Пролейся дождём

Заниматься любовью не было сил, и Сатору с Кендис просто целовались, лёжа на кровати, до тех пор, пока не уснули. Пасмурное утро лениво заглянуло в окно, мелкие снежинки застучали по стеклу. Снаружи, должно быть, промозгло и уныло. Кендис теснее прижалась к спине Сатору, поёрзала кончиком носа о его затылок. Тепло и спокойно. Объятая блаженством она удовлетворённо улыбнулась, сунула руку под его лонгслив и нежно погладила по горячему животу. Хвать! Настырная пятерня сжала её пальцы, а следом донёсся кокетливый смешок. — Попалась, Конфетка-а-а-а! — протянул Сатору, поднеся её кисть к губам и влажно причмокнув, а после повернулся к ней лицом. — Ну и что мы теперь будем делать? — В смысле «что будем делать»? — Кендис шлёпнула его по плечу. — Жениться будем, балда! И попробуй только не женись: я тебя, дурака, скручу в смешную зверюшку, как будто ты воздушный шарик. Сатору залился хохотом, а затем потянулся к губам Кендис, но она выставила вперёд ладонь: — Давай только без утренних поцелуев? Сатору, блин, мне надо зубы почистить и в душ сходить… — Да пофиг! — Капибара ты моя, — снисходительно произнесла Кендис и, посмеиваясь, потрепала Сатору по макушке. — Почему капибара? — Потому что в грязи любишь валяться. — Просто я не брезгливый. — Просто ты дурачело. Сладко потянувшись, Кендис поднялась с кровати, по-хозяйски сунулась в комод и взяла пару полотенец. Сатору, подперев голову ладонью, с удовольствием наблюдал за её беззастенчивостью: «Всё моё отныне и твоё тоже». — Ты так и не сказала, почему пришла в таком виде. — От Ника сбежала. — Кенди смущённо поджала губы и уставилась на свои пальцы, с силой впившиеся в полотенца. — Мы были в гостиничном номере, всё шло к… Но я не смогла, сказала, что ухожу. Ник стал меня успокаивать и отговаривать, а я думала лишь о том, что не хочу больше потратить ни секунды своей жизни на ещё одного мужчину, которого не люблю. Ну и рванула из номера в чём была. Сатору поднялся с подушки, сел на краю постели, обхватил бёдра Кендис и притянул её к себе. — Видел вчера, как ты танцевала… — сокровенным тоном произнёс он. — Знаю, — ответила Кендис и ласково провела костяшками по его щеке. — И как? — Это одна из самых потрясающих вещей за всю мою жизнь, — непривычно спокойным тоном ответил Сатору и, расплывшись в улыбке, прикрыл веки. — Ты была великолепна, Конфетка! Давно мечтал увидеть, как ты танцуешь. — Спасибо, что пришёл. Ты не представляешь, как много это для меня значит. — Она склонилась и поцеловала его в макушку. — Ладно, я в душ. Потом договорим. Кендис ушла в ванную, а Сатору отправился на кухню, чтобы приготовить ей завтрак — до чесотки хотелось сделать для неё что-нибудь приятное! Сварил два яйца вкрутую и уложил их на тостовый хлеб со сливочным сыром и листьями салата. Себе он отрезал кусок купленного вчера торта и безотчётно уплетал его, читая сообщения с поздравлениями от родственников и учеников. Обыкновенное утро, усыпляющее умиротворение. Почти скука! Но Сатору чувствовал себя иначе. По-новому. Должно быть, где-то в умиротворении и затерялся заветный ответ: «Теперь всё будет иначе. Всё будет по-новому», — заключил Годжо и предвкушённо клацнул зубами. — Ого, какой сервис, — произнесла Кендис, просушивая волосы полотенцем, а затем села за обеденный стол. — Теперь надо будет как-то Кею рассказать обо всём… — Э-э-эм, тут такое дело… — Сатору шкодливо улыбнулся и почесал затылок. — Он как бы… Он уже знает. — Слава богу! — внезапно ответила Кендис и облегчённо выдохнула. — Не знала, как правильнее это преподнести. И давно он в курсе? — Со дня нашего расставания. Очередного, хах! — Ты ему рассказал? — Он сам догадался. — И что, много он знает? В смысле, о нас с тобой. — Да не то чтобы. Я сказал, что сильно обидел тебя, и что ты не можешь меня простить. — Дай-ка угадаю: он наврал мне про кружок астрономии, чтобы видеться с тобой? — Ага. Моя идея была! — самодовольно отозвался Сатору. — То-то он твои физиономии и словечки усиленно перенимать начал, — дуя в кружку на горячий кофе, со смешком произнесла Кендис. — Кейтаро всегда в штыки воспринимал даже тех моих ухажёров, которые просто проявляли симпатию, потому с любовниками я его не знакомила. С Ником собиралась, когда всё далеко зашло, но тут ты заявился… Не ожидала, что он к тебе вот так с порога привяжется. Видимо, кровь — не водица. — Он недавно впервые назвал меня отцом, — сказал Сатору, и его улыбка дрогнула. — Я чуть не умер от счастья прямо там, где стоял. — Какой же ты всё-таки сентиментальный, Годжо! — Чё? — Брови Сатору сложились в недоверчивую кривую. — Ничё, — прыснув, ответила Кендис. — Торт свой доедай и поехали ко мне: скажем сыну, что мы теперь вместе, и всё такое. Закончив с завтраком, Кендис сняла с сушилки своё платье и принялась одеваться. Уложив волосы и заправив рубашку в брюки, Сатору повернулся к ней и заметил, какими расторопными и нервными были её движения, как поминутно хмурились брови. Неужели она всё ещё сомневается? Или не отпустила до конца обиды? Он подошёл и бережно взял её кисти, притянул к губам. — Тебе страшно, Кенди-Кенди? — Да, — робко ответила она. — Ничего не бойся, всё будет хорошо! — Он подмигнул ей и крепко сжал её ладони. — Идём. До машины Сатору нёс её на руках, заботливо укутав в один из своих пиджаков. Его сердце выпрыгивало из груди, — Кендис отчётливо это слышала, — но внешняя невозмутимость источала уверенность, дарила покой. «Здоровый такой, хоть и изящный. Несёт меня, как ветер песчинку. До чего хорошо!» Она издала удовлетворённый полустон, обвила шею Сатору и поелозила носом о ключицу. — Люблю, люблю, люблю… — залепетала Кендис, будто потерявшая рассудок девчонка. Смутившись, она зажмурилась, уткнулась лицом в плечо Сатору. Тук-тук. Тук-тук. Его сердце зашлось как ошалелое. Совсем как в юности. — Хах, ну ещё бы! Как такого не любить? — по привычке отшутился он, ощутив себя чудовищно уязвимым. Чудовищно влюблённым. Кендис звонко прыснула и дурашливо шлёпнула его по плечу. — Годжо, блин! Убийца момента. Половину пути до Сайтамы они ехали молча, лишь бормочущий телефон Сатору пел им песни, сливаясь с тишиной. Но вдруг Кендис нажала паузу и развернулась к Сатору всем телом: — Я хочу скромную свадьбу, — деловито заявила она. — Родные, самые близкие друзья и твои драгоценные ученики, если пожелаешь. Сатору, будто выйдя из транса, приспустил с лица повязку и внимательно посмотрел на Кендис: — Лады, — с улыбкой ответил он. — У меня уже была роскошная свадьба на сотни тысяч долларов и с толпой незнакомых людей в качестве гостей — буэ! — Она скривила лицо. — И ты не против, если мы поженимся в Нью-Йорке? — Кендис молитвенно сложила ладони и капризно выкатила нижнюю губку. — Конфетка, я буду согласен даже на свадьбу в «Старбаксе», только бы мы уже просто сделали это! — Давай весной? В мае. Ностальгия… — протянула Кендис, подперев ладонью голову. — Ты, я и Центральный парк — идеально. — Квартира Элейн и наша