Плач огненной птицы

      Дно лодки заскребло по песку, и Дилюк вскинул голову, хмуро оглядывая берег. Гиблое место предстало перед его глазами. Мертвое пепелище, омываемое морем. Здесь не было слышно криков птиц, не росло ни деревьев, ни травы. Лишь безмолвный черный пляж упирался в острые скалы, укутанные дымкой.       То был не туман — пар поднимался от воды и от земли, наваливаясь удушающей тяжестью и разъедая легкие. В глубине, под слоем песка, залегали лавовые реки, что уходили в пролив и нагревали морскую воду. Несмотря на холодное течение у этих берегов, на мелководье вполне можно было сварить яйцо. Только отвратный запах серы и белеющие в вулканическом песке кости не вызывали желания задержаться подольше, чтобы это проверить наверняка.       Непредсказуемая стихия, готовая в любой момент вырваться из-под земли потоками огня, как правило, ограждала Натлан от попыток проникнуть на свои территории через пролив. Вместе с тем, это был путь для тех, кто отчаянно хотел остаться незамеченным по обе стороны границ. Или же самонадеянно испытать свою силу, выносливость и, банально, удачу.       Прийти со стороны Черного Берега — безумие для обычного человека. Для любого натланца — весомая причина выразить чужеземцу свое уважение и выделить место у Огня. Крепкий дух и тело здесь ценились гораздо выше моры. Толстый кошелек, возможно, способен был помочь в столице, куда стекались торговцы, путешественники и наемники со всех уголков края войны, но в деревнях и в племенах с чужаком даже разговаривать никто не станет, пусть хоть обвешан золотом с ног до головы. Без умения крепко держать клинок в руке в лучшем случае убьют на месте. В худшем — преподнесут в дар Огню, или побрезгуют да выкинут в Пепельное море.       Дилюк старался дышать через раз, закрепляя тяжелый меч за спиной. Привилегии в пути через суровый Натлан ему пригодятся. Поберечь мору тоже лишним не будет, а вот сил у него как раз не занимать, чтобы заниматься подобным сумасбродством.       Нормальная дорога через Фонтейн оказалась отрезана стараниями Фатуи. Они здорово разозлились за три с лишним года террора организации по всему Тэйвату, и даже — вот наглость! — непосредственно на территории Снежной. Крови у Фатуи Дилюк выпил немало, но, кажется, терпение Предвестника лопнуло окончательно, после взрыва главной лаборатории.       — Поторопитесь, Господин. Нельзя здесь задерживаться, — сказал лодочник, что не отличался ни крепким духом, ни телом. Речь его звучала тихо и сбивчиво, а из-под завязанного на лице платка глядели испуганные глаза. Иссушенные соленым ветром руки вцепились в весла намертво, словно над ним сейчас возвышалась сама Мурата, готовая огненной лавиной обрушить свой гнев на нарушителей границы, — Вы ведь меня отпустите?.. Я никому ничего о вас не скажу! Через пролив я никого не перевозил, ничего не видел и не слышал! Пощадите, Господин!..       На берег накатила крупная волна, покачнув лодку. «Господин» чуть было не перевалился за борт, несколько удивленный мольбами о пощаде. Дилюк искренне оскорбился, что его приняли за столь подлого человека. Он ведь даже не угрожал! К тому же, обещал заплатить.       — Благодарю, — в руки бледного мужчины полетел мешочек моры. Он отшатнулся, словно ему бросили бомбу с подожженным фитилем, но, заслышав звон монет, поспешил спрятать плату в складках одежды и раскланяться ответных благодарностях. Только в этом сбивчивом лепете было не совсем понятно за что: за мору или же за сохраненную жизнь.       