Пролейся дождём

Кейтаро не успел до конца проснуться и боялся налететь на что-нибудь в тёмной гостиной, а потому осторожно прошмыгнул на цыпочках в коридор и притаился у лестницы. В распахнутую дверь с улицы врывался ночной прохладный воздух, и босые ступни Кейтаро вмиг закоченели. Он поднял одну ногу и в позе любопытной цапли выглянул из-за стены: господин Годжо стоял на пороге, упираясь руками в дверной проём, а мама стояла напротив него и робко обнимала себя за плечи. — Пустишь? — вкрадчиво спросил Сатору и кивнул в направлении спальни. — Прости, не сегодня, — ответила Кендис, — мне завтра рано вставать, да и Кей будет спрашивать… Не надо. Рот Сатору растянулся в смиренной улыбке, но от Кейтаро не ускользнула горькая дрожь в уголках его губ. Мальчишка уже вознамерился выйти из укрытия, но господин Годжо притянул Кендис к себе за плечи, заключил её в тесное объятие и стал целовать — глубоко, размеренно и тягуче. Кейтаро застыл и заворожённо смотрел: он никогда раньше не видел живьём и вблизи «взрослых», страстных поцелуев. Ему было страшно неловко, но он не мог отвести взор. И пошевелиться не мог, будто прирос к полу. Ну господин Годжо, ну целует! Совсем как на той фотографии, что лежала в шкатулке матери. Нет, пожалуй, ещё смелее и развязнее. «Спросишь тут, как же, когда они там лобызаются… — растерянно думал про себя Кейтаро, теребя мягкую ткань домашних треников. — Завтра спрошу. Да так спрошу, что не отвертятся!» Воинственно надвинув брови и решительно сжав кулачок, он попятился спиной вверх по лестнице. — Летаешь по ночам, юный пилот? — послышался из коридора задорный голос. Неужели заметил? Кейтаро сцепил за спиной руки и вновь боязливо выглянул из-за стены: мама с господином Годжо уже не целовались, но глаза у обоих были хмельные, а губы горели. — А вы глазастый, — склонив к плечу медовую макушку, тихонько произнёс Кейтаро. — Ещё какой! — отозвался Сатору. Кейтаро подбежал к нему и легонько поманил к себе рукой, чтоб тот нагнулся. Затем он посмотрел на маму и деловито спросил: — Мам, можешь отойти, пожалуйста? Хочу господину Годжо секрет сказать. Кендис посмотрела на сына с удивлением и, пожав плечами, одобрительно усмехнулась. — Пожалуйста-пожалуйста, — ответила она и сделала несколько шагов в сторону. Сатору широко улыбнулся ей, а после опустился перед Кейтаро на корточки и вытянул вперёд шею. — Чего такое? — ласково спросил он и приспустил очки. Кейтаро спрятал рот за стенами из ладошек, припал к уху Сатору и прошептал: — Спасибо за фигурку «Голиафа», господин Годжо! Сатору удовлетворённо прикрыл веки и сделал глубокий вдох. Хотелось остановить время и остаться в этом мгновении навсегда. Раствориться в тепле ладошек и сокровенном шёпоте детского голоса. Чувствовать себя если не отцом, то хотя бы драгоценным другом, которому можно доверить тайну. — Пожалуйста, — нежно шепнул он, когда Кейтаро отстранился, и посмотрел сыну в глаза. — А теперь беги спать, поздно ведь уже. Кейтаро опустил взгляд на свои босые ноги, забавно пошевелил пальцами и чуть заметно улыбнулся. Снова сцепил руки в замочек и поскакал вверх по лестнице. — Кейтаро! Мальчишка обернулся. — Тебе тоже спасибо, — добавил Сатору и подмигнул. — Добрых снов, юный пилот! — И вам, господин Годжо. — Доброй ночи, котёнок, — произнесла Кендис, растроганная хрупким миражом, увидеть который и мечтать не смела. — Доброй, мам! — кинул на прощание Кейтаро и умчался в свою комнату. «Не смей поддаваться, — уговаривала себя Кендис, — Годжо умеет быть очаровательным. Не бросайся в омут с головой, из этого никогда не выходило ничего путного. Пускай Сатору сначала докажет серьёзность своих намерений. А то увидела, как