комната на втором этаже, куда нужно было подниматься по винтовой лестнице… — подхватил её мечтательное настроение Сатору. — Старая кровать с подпиленной ножкой, которая издавала смешные поскрипывания, когда мы кувыркались, — хихикая, продолжила Кендис. — Чего мы только на ней ни вытворяли… — Ага, пьяный анальный секс у открытого окна с видом на ночной Нью-Йорк… — А как я тебя своими чулками связала, помнишь? — мурлыкнула Кендис, прикусив мочку его уха. — Это когда Элейн вошла без стука и позвала нас на ужин? Кендис откинулась обратно на своё сидение и залилась гомерическим хохотом. — Не, ну потом-то, когда тётя ушла, классно же было? — утирая слёзы с уголков глаз, добавила она. — С тобой всегда было классно, Кенди. Чем ближе подъезжали к Титибу, тем белее становился пейзаж. Быстротечная зимняя сказка, от которой завтра не останется и следа. «Зато у меня снег круглый год теперь будет», — подумала Кендис, выходя из машины. Подошла к Сатору и провела указательным пальцем по его ресницам. — Белее снега… — зачарованно проговорила Кендис. — Ты такой красивый, Сатору! — Привстала на носочки и поцеловала его в подбородок. — Надо бы почаще тебе об этом говорить, а то я вреднючая и совсем неласковая, — произнесла она с сожалением. — И как ты со своим вселенских размеров эго только выносил меня? Ведь я не баловала тебя теплотой. — Я был виноват перед тобой, потому считал, что заслужил подобное отношение. — Но ты же у меня такой ласкучий, как сурикат, — жалостливо прогнусавила Кендис, вжавшись в Сатору всем телом. «Ты у меня, — мысленно повторил Сатору. — Надо же, присвоила меня? Это что, всё? Теперь точно официально?» Тихо вошли в дом. Кендис, нырнув в мягкие тапочки, ушла в свою комнату и, чем-то погремев, вернулась в коридор. Вложила в руку Сатору помолвочное кольцо и протянула к нему растопыренную пятерню. — Уверена, ты много раз представлял себе этот момент. — Она посмотрела ему в глаза. — Надевай. Ухмыльнувшись, Годжо поднёс кольцо к безымянному пальцу Кендис. — Эм… Оно не надевается, — пожав плечами, произнёс он. — В смысле? — Вздрогнув, Кендис испуганно уставилась на свой палец. — Что не так?! — Не знаю, просто не надевается. Как будто застряло, что ли… — Сатору зажмурил один глаз, издал ртом скрипящий звук, а затем громко прыснул, и кольцо — вжик! — без труда скользнуло по пальцу. — Умственное развитие у тебя застряло, любимый, — снисходительно помотав головой, со смешком сказала Кендис. — Ну, надеюсь, перед алтарём у меня язык в зубах не застрянет, когда нужно будет ответить «да». — Мы с тобой друг друга стоим, Кенди! Сатору притянул её к себе, склонился и с притворной робостью обхватил ртом её нижнюю губу, оставил влажный след. Кендис легонько облизнула поцелованную губу и застенчиво улыбнулась. Издав бесоватое «ха!», Сатору смял нахальными руками её зад, прошёлся вверх до поясницы и задрал подол платья. — Сатору, ты чего?.. — с трудом проговорила Кендис, задыхаясь от напористых поцелуев, и попыталась вывернуться из его объятий. — Мы же хотели к сыну… Но Сатору снова прижал её к себе, приспустил бельё и сунул изголодавшуюся ладонь между ног Кендис. Издав хрипловатый стон, она обмякла, запрокинула голову и стала двигать бёдрами навстречу его бесстыдным ласкам, насаживалась на длинные пальцы, истекала влагой. — Скажи, что мне никуда не сбежать от тебя… — чуть дыша вымолвила Кендис. — Скажи, что я твоя собственность… Скажи, Сатору, скажи… Низ живота стянуло нестерпимым спазмом: Сатору ослабил пряжку ремня, расстегнул ширинку и, плотоядно облизнув ладонь, беспощадно стиснул сочащуюся смазкой головку, грубовато прошёлся по стволу, а после бережно проник внутрь тела Кендис. — Да никуда ты от меня не денешься, Конфетка, — отрывисто произнёс Сатору, сжав сильнее её ягодицы и углубив толчки, — потому что принадлежишь мне одному… Кендис едва держала равновесие, стоя на носочках. Благо нахрапистые ручища Годжо крепко держали её зад. Распирающее ощущение переполненности мутило рассудок. О да, Сатору всегда много! Его всегда — слишком. Пусть так. — Такой здоровенный, — не сдержала она восторгов, — тебя так много… Всегда. Во всём. Люблю, что тебя так много. — Хах! Смотрю, сегодня ты решительно настроена словесно подрочить мне, да? — Я всегда не прочь подрочить тебе, — подхватив задорный настрой Сатору, промурчала Кендис. — Не, ну словесно — это уже какое-то извращение, Кенди, ты меня пугаешь! — посмеиваясь и постанывая, ответил Годжо. Внезапно Кендис зажмурилась и сдавленно пискнула: — Ай! — Что случилось? — замерев, испуганно спросил Сатору. — Да… икроножную мышцу свело. — Кенди, мать твою… — Сатору с облегчением выдохнул, припав лбом к её плечу. Он приподнял её с пола, отнёс на диван в гостиной и принялся растирать сведённую мышцу. — Не пугай меня так. — Надо носок на себя потянуть. — Кендис нагнулась и взялась за пальцы на ноге. — Ты просто высоченный, до тебя фиг дотянешься. А ты чего такой… серьёзный? — Она невольно прыснула. — Подумал, что больно тебе сделал, — тихо ответил Сатору, опустив глаза. Кендис перестала смеяться и внимательно посмотрела на его напряжённую челюсть, на хмурые брови. Склонилась и ласково обхватила голову Сатору, прижала к груди и поцеловала его в пушистую макушку. — Мне не было больно, только приятно. Очень-очень. — Погладила его по волосам и снова поцеловала в макушку. — Давай продолжим, м? Хочу кончить. — Она поудобнее устроилась на диване, задрала подол, сняла бельё и широко развела ноги: на покрасневших губах блестела пузырящаяся влага. — Иди ко мне, ложись сверху. Она качнула бёдрами, и тягучая капля медленно стекла на диван. Сатору высунул длиннющий язык, приблизился и самозабвенно облизал промежность Кендис. — Какая же ты сладкая, Кенди! Слаще всего, что я когда-либо пробовал… — Вот дурачело… — хрипло проговорила она на выдохе, с благодарностью потрепав его затылок. Сатору лёг на неё, и Кендис машинально развела ноги ещё шире. — Ну давай! — нетерпеливо проскулила она. Сатору, бесовато хохотнув, подразнил головкой клитор и несколько раз похлопал по нему членом. Тяжёлые, приятные шлепки растеклись по низу живота вибрирующими волнами, и Кендис несдержанно промычала, задвигала бёдрами быстрее. — Сатору, пожалуйста… — взмолилась она. — Я больше не могу… Пройдясь напоследок по мокрым губам вверх и вниз, Сатору вошёл в неё медленно, но сразу глубоко. Кендис впилась пальцами в его зад и с жадностью протолкнула Сатору в себя ещё глубже. — Попался, любимый, — процедила она, глядя ему в глаза, — теперь не уйдёшь. Хищная улыбка Годжо пустила по жилам Кендис адреналин. Сатору перехватил её руки, скрестил их у неё над головой и стал порывистыми толчками вдавливать тело Кендис в диван. Быстрее, глубже, сильнее! Кендис выгнула спину, издав рваный стон, и затихла. Сатору спрятал лицо у неё на плече, чтобы не шуметь, несколько раз содрогнулся и, обмякнув, сгрёб её в объятие. — Как всё-таки классно трахаться лёжа снизу, — придя в себя, проговорила