Попаданцы в ЛВПГ

Отряды подтягивались на площадь и занимали свои места. В солнечных лучах кружили пылинки, в воздухе ощущалось одухотворение. Пионеры стояли счастливые от новых встреч со старыми друзьями. Вожатые командовали подопечными, окидывали площадку строгими взглядами, в которых нет-нет, да и проблёскивала радость. Директор хорохорился — за весну удалось отремонтировать аж четыре корпуса и даже почти закончить строительство нового. И только Юрка снова был не такой, как все: одному ему за пять лет осточертел этот лагерь, одному ему веселиться не хотелось. Даже как-то обидно стало, и отвлечься не на что. Кроме, может быть новеньких. Двое людей, словно под копирку, тихонько стояли поодаль от всех отрядов и перешептывались. Юрка заинтересовался ими, потому что они были одеты не так, как остальные. "Ну и ну, - подумал Юра. — Они серьезно думают что им так можно ходить?" Девушка и парень были одеты как положено: белые рубашки и красные галстуки на шее, но вместо того чтобы надеть юбку, девушка надела часть мужской формы - брюки, а парень решил выделится и пришел в "рваных" джинсах. Ему надоело за ними наблюдать. - Как же скууучно, - проговорил Юра, — даже отвлечься не на что. А нет, кажется, снова нашлось на что. Справа от флагштока в окружении пятого отряда стоял новый вожатый: в синих шортах, белой рубашке, красном галстуке и очках. Студент, может быть, даже первокурсник, самый молодой из вожатых и самый напряжённый. Душистый ветер приглаживал выбившиеся из-под алой пилотки волосы, на бледных ногах виднелись свежерасчесанные комариные укусы, сосредоточенный взгляд гулял по детским макушкам, губы непроизвольно шептали: «Одиннадцать, двенадцать, три… тринадцать». Кажется, его звали Володя — Юрка слышал что-то такое возле автобуса. Протрубил горн, взлетели руки в пионерском салюте, на сцену поднялось руководство лагеря. Воздух наполнился словами приветствия, загремели пафосные речи про пионерию, патриотизм и коммунистические идеалы — тысячу раз повторённые, заученные Юркой слово в слово, хоть пересказывай. Он старался не хмуриться, но ничего не получалось. Юрка не верил ни улыбке старшей воспитательницы, ни её горящим глазам, ни пламенным речам. Ему казалось, что ничего настоящего ни в них, ни в самой Ольге Леонидовне не осталось, иначе зачем повторять одно и то же? У искренности всегда найдутся новые слова. Юрке вообще казалось, что все в его стране живут по инерции: по старой привычке произносят лозунги, дают клятвы, но в глубине души ничего не чувствуют. Всё это — напускной пафос. Что один он, Юрка, настоящий, а другие — особенно этот Володя — роботы. Нет, ну разве такой кадр, как он, мог быть живым человеком? Весь из себя идеальный, умница-комсомолец, его будто в оранжерее вырастили под колпаком! Ну правда ведь, как с плаката: высокий, опрятный, собранный, ямочки на щеках, кожа сияет на солнце. «Вот только с шевелюрой неувязочка вышла, — злорадно хмыкнул Юрка, — не блондин». Ну и пусть не блондин, зато причесался — волосок к волоску, не чета всклокоченному Юрке. «Робот и есть робот, — оправдывался он, стыдливо приглаживая вихры, — у нормальных людей волосы на ветру колом стоят, а у этого, ишь ты, только приглаживаются. Пойти, что ли, в кибернетический записаться?» Юрка так крепко задумался и так засмотрелся на Володю, что едва не пропустил самое главное — подъём флага. Благо одна из тех странных двойняшек, что стояла рядом, одёрнула его. Он и на флаг посмотрел, и «взвейтесь кострами синие ночи, мы — пионеры, дети рабочих» пропел, как положено. Только после «всегда будь готов» снова уставился на Володю и стоял как болван, до тех пор, пока пятый отряд не начал расходиться. Вожатый, поправляя очки, ткнул себя в переносицу и зашептал: «Двенадцать… Ой! Тринадцать… Трина…» — и ушёл вслед за