он мил с Кеем, и уже потекла! Ну что за безвольная идиотка?» Сатору молча смотрел вверх, прокручивая в голове навсегда ушедший миг душевного тепла. Нужно было насладиться им досыта — вдруг он последний? Пускай они с Кендис и сделали шаг навстречу друг другу, но впереди виднелась лишь тьма неизвестности. «У нас всегда так, — рассуждал Годжо с самим собой, — стоит сблизиться, как в спину нахально дышит разлука». Поднявшись с корточек, Сатору выпрямился и сунул руки в карманы брюк. Высокий, необъятный, грациозный. Кендис ощутила щекотку на нёбе. Нужно срочно выпроводить его, пока она ещё в состоянии отказать ему. Привстав на носочки, Кендис целомудренно поцеловала Сатору в щёку. — Напиши, как доедешь, — сдержанно произнесла она. — Лады, мамуля! — Чего? — недовольно протянула Кендис. — А чего целуешь, как родственника? — Не выдумывай. Сатору размашисто обнял её, склонился к губам, но Кендис выставила перед лицом ладонь. — Достаточно, говорю. Снова закрылась в своей скорлупе — не пробиться, не обхитрить. — Сладких снов, Кенди-Кенди, — на выдохе произнёс Сатору и прижался ртом к загорелому лбу. Ночной прохладный ветер принёс с улицы горечь мокрой травы, шелест поредевшей листвы и приглушённые шаги. Сатору неспешно обернулся и увидел на ведущей к дому тропинке неизвестного мужчину. Бледный свет уличного фонаря разрезал наискось его вытянутый и чуть ссутуленный силуэт. — Не отвлекаю? — с нарочитой учтивостью спросил незнакомец, флегматичным движением вынув изо рта сигарету и выпустив из ноздрей густые струи дыма. — Ник! — встрепенувшись, произнесла Кендис и отпрянула от Сатору. — Привет. А ты чего так поздно? Что-то случилось? — Не знаю, ты мне скажи, — спокойным тоном ответил Ник, поправил длинными пальцами воротник чёрной водолазки и вновь глубоко затянулся. — Не я ведь игнорирую твои звонки и сообщения. Обступив Сатору, Кендис вышла на улицу и, поёжившись от холода, скрестила на груди руки. — Извини, что припёрся так поздно, я только с аэропорта, — оправдывался Ник, — немного потерялся во времени. — Он потряс у виска растопыренной пятернёй, а затем причёсывающим движением убрал с лица густые каштановые пряди. Притягательный. Кендис совсем не таким описывала Ника. Сатору неосознанно напрягся и окинул его оценивающим коротким взглядом: скуластое лицо с длинным, будто вылепленным, носом и пасмурно-серыми глазами было необычайно приятным, пускай и чрезмерно серьёзным, а в незамысловато-пьяноватых движениях читались искренность и простота. — Ты немного не вовремя, — негромко ответила Кендис. — Давай потом поговорим, ладно? — Когда потом? Сама сказала, что примешь решение, когда я вернусь. Почти два месяца прошло, Кендис, сколько мне ещё ждать? — Ник внезапно повернул голову в сторону Сатору и легонько кивнул. — Доброй ночи. — Затем он вновь перевёл взгляд на Кендис. — Любовник твой? Кендис издала глуповатый смешок. — Любовник? Нет, конечно! Он просто друг. — А он в курсе, что просто друг? — не повышая тона, уточнил Ник. — Я вам не мешаю? — беспардонно сунувшись между Кендис и Ником, спросил Сатору с широченной улыбкой. — Да не очень, — спокойно ответил Ник и бросил окурок в жестяную урну. — Он… отец Кея, — призналась Кендис. — Ник, это Сатору. Сатору, это Ник. — Хах, а кто такой Ник? — дурашливо склонив к плечу голову, поинтересовался Сатору. — Со мной-то всё понятно! А кто ты, дружище? — Не помню, чтобы разрешал называть себя «дружище», — ответил Ник. — Сатору, ты вроде домой собирался? — натянуто улыбнувшись, произнесла Кендис. Домой? Она точно спятила. Всё, чего Сатору сейчас хотелось — обрушить на Кендис град вопросов. Однако он не собирался ставить её в безвыходное положение, пускай