Кендис. — Вот бы никогда из-под тебя не вылезать. — Пойдёшь на второй круг, а, двухзарядная моя? — игриво произнёс Сатору. — Нет, хватит развлекаться, — изобразив благопристойный тон, ответила она. — Пошли уже к ребёнку. Кендис расторопно поправила взлохмаченные волосы, надела бельё, подтянула чулки и одёрнула подол платья. Сатору вытер рукавом рот, провёл пару раз рукой по волосам и ленным движением застегнул ширинку. — Завидую тебе, Годжо, — со смешком произнесла Кендис, — причесался рукой — и уже бог. — Мать с отцом хорошо постарались, — без тени смущения ответил Сатору. — Да и мы с тобой, когда делали Кейтаро, тоже! — добавил он и в излюбленной манере довольно толкнулся в её шею, как кот. — Котяра хренов. — Мяу. — Дурак дураком, — с деланым сарказмом сказала Кендис, а сама с умилением почесала у него за ухом. — Ладно, пошли к нашему котёнку, злая мама-кошка. — К-хи-и-и! — оскалившись, прошипела она и изобразила когтистую лапу. — Какое многообещающее начало семейной жизни! — Сатору встал с дивана и протянул Кендис руку. — Только давай сначала умоемся? Мало того что мы с улицы, так ещё и… — О нет, как мы будем этими ртами целовать нашего ребёнка?! — Сатору театрально хлопнул себя по щекам. — Заканчивай обезьянничать. — Кендис чмокнула кончик его носа. Умылись в кухонной раковине, а затем поднялись на второй этаж и вошли в спальню Кейтаро. Из-за штор в комнате стоял прозрачный полумрак, и сонные игрушки, лёжа вповалку, недовольно поглядывали на нежданных гостей. Даже фигурки самолётов дремали на полке книжного шкафа. Кендис медленно раздвинула шторы, и белый свет растёкся по стенам, пролился на ковёр. Жалобно промычав, Кейтаро отвернулся к стене, спрятав лицо в плюшевом брюшке лемура. — Котёнок, пора вставать, — донёсся до него ласковый голос матери. — Ещё пять минуточек, мам… — пробурчал сонный ангел. — На чём летаешь, юный пилот? — задорно спросил Сатору. Мальчишка обернулся и уставил на родителей изумлённые заспанные глазёнки: они сидели на коленях перед его кроватью — взъерошенные и будто бы разморённые — и нежно улыбались. «Сон, что ли?» — не поверил Кейтаро и потёр кулачком веко. — Мама? Па… Господин Годжо? — Да можем больше не шифроваться, мама знает, — произнёс Сатору. — Папа… — смущённо проговорил Кейтаро и спрятал половину горящего лица за спиной лемура. — Поздоровайся с лемурчиком, — тихонько попросил он. — Здрасьте-здрасьте, — изобразив деловой тон, произнёс Сатору и приветственно пожал лемуру длинный пушистый хвост. — Как поживаете, господин Лемур? Здравствуете ли? Широко улыбнувшись, Кейтаро захихикал и радостно поёрзал под одеялом, как гусеница. — Господин Лемур! — смеясь, повторил он за отцом. — Мама, ты слышала? — Слышала, слышала, — кивнула Кендис. — У нас с папой есть хорошая новость, Кей. — Мы с мамой поженимся, и я тебя усыновлю! — не сдержавшись, проголосил Годжо. — Круто ведь? — И ликующе растопырил пальцы. — Мама, ты простила папу? — робко спросил мальчишка. — Простила, — уверенно ответила Кендис, поглаживая сына по макушке. — А ты любишь его? — Люблю. — Тогда поцелуй папу. Застенчиво улыбнувшись, Кендис погладила Сатору по щеке, развернула его к себе лицом и крепко поцеловала в губы. — Пойдёт так? — поинтересовалась она у сына. — Да, — приглушённо ответил он, пряча шкодливую улыбочку под краем одеяла. — Ты тоже папу поцелуй, у него сегодня день рождения. — Правда? Он не говорил… — Сердишься на меня? — спросил Сатору. — Нет, — ответил Кейтаро. Откинул одеяло, обхватил отца за шею и с детской небрежностью чмокнул в нос. — С днём рождения! Растроганный Сатору обхватил сына за плечи, прижал к себе и, чуть покачиваясь в объятии, поцеловал в макушку. Наконец-то не нужно притворяться и скрывать чувства. Так хорошо, аж страшно. Сатору давно смирился, что счастье в его жизни всегда наступает условно, с плохо читаемым пунктом под звёздочкой, и всякий раз счастье не бесконечно. «Нет-нет, так запросто редко достаётся что-то стоящее. Должен быть подвох». — А мы отпразднуем? — воодушевлённо спросил Кейтаро, прервав объятие. — Пожалуйста-пожалуйста, мама, давайте отпразднуем! — заканючил он, молитвенно сложив ладони. — Конечно! — воскликнул Сатору. — Обожаю праздники! — Урашечки! — Кейтаро соскочил с кровати, уронив на пол лемурчика. — Мам, а давай торт из панкейков сделаем? Или… ну… пап, а ты какой хочешь? — задыхаясь от переполняющих сердце эмоций, протараторил Кейтаро. — Папа будет всё, что щедро сдобрено взбитыми сливками и полито галлоном самого приторного в мире сиропа, — смеясь, ответила Кендис. — Ты на папу лучше не ориентируйся, а то жопа слипнется. — И буду клейкожопиком? — хихикая, спросил Кейтаро. — Именно. — Пойдёмте на кухню скорее тогда. Мальчишка схватил родителей за руки и потянул за собой. — Котёнок, а ты не хочешь переодеться? Или в пижаме пойдёшь кашеварить? И вообще, сначала марш чистить зубы и умываться, — строго произнесла Кендис. — Я и говорю: злая мама-кошка, — шёпотом произнёс Сатору, помотав головой. Кендис повернулась, чтобы отвесить Годжо щелбан, но не смогла коснуться пальцами его лба и вспылила: — А ну!.. Не смей при мне использовать бесконечность! Не то покусаю и когтями задеру, — решив задобрить, подыграла она. Придурковато улыбнувшись, Сатору зажмурился, вытянул шею и послушно подставил лоб. Чмок! На лбу отпечатался мокрый поцелуй, а следом о кожу потёрлись мягкие губы. — Не такая уж я и злая, — заметила Кендис. Кейтаро помчался в ванную комнату, а Сатору и Кендис отправились на кухню. Мыча себе под нос мелодию, Кендис достала из настенного шкафчика упаковку муки и металлическую миску с венчиком. — Если хочешь с ягодами, то достань клубнику из холодильника, — попросила она, легонько постучав пальцем Сатору по плечу, — она на нижней полке. Годжо засучил рукава, сунул моську в холодильник и достал ягоды, упакованные в красивый пластиковый контейнер. Ухмыльнувшись, достал три штуки, зажал две ягоды в глазных впадинах, а третью вставил в рот. — Хматхри, Кенди, — прохрипел он. Кендис повернулась и, хрюкнув, закатилась хохотом. Её внезапное прихрюкивание рассмешило Сатору, и он тоже расхохотался, выронив все ягоды. — Какой же ты у меня… потешный, — утирая проступившие слёзы, иронично протянула Кендис. — Но самое загадочное для меня то, как ты по щелчку переключаешься из режима клоуна в режим горячего и сладкого папочки. Поразительная сверхспособность. Заскрипели половицы, и Сатору обернулся. — Сахарочек, ты? — пропищала вышедшая на шум Элейн. — Бог ты мой, ну каков жених! Ещё слаще стал, паршивец! — Тётя Элейн! — по-английски протянул Сатору, раскинув руки. Бросился навстречу, приподнял её, обхватив бёдра, и покружил. — А ну поставь! — запротестовала она. — Ты меня, старуху, сломать решил, что ли?! Хулиган ты, сахарочек! Сатору осторожно опустил Элейн на ноги, крепко обнял и зацеловал ей щёки. — Голубки, — бросила Кендис, скрестив на груди руки. — Пахнете юностью! — пропел Сатору. — О дурак