ища совсем иные подтексты, которых нет. — Не целовались, — признаётся Чонгук. Начинает ковырять собственные ноги, после переходя на крошечные ниточки в штанах и обратно. По кругу. — А ты бы хотел? Чонгук краснеет. — Ну… — Он больно прикусывает кожицу губ изнутри. При мысли о поцелуях в животе тяжелеет и в груди как-то непонятно свербит. Не так, как вчера в машине с Тэхёном. Вчера было похоже на предчувствие. Томительное ожидание и волнение. Сейчас… После стольких часов вопросов без ответов и моментов самобичевания всё немного иначе. — Наверное? Это сложно… — В поцелуях нет ничего сложного. — Юнги картинно изображает объятия и характерные движения губами, угловато подергивая талией словно в танце, на что получает бросок карандаша в свою сторону. — В тебе умер актёр. Не думал пойти? Вместо повара. — Во мне вообще много кто умер. Так почему сложно? — Ты знаешь. — Нет, не знаю. Объясни. — Ты знаешь. — Чонгук дуется, смотрит на друга таким взглядом, по которому обычно собеседник сразу должен понять, что он и правда всё знает и не нужно выдумывать лишнее. Хотя в случае Чонгука этих «ты знаешь» причин может быть столько, что отыскать нужную может быть непросто. Если, конечно, не все сразу. Юнги вздыхает, а после улыбается по-кошачьи нагло и хитро, отчего в уголке губ появляется пара морщинок. — Ну, если ты об этом, то… Могу научить. — Что?! — Чонгук вновь не сдерживает громкость. — Фу! Мерзость! Юнги в ответ на его реакцию смеётся, складываясь напополам. — Ну, знаешь, а ещё другом зовёшься. Ты мне вот, может, сейчас сердце разбил. Никто до этого о поцелуях со мной так не отзывался, а ты ведь ещё даже не пробовал. — И не планирую, — бурчит Чонгук, становясь похожим на надувшегося и нахохлившегося енота. — Фу! — Он забавно хмурит нос. — А с ним не «фу», значит? Чонгук закатывает глаза буквально на секунду, а после сразу опускает к коленям и беспокойным пальцам. — Это тоже проблема. То есть… Ах! — Он вздыхает, поднимая глаза к потолку. — Почему всё так сложно? — Да вроде нет. Это ты всё пытаешься усложнить. — Не пытаюсь. — Тебе вообще понравилось? Чонгук молчит, задумавшись и словно затаившись. Всего несколько секунд, но долгих и вдумчивых. Не таких, когда не знаешь, что ответить. Наоборот. Знаешь. Вспоминаешь, как оно было, даже, может, вновь чувствуешь словно вспышки в груди, такие странные, где-то на уровне рёбер. Улыбку, возникшую на губах, даже не думает сдерживать. Глаза его в этот момент сверкают. Он кивает, едва шепча о том, то понравилось, конечно. Он же уже рассказывал. — Отлично же. Юнги рад. Вроде бы не случилось ничего такого. Пока что… Не считая того, что отпустил друга неизвестно с кем. Вроде как, считай, брата доверил первому встречному. Их разговор прерывает аккуратный стук в дверь. Такеши, выждав несколько секунд, заглядывает к ним, извиняясь и сообщая о том, что пришёл посетитель. Юнги сразу понимает, кто к ним пожаловал. По тем неловким взглядам, что новенький кидает на Чонгука. Сам же Чонгук пока ещё не в курсе того, что про них с Тэхёном уже все всё знают, поэтому даже не подозревает, что взгляды младшего обусловлены не банальным волнением или вежливостью, а теми знаниями, что вчера вложил в юную голову его друг. — Кажется, это к тебе. — Юнги усмехается, поднимаясь с кресла сразу после того, как отправил Такеши обратно в главный зал. Уже привычно кусая губы, Чонгук всё же выезжает из-за своего стола. Заметно, что нервничает. Они вместе добираются до двери, но в последний момент Юнги останавливает голос Чонгука за спиной. — Юн? — М? — А вдруг ему это не нужно? — Целовать тебя? — В голосе друга слышится лёгкая, незлобная усмешка. Чонгук на это внимания