детворой. - Извини, ты не подскажешь нам, где наш корпус? - те странные ребята обратились к нему. После объяснений и провождения их до нужного дома, он сам заселился в корпус. Затем, телом, но не головой, поприсутствовал на собрании отрядной дружины, а после обеда сразу пошёл на спортплощадку —познакомиться с новыми ребятами и поискать товарищей с прошлых смен. По радио приветствовали всех новоприбывших. Объявили, что метеорологи сильных осадков в ближайшую неделю не обещают, пожелали активно и полезно отдыхать, наслаждаясь солнцем. Юрка мгновенно узнал зычный низкий голос Митьки. Тот играл на гитаре, хорошо пел и в прошлом году так же вещал из радиорубки. Среди новых лиц мелькнуло несколько знакомых. Возле теннисного корта щебетали Полина, Ульяна и Ксюша. Юрка заметил их ещё на линейке — снова они в одном отряде, пятый год подряд. Он помнил их сопливыми десятилетками: отношения между Юркой и девочками почему-то сразу не заладились. Теперь они выросли, расцвели, стали настоящими девушками… Но, несмотря на это, Юрка так и не проникся к ним симпатией, упрямо продолжая недолюбливать троих говорливых подружек-сплетниц. Ванька и Миха — соотрядники, закадычные Юркины товарищи, синхронно помахали ему. Он кивнул в ответ, но подходить не стал: сейчас засыплют вопросами о том, как у него год прошёл. А Юрке совсем не хотелось отвечать, что «как всегда не очень», а потом ещё объяснять почему. Этих ребят он тоже знал с детства — единственные, с кем он более-менее общался. Ванька и Миха были скромными парнями-ботаниками: прыщавыми и смешными. С девочками не особенно дружили — не складывалось, зато Юрку уважали. Это уважение он подкупал сигаретами, которые они иногда вместе раскуривали, сбегая с тихого часа и прячась за оградой лагеря. Маша Сидорова тоже стояла неподалёку, растерянно оглядываясь по сторонам. Юрка был с ней знаком уже четыре года. Она точила зуб на Полину, Ульяну и Ксюшу, была надменной и всегда смотрела на Юрку свысока. Зато прошлым летом хорошо общалась с Анютой. Вот Анюта была замечательной, она очень нравилась Юрке. Он дружил с ней и даже дважды приглашал танцевать на дискотеке. И она, что главное, ни разу ему не отказала! Юрке нравился её звонкий, заливистый смех. А ещё Анюта была одной из немногих в прошлом году, кто не отвернулся от него после того случая… Юрка тут же отогнал от себя эту мысль, не желая даже вспоминать о том, что тогда произошло и как пришлось извиняться позже. Он опять оглядел спортплощадку, надеясь, что Анюта где-то здесь. Но её нигде не было. И на линейке он её не видел, и, судя по тому, как растерянно оглядывалась Маша вокруг, ища подругу, надежды не было никакой. Спросив у Маши об Ане и услышав в ответ «Похоже, не будет», Юрка сунул руки в карманы, насупился и пошёл по тропинке вверх. Он думал об Анюте: почему она не приехала? Жаль, что они тогда подружились только к концу прошлой смены. Потом разъехались, и всё. Анюта осталась единственным светлым воспоминанием о «Ласточке» того года. Она рассказывала, что у её отца какие-то проблемы — то ли с партией, то ли с работой… Говорила, что очень хочет приехать снова, но не знала, получится ли. И вот — не получилось, видимо. Юрка раздражённо пнул ногой нижние ветки пышного куста сирени, что рос у электро щитовых. Он не любил её приторный, липнущий к носу запах, но забавы ради остановился и стал выискивать пятилистные цветочки. Когда-то мама рассказала, что если найти такой и прожевать, загадав желание, оно обязательно сбудется. Знать бы ещё, что загадывать. Раньше, год или два назад, были и мечты, и планы, а теперь… — Конев, — раздался за спиной строгий голос вожатой Юркиного отряда, Ирины. Юрка стиснул зубы и обернулся. На него подозрительно смотрела пара ярко-зелёных глаз. — Что ты тут один бродишь? Ирина уже третий