какой, — проворчала Элейн, смешливо тюкнула ему по лбу ручкой своей трости и покровительственно обняла свободной рукой за торс. — Господи Иисусе, ну Колосс! — не унималась она, разглядывая Сатору. — Здоровенный, поджарый — ух! — Перевела взгляд на племянницу. — И потрахивать тебя по-любому лучше стал, да, вишенка? — А я всё слышу, — буркнул Кейтаро, проходя мимо. — Деловой какой! Слышит он, — парировала Элейн. — А ты хочешь сказать, что отец твою мать не того этого самого? Не потрахивал бы он её, тебя бы не было. — Не «потрахивает», а занимается любовью, — со всей серьёзностью возразил Кейтаро. — Как с луны свалилась, Элейн! — Он с досадой всплеснул руками. Сатору с Кендис переглянулись и одновременно сложились пополам от смеха. — У нас с Конфеткой всё отлично, — ответил Сатору после. — Ты зовёшь маму Конфеткой? — смущённо спросил Кейтаро. — Агась! Она же сладенькая. — Не развивай только эту тему, окей? — предусмотрительно вклинилась Кендис. — Ты всё-таки с сыном разговариваешь. — Да я сама благопристойность! — Мне-то не заливай. — Тётя Элейн, а мы с Кенди обручились! — радостно огласил Сатору. — Ну наконец-то они хернёй маяться перестали! — Элейн обняла их двоих. — Я уж думала, не доживу до этого момента, мне уже больше семидесяти, между прочим, скоро на тот свет… — Элейн, не начинай, — обняв тётю в ответ, произнесла Кендис. — Ну чего ты сразу про похороны? Никакого того света, пока мы с моим придурком не поженимся. — Давайте уже торт делать, — с усталым вздохом, протянул Кейтаро. — Мы торт делаем? — удивлённо спросила Элейн. — У папы день рождения. — Сахарочек подрос, значит? — игриво пропела Элейн. — Иди сюда, моё солнце! — Она вновь принялась обнимать его. — С днём рождения, дорогой! Кухня вскипела, забурлила — наполнилась жизнью. Шутки и смех били фонтаном, проливались через край. Кейтаро шнырял между взрослыми туда-сюда, пытаясь быть полезным, и чувствовал себя бесконечно счастливым. «Вот бы так всегда-всегда! — думал он, стоя на табурете и подавая отцу бокалы из настенного шкафчика. — Они ведь думают так же? Чувствуют то же самое, что и я? Вот бы мы все никогда-никогда не расставались!» Покачнулся, обрушился на Сатору с внезапными объятиями, но смутился своих чувств и захихикал. — А я макака! Неси меня на диван, — заявил он отцу, обхватив его руками и ногами. — Банан дать? — Нет! Торт хочу. — Не думаю, что макаки такое едят. — Я макака-сладкоежка! — Прямо как твой отец, — подтрунила проходившая мимо них Кендис. — Пап, а ты с нами будешь жить? Или мы в Токио переедем? — спросил вдруг Кейтаро. — Мы с мамой не успели это обсудить, но вероятнее всего, что я перееду к вам: у тебя здесь школа, у мамы работа. А мне не принципиально, до колледжа всё равно в пригород ехать. Да и квартира моя скорее на берлогу похожа, хах! Я в колледже чаще ночевал. Если, конечно, у нас с мамой не была запланирована встреча. — Садитесь за стол — там помилуетесь, — донёсся из гостиной командирский голос Кендис. В несвойственной себе манере Кейтаро был оживлённым и веселым: исползал весь диван, скакал от одного взрослого до другого, ластился в поисках нежности и строил забавные рожицы. Он не понимал и половины шуток, но смеялся вместе со всеми и изображал удивлённую мину, если удивлялся кто-то из родных. Время от времени он встревал в разговоры и пытался поддержать беседу. Он тараторил и запинался, терял мысль и злился, когда не мог вспомнить, к чему вёл предложение: не говорил, а будто захлёбывался, не в силах снести обрушившееся на него счастье. Кендис как бы невзначай поглаживала сына по волосам, чтобы успокоить, а Сатору брал его за руку и всем видом показывал, что внимательно слушает. — Секундочку… — В кармане настойчиво вибрировал телефон, и Сатору решил побыстрее разделаться с назойливым «поздравлявщиком». — Иджичи! Звонишь поздравить? Подожди, дай угадаю: ребята подготовили для меня сюрприз, а ты должен как бы позвать меня по делам, верно? Я обязательно подъеду, но позже, я сейчас занят… А? — Улыбка сошла с его лица. — Я же сказал, что занят. Что значит «больше некому»? Я не… — Иди, — шепнула Кендис, сжав его колено. — Какое иди?! — возмутился он шёпотом, прижав динамик телефона к плечу. — Мы же празднуем! — Ты сам знаешь, что должен. Да и хочешь ведь, — смиренно добавила она. — Это же Иджичи! Он трясётся от одного твоего вида: если бы можно было обойтись без тебя, он не настаивал бы. — Точно? — Сатору мгновенно повеселел. — Ты правда не будешь злиться? — Не буду. — Кендис поджала губы, чтобы скрыть огорчение. — Ты же вернёшься вечером? Или хотя бы ночью? — Я очень постараюсь, — ответил Сатору, сжав её пальцы. — Спасибо за честность. — Папа уходит? — поникшим голоском спросил Кейтаро, надевавший на лемура импровизированный праздничный колпачок из разноцветных салфеток. — Неизвестное проклятие особого уровня, — уточнил Сатору. — Все маги, которые могли бы с ним справиться, уже на миссиях. — Он поднялся с дивана и сел перед сыном на корточки. — Я очень постараюсь вернуться вечером, котёнок. — Я не буду ложиться, пока ты не придёшь, — прогнусавил Кейтаро, глядя себе под ноги. Сатору поцеловал его в лоб, поднялся с корточек и достал из кармана повязку для глаз. — Чеши уже, — с притворной холодностью выдавила Кендис, обняв его торс изо всех сил и уткнувшись лицом в грудь. — И я тебя люблю, Кенди-Кенди! — ответил Сатору, посмеиваясь, и поцеловал её в макушку. «Всё не будет идеальным. Я не должна вечно казнить его за ошибки прошлого и требовать не совершать новых. Наша жизнь будет такой: несовершенной, урывочной и полной нескончаемого ожидания. Винить за это Сатору бессмысленно, ведь я всегда знала, кто он и каков по натуре. Магия — его страсть. Самая подлинная, самая искренняя и чистая страсть. Ничто во всём свете не могло с этим сравниться или изменить. И всё же он нашёл для меня место в своём переполненном сердце, изменил своей драгоценной магии со мной. Со мной! Обыкновенной девчонкой, что презирает его возлюбленную магию. А после он возвёл пьедестал и поставил меня на него в самом центре своего чёртового мятежного сердца, и даже годы не смогли разрушить его или скинуть меня оттуда. Я должна, должна простить Сатору за то, что он — это он». Остаток дня Кендис старалась держать лицо и развлекала Кейтаро всеми возможными способами. Она видела, что он не верит ей, но веселился, чтобы не расстраивать её. Поздним вечером, когда Элейн с Кейтаро ушли спать, Кендис в одиночестве убирала со стола и мыла посуду: включила на телефоне музыку на тихой громкости и попивала остатки вина из бокала Сатору. Мягкие сумерки перемежались с нижним светом настенных ламп, лунный свет смешивался и тёк вместе с водой из-под крана. «Отец тоже так убегал, — вспоминала Кендис, — а мама просто продолжала жить дальше. Небось, часто спала одна в пустой постели. Я поклялась себе не связываться с шаманским миром, но что в итоге? Неужели меня ждёт та же участь, что и маму?» — Ма-а-ам? От неожиданности