его так и подмывало отыграться, сделать и без того неловкую ситуацию окончательно абсурдной: «Минутное развлечение будет не лучше кусочка шоколада: сладость вскоре пройдёт, а мы с Кенди вновь окажемся бесконечно далеки от того, чтобы стать семьёй». Приосанившись, Сатору поправил очки и ответил: — Думаю, домой пока рановато. Побуду в гостиной. Поговорим, когда распрощаешься с гостем. Напоследок он бросил сопернический взгляд на Ника, сдавленно усмехнулся, вернулся в дом и затворил за собой дверь, дескать, меня не волнует содержание ваших разборок. Ник надвинул густые брови и проводил Сатору сощуренным взором. — Я думал, что отца твоего сына давно нет в живых. — Долгая и очень запутанная история. Не ответила — отмахнулась. «Поменьше давления и упрёков, — говорил себе Ник, — не то оттолкну её окончательно. А этот Сатору только с виду на дурака смахивает, да и Кендис явно многое с ним связывает, не только общий ребёнок». — Это не моё дело, и я не буду встревать. Знаю, ты ничего не обещала мне, но пойми — я жду ответа. Короче, разберись со своей жизнью и дай знать, что решила. Я в Токио до Рождества, потом окончательно возвращаюсь в Лос-Анджелес. Уместно ли? Ник не был уверен, но всё же взял Кендис за руку и крепко сжал её ладошку в своей — грубоватой, шершавой и горячей. Кендис неосознанно сомкнула веки и легонько сжала ладонь Ника в ответ. Безрассудно упав в объятия Годжо, она успела позабыть, каким уютным и родным может быть Ник. Простой и понятный, бесхитростный, не выносящий двусмысленность и игру на чувствах — Ник был полной противоположностью Сатору. Непривычно порядочный и оттого до чёртиков пугающий. Надёжный. От Сатору за версту смердело хаосом, неизвестностью и непостоянством. Ещё ни разу он не доказал делом, что его сладкие речи хоть чего-то стоят. Но разве так уж ни разу? Неважно, она слишком устала, чтобы думать об этом. Ник ушёл, а Кендис, как сомнамбула, поплелась по забрызганной искусственным светом мокрой тропинке. Вот бы рухнуть на землю, зарыться в траву и влажную почву и проспать до весны! «Не хочу, не хочу, не хочу ничего решать! Всю жизнь я доказывала себе и каждому, что сильная и что со всем справлюсь в одиночку, но боже мой! Я так устала. Вот бы остановиться и ни о чём не беспокоиться. Снять с плеч груз ответственности, отдаться чужой воле и просто плыть по течению. Ну как «просто плыть»? Не просто — хочу чувствовать под спиной крепкий плот: хорошо отполированный и приятно пахнущий свежесрубленным деревом. Хочу знать наверняка, что приплыву на нём туда, куда нужно, что не уйду на дно и не промочу ноги в ледяной воде. Хочу быть песчинкой, которую несёт через пустыню ласковый ветер и баюкает в своих тёплых потоках. Потому что с тех пор, как не стало папы, я будто чокнутая белка в колесе: всё время несусь и несусь куда-то… На папу всегда можно было положиться, с ним никто и ничто не был страшен. А теперь? Всегда, всегда одна! Так надоело. Вот бы ненадолго забраться под уютное крыло отца, где безопасно и спокойно. Не навсегда, всего на секундочку, на крошечный миг!» Теплый коридор и мягкие тапочки не принесли душевного облегчения. С видом нашкодившей первоклассницы Кендис прошла в гостиную и села на диван рядом с Сатору, задумчиво смотревшим в окно. — Ты говорила, что просто «перепихнулась с ним несколько раз» и он никто, — без ужимок и кривляний проговорил Годжо, — а он, оказывается, какой-то важный ответ от тебя ждёт. — Он повернулся и снял очки. — Что у вас с ним, Кенди? — Он меня замуж позвал. — Хах! Выходит, я опять в конце очереди? — Сатору по привычке спрятал огорчение за ломаной усмешкой. — Самое ироничное, что ты-то как раз был в ней первым, — со