год была вожатой в его отряде. Строгая, но добрая, невысокая брюнетка — одна из немногих в «Ласточке», кто находил с Юркой общий язык. Юрка втянул голову в плечи. — Ну Марь Иванн… — протянул он, не поворачиваясь. — Что ты сказал? С тихим треском Юрка отломил ветку сирени с самым большим и пышным соцветием. Развернулся, протянул вожатой: — Цветочками любуюсь. Вот, Ира Петровна, это вам! Юрка был единственным, кто принципиально называл её по имени и отчеству, не догадываясь о том, что Иру это очень задевало. — Конев! — Ира покраснела и явно смутилась, но строгости в голос прибавила: — Ты нарушаешь общественный порядок! Хорошо, что я тебя увидела тут, а если бы кто-то из старших воспитателей? Юрка знал, что вожатая никому на него жаловаться не станет. Во-первых, Ира, даже будучи строгой, оставалась ласковой и почему-то жалела его. А во-вторых, за непослушание подопечных вожатые сами могли получить выговор, поэтому старались решать всё тихо, не привлекая начальство. Ира вздохнула, упёрла руки в бока и заявила: — Ну ладно, раз уж ты тут бездельничаешь, у меня есть для тебя важное общественное задание. После отбоя найдёшь Алёшу Матвеева из третьего отряда — он такой рыжий и в веснушках. Пойдёшь с ним к завхозу, возьмёте две лестницы и отнесёте их к эстраде. Там я вам выдам гирлянды — нужно будет развесить для вечерней дискотеки. Всё понятно? Юрка немного огорчился: он-то планировал на речку сходить, а теперь вместо этого придётся на лестнице балансировать. Но всё же кивнул, хотя и неохотно. А Ирина прищурилась: — Точно всё понял? — Точно, Марьива… Тьфу ты… Так точно, Ира Петровна! — Юрка щёлкнул отсутствующими каблуками. — Конев, ты дошутишся, мне твои выкрутасы ещё с прошлой смены надоели! — Извините, Ира Петровна. Всё ясно, Ира Петровна. Будет сделано, Ира Петровна! — Иди, безобразник. Да побыстрее! Алёша Матвеев оказался не только рыжим и веснушчатым, но и лопоухим. Он тоже не первый год приезжал в лагерь и тараторил без умолку о прошлых сменах. Хаотично перескакивал с темы на тему, упоминал имена и фамилии, то и дело спрашивая: «А этого знаешь? А вот того помнишь?» У Алёши торчали не только рыжие кудряшки и уши, но ещё и зубы, особенно когда он улыбался. А улыбался он всегда. Из Матвеева буквально била энергия и жажда жизни. Он был смешным и солнечным. И ужасающе деятельным. «Ужасающе» — потому что Матвеев относился к разряду тех людей, которые способны утопить рыбу. Поэтому каждый человек в лагере, прежде чем поручить ему какое-нибудь задание, долго думал и взвешивал все за и против. С гирляндами они справились довольно быстро. Уже через час несколько окружающих деревьев были обмотаны проводами с лампочками, по сцене протянули и закрепили самые красивые «свечки». Оставалось только забросить провода на яблоню. Юрка окинул дерево профессиональным взглядом и полез на стремянку. Любимую яблоню хотелось сделать не только самой красивой, но и самой удобной — чтобы, лазая по ней тайком, не зацепиться за провод. Держа лампочку в одной руке и второй схватившись за толстый сук, Юрка переступил со ступеньки на ветку, намереваясь закрепить гирлянду повыше. Раздался сухой треск, затем вскрик Алёшки. Юрке оцарапало щёку, картинка перед глазами смазалась на пару секунд, а затем в спине и пятой точке вспыхнула боль. В довершение всего на мгновение потемнело в глазах. — Мамочки! Конев! Юрка, Юр, ты как, ты живой? — Ира склонилась над ним, прикрывая рот руками. — Живой… — прокряхтел он, садясь и держась за спину. — Ударился сильно… — Что болит? Где болит? Рука, нога? Здесь? — Ай! Сломал! — Что сломал? Юра, что?! — Да гирлянду эту сломал… — Да бог с ней, с гирляндой, главное… Юрка привстал. Все двадцать человек, готовивших площадь к празднику, окружили пострадавшего и выжидательно уставились на него. Потирая