Кендис вздрогнула и обернулась: укутанный с головой в одеяло Кейтаро потирал одну босую ножку о другую. — Что такое, котёнок? — Мам, покажи ваши с папой старые фотографии, — попросил он. — А то я видел вас вместе только на тех, что у тебя в сундучке под кроватью. Ой… — опомнился мальчишка и стыдливо опустил глаза в пол. Кендис прикрыла воду, вытерла руки и взяла телефон. — Ну, пойдём, покажу, — ласково ответила она, никак не отреагировав на слова Кейтаро о фотографиях в шкатулке. Устроились на диване, прильнули друг к другу и уставились в телефон. Кендис пролистнула галерею в самый низ и открыла фото — чуть смазанное, не лучшего качества: — Это мы с папой в две тысячи десятом, — пояснила она, — сошлись на месяц после двухлетнего расставания. — Подняла глаза вверх и призадумалась. — Даже двух с половиной летнего. — А это вы где? — Кейтаро склонил голову к плечу. — В папиной старой квартире, мы с ним там… эм… — Кендис покраснела. — Любовью занимались? — хихикнув, договорил за неё Кейтаро. — Какой ты у меня умненький, — с умилением произнесла она и чмокнула его в висок. — Ну, в основном да — занимались любовью. А ещё до утра сидели на просторном балконе и болтали о всякой ерунде. Иногда я подтягивала папин английский, но в забавной манере, чтоб ему нравилось, а то он терпеть не может унылую зубрёжку и рутину. — Ого, а это где? — Кейтаро самостоятельно нажал пальцем на пёстрое солнечное фото в зелёно-синих красках. — Греция, остров Санторини. Мы с папой не виделись до этого четыре года. У меня вообще-то рабочая поездка была, но после заключения делового контракта мы с начальником так наклюкались, что я написала твоему отцу, — посмеиваясь, поясняла Кендис. — А он взял и прилетел! Мы с ним на этом Санторини с ума сходили и веселились до упаду: танцевали на пляжных вечеринках до рассвета, днём гуляли по улочкам древних городов, общались с местными жителями и пили вина в местных ресторанчиках, а потом… — Занимались любовью! — шаловливо перебил Кейтаро, спрятав половину лица за краешком одеяла. — Занимались, — кивнув, ответила Кендис с улыбкой. Из коридора донёсся стук по входной двери, и Кейтаро помчался открывать. — Папочка, папочка!.. — припрыгивая на пружинистых ногах, прокричал мальчишка. Сатору подхватил его на руки и с широкой улыбкой протянул: — Чего это мы до сих пор не в кроватке, а-а-а? — И склонил дурашливо голову. — Тётя Элейн наверняка спит, так что давай не будем шуметь, лады? — Лады, — повторил за ним Кейтаро и, приулыбнувшись, обвил шею отца. — Я же обещал, что дождусь тебя. — Мы фотки старые смотрим, — присоединилась Кендис, — хочешь с нами, папа? — Агась! — отозвался Сатору. Снял ботинки, прошёл в гостиную, сел на диван рядом с Кендис и усадил Кейтаро на колени. — Как прошло? — поинтересовалась Кендис, закинув руку на плечо Годжо. — Проклятию удалось скрыться, но я отлично провёл время! — Попался сильный соперник? — О, ещё какой! — восторженно подтвердил Сатору. — Он сражался со мной больше часа, а это далеко не каждому по силам, знаешь ли. Я даже умудрился притомиться, прикинь? Ха! — То есть, он снова кому-нибудь навредит? — грустно спросил Кейтаро. — Очень может быть… — Тогда почему ты веселишься? — Добро пожаловать в шаманский мир, котёнок, — саркастичным тоном произнесла Кендис. — Просто смирись, что маги — всего-навсего самодовольные козлы, которым по душе скорее самоутверждение или нажива, а не спасение людей. А твой отец самый самодовольный из всех самодовольных козлов. — Звучит… не очень педагогично, Конфетка. — Уж ты-то самый педагогичный из всех педагогов, Годжо! — Ну не ссорьтесь, — проскулил Кейтаро, усевшись между родителями. — Не переживай, мой юный пилот, мы с мамой просто дурачимся, — заверил Сатору. — Да, котёнок, не обращай внимания, мы шутя, — присоединилась Кендис. — Нам нравится… ммм… как бы это назвать? Лёгкая перчинка! — Она прищёлкнула пальцами в манере Сатору. — Это помогает не гаснуть огоньку. — Взрослые та-а-акие странные, — заключил Кейтаро, скорчив гримаску, и снова уставился в экран телефона: — Вау, а это вы на концерте каком-то? — Ага, в Лондоне, примерно за год до твоего рождения, — ответил Сатору. — Сентябрь же был, да? — потерев висок, уточнил он у Кендис. Она закивала. — А чей концерт? — спросил Кейтаро, пролистывая фотографии. — Кайли Миноуг, — ответила Кендис с мечтательным вздохом. — Папа мне сюрприз сделал: я на концерт Кайли со школы мечтала попасть! Весь полёт довольно повизгивала ему на ухо, как хрюшка. — Мама твоя так скакала на этом концерте, что ногу подвернула, — вспоминал Сатору. — До отеля на руках её нёс, потому что ей, видите ли, на город захотелось полюбоваться! — Мой герой! — с напускной иронией ответила Кендис, смутившись охвативших её нежных чувств, и небрежно потрепала Сатору по голове. Так хотелось прикоснуться к нему! Аж кожа зудела. Под пальцами Кендис заискрило, когда рука нырнула в снежное облачко мягких волос и пошебуршила макушку с затылком. Издав мурчащее «м-м-м…», Годжо склонился навстречу её ласке и устало прикрыл веки. — Спать хочешь? — Кендис погладила его по щеке. — Есть немного. Кейтаро понял намёк и послушно сполз с дивана. — Мамочка, а можно папа меня уложит? — Конечно, котёнок. Можешь не спрашивать у меня разрешения, чтобы побыть с папой, мы же теперь семья. Сатору подскочил с дивана, усадил Кейтаро на свою шею и, изображая звук двигателя самолёта, взлетел вверх по лестнице, на второй этаж. Детский смех постепенно стих, и Кендис осталась в тишине одна. Может, никакого Сатору и не было? Не было немыслимого воскрешения и предложения выйти за него замуж. Не было знакомства отца с сыном. Ничего не было. Кендис ущипнула своё плечо и поморщилась от боли. Неужели всё взаправду? «Не поверю, пока не встану с ним под грёбаную свадебную арку и не услышу, как нас объявляют мужем и женой». Кендис допила вино из бокала, что стоял рядом с раковиной, а после ушла в спальню. Бессознательно раздевшись, она забралась под одеяло, свернулась в клубок и закрыла глаза. Страшно, страшно, страшно. Матрас под ней будто исчез, и Кендис бесконечно проваливалась в пустоту. В проклятую, ненавистную неизвестность. Скрип дверной ручки. Тихие, но быстрые шаги. Шурх! И поднялось одеяло. Хвать! Горячая ручища обхватила живот, и Кендис ощутила на спине тепло, исходящее от обнажённого тела Сатору. Он слегка потёрся напрягшимся членом о её зад, чуть слышно промычал, а после уткнулся в затылок и затих. Кендис повернулась к нему и шепнула: — Ложись на меня… Упрашивать не пришлось: Сатору вмиг оказался сверху, поудобнее устроился между её полусогнутых ног и стал надавливающими движениями поглаживать губы и клитор, пока не проступила липкая влага. Кендис зазывающе подвигала бёдрами и скрестила ноги на его ягодицах. Наконец Сатору рядом. Наконец внутри. Сильный и тяжёлый. Приятно тяжёлый. Пучок волос в низу его живота мягко поглаживал Кендис лобок, а едва уловимый аромат его любимого парфюма окутывал уютом.