скрытым упрёком ответила Кендис. — Потом, видимо, за мороженым отошёл, а когда вспомнил про меня и вернулся, то пришлось вставать в самый конец. У тебя вечно так. — И давно ты с ним встречаешься? — Мы с ним вообще не встречались. — Кендис раздражённо выдохнула и устало потёрла висок. — Ник, как и я, давно живёт в Японии: окончил здесь университет и работает архитектором. В свободное время ходит в мой танцкласс — так и познакомились. Поначалу и впрямь ничего не было, просто кувыркались изредка. Он очень хороший. — Она потупила взор. — В мае Ник заявил, что возвращается в Штаты: у его мамы стала быстро прогрессировать деменция, а врач сказал, что ей в таком состоянии пара лет максимум осталась. Вот он и решил побыть с ней на прощание. Только без меня уезжать не хотел. В любви признался, и всё такое. Сказал, что не собирается морочить мне голову и понимает, что я не могу бросить всё и с ребёнком помчаться в неизвестность. Значит, нужно предложить мне стабильность и определённость. Ну, и позвал замуж. Я ответила, что мне нужно время подумать. А тут ты заявился… Живой! — Кендис издала усмешку бессилия. — И так как жизнь меня, идиотку, ничему не учит, я, конечно же, сразу прыгнула вместе с тобой в койку, потому что совершенно безвольная! — Приложила тыльную сторону ладони ко рту, нервно прикусила кожу на костяшке. — Наконец-то подвернулся порядочный мужчина: добрый, честный и надёжный, а я никак не могу повзрослеть и отпустить нашу детскую несуразицу. Я не знала, что мне делать, и стала игнорировать его звонки и сообщения. Ник улетел на полтора месяца в Лос-Анджелес, а я пообещала ему, что дам ответ, когда он вернётся. Не знаю, на что я надеялась… Всё думала, что вот сейчас-то ты облажаешься, сделаешь очередную херню, и я отпущу тебя с лёгким сердцем, а в итоге запуталась ещё больше. Сатору, будто проглотив острый кусок стекла, молчал. Кричи не кричи, уверяй не уверяй Кендис в серьёзности своих намерений — бесполезно. «Набедоркурил так, что до конца жизни не расхлебать. Я виноват, и всегда буду помнить о своей ошибке, сверяться с ней при каждом новом шаге. Но неужели Кенди так и будет вечно меня казнить?» Топ-топ. Маленькие ноги забарабанили по деревянной лестнице. Шлёп-шлёп босыми пятками по полу. — Мама, у меня под кроватью опять сидит этот уродливый шмель! — прокричал испуганный Кейтаро. Перелетел через подлокотник дивана и порывисто обвил напряжёнными руками шею Кендис, спрятал лицо в материнских волосах. Кендис расправила фланелевую пижамную рубашку и утешающе погладила сына по взмокшей спине. — Котёнок, сокровище моё — приговаривала она, — мы же с тобой уже несколько раз смотрели вместе под кровать, там никого нет. Тебе просто приснился кошмар. — Не кошмар, мама, там честно-пречестно сидит уродливый шмель! — не унимался Кейтаро, рвано хныкая в мамино плечо. — Шмель, говоришь? — вклинился Сатору. — Да, — ответил Кейтаро, утирая пальцами мокрые глаза. — Огромный и уродливый. — Ну-ка пошли, — произнёс Сатору, встал с дивана и крепко сжал руку сына, — покажешь мне своего шмеля. Шмыгнув забитым носом, Кейтаро вцепился в широченную ладонь господина Годжо и с деловым видом повёл его за собой наверх. — Честненько-пречестненько, господин Годжо, я не вру, там правда вот такенный шмель сидит! — выпучив глазёнки, сбивчиво тараторил Кейтаро и показывал в воздухе размер своего подкроватного монстра. — Я тебе верю, — ответил Сатору. — Сейчас мы ему наваляем — больше не сунется. Они вошли в комнату, и Кейтаро боязливо застыл у шкафа, ткнув указательным пальцем на кровать. — Там, — прошептал мальчишка и вжал голову в плечи. Сатору опустился на колени и заглянул под кровать: из угла на