ушибленную ладонь, Юрка улыбнулся, стараясь спрятать боль за улыбкой. Он очень боялся потерять репутацию непробиваемого и мужественного парня. Не хватало ещё жаловаться на ушиб и прослыть нытиком, слабаком и слюнтяем. И ладно бы только рука со спиной болели — копчик, чтоб его, ныл! Признайся в таком — засмеют: «Коневу хвост подбили». — Да что вы говорите? «Бог с ней?» — вмешалась старшая воспитательница, суровая Ольга Леонидовна, второй год подряд точащая зуб на Юрку. — Как это понимать, Ирина?! Гирлянда — имущество лагеря, кто за неё платить будет? Я? А может, ты? Или ты, Конев? — А что я сделаю, если у вас лестницы шаткие? — Ах, лестницы шаткие? А может, это всё-таки ты виноват, разгильдяй? Только посмотри на себя! — она строго ткнула пальцем Юрке в грудь. — Галстук — ценнейшая для пионера вещь, а у тебя он грязный, рваный и повязан криво! Как не стыдно в таком виде по лагерю ходить, а тем более являться на линейку! Юрка схватился за кончик красной ткани, быстро посмотрел — и правда, грязный. Испачкался, когда падал с яблони? Юрка начал оправдываться: — На линейке галстук был правильно завязан! Он сбился, потому что я упал! — Потому что ты тунеядец и вандал! — Ольга Леонидовна аж брызнула слюной. Юрка оторопел. Не найдя, что ответить, он молча стоял и слушал, как она его хает. — Пионерию два года как перерос, а в комсомол вступать даже не думаешь! Или что, Конев, не берут? Не заслужил? В общественной деятельности не участвуешь, отметки из рук вон плохие — конечно, не берут. Какой же из хулигана комсомолец?! Юрке бы радоваться — наконец вывел воспитательницу на откровенность, да ещё и при всём честном народе, но её последние слова всерьёз обидели. — Никакой я не хулиган! Это у вас тут всё хлипкое , скрипит.. а вы… а… а вы… Вся правда была готова слететь с языка. Юрка вскочил на ноги, набрал воздуха в лёгкие, собираясь орать и… вдруг задохнулся — кто-то увесисто ткнул его в ушибленную спину. Это была Ира. Она выпучила глаза и шикнула: «Тихо!» — Что же ты остановился, Юра? — сощурилась воспитательница.  — Продолжай, мы все тебя очень внимательно выслушаем. А потом я позвоню родителям и такую характеристику для тебя напишу, что ни комсомола, ни тем более партии тебе не видать как своих ушей! Ольга Леонидовна, очень худая и высокая, нависла над ним, зашевелила бровями, сверкнула гневным взглядом, видимо, пытаясь его ослепить, и никак не унималась: — Всю жизнь будешь полы мести! И как тебе не стыдно такую фамилию позорить? — Ольга Леонидовна, но вы ведь нам сами говорили, что нельзя на ребенка кричать, — осмелилась её пристыдить Ира. Вокруг уже и так собралось целая толпа. Слыша ругань, подходили и другие, а воспитательница продолжала громко ругать Юрку и одновременно с этим отчитывать вожатую. — А с ним другие методы не работают! — парировала старшая воспитательница продолжая обвинять Юрку: — В первый же день погром в столовой устраиваешь, а теперь вот гирлянды ломаешь! — Это случайно вышло, я не хотел! Юрка правда не хотел ничего такого устраивать, а тем более в столовой! На обеде, когда относил грязную тарелку, он перебил половину посуды. Случайно уронил свою на стопку других тарелок, тоже грязных, составленных абы как. Тарелка поехала вниз, скатилась на другие, которые тоже поехали, и всё это безобразие со страшным грохотом рухнуло на пол и разбилось. Конечно, все заметили, пол-лагеря сбежалось на шум, а он стоял, разинув рот, красный, как рак. Не хотел он такого внимания! Юра вообще никогда не хотел внимания, даже в сельпо в соседнюю деревню бегал один, лишь бы было тише. И сейчас тоже: грохнулся с яблони, его отчитывают из-за какой-то лампочки, и все на это смотрят! Даже те, кто должен своими делами заниматься, стоят и смотрят! А претензии, как бездельнику, предъявят одному только