***

2028-й год, 19 мая Он не испытывал ни тревоги, ни сомнений, ни страха. Совсем. Лишь лёгкое волнение да щекотку на нёбе от предвкушения. Розоватые лучи солнца дрожали на кухонном столе, тени листвы, потревоженной ветром, играли в догонялки. Сатору проснулся с рассветом и сидел на кухне. Из гостиной за ним зорко наблюдал стеклянный Фредди Меркьюри, и заспанный Годжо приветственно салютовал ему двумя пальцами: — Давно не виделись, старина! — с улыбкой произнёс он. — У меня и моей девчонки сегодня свадьба, представляешь? Хах! Кстати, ты приглашён. — Сатору подмигнул статуе. — Сыграешь нам чего-нибудь? Раньше нью-йоркская квартира Элейн просто напоминала ему чердак, но теперь она стала чердаком его воспоминаний, синонимом беззаботного, но хрупкого счастья. «Всё-таки хорошо Кенди придумала — отпраздновать свадьбу именно здесь, в последнем пристанище нашей надежды на совместное будущее». Чтобы бесполезно не слоняться по дому, Сатору сбегал в пекарню, что была на соседней улице, и набрал целый пакет сладкой выпечки. Вернувшись, он сходил в душ, а после сидел полураздетый за обеденным столом и уплетал пышный круассан с шоколадной начинкой. Со второго этажа по винтовой лестнице бесшумно спустилась Кендис, обняла Сатору со спины и поцеловала в макушку. — Приветики, — промурлыкала она и погладила его по обнажённой груди. — Утречко, Кенди-Кенди! — Сатору запрокинул голову и широко улыбнулся. — Булочку? — Он протянул ей открытый бумажный пакет. — Попозже, — ответила она, и её щёки отчего-то залились румянцем. — У меня для тебя есть сюрприз… типа, свадебный подарок… — Оу! Я люблю подарки. — Тебе придётся развернуться вместе со стулом. — Лады! Развернувшись, Сатору удивлённо и плотоядно уставился на Кендис: на ней был лишь белый комплект нижнего белья, белые чулки с поясом и такого же цвета чокер с сапфиром. — Чё, оседлаешь меня? — восторженно спросил Годжо, клацнув зубами. — Нет. — Кендис потупила взгляд и нервно потирала ладонь о ладонь. — Хочу кое-что попробовать… Я этого никогда раньше не делала, потому что… ну, ты знаешь почему. В общем… — Она опустилась на колени и приспустила край его серых треников, обнажив ещё не затвердевший член. — Направляй, если буду делать неправильно. Кендис высунула язык, оттянула крайнюю плоть и осторожно лизнула головку. Издав приглушённый стон, Сатору разнузданно расставил ноги и сам непреднамеренно высунул язык. Кровь резко устремилась вниз, и у него закружилась голова. Да хрен с ней, с этой головой! Удивительно, как она до сих пор не отлетела к потолку. Да что там к потолку? В небеса! Рука Кендис двигалась вверх и вниз всё быстрее, большой палец дразнил уздечку, нажимал на головку, а проворный язычок слизывал обильно выделявшуюся смазку. Глаза Сатору закатились, того гляди и затылок увидят. Наливающийся кровью член набухал и подёргивался, вызывая у Кендис умильные смешки. Она нежно процеловала его до самого основания, взяла в рот и принялась усердно посасывать. Подняла глаза вверх и вопросительно уставилась в лицо Сатору, дескать, я всё правильно делаю, тебе нравится? — Вот так, Конфетка… — процедил он сквозь зубы, а затем перехватил член и как следует поводил им по внутренней стороне её щеки. Кендис податливо открыла рот ещё шире и погладила щёку по внешней стороне, вызвав у Сатору одобрительную ухмылку. Невесомым движением она сдвинула бюстгальтер вниз, оголив грудь, и потеребила пальцами напрягшийся сосочек. Громко сглотнув слюну, Сатору потянулся к её груди, но Кендис отпрянула и погрозила ему пальцем. Надвинув брови, он обхватил её запястья, нагнулся и размашисто поцеловал в губы. Кендис вывернула кисти в попытке высвободиться из железной хватки и увернулась от поцелуя. — Вредина какая, а! — проголосил Сатору. — Ну пусти, я хочу продолжить, — с притворным недовольством протянула она, пряча плутовскую улыбочку в поджатых губах. Годжо отпустил её и откинулся обратно на спинку стула. Облизнувшись, Кендис заглотила член поглубже, впилась пальцами в мускулистые бёдра и прошлась по ним сминающими движениями до самых ягодиц. Растопыренная пятерня опустилась на низ живота Сатору, нежно погладила его и пошебуршила пушистый снежок на лобке — запрещённый приём. Выгнувшись, Сатору вскрикнул, схватил волосы на затылке Кендис и легонько протолкнулся вперёд, до горла. Влажно причмокнув, Кендис выпустила член изо рта и похлопала им по соску. — Сладенький дурачело! — хихикнув, пропела она и вновь залилась краской — до ушей. Сладкая, сладкая Кенди! Жар, мурашки по коже и подлинное блаженство — так хорошо, что рыдать охота. Сатору чудилось, будто он расплавился и стекал по стулу. Неважно, что Кендис ублажала его неумело и нетехнично. Плевать тысячу раз! Зато как она нежна, как увлечена своим занятием, как стремится доставить ему удовольствие и стать ближе. Ни с кем и никогда не было лучше, чем с Кенди. С бесконечно любимой Кенди. Она наконец сумела поймать нужный ритм, и Сатору с протяжным, громким стоном излился в её рот. Слишком много: всё не удержать и не проглотить, но Кендис очень старалась. Часть спермы растеклась по подбородку и капала на вздымающуюся грудь. Кендис ватным движением утёрла рот тыльной стороной ладони. Разнеженный Сатору снова схватил её за руки, усадил к себе на колени и крепко поцеловал. — И как тебе вкус твоей спермы? — прыснув, спросила Кендис после. — Великолепно! А тебе? — Годжо задорно ухмыльнулся. — Сладковато-солоновато, — ответила она. — А так… что на вид — сопли, что по ощущениям. Но ничего омерзительного. А вот кожу ну так приятно трогать языком! — Ты тоже сладко-солёная. На солёную карамель похожа! — Не льсти мне, Сатору, вряд ли я там похожа на конфету. — Не, у тебя очень сладкая писечка! — Господи… — Кенди прикрыла лицо рукой и затряслась от хохота. Из комнаты Элейн донёсся звук будильника, и Сатору с Кендис мигом умчались мыться и приводить себя в благопристойный вид. В полдень из аэропорта приехали Мегуми, Юджи и Нобара — единственные ученики Сатору, которые смогли прилететь на церемонию. Оставив чемоданы в номерах, которые Годжо снял для них в отеле, ребята отправились по указанному учителем адресу, в Верхний Ист-Сайд. Добирались пешком, так как Кугисаки до визга хотела увидеть Центральный парк. Однако уже через час прогулки под палящим солнцем она начала поскуливать от усталости и уговаривать парней взять такси. — Итадори, понеси моё платье! — заканючила Нобара, перекинув упакованный в чехол наряд на плечо Итадори. — Как