него таращило зелёные глаза-блюдца четырёхуровневое проклятие в облике насекомого, издавая раздражающий металлический писк. — Иди сюда, — негромко позвал Сатору сына. — Не пойду, он меня схватит. — Не схватит, — заверил Сатору, — я буду рядом. Кейтаро на цыпочках подошёл и сел на коленки рядом с господином Годжо. Сатору выставил вперёд руку, чуть взмахнул ей, и дрожащий от страха шмель оплыл грязной коричнево-фиолетовой лужей, а затем бесследно растворился в воздухе. — Видишь? Он же никчёмный! — Ого-о-о… — протянул поражённый Кейтаро. — Ты тоже так можешь. — А научите? — с горящими глазами спросил мальчишка. — Научу, раз хочешь, — с улыбкой ответил Сатору. «Обними, обними, обними!» — молил он про себя, с нежностью глядя в лицо сына. — Спасибо, господин Годжо, — поблагодарил Кейтаро, поджал губы и застенчиво сцепил руки за спиной. — Ложись в кроватку, уродливый шмель больше не придёт. Почесав взъерошенную макушку, Кейтаро старательно взбил подушку, а после забрался под воздушное одеяло и свернулся калачиком. — До встречи, юный пилот! — кинул Сатору на прощание, сунул руки в карманы и направился к двери. — Господин Годжо! — А? — Не могли бы вы… рядом с вами мой лемурчик лежит, можете дать, пожалуйста? Сатору посмотрел под ноги, и увидел плюшевую хвостатую игрушку. Поднял с пола, подошёл к кроватке Кейтаро и посадил пучеглазого лемура с красным мехом и чёрной мордочкой на подушку. — Это рыжий вари, они находятся на грани исчезновения, — тоненько произнёс Кейтаро, прижав к себе игрушку. — Правда? — Ага. Они живут только на Мадагаскаре. — Любишь животных, да? — Сатору опустился на корточки рядом с кроватью. Свет ночника, будто лезвие, пронзал насквозь голубые радужки его глаз, и Кейтаро неосознанно засмотрелся на бездонные льдинки, чарующие непостижимой, величественной красотой. — Ну… мне всякие, знаете, дурацкие животные нравятся. Не в смысле, что они сами дурацкие… ну, такие, как мой лемурчик, с глуповатыми моськами: они кажутся милыми и беззлобными. А этот ещё и на маму похож. Сатору рухнул лбом на матрас и затрясся от хохота. — Ты только маме не говори, что у неё «моська глуповатая», лады? — Господин Годжо… — М? — У вас глаза похожи на маленькие галактики со скоплениями звёзд, — шепнул Кейтаро. — А ещё голубые-голубые. Как у меня, — добавил дрожащим голоском. И полоснул Сатору по сердцу. Стиснув зубы, он через силу улыбнулся и склонил голову к плечу: — Точно, — сглотнув удушливый ком, ответил Сатору. — Как у тебя. Вот бы прикоснуться к бледной щёчке, погладить маленький нос, отечески поцеловать укрытый пушком волос загорелый лоб! «Как он похож на Кенди! Как похож на меня. На нас…» Сатору спускался по лестнице, не чувствуя под подошвами ступенек, будто парил в невесомости. Он не принадлежал себе, им завладели печаль и сожаления. Ступенька одна, вторая — всё дальше и дальше от юного голубоглазого пилота с лемурчиком под мышкой. Невыносимо. — Всё нормально? — спросила Кендис беспокойным голосом, обхватив себя за плечи. — Ничего серьёзного, — заверил Сатору, — жалкая страшилка четвёртого уровня. Изгнана сильнейшим в мире магом! — Указал на себя большими пальцами. — Кейтаро в порядке и уже под одеялом. Ну разве я не молодец, а, Конфетка? Сатору прищёлкнул языком и оголил в самодовольной улыбке зубы. — Ты молодец, — снисходительно ответила Кендис, а после издала тяжёлый вздох. — Тебе пора, — добавила она нарочито холодно. Поникнув, Сатору смиренно направился к выходу — у него больше не осталось сил спорить. — Что с нами будет, Кенди? — многозначительно спросил он напоследок, переступив порог. — Понятия не имею, — припав виском к дверному проёму, ответила она. — Поживём — увидим.

