𝕷𝖔𝖘𝖙

☾☾☾

      Экран ноутбука тускло мерцает в полумраке комнаты, заливая пространство холодным, неуютным светом. Узкое свечение монитора размывает границы пространства, превращая его в безликое цифровое отражение реальности.       Бомгю сидит, откинувшись в кресле, пока умелые пальцы медленно скользят по тачпаду. В глазах отражаются бесконечные строки текста, строчка за строчкой, заголовок за заголовком.       Пытаясь откопать ещё больше информации о случившемся пять лет назад, взор сталкивается с нескончаемыми ошибками, всплывающими на каждом сайте, содержащем хоть каплю желанной информации. Будто кто-то намеренно стёр с интернета все улики, чтобы никто не смог зацепиться за неслыханную сенсацию, прогремевшую на весь Ханс.       Брови непроизвольно хмурятся, а нижняя губа подвергается агрессивным атакам зубов. Бомгю в какой-то момент останавливается и просто бесцельно буравит взглядом потолок, то ли ожидая знакомую тень, то ли с надеждой, что кто-то напишет ему ответ на вопросы, которых накопилось немало. И большинство из них никак не хотят находить место в здравомыслящей стороне сознания, поскольку воспринимать мистику на полном серьёзе кажется последней стадией шизофрении.       Даже несмотря на многократные проявления чертовщины, ему хочется думать, что это просто последствия затяжного сна.       Что этот город – плод его воображения.       Что он на самом деле сейчас у себя дома, в своей комнате, сладко посапывает в мягкой постели, а всё происходящее – просто дурной сон, который развеется с первым лучом солнца.       Но в этот момент экран мерцает, отражая реальность, из которой не выбраться. И он глубоко, протяжно вздыхает.       — И как Субину вообще пришло в голову заинтересоваться этим? — вслух задаётся вопросом, наполняя углы комнаты звуками хоть какого-то живого общения. Пусть даже одностороннего.       Бомгю переводит взгляд на экран и даёт себе последний шанс на поиски хоть малейших зацепок. Поэтому следует за призрачными отголосками прошлого, словно за едва различимой нитью, ведущей в темноту. Воспоминания уводят его назад, в детство, когда он, дрожа от любопытства и легкого страха, искал на YouTube древние ролики — о забытых легендах, жестоких убийствах и паранормальных явлениях, исчезновениях, которым не находилось объяснения.       Теперь, движимый тем же инстинктивным желанием разгадать тайну, которая не даёт покоя, он открывает новую вкладку, пальцы медленно выводят в строке поиска заголовки увиденных статей. Результаты, как и следовало ожидать, разочаровывают: короткие, безобидные видео о природе Ханса; обзоры местных пабов и кофеен; рассуждения о перспективах развития региона и влоги школьников, болтающих о новостях и тестирующих новые бренды косметики.       И ничего необъяснимого, леденящего душу. Лишь красочная мишура, скрывающая реальные проблемы города.       Бомгю почти сдаётся, уже собирается закрыть вкладку, откинувшись в кресле с тихим вздохом. Но в последний момент мысль цепляется за что-то важное… Фильтры поиска.       Пальцы замирают на тачпаде, прежде чем медленно пролистывают настройки. Ради чистого интереса он выставляет параметр — только видео пятилетней давности.       На экране появляется список новых результатов. И среди них то, чего он не ожидал увидеть — интервью журналиста и члена семьи погибшей пары. Палец моментально кликает по видео, которое, в противовес неусидчивости Бомгю, загружается медленно, словно интернет сам пытается затянуть время, давая шанс передумать.       