уже не обращает. — Нет… И да… Я… Юнги оборачивается, прерывая его тем, что треплет по непослушным каштановым локонам. — А тебе нужно? — Мне страшно. Я ничего не понимаю в этом. И не знаю. И… Ну это… Это ведь не как обычно и… — Я уже понял, что всё не как обычно и не как у всех, у условного большинства и как там принято. И что тебе страшно. Но ты сам сказал, что тебе было хорошо. Значит, что? — Что? — Что я тебе вчера сказал? — Жить. — Ну, и вот. Живи, Чонгук. По ходу дела разберёшься, — бесхитростно отвечает друг, смеясь над тем, как Чонгук наигранно морщится после новой порции «укладки» его волос. — Спасибо. — Да не за что, я тут вроде как для этого. — Ты фея-крёстная, что ли, моя? Признайся. Тебя послали ко мне специально. Сжалившись. — Если я фея, тогда загадываю, чтобы, вернувшись домой, в холодильнике было полно еды и пива, а все счета оплачены. — Пошли, — Чонгук улыбается. — Зачем ты вообще сюда пришёл? Я заполнил все бумаги, и ты это знаешь. — Знаю… Просто, кажется, я впервые за долгое время не знаю, куда мне нужно. — А куда бы ты хотел? — Юнги наконец открывает злополучную дверь, ведущую в коридор, пропуская Чонгука вперёд. На кончике языка Чонгука вертится боязливое «к нему». Он не решается произнести это вслух, но Юнги понимает и без слов, аккуратно прикрывая дверь и ворча что-то о том, что его давно ждут, и вообще, он боится, что если они ещё немного задержатся, новенький может, не дай бог, уничтожить их ресторанчик, на что же тогда он будет забивать холодильник и счета оплачивать. Тэхёна они находят сидящим за барной стойкой — там, где он сидел в самый первый раз, когда только попал к ним. У Чонгука даже почти происходит дежавю, сопровождаемое уже привычно замирающим сердцем. Он действительно рад, что Тэхён пришёл. Что не испугался его вчерашних откровений и смотрит на него так же. Даже, может… Хотя, возможно, ему кажется, что вроде как Тэхён смотрит так, словно тоже испытал лёгкость при виде Чонгука. Будто боялся, как и он, что что-то из вчерашнего было ошибкой. Такеши, наблюдая за ними со стороны, кусает губы, пытаясь сдержать смущённую улыбку, рассматривая парочку. Чонгук даже пару раз замечает его любопытный взгляд и хмурит брови, по-прежнему не понимая. — Как дела? — Хорошо, — отвечает Чонгук, добираясь до Тэхёна. Даже не поехал в сторону кухни. — А твои? — звучит робко. — Лучше всех. — Посмотрите на них, я сейчас заплачу, — бормочет Юнги на японском, завязывая фартук. — Идите уже отсюда, всё кафе провоняли своими чувствами, работать мешаете. Такеши смеётся, подставляя к губам кулак. Вроде как неприлично хохотать при посетителе, да ещё когда он не понимает, над чем именно смеются. Чонгук привычно закатывает глаза. — Что он там бурчит? — Забей. — Я говорю, у Чонгука сегодня выходной, а он вновь припёрся. Уведи его отсюда, пожалуйста, пока я не донёс в соцслужбу об эксплуатации работников. — Ты собрался доносить на то, что я сам себя эксплуатирую? Юнги задумывается, поджимая подбородок. — Вали уже. Тэхён, ещё не слишком привыкший к подобным странным проявлениям дружеского общения, просто молча наблюдает за ними, ожидая решения Чонгука. Ему, в принципе, всё равно, где находиться. Важно — с кем. Даже Юнги этот не страшен, пусть хоть рядом сидит. — Я ненадолго зашёл, так что… — Проводить тебя? — А ты не голодный? Если хочешь, я быстро что-то сделаю тебе на вынос. — Вау, вот уже и готовить ему рвётся с собой. — Из-за барной стойки продолжается бурчание, сопровождаемое звуком ловкой нарезки овощей. — А мне только что нудел там… Чонгук пытается испепелить друга взглядом, но тот на него даже не смотрит, мурлыча всякое себе под нос и разнося Чонгука так, чтобы