Юрке! — Ольга Леонидовна, пожалуйста, простите его на первый раз! — снова вмешалась Ира. — Юра хороший мальчик, он повзрослел, исправился с прошлого года. Правда, Юр? Это не его вина, просто лестница шаткая. Ему бы в медпункт… — Ирина, это уже чересчур! Как тебе не стыдно, мне, коммунистке с тридцатилетним стажем, врать прямо в глаза?! — Нет, я не… — Я и без твоих подсказок видела, что Конев с лестницы на ветку полез. Выговор тебе, Ирина, строгий! Будешь знать, как покрывать диверсантов! — Да что же вы, Ольга Леонидовна, какая диверсия! — Одного выговора мало, ещё добавить? — Нет. Конечно нет. Просто Юра — он ведь ещё ребёнок, у него энергии много. Ему бы эту энергию направить в нужное русло… — Хорош ребёнок — рост метр восемьдесят! С ростом она, конечно, преувеличила. Юрка, дай Бог, чтобы Леонидовну перерос, но Бога в СССР не было. На медкомиссии чётко сказали: «Метр семьдесят пять». Ни сантиметром больше. — Он — мальчик творческий, ему бы в кружок поактивнее, — продолжала канючить Ира Петровна. — Вот спортивная секция у нас есть, да, Юр? Или вот… театральный кружок открылся, а у Володи как раз мальчиков не хватает. Пожалуйста, дайте ему шанс, Ольга Леонидовна! Под мою ответственность. — Под твою ответственность? — прищурилась старшая воспитательница. Юрка было подумал, что это провал, но вдруг Ольга Леонидовна обернулась, взглянула на Володю и хмыкнула. Володя, который как раз вытаскивал аппаратуру для дискотеки из кинозала, услышав своё имя, побледнел и нервно моргнул. — Ладно… Под твою персональную ответственность до первого предупреждения. — Она взглянула на Юрку: — Конев, если хоть что-то пойдёт не так, отвечать будете оба. Да-да, ты не ослышался, за твои промахи будет наказана Ирина, может, хоть это тебя остановит. Володя! — Она крикнула ему, а тот отступил на шаг назад, будто со страху. Вдруг его острый взгляд переметнулся на Юрку, и Володя вмиг изменился — разрумянился, расправил плечи и смело шагнул к воспитательнице. — Да, Ольга Леонидовна? — Принимай нового актера. А чтобы не вздумал филонить, если с кружком тебе потребуется помощь, расширим обязанности Конева. О его успехах докладывать ежедневно. Возьми заодно тех двойнят из второго корпуса, чтобы без дела не сидели. — Хорошо, Ольга Леонидовна. Конев… Юра, кажется, да? Репетиция начнётся в кинозале сразу после полдника. Пожалуйста, не опаздывай. «Па-а-ажалуйста», — мысленно передразнил Юрка, хотя Володин голос оказался красивым. Чуть ниже стандартного баритона, шелковистый, приятный, но совсем не певчий, не поставленный. И из-за того, что Володя вычурно тянул «а», его строгий тон показался Юрке смешным и немного раздражающим. Вблизи вожатый перестал казаться испуганным. Наоборот, когда он подошёл поближе и посмотрел на Юрку, будто переменился — деловито поправил за дужку очки, вздёрнул подбородок и чуть свысока взглянул на него. Юрка, достававший Володе до носа, качнулся на пятках и сообщил: — Понял, буду вовремя. Володя кивнул и посмотрел в сторону — на ребят, копошащихся с проводами у динамиков. И, строго прикрикивая на ходу: «Ну что вы делаете! Это провода от цветомузыки!», бросился к ним. Юрка отвернулся. Танцплощадка гудела, как растревоженный улей. Деловитые пионеры снова принялись заниматься кто чем: что-то вешали, что-то чинили, красили, мыли и подметали. За спиной Юрки, на эстраде, натужно скрипели верёвки. Ребята собирались вешать плакат-растяжку, который лежал на сцене. Завхоз Саныч громовым голосом скомандовал: «Тяни!» Верёвки вжикнули, и прямо над Юркиной головой взлетела широкая, ярко-алая тканевая полоса с белоснежной надписью. Юрка хмыкнул, дёрнул порядком ободранный краешек своего пионерского галстука и с презрением проскандировал надпись: «Как повяжешь галстук, береги его! Он ведь с красным знаменем цвета одного!»