Но отступать он не намерен. Смиренно сковав себя чрезмерным любопытством, Бомгю наблюдает, как на экране появляются первые кадры, снятые на фоне знакомого жуткого соседского дома. Теперь он кажется ещё более жутким, чем в воспоминаниях — тусклый свет уличного фонаря дрожит в ночи, очерчивая резкие линии окон, чёрные провалы которых похожи на немые рты, жадно глотающие темноту. В центре кадра — мужчина. Вид у него измождённый — под глазами тёмные круги, челюсти напряжённо сжаты. Он очевидно разбит и подавлен. Кажется, будто на него давили слишком долго, вытягивая слова, которых он не хочет произносить.       Он разглаживает складку между бровей, шумно выдыхает, прежде, чем заявить:       — Сын моего погибшего брата перейдёт под мою опеку, и я позабочусь о том, чтобы он ни в чём не нуждался. — на миг его голос вздрагивает, обнажая тщательно скрываемую слабость. — Для нас это огромное горе, — казалось, он последней фразой провёл границы дозволеного, но взбудораженный журналист не даёт ему передохнуть, практически тыча микрофон мужчине в лицо.       Из-за того, что видео началось именно с этого момента, Бомгю предполагает, что большая часть разговора осталась за кадром, потому что неясно, почему он заговорил о Тэхёне. И, видимо, набравшись смелости, журналист и его помощник решили попытать удачу и заснять хотя бы какой-то материал, который сможет помочь им в продвижении дела.       — Господин Кан, полиция до сих пор не может найти подсказки, способные пролить свет на эту историю. Вы можете подтвердить, что речь не идёт об обычном убийстве? — в голосе журналиста проскальзывают маниакальные нотки, сопровождаемые безумным взглядом. Он делает шаг вперёд, будто намереваясь заключить жертву интервью в объятия, чтобы раствориться в нём, проникнуть в мозг и выудить хоть что-то провакационное.       — Я хотел бы попросить вас не лезть своим длинным носом в дела моей семьи, — голос срывается на более низкий тон, транслируя ничем неприкрытую угрозу. Тяжёлую, металлическую. Будто принявшую форму холодного оружия. Одно неверное слово — и журналист в этот же миг лишится головы. — Вы не получите никаких комментариев по поводу случившегося.       — Но люди говорят, что на месте преступления нашли странные знаки и записку, испачканную в крови. Что означает «пора положить конец семейному проклятью». Почему... — речь прерывается резким щелчком — мужчина наклоняется в сторону оператора и бесцеремонно прикрывает ладонью объектив, отчего изображение сначала опасно дрожит, а затем и вовсе пропадает. Только звук его последней фразы остаётся в темноте.       — Даю последнее предупреждение: сунетесь не туда, куда следует, и я вас уничтожу. И речь идёт не об увольнении.       Чёрный экран.       Видео обрывается так же внезапно, как и всё, что на мгновение показалось Бомгю ниточкой к разгадке. Но вместе с этим что-то внутри него тоже рвётся на части. Грудь сдавливает тупая боль, и он даже не понимает — от разочарования, злости или от чего-то более глубокого, но неизбежного.       Бомгю в чувствах захлопывает крышку экрана и прячет лицо в ладонях. Ему тяжело представить ту жизнь, которую проживает Тэхён, будучи закованным в оковы непростого прошлого.       Он жадно цепляется за мысли, как утопающий за воздух, но от этого становится только хуже. Судя по тому, что Тэхён живёт один, этот мужчина с видео — вероятно, тот самый упомянутый Ёнджуном дядя, не сдержавший обещание и оставивший его одного. Одного в городе, дышащего тяжёлыми воспоминаниями.       Грудь сильно вздымается под гнётом этого горького осознания, а мысли сжимаются в единое желание — выйти на улицу прямо сейчас. Пройти через пустую дорогу, пересечь чужой газон, стучать в эту проклятую дверь, чтобы просто… Быть рядом. Без слов. Без вопросов. Потому что Тэхён не должен быть один. Так же, как когда-то он сказал это самому Бомгю. Сказал прямо, уверенно, как будто это единственная неизменная истина в этом зыбком, шатком мире:       — Ты не один.       