***

Уроки было делать скучно и лениво, потому Кейтаро тотчас встрепенулся, когда снизу послышался дверной звонок, а после — непродолжительная возня. Спорхнув по лестнице, он застыл на последней ступеньке: мама, одетая в старые хлопковые шорты и растянутую домашнюю майку, держала в руках огромный букет розовых пионов, обёрнутых бумагой. Погрузила довольное лицо в цветочное облако, вдохнула аромат, а затем с улыбкой прочитала приложенную открытку. — Это от господина Годжо? — тихонько спросил Кейтаро. Кендис виновато посмотрела на сына и покачала головой. — Нет, котёнок, не от него, — ответила она и грустно улыбнулась. — Милый, а ты случаем не видел стеклянную вазу, которую мне ученики подарили? С позапрошлой недели ищу её, а она вроде рядом с кроватью… — Это я разбил, — сознался Кейтаро и стыдливо потупил взор. — Играл в твоей комнате, пока тебя не было, ну и задел случайно. — Я очень огорчена, Кей, — сохраняя самообладание, произнесла Кендис. — Я не запрещаю, но лучше без надобности и без разрешения в чужие комнаты не заходить, потому что это личное пространство. Во-вторых, ты мог пораниться, — добавила она уже мягче. — Ты накажешь меня? — Нет, ты уже сам себя наказал: наверняка всё это время мучился и не мог придумать, как сознаться. Ладно. — Кендис поправила собранные в небрежный, смешной пучок волосы. — Мне нужно съездить на встречу, дома буду около девяти. Ужин в холодильнике, на нижней полке. И цветок не забудь полить. — Хорошо, мам. Кендис собиралась на загадочную встречу старательно: надела облегающее чёрное платье с глубоким декольте, сделала яркий макияж, побрызгалась дорогими духами и красиво уложила волосы. «Ну точно с господином Годжо на свиданочку собирается! Мама больше не для кого так не разряжается», — думал про себя Кейтаро, сидя в гостиной над учебной тетрадью. Но каково было удивление Кейтаро, когда в шесть часов за мамой заехал не господин Годжо, а её ученик с танцев Ник: он помнил его, потому что тот однажды приходил чинить сломанный водопровод. «Может, я себе всё придумал, — решил Кейтаро, провожая грустным взглядом маму и Ника, — может, господин Годжо никакой мне не отец? Потому что будь это так, мама не стала бы скрывать от меня правду».

***

Вечер был в самом разгаре: Ник оживлённо рассказывал смешные истории про лос-анджелесских соседей и делился планами на предстоящую жизнь в Штатах. Кендис, допивая четвёртый бокал вина, мысленно убеждала себя, как ей хорошо и спокойно. «Правильный ответ всегда простой и всегда под носом. Вот же он! Ник замечательный, целеустремлённый и начитанный. Да и в постели он ничего. Скованный немного, правда, но это поправимо». В десятом часу Ник привёз её обратно к дому, и, выходя из машины, Кендис серьёзно спросила его: — Неужели тебя не смущает, что у меня ребёнок? Как там принято говорить, «баба с прицепом»? — Может, у кого-то и принято, — пожав плечами, отозвался Ник, а затем обошёл машину и галантно подал Кендис руку. — Только я сам был когда-то «прицепом», — он скромно усмехнулся. — Мне было шесть, когда мама наконец послала алкаша-отца куда подальше и встретила отчима. Он умер от рака десять лет назад. Столько воды с тех пор утекло, а я всё ещё скучаю по нему. Отличный был мужик, я его очень уважал. Так что нет, меня твой ребёнок не смущает, Кендис. Надеюсь, однажды смогу назвать его своим. Кто-то дёрнул дверь автомобиля. Ник повернул голову и увидел Сатору, улыбающегося во весь рот. — Да у вас тут, смотрю, прямо-таки идиллия! — пропел Годжо с фальшивым