же жа-а-арко… — Окей! — Юджи улыбнулся и подцепил указательным пальцем крючок вешалки, а затем с любопытством обратился к Мегуми: — Фушигуро, а ты знаешь, что за женщина, на которой женится учитель? Так удивительно. — Он приложил согнутый кулак к подбородку. — Я всегда думал, что учитель Годжо… ну, из тех, кто заводит исключительно краткосрочные романы. — Я о ней почти ничего не знаю, — со свойственной ему деликатностью, ответил Мегуми. — Эй, это не ответ! — взбудоражилась Нобара. — Выкладывай давай, Фушигуро. Интересно же! — Наверное, она очень сильный маг, — предположил Итадори. — Ну а как иначе? — поддержала Кугисаки. — И по-любому красавица. — Она обычная женщина, — сказал Мегуми. — Я видел её лишь однажды, незадолго до встречи с вами двоими: она и впрямь красивая. И я никогда не видел Годжо таким, каким он был рядом с ней. — Это каким? Романтичным, что ли? — аккуратно предположила Кугисаки. — В том числе. — С чего ты взяла, что учитель Годжо не может быть романтичным? — возмутился Итадори. — Да с того! Ты хоть раз вообще видел его серьёзным? — Конечно, видел! Только… это было незадолго до боя с Сукуной, и меня это тогда напугало и даже смутило, — сознался Юджи. — Насколько мне известно, учитель любит эту женщину с юности. У них даже общий ребёнок есть… — Прямо как я Одзаву, — не дослушав, мечтательно добавил Итадори. — Ой! Она же просила написать, когда прилетим! — Достал телефон из кармана и с виноватым видом застучал пальцами по дисплею. — Так и знала, что забудешь, — закатив глаза, произнесла Нобара. — Мужчины… — Она достала свой телефон и повернула экраном к Юджи. — Я уже написала Юко, — деловито пояснила она. — Она тебе «чмоки» передаёт. — Погоди, ты сказал, что у этой женщины с учителем есть ребёнок?! — осознал наконец Юджи. — Мальчик. Ему этим летом будет девять. — По-моему, Фушигуро, ты говоришь намного меньше, чем знаешь, — заметила Кугисаки, недовольно скрестив на груди руки. — Потому что это не нашего ума дело, — отрезал Мегуми и внимательно посмотрел в телефон. — Почти пришли, осталось через дорогу перейти. Кстати, — продолжил он после небольшой паузы, — церемония будет в Центральном парке, так что можно было и на такси поехать. — А раньше сказать не мог? — пробубнила Кугисаки. На крыльце их встретил Сатору, одетый в тёмно-бордовый смокинг. Поправив чёрные очки в круглой позолочённой оправе, он слетел по ступенькам и без тени смущения стал обнимать учеников, стискивая им шеи в удушающем объятии. — Переодевайтесь и на выход! — скомандовал он, закончив обниматься. — Пойдём пешком, тут недалеко. — Опять пешком? — страдальчески пробурчала Нобара. Вздохнув, она отобрала у Итадори своё платье и поплелась в дом. — Учитель, а как зовут будущую госпожу Годжо? — поинтересовался Юджи. — Кендис, — с нежной, незнакомой ребятам улыбкой ответил Сатору. — Как конфеты! Легко запомнить. Через час сборов Годжо вместе с учениками шёл по парку. Он был погружён в себя и не слушал раздосадованную Кугисаки, которой не удалось поглазеть на невесту. «Скорее бы, — заклинал время Сатору, — ну, пожалуйста, скорее! Почему время так тянется? Не жизнь, а сплошное ожидание! Ещё это дурацкое чувство, будто сама свадьба никогда не настанет, будет непрекращающееся ожидание, а за ним — ничего». Пересекли аркадный зал и вышли на террасу Бетесда, к фонтану «Ангел вод», где стояла украшенная красными розами свадебная арка. Рядом с аркой были немногочисленные родственники: Сэёми о чём-то любезно беседовала с матерью Сатору, с которой они специально надели одинаковые праздничные кимоно, отец выслушивал жалобы бабушки Годжо, а двоюродный дядя, бывший его наставником до поступления в колледж, курил у пруда рядом с Элейн, нарядившейся во всё красное. Кейтаро, прижимая к животу лемурчика, сидел на краю громадного фонтана и качал ногой. Госпожа Годжо, увидев сына, лучезарно улыбнулась, подошла к нему и покровительственно сжала его ладони в своих. — Ну где там твоя «девочка из Америки», милый? — с теплотой спросила она и с материнской нежностью потрепала его по волосам. — Не сутулься! И руки из карманов вынь. — Я не сутулился, — как напроказничавший мальчишка, отозвался Сатору. — Невесты всегда опаздывают! — сказала подошедшая Сэёми. — Рик меня полтора часа ждал из-за того, что я, дурёха, каблук сломала. — Ой, мой тоже весь извёлся в день свадьбы, — поддержала её госпожа Годжо. Сэёми сняла с руки бутоньерку в виде красной розы и приколола её на лацкан смокинга Сатору. — Это бутоньерка моего мужа, — пояснила она. — Кендис будет счастлива, если увидит её у тебя: малышкой она вечно вставляла её в волосы и изображала Кармен! Ох… Жаль, что Рика сегодня нет с нами… А так моя девочка увидит у тебя папину бутоньерку и почувствует, что он рядом. Сатору улыбнулся, низко поклонился, а после сердечно обнял Сэёми. Манерно покуривая, к Сатору подошёл двоюродный дядя — такой же высоченный, как племянник — и похлопал его по плечу. — Наконец-то нашёл сиськи, которые готов любить до конца своих дней, оболтус? — гогоча, спросил он. — Хитоши! — хором произнесли Сэёми с госпожой Годжо и неодобрительно покачали головами. — Вот он с детства такой балбес, — сокрушалась госпожа Годжо. — Ага, вечно девчонкам то юбки задирал, то лифчики расстёгивал, — поддакнула Сэёми. — Даже через океан готов за ними лететь, как видишь! — с широченной улыбкой ответил Сатору дяде. — Эх, мне не понять, — с видом философа произнёс Хитоши, — мне нужно много сисек. — Угомонись уже, — настоятельно процедила госпожа Годжо и поправила на нём пиджак, — Сатору женится, отстань от него. — Пойду поприветствую бабулю с отцом! — ловко ретировался Сатору. Кендис появилась спустя полчаса, вместе со школьными друзьями. Она нарочно не подходила к Сатору до начала церемонии, только поглядывала издалека с улыбкой и махала ему свадебным букетом из красных роз. — Платье от Eli Saab! — пискнула Кугисаки, разглядывая невесту во все глаза. — Какая же красивая! Я тоже такой буду на своей свадьбе, обалдеете от восторга, — заверила она Мегуми и Юджи. — Ты тоже это слышал? — спросил Мегуми у Юджи. — Она собралась пригласить нас на свою свадьбу. — Теперь не отвертится! — ответил Юджи и засмеялся. Элейн, получившая лицензию на проведение бракосочетания, дала отмашку гостям, и те встали по бокам арки, а Сатору — под арку. Колени у Годжо тряслись, как у студентишки, сердце громыхало в груди, в висках пульсировало: неужели сейчас всё случится? Кендис, одетая в элегантное