Эти слова не забылись. Они укоренились в нём, стали частью чего-то большего, чем просто утешение. Тогда он почувствовал щепотку облегчения в песке неизбежного хаоса. И теперь он хочет дать это чувство ему. Хочет, чтобы Тэхён знал: что если он устанет держаться, рядом есть кто-то, кто не позволит ему упасть. Что если мир снова расколется на осколки, есть руки, которые помогут собрать их заново.       Челюсти сводит напряжение, когда он поднимает голову в темноте комнаты.       В окне отражается его собственный силуэт, но он будто смотрит сквозь него, дальше, туда, где сквозь занавески мерцают признаки света. Бомгю с шумом выдыхает, покачивая головой. Ведь Тэхёна невозможно спасти силой, однако можно безмолвно сопровождать. Бомгю не станет ломать стены, не станет навязываться. Просто будет следить за тем, чтобы они не сомкнулись вокруг Тэхёна окончательно. ☾☾☾       Тьма пульсирует в углах комнаты. Такая плотная, вязкая, словно масляная копоть, застрявшая в воздухе. Она просачивается в щели между обоями, пробирается сквозь узкие пространства между досками пола, скапливается в углах, где взгляд не может её поймать. Воздух здесь тяжёлый, душный, пропитанный вековой сыростью, застарелыми страхами и догмами, которые нельзя оспаривать.       В эпицентре этого гнетущего пространства стоит маленький мальчик лет семи. Возраст, когда дети должны верить в чудеса.       Но не он.       Его мир не наполнен добротой, уютом и тёплым смехом. Здесь нет запаха домашней выпечки, нет рук, что укроют его пледом в холодную ночь. В этом доме даже свет чужд и не приносит утешения, наоборот, раскрывает все самые страшные углы.       — Я больше не могу терпеть эту гадость в своём доме! — голос матери как острое лезвие, прорезающий воздух. Он вибрирует, бьётся о стены, оседает в ушах и внутри черепа, не давая ни единого шанса на побег. Этот голос не просто звучит – он оставляет следы, незримые, но вечные, будто ножевые порезы на психике.       В её руках — приставка, любезно подаренная одноклассником, небольшая, чёрная, с изрядно потёртыми кнопками. Когда-то она была его спасением, маленьким окошком в другой мир, где можно было ненадолго забыть, кто он и где он родился.       Но сейчас это не имеет значения.       В следующую секунду приставка с грохотом летит на пол, ударяется о деревянные доски, разбивая тишину на осколки. Мальчишка вздрагивает, непроизвольно отступает на шаг, хотя в глубине души ему хочется ринуться вперёд, кинуться к приставке и защитить от нападков обезумевшей матери, которой этого мало: глаза женщины горят лютой, неестественной ненавистью, и тогда она медленно наклоняется, поднимает молоток – тяжёлый, массивный, с потёртой деревянной рукоятью, запятнанной следами краски и ржавчины. Этот инструмент предназначен для гвоздей, но сейчас он становится орудием расправы.        Молоток взмывает в воздух, и мир сжимается до одного-единственного мгновения — до взмаха её руки, до бешеного пульса в висках, до крика, что рвётся из груди… но так и не вырывается наружу. Страх врастает в кости, сковывает мышцы, превращает тело в мраморную статую, неспособную ни двинуться, ни вздохнуть.        Раздаётся треск. Короткий, но в этом звуке есть что-то ужасающее – звук, в котором ломается не только пластик, но и что-то внутри него самого. Молот безостановочно обрушается на останки «порождения Сатаны», с яростью, которая кажется слепой. Будто в этом куске железа заключено всё зло этого мира, вся нечисть, которой так боятся его родители.       Мальчик всё ещё не двигается. Он просто смотрит, молча, безучастно, только плечи еле заметно дрожат от сдерживаемых рыданий. Он больше не плачет вслух. Не здесь. Не в доме, пропитанном лицемерной набожностью.       Ведь его родители считают себя верующими. Но их вера — это не милосердие, не доброта, не любовь. Она не о том, чтобы спасать, прощать, заботиться. Она — о власти, страхе, наказаниях и запретах