Дилюк перехватил покрепче лямку на плече и поторопился отпустить бедолагу восвояси. Узнай кто в Мондштадте, как пришлось уговаривать лодочника перевезти его через пролив — насмешливые песни о Господине Рагнвиндре голосили бы в тавернах еще долго. Пересекать эти воды наотрез отказывались за любые деньги, а навыков красноречия и расположения людей к себе не хватало. Зато имелось умение запугивать одним своим видом, отточенное за годы общения с Фатуи и различным сбродом. Вот и пришлось отодвинуть вежливость в сторону и напустить грозный вид для сговорчивости, но похоже мужчина оказался чересчур впечатлительным.       Смотря на скрывающуюся в тумане лодку, возникали недостойные мысли, что можно было заплатить и поменьше. Возражать лодочник бы точно не стал. Остался жив и слава Архонту. Однако мелочность не была фамильной чертой Рагнвиндров. Люди должны получать за свой труд справедливую плату, так Дилюк считал. Мору он тоже считал. В последнее время все чаще. Путь домой обещал быть долгим и тяжелым, как бы ни хотелось поскорее оказаться среди родных виноградников.       Чертовы Фатуи. Благо в Натлан за ним сейчас не сунутся. Пусть себе ждут в Фонтейне, желательно подольше.       Солнце сонно клонилось к горизонту, когда Дилюк наконец добрался до ближайшего поселения у подножия старого вулкана, что порос густым лесом. Выбеленные стены домов светлым пятном выделялись на фоне чернеющей чащи, светясь издали путеводным маяком, и усталый вздох облегчения сорвался с губ.        Чем стремительнее темнело небо, тем ярче разгорался высокий костер на площади в центре деревушки, к которому лениво стягивались жители, чтобы воздать почести Архонту, а заодно обменяться новостями и выпить чего покрепче. Это еще не территории воинственных племен, но и здесь каждый взрослый — умелый боец. Обманываться мирным видом не стоило.       К теплу пламени тянуло и Дилюка, что едва переставлял ноги и слабо соображал. Стоило ему войти в деревню нетвердой поступью, как разговоры вокруг стихли, сменяясь любопытным шепотом на незнакомом языке. В Натлане, особенно на окраинах и в племенах, мало кто говорил на общем. Оставалось лишь надеяться на удачу, что здесь найдется хоть кто-то, с кем Дилюк сможет худо-бедно изъясниться.       Щелкнула застежка ремня на плече, и первой на землю у костра рухнула темная сталь меча, поднимая в воздух клубы сизой пыли. Освобожденные от тяжести плечи отозвались ноющей болью, уже привычной за годы скитаний без Глаза Бога. Следом под удивленные вздохи тяжело опустился и сам Дилюк, прикрывая покрасневшие, воспаленные глаза.       Дошел. В ближайшие десять минут, если не погонят прочь камнями и стрелами, если не захотят кинуть в пламя в качестве дара Мурате — он не встанет.       Шепотки стали ближе. Жители подходили, окружали полукольцом сгорбившуюся фигуру. Должно быть, решали, что им делать со странным чужаком, что так нагло заявился к Огню, без подношения. Интересно, сколько еще местных правил приличия к этому моменту уже было нарушено? Непорядок, Господин Рагнвиндр. Непорядок.       Дилюк стянул изодранные местами перчатки и швырнул их в костер, надеясь на милость. Ничего более ценного при нем все равно не было, не мору же кидать, в самом деле, а перчатки были добротные, из превосходного качества кожи. Прошедшие с ним через все трехлетнее путешествие и горящие теперь в натланском огне.        Сухую землю окропила кровь, сорвавшаяся с израненных пальцев. Дрова в костре затрещали, пожирая подношение. Взмыли ввысь искры, разгораясь новыми звездами на небе. Толпа за спиной зашумела, а затем кто-то дотронулся до спутанных алых волос. Коснулся усталых плеч, рук, ног — множество ладоней ощупывали тело, тормошили, щипали словно игрушку. Что ж, любопытство не гнев. Уже неплохо, хотя Дилюк предпочел бы, чтобы его не трогали. Сбитый с толку таким приемом и слишком обессилевший, он даже не подумал огрызнуться.       