восхищением и в пассивно-агрессивной манере сунул руки в карманы брюк. — Я так рад, что у моего сына наконец-то появится отец! Кендис, не ожидавшая от Сатору «сцен», злобно округлила глаза и стиснула челюсть. — Не помню, чтобы мы договаривались о встрече, — процедила она. — Да мы с тобой, Конфетка, в принципе редко договариваемся: что может быть лучше спонтанного секса? Ник презрительно хмыкнул и покачал головой: — Ты жалок, дружище, — передразнил он Сатору, затем нежно поцеловал Кендис в щёку и спокойно произнёс: — Завтра созвонимся тогда, ладно? — Да, — сконфуженно ответила она, горя от стыда, и вышла из салона. Машина Ника свернула на трассу, а Кендис, фыркнув и закатив глаза, направилась к дому. — Какой же ты урод! — огрызнулась она. Остыв и ощутив укол стыда, Сатору бросился следом и попытался ухватить Кендис под руку. — Не прикасайся! — Она злобно одёрнула руку. — Кто тебя просил встревать? Какого чёрта вообще сюда припёрся?! — Ну извини, я… — «Ну извини»? Серьёзно? Какой же ты напыщенный и инфантильный мудак, Годжо! Всегда был и будешь таким. Трясущимися руками она вставила ключ в замок, толкнула дверь и вошла в дом. Сатору прошмыгнул следом за ней, обогнал и схватил её за руки. — Конфетка, прости! — взмолился он. — Да, я придурок. Но разве это новость? — Глуповатая ухмылка не могла скрыть отчаяния. — Не знаю, что на меня нашло. Ну, то есть, я знаю, просто… — Что? — выпалила Кендис. — А? — Что «просто»? — Э-э-эм… — Сатору растерянно захлопал веками, но всё же набрался смелости и прошептал: — Ревную. — Надо же, кто-то заставил великого и безупречного Сатору Годжо чувствовать себя неуверенно! — Кенди, у нас же всё было хорошо! По крайней мере, всё к тому шло. Ну, я думаю, что так и было. Но ты раз за разом сводишь к нулю все мои старания, даже Кейтаро не можешь сказать, что я… — Чш-ш-ш! — Кендис зажала ему ладонью рот. — Совсем рехнулся?! — шёпотом крикнула она. — Чего орёшь?! Сатору причмокнул её ладонь, скользнул по ней лицом и продолжил: — Ты сказала, что этот твой Ник весь такой молодец, надёжный, предложил тебе определённость и бла-бла-бла! — Сатору высунул язык и состроил гримасу. — Но разве я предлагаю не то же самое? Ты хотела замуж — класс! Я теперь тоже хочу на тебе жениться. Давай покончим с этой глупой драмой длиной в двадцать лет и станем наконец семьёй. — Ты понятия не имеешь, что предлагаешь. — Возможно, я не спорю! Но я хочу попытаться. — Мне некогда пытаться, Сатору. Сколько пройдёт времени, прежде чем тебе станет скучно и ты снова меня бросишь? Полгода? Год? Одна ночь? — Кендис издала горькую усмешку. — Чёрт тебя знает, Годжо! — Опять она заладила… — Да пойми ты уже, что я тебе не верю! — зажмурившись, с болью прокричала Кендис, и чёрные слёзы, перемешанные с тушью, покатились по её щекам. — Я не знаю, что нас ждёт, и это мучает меня, понимаешь? — Хах! А с Ником ты, типа, знаешь, как всё сложится? Где гарантии, что ваш брак не затрещит по швам через те же полгода? Или сколько ты там нам с тобой предрекаешь? — Я этого не знаю! Но ему я верю, потому что он не разбивал мне сердце… — со всхлипом прошептала Кендис, утирая слёзы. Сделав глубокий вдох, она шагнула вперёд и смело посмотрела Сатору в глаза. — Поклянись. Поклянись, что никогда меня не оставишь. Поклянись, что всё будет хорошо. Поклянись, даже если это будет ложью! — Кендис рухнула ему на грудь и стала с силой колотить по ней кулаками. — Поклянись! Поклянись! Поклянись, чёрт тебя побери, Сатору! Поклянись, иначе я никогда не стану