только он и понял. — Всё нормально. Я сюда не за едой прихожу. — Тэхён останавливает его. — Ты только что разбил мне сердце! — Но ответом ему служит разочарованный возглас Юнги. — Что за дела такие? — Он театрально хватается за грудь. — То один, то другой. Одному поцелуи не угодили, второй, оказывается, не любит нашу еду. — Я не говорил, что мне не нравится ваша… — Тэхён замолкает, переваривая сказанное Юнги. — А причём тут поцелуи? В это время Чонгук движется мимо него в сторону выхода, жестом прося следовать за ним. — Не бери в голову, у него не все дома. И Тэхён старается сделать так, как посоветовал Чонгук. Он догоняет его, помогая выйти, придерживая входную дверь. — Эй! — голос Юнги окликает из-за спины. — Вечер кино в четверг. Не забыл? Чонгук в ответ поднимает большой палец вверх, не утруждая себя тем, чтобы развернуться, а вот Тэхён поворачивается, вопросительно глядя на его друга. — Ты тоже приходи, — бросает ему Юнги, подмигивая и тут же отворачиваясь к Такеши. — Адрес у Чонгука спросишь. Или вместе придёте. — Это уже остаётся ими неуслышанным. Они выходят на улицу, останавливаясь посреди узкого тротуара и вновь, как в прошлый раз, поначалу смотрят на противоположную сторону дороги. Оба хотели увидеть друг друга, но сейчас, как это часто бывает, стушевались, не зная, какой шаг должен быть следующим и кто его должен предпринять. Тэхён пришёл сюда сегодня без какого-либо плана. Хотя составил их немало. По крайней мере, пытался. — Вечер кино? — первым тишину нарушает Тэхён. Чонгук осматривается, пытаясь понять, приехал ли Тэхён за рулём, но машины нигде видно не было. Чонгук и сам сегодня не на машине, поэтому поворачивает кресло в сторону речки и парка, а Тэхён без вопросов следует за ним. — Да. Мы иногда устраиваем что-то вроде разгрузочного дня. Точнее, — он сводит брови, медленно прокручивая колёса и пытаясь не «бежать» вперёд своего спутника, — кажется, это, скорее, загрузочный вечер. — Они движутся неспешно. Чонгук, знающий дорогу наизусть, всё же посматривает под ноги на случай непредвиденной помехи, а Тэхён гипнотизирует взглядом взъерошенную стараниями Юнги макушку, волосы на которой Чонгук так и не привёл в порядок, занятый более насущными вопросами. — Покупаем пиво, снеки, выбираем фильм или парочку и смотрим у Юнги. У него огромная белая стена и крутой проектор. А, — он замолкает на время, пока они не торопясь переходят дорогу, добравшись до входа в парк, — и диван огромный и мягкий. — Понятно. И что смотрите? — Да по-разному. Иногда и вовсе выбираем пальцем в небо. — Это как? — Заходим на сайт и закрываем глаза. Или кто-то загадывает номер из списка, другой год и так далее. — Отличная идея. — Иногда попадается полный треш. — Как и в жизни. — Тэхён усмехается, продолжая гипнотизировать каштановые прядки. Руки так и чешутся их поправить. — Да уж, — Чонгук усмехается. — Так что? Придёшь? Тэхён, конечно же, соглашается. Тэхён вообще как-то вдруг понимает, что находится в таком положении, когда готов согласиться на всё, что ни предложит Чонгук. И забавно, но он вовсе не чувствует себя ущемлённым из-за этого. Ему хочется быть рядом. А ещё, как бы глупо это не звучало, но пусть они едва знакомы и у него пока нет никаких прав, кром тех, что Чонгук ему понемногу выдаёт. Но… Он вдруг понимает, что ревнует. И пусть ревность необоснованная, и он — взрослый человек, понимает, что между теми двумя ничего нет, но… Но лучше он всё же присмотрит, да? Ещё и шутки эти про поцелуи. Как-то колет неприятно в желудке при мыслях об этом. Потом, правда, он себя чувствует идиотом. Но это потом. А пока он говорит Чонгуку стопроцентное «да». На всё, что он ни предложит.