платье цвета слоновой кости с облегающим расшитым узорами лифом, длинными рукавами и летящей юбкой-колоколом, медленно плыла к нему по брусчатке, украшенной лепестками. Неужели сейчас всё случится? Кендис встала напротив Сатору, привстала на носочки, стянула его очки и, надев, поглядела поверх линз: — Допрыгался, длинный? — задиристо проговорила она. — Теперь не только они мои: ты тоже — весь-весь мой. — Забирай, Конфетка! — подрагивающим голосом ответил Сатору, улыбаясь во весь рот. — И очки тоже, — добавил игриво и, высунув кончик языка, подмигнул. Нежно-весёлые клятвы, голливудский поцелуй на потеху жене и гостям и море поздравлений — всё промелькнуло, будто вспышка, как во сне. Солнце припекало, ветер кружил мелкий сор и покачивал листву, перед взором расплывалось знойное марево, а в голове, как в юности, взрывались мысли-кометы. «Ни дать ни взять картина импрессиониста! Сон, от которого не хочется просыпаться», — вспомнил Сатору слова Кейтаро и с нежностью поглядел на него, идущего впереди и радостно подбрасывающего вверх плюшевого лемура. Вернулись в квартиру Элейн: распахнули настежь окна и расселись за столом. Поначалу Сатору с Кендис только и делали, что переводили родне с японского на английский и с английского на японский. Но спустя час опустели две бутылки шампанского и одна саке, и гости наловчились понимать друг друга без перевода. — Так, а первый танец новобрачных мы сегодня увидим? — возмущённо спросила хмельная Элейн, махая шпажкой с оливками. — Эм… — Сатору почесал затылок. Кендис сконфуженно уставилась на мужа с открытым ртом. — Да мы как-то… не планировали, — виновато произнесла она. — Молодёжь-молодёжь! — покачала головой Элейн. Она встала, засеменила к своему старому проигрывателю, достала пластинку из чёрно-жёлтой потрёпанной обложки и, ухмыльнувшись, настроила иглу:

«У меня есть большая связка любви, И я сохранил её для тебя. Оу, но я хочу добавить немного вкуса: Милая, позволь своей любви стать правдой! В твоих руках целый мир, Весь в одном маленьком человеке, и это — я…»

Кендис прикрыла рот и разрыдалась. Сатору не растерялся, взял её за руку и, пританцовывая, повёл жену в центр гостиной. — А чего невеста плачет? — на ломаном английском спросил Итадори у Элейн. — Она от счастья плачет, — заверила Элейн. — Они под эту песню плясали в этой же гостиной четырнадцать лет назад. Кендис утёрла слёзы и наконец заулыбалась: расслабилась, положила свободную руку на плечо Сатору и покачивала бёдрами в такт озорному мотивчику. Слишком далеко. Почему она от него на расстоянии грёбаной бесконечности? Сатору притянул Кендис близко-близко и, почувствовав в груди биение её сердца, опустил руки на её поясницу. Поворот! И снова глаза в глаза. В едином ритме. Вместе. «Смотри! Смотри, глупый мальчишка! — кричал юному себе Сатору. — Ты ещё тогда мог быть так же счастлив, как я сейчас. Но, знаешь… я прощаю тебя. Потому что это ты влюбился в незнакомку с диковинным именем, ты привёл меня в это мгновение без страхов и сомнений».

***

2029-й год, июль — Пап, долго ещё? — Не умирай, Кей, скоро уже. Первое воскресенье июля принесло с собой долгожданное солнце, разбавив унылый сезон дождей, и Годжо всей семьёй отправились на прогулку по горному лесу в Хаконе. Полтора часа по железной дороге, двухлитровая бутылка воды на троих, документальный фильм про создание «Боинга» — и взору предстало залитое солнцем зелёное море, уносящееся к безмятежным голубым небесам с перистыми облаками. — Сейчас до речки дойдём, там прохладнее будет, — заверил сына Сатору. — Если ты её найдёшь, конечно, — подтрунила Кендис. — Уж в этот раз не заблудимся! Больше получаса они кружили по одному и тому же месту, но речушки было не видать. — Мда-а-а… — протянула Кендис, посмеиваясь. — Стареешь, Годжо. — Я хочу в туалет, — перетаптываясь на месте, пробурчал Кейтаро. — Понимаю, что скажу сейчас кощунственную для всей Японии вещь, но, котёнок, тут за каждым деревом можно найти туалет, — ответила Кендис. — Какое варварство, — со вздохом произнёс Кейтаро и поплёлся в лиственную чащу. Скинув рюкзачок на траву, Кендис неторопливо подошла к большому камню, поросшему мхом и лишайником, и села на него, опёршись ладонями о горячую поверхность. Воздела глаза к голубым небесам — и унеслась в далёкое прошлое. Под ресницами проступила влага, и Кендис на миг прикрыла веки, а после посмотрела на Сатору, стоявшего под одинокой елью и пинавшего ботинком шишку. — Иди ко мне, — дрогнувшим голосом попросила она и тихонько шмыгнула носом. Сатору, отмахиваясь от мошкары, подошёл к ней и сел рядом. — Чего такое, госпожа Годжо? — склонив к плечу голову, спросил он и озорно улыбнулся. Кендис сдвинула очки ему на макушку и нежно погладила Сатору по лицу. — Посмотри на меня, — сказала она. — Красив как дьявол, чтоб тебя! — Уткнулась лбом в его грудь, а затем снова уставилась в его лицо. — Знаешь, что я делала на этом камне, когда ты ушёл свою речку искать? Сатору вопросительно изогнул бровь. — Легла на него и трогала себя между ног, пока не кончила, — прошептала Кендис. — Чё?! — Сатору вытянул шею, захлопал веками и издал громкий смешок. — Во даёшь, Конфетка! А если бы я раньше вернулся? — Я об этом не думала. Мне было так хорошо! Я чувствовала себя безумно влюблённой, и впервые после смерти отца мне было спокойно и счастливо. Мир вокруг казался волшебным и ласковым. А, ну ещё подростковый гормональный ураган, разумеется, тоже сыграл свою роль! — Она посмеялась, а потом вкрадчиво добавила: — Знаешь, Сатору, наверное, где-то в глубине души мне и впрямь хотелось, чтобы ты застал меня… — Честно говоря, даже не знаю, что делал бы, если б застал, — ответил он и озадаченно почесал затылок. — Не думаю, что посмел бы прервать тебя в такой момент. — Правда, камень такой острый был, что я лопатку порезала. До сих пор со шрамом хожу. Сатору спустил с её плеч рубашку, чуть развернул Кендис и поцеловал шрам на лопатке. — Я помню про этот порез, только ты заверила, что не знаешь откуда он. Хах! — Ты так внезапно вернулся, да ещё и схватил меня за ладошку, которой я себя трогала! Конечно, я соврала. Было очень неловко. Солнечный луч бился в голубой радужке глаза Сатору, будто птица в клетке. Завораживающе и пугающе. Кендис невесомо поцеловала Сатору в губы и очёртила пальцами острый абрис его лица: «Как всё-таки беспощадна твоя красота, — подумала она. — И любовь твоя — беспощадна. Страшно было сдаться тебе, Годжо, но я не буду ни о чём жалеть».