твоей! Сатору не шевелился — позволил Кендис выплеснуть накопившиеся эмоции. Он снял очки, обхватил её голову и заглянул в лицо: — Наверное, будь я прежним наглым юнцом, то слепо пообещал бы и не поморщился! Но это будет нечестно, Кенди. Больше я не хочу тебе лгать, не хочу задабривать бессмысленными обещаниями. Я тоже не знаю, что нас ждёт, потому не могу тебе этого обещать. Да никто в здравом уме не сможет такого пообещать! Но могу заверить, что больше не готов размениваться. Всё, чего я хочу — быть с тобой. И сделаю всё, чтобы не облажаться вновь. — Раз так, то уходи, — жестоко выплюнула Кендис. — Уходи и больше не возвращайся. Никогда. Уйди насовсем. И не смей ничего говорить Кею, иначе, клянусь, я тебя… — Я понял, — оборвал её Сатору. — Если это то, чего ты в самом деле хочешь, я уйду. — Он с невыразимой нежностью припал губами к её взмокшему лбу и оставил на нём горячий влажный поцелуй. — Доброй ночи, Кенди. Я люблю тебя — уж в этом точно могу поклясться, хах! На воздух! Срочно отдышаться. На ватных, трясущихся ногах Сатору вышел в сад. Сердце у него было разодрано в клочья. В воздухе разносился стрекот цикад, провожавших последние тёплые деньки и встречавших осеннюю ночную прохладу. Проклятые цикады! Оркестр ушедшей беззаботной юности, реквием по лучшему другу и символ нелепой, жестокой любви. — Господин Годжо? — прозвучал из темноты голос Кейтаро. Прищурившись, он увидел сына, лежавшего на белом покрывале в обнимку с любимой игрушкой. — А ты чего здесь делаешь, юный пилот? — вымученно улыбнувшись, спросил Сатору. — Спать уже пора. Мама будет недовольна. — Мне не спится, — печально ответил Кейтаро. — Мы с лемурчиком смотрим на звёзды. Хотите с нами? — Я не… — Сатору на миг обернулся и посмотрел в окно гостиной. — Вряд ли это хорошая идея. — Пожа-а-а-луйста! — жалобно протянул Кейтаро. Как тут откажешь? — Хорошо, — сдался Сатору и лёг рядом, уставившись в высокое фиолетово-синее небо, усыпанное морозной крошкой сверкающих белых звёзд. — Только недолго, лады? — Лады! — хохотнув, ответил Кейтаро, и уголочки его угрюмого рта приподнялись. Казалось, небо вот-вот обрушится и раздавит. Сатору испуганно закрыл глаза и сжал ткань форменного пиджака на животе. — Вы с мамой поссорились? — спросил Кейтаро. — Так ругались громко… — Поссорились. Но мы с ней часто ссоримся. — Почему? — Не знаю. Наверное, потому что дураки! Кейтаро покрепче прижал к себе лемура и посмотрел на острый профиль господина Годжо: странный, необъяснимый человек. Но от него так и веяло уютом. Вот бы он оказался отцом! Перевернувшись набок, Кейторо тихонько спросил: — А вы давно маму любите, господин Годжо? — Всю жизнь. — Господин Годжо… — голос Кейтаро вдруг сорвался. — Вы мой папа, да? Сатору медленно повернул голову и молча заглянул в вопрошающие глазёнки Кейтаро, полные слёз. Как он сознается? Как нарушит данное Кенди обещание? Ветер качнул снег его волос, и Сатору, ничего не ответив, вновь уставился в усеянное звёздами небо. Кейтаро всё понял без слов. Всхлипнул, задрожал и уткнулся лицом в плечо Сатору, обвил ручками предплечье и безутешно завыл, будто покинутый зверёныш. Беззвучные слёзы скатились к пушистым белым вискам: Сатору повернулся лицом к сыну, придвинулся и крепко обнял его. Прижал медовую голову к груди, зарылся носом в мягкие волосы и нежно целовал в макушку, тёрся о неё щекой. Как больно! Как хорошо! Сатору умирал и воскресал каждую секунду непрекращающихся объятий, а слёзы облегчения неуёмно стекали по щекам прямо в волосы Кейтаро.