Над ухом послышался смущенный девичий смех. Сбоку полилась торопливая детская речь. Жители облепили со всех сторон, галдя наперебой, пока над площадью не раздался зычный низкий окрик.       Тяжелые шаги остановились перед ним, и Дилюк поднял мыльный взор от массивных босых ног, пытаясь разглядеть нависшую фигуру. Пришлось приложить некоторые усилия для этого.       Голова гудела и кружилась из-за ядовитого тумана черного побережья. Иногда к горлу подкатывала едкая тошнота, обжигая язык, а ладони все еще кровоточили, изрезанные об острые и скользкие скалы. Правду говорили, что путь через пролив для безумцев. Много раз Дилюк срывался вниз, в черный песок, что становился все горячее. Темнело перед глазами от жара и отравленного воздуха. Несколько раз он прощался с жизнью, когда под ним разверзлась огненная, шипящая и кипящая бездна. Даже подошва сапог оплавилась и съехала набок в том жутком пекле. Ноги в непригодной более обуви устали намного сильнее обычного. Стопы теперь сводило после сложной дороги до поселения.        — Ты пришел с Черного Берега, — помимо всего, мужчина говорил с сильным акцентом, и разобрать его речь было сложно. Смысл слов доходил с большим опозданием до плывущего разума, — Вставай, Дитя Мураты. Вставай!       Дилюка грубо потянули за плечо, силой ставя на ноги и встряхивая. Перед ним предстал человек крепкого телосложения, выше на целую голову и с грозным, загорелым до красна, лицом. Одним своим видом он внушал уважение и трепет. Без сомнений это был умелый воин, способный вести за собой людей и защищать их хоть голыми руками.       — Мне нужен проводник, — Дилюк старался говорить четко и медленно. Язык еле ворочался, перекатываясь во рту сухим комом, — Где я могу найти проводника?       — Пойдем, — хмурый мужчина внимательно оглядел его и кивнул идти за ним, — Давно никто не приходил с Черного Берега. Ты воин. Потерянное Дитя Мураты.       Жители деревни почтительно расступились перед ним. Продолжали с интересом глазеть на чужака, однако руки отныне держали при себе даже неугомонные дети. Должно быть, это сам Старейшина пришел посмотреть от чего вдруг столько шуму в их тихой, маленькой деревушке на окраине.       Из толпы вышли несколько мужчин, говоря на натланском. Их язык звучал текуче, протяжно и несколько лениво, но с четкими слогами. Певучий. Приятный слуху, когда голоса не поднимают гвалт, как стая побеспокоенных птиц. Дилюк усиленно вслушивался в речь и пытался всмотреться в загорелые лица. Говорили определенно о нем, но враждебности не выказывали, только любопытно поглядывали в ответ.       Старейшина, выслушав их, отвел к одному из домов в центре деревни. Такому же простому и белому, как остальные. С крышей, покрытой широкими, мясистыми листьями. Поманил рукой войти, первым скрываясь за пестрой занавесью вместо двери. Игнорировать приглашение было бы невежливо. Дилюк и так устроил переполох у костра.       — Пей, — не успел он оглядеться внутри, как в руки сунули глиняную чашу, — Вода чистая. Тебе нужно много пить. Вылечить яд вулканов.       Из-за постоянно накатывающей тошноты имелись большие сомнения — не вывернет ли желудок наизнанку, если хоть что-то попадет в него, но все же Дилюк приник чаше, осушая ее медленными, мелкими глотками.       — Спасибо, — благодарность вышла невнятной. Пришлось прикрыть рукой рот, унимая все же подступившие к горлу рвотные позывы.       Убедившись, что он все выпил, Старейшина с одобрением кивнул, и сел за стол, на котором тускло горела масляная лампа, отбрасывая на стены росчерки черных теней. Гостю указали на место напротив, ожидая.       — Благодарю за гостеприимство, — прокашлявшись, вновь начал Дилюк, стараясь сидеть ровно, — Я ищу проводника, чтобы дойти до Сумеру…       — Заладил! — перебил мужчина, нахмурившись. Вид его стал более грозным, однако точно так же он обращался к деревенским детям, что висели на уставшем путнике у костра, — Тебе надо отдыхать, не проводника! Упрямец! Не просишь ни воды, ни еды. Куда спешишь?       — Домой, — сказал, не подумав, Дилюк и впрямь почувствовал себя несмышленым ребенком. В пути придется провести несколько месяцев, как ни торопись. Сейчас действительно бы поесть и поспать, да только привык гнать себя вперед до изнеможения, видя перед собой лишь цель.       — Домой, — задумчиво смакуя слово, вторили ему, почесывая широкий подбородок, — Твой дом в Сумеру?       — Нет. В Мондштадте.       — Далеко.       — И все же, где я могу найти проводника? — настоял Дилюк.       — Заладил! — по столу саданули кулаком, и пустая чаша из-под воды с глухим стуком подскочила. Появилось стойкое ощущение, что следующий удар будет уже не по столешнице, — Пачи пьян! Завтра говорить будешь! Сейчас отдыхать! Упрямый, как бык!       Разговор на этом, очевидно, был окончен. Дилюку указали на одну из комнат, подгоняя суровым взглядом. Интересно, возрази он сейчас — Старейшина действительно сломает ему шею в приступе суровой натланской заботы? Проверять все же не стал, еще раз поблагодарив за кров и смиренно убираясь с глаз долой под раскатистую сердитую речь. Мужчина определенно ругался, только теперь уже на родном языке, когда скудные познания в общем наречии оказались исчерпаны.       На улице за окном стояла ночь, но от костра на площади до сих пор доносились песни и смех. Спать местные так рано не собирались. Яркий серп луны висел еще низко. Дилюк тоже упрямо гнал от себя сон, пытаясь доработать день если не физически, то хотя бы головой. Получалось не очень продуктивно. Он только измучил себя бестолковыми, постоянно ускользающими мыслями, потому пришлось действительно оставить все дела на завтра. Единственный человек, с которым можно было говорить на одном языке — и которого по этой же причине не хотелось злить — погнал как непослушного ребенка в комнату. Узнай кто в Мондштадте, как Господина Рагнвиндра в Натлане укладывали спать… Хотя, возможно, Аделинде он и сам расскажет. Кто, как не она, прекрасно знающая нрав Дилюка, и как трудно его угомонить, сможет по достоинству оценить эту историю?       — Это ты вчера пришел с Черного Берега! Воин, похожий на муратана, что принес в дар Огню свою кровь! — с небольшим акцентом пересказывал случившееся накануне молодой натланец, чуть старше его на вид, — Вся деревня только о тебе говорит!       Утром угрюмый, как и вчера, Старейшина привел к одному из домов. Вытащил оттуда на солнце еле разлепившего глаза смуглого парня и поставил перед недоумевающим гостем. Решив, что дальше они сами разберутся, Старейшина молча развернулся и ушел. Некогда ему было нянчится с дурными юнцами.       — Ты хорошо знаешь общий язык, — удивился Дилюк, сдерживаясь, чтобы не сморщиться от запаха перегара, которым его обдало, — Как тебя зовут?       — Все называют меня Пачи. Можешь звать так же, — он приветливо улыбнулся, уходя с яркого солнца в тень дома, — Как я могу называть тебя, потерянное Дитя Мураты?       Если вчера из уст Старейшины это обращение звучало с долей уважения, то сейчас ощущалось скорее небрежной насмешкой.       — Дилюк, — сухо представился «Дитя Мураты» и перешел от расшаркиваний к делу, раз уж здесь людям не ведомы правила приличия, — Мне нужен проводник до Сумеру. Ты знаешь кого-нибудь?       — Так он перед тобой! — рассмеялся Пачи и несколько театрально развел руками, — Лучший проводник через земли племен во всем Натлане!       — Ты? — снова удивился Дилюк, подозревая, что ему нагло врут в глаза. Он еще раз внимательно посмотрел на натланца. Пачи совершенно не был похож на сильного воина: худощавый, с длинными темными волосами, что убраны в тонкую косу, аккуратными руками и любопытным взглядом. Убрать с его головы перья и деревянные бусы, одеть в балахон из дорогой ткани — и вылитый студент сумерской Академии. Никак не человек, способный провести через опасные земли и жестокие племена. Причем даже без Глаза Бога.       — Заходи, нечего обсуждать дела на пороге! — пригласил он, любезно пропуская гостя в дом первым.       — Не похож ты, — Дилюк осекся на полуслове. В нос ударил пряный запах специй и трав. В глазах запестрило от обилия цветастых тканей, которыми украсили все, до чего дотянулись руки. Следом в уши закралась тихая песня — у окна сидела пожилая женщина и чинила плетеную корзину, напевая себе под нос, но увидев чужака, она отложила работу и сердито замахала руками на Пачи.       — Она недовольна, что я зашел? — уточнил Дилюк, непроизвольно отступив назад. В небольшой кухне было толком не развернуться не столкнувшись плечами и не запнувшись о нагромождение мешков с ящиками, — Мне стоит уйти?       — Нет-нет! Она ругается, что я вчера напился! Все в деревне хотели с тобой познакомиться, но я был… слишком расстроен и пьян. Мне разбили сердце, понимаешь? — Пачи протиснулся мимо него на середину кухни и продолжил бодро рассказывать, хотя должен бы, судя по запаху, умирать от похмелья, — А Старейшина не очень хорошо знает язык, чтобы переводить. Кстати, это я его научил! Да и человек он суровый, не любит пустых разговоров.       — Понимаю, — Дилюк устало потер лоб, все еще ощущая в себе «яд вулканов». Хотелось окунуть голову в бочку с водой, что стояла неподалеку, а не выслушивать пустой треп. Чужая энергичность раздражала, и половина слов пролетала мимо ушей. Какое ему дело до разбитого сердца человека, которого он знает от силы пять минут?       С общего языка Пачи перешел на натланский, обращаясь уже к женщине. Вид его при этом был наглый и откровенно смеющийся. Продолжая выразительно ругаться, она поднялась с места и торопливо вышла из дома, особо не церемонясь и пробивая себе путь плечами в тесноте.       — Что ты ей сказал?       — Чтобы лучше принесла поесть, а обругать меня еще успеет! — улыбался Пачи. Налив Дилюку что-то напоминающее травяной чай, он вольготно расселся за столом и продолжил самозабвенно говорить, отхлебывая из своей чашки, — Так вот. Старейшина наш раньше был Вождем воинственного племени!       — Значит, ты можешь провести меня через племена? До границы с Сумеру, — оборвал его Дилюк, подозрительно щурясь и игнорируя предложенный чай. Специфический запах отбивал желание пробовать сейчас местные настои.       — Какой ты серьезный. Конечно! Я не обманываю! — в глаза посмотрели с честностью торговцев из Ли Юэ.       — Чем докажешь? — разумеется, Дилюк был серьезен в выборе компаньонов. На кону стояла жизнь, и чаще — не его собственная.       — Я не воин, как видишь, но меня в племенах все знают и уважают. Я вожу им табак, ткани, специи и все, что попросят. Торговцы не очень любят ходить на те земли, а я хожу. Знаю все дороги!        — Допустим, — вздохнул Дилюк, — Сколько ты за это хочешь?       — Двести тысяч моры.       — Ты считаешь меня за дурака? — видимо, торговцы одинаковы в любом уголке Тейвата в своей жадности до моры, — Никакой проводник не стоит таких денег. Тем более тот, что будет обузой. Разве что ты поведешь меня через саму Бездну. За двести тысяч я и сам дойду.       Дилюк решительно поднялся с места, и в его руку тут же вцепились, резво перегибаясь через стол.       — Эй-эй! Погоди! Один ты не дойдешь точно! — сказал Пачи. Взгляд его менее наглым и хитрым, однако, не стал, — Сколько по-твоему стоят мои услуги?       — Восемьдесят тысяч, — стряхнув чужие руки, Дилюк все же сел обратно. Торговаться он не любил, но и позволять на себе наживаться не собирался. К тому же, двухсот тысяч не было.       — Восемьдесят?! — возмущенно выкрикнул Пачи, ударяя ладонями о стол. Вышло далеко не столь грозно, как у Старейшины. Скорее несколько истерично, — Я знаю все дороги! Даже те, по которым обычно не ходят! Меня знают все племена и на нас не нападут их воины! Одинокому путнику бросит вызов каждый!       — Я хорошо сражаюсь, — ответил Дилюк и упрямо сложил руки на груди, — А карта у меня есть. Дешевле заплатить тебе, чтобы ты указал на ней путь.       — Ты не знаешь всех местных обычаев и традиций! Не знаешь языка! Со мной ты сможешь зайти в любое племя, и тебя встретят, как гостя! Не придется ночевать на улице, искать еду и воду!       — Хорошо. Девяносто тысяч, — кивнул Дилюк.       — В Натлане много ядовитых животных, растений и даже мест! Я знаю, как обезвредить яд, знаю, где растут редкие лечебные растения! Знаю, куда не нужно ходить, и от куда не нужно пить! — Пачи подался вперед, заискивающе заглядывая в лицо.       — Девяносто пять, — Дилюк не шелохнулся. Выжить он тоже сможет и сам. Накинул чисто за навыки лекарства.       — Эй! Это уже ни в какие!.. Ни в какие… как там их…       — Ворота, — любезно закончили за него выражение из Снежной.       — Именно! — Пачи замолчал. Напустив на себя загадочный вид, он вздохнул и выложил наконец свой главный козырь, — На тех землях пропадают люди. Даже местные воины. В лесах есть племена, что не поклоняются Мурате. Они верят, что получают силу и мудрость человека поедая его. Я знаю, как их обойти, какими тропами они ходят, и где какие ловушки расставляют. Без меня ты не пройдешь через лес у границы.       — Сто десять, — звучало это все конечно пугающе, но не для Дилюка, который три года охотился на Фатуи, а Фатуи охотились на него. Теперь будут натланские племена и людоеды, какая ему разница.       — Сто пятьдесят и ни моры меньше! — уперся Пачи, копируя его позу.       — Откуда ж ты взялся такой в Натлане? Не воин, но говоришь, что уважаемый человек аж в самих племенах.       — Сила не только в мускулах, но и в голове! Уж кому, как не чужестранцу об этом знать?       — Твоя правда, но услуги хитрого торговца мне ни к чему на этих землях, — Дилюк вновь поднялся с места, и в его руку снова вцепились.       — Хорошо! Хорошо! Сто двадцать тысяч! Такая цена устроит? За меньшие деньги я и правда не пойду, — с лица Пачи окончательно стерлось наглое выражение, и смотрел он, наконец, серьезно.       — Устроит. Справедливая цена, — кивнул Дилюк, прикидывая, хватит ли ему моры на остаток пути. О хороших постоялых дворах и тавернах можно забыть, но, в целом, терпимо, если отъестся в Натлане. Раз уж обещают радушный прием в племенах, он этим воспользуется.       — Тогда выходим завтра утром! Можешь остаться здесь, если не хочешь обратно к Старейшине. Хотя, мне кажется, вы бы поладили. Оба хмурые и упертые! И выпей чай, выпей! Помогает от похмелья и отравлений, хотя на вкус как моча. И где пропадает моя тетка с едой! Какое неуважение к гостю!       — Сто двадцать тысяч — и говоришь ты в два раза меньше и по делу, — выдвинул единственное требование Дилюк, кривясь от торопливой, громкой речи.       — Э-э-э! — на загорелое лицо быстро вернулось наглое выражение, — За это придется еще доплатить!       — Обойдешься.       Знал бы Дилюк, что вечером Пачи потащит к костру, где жители деревни замучают его разговорами и натланским языком, а дети совьют на голове огненное гнездо из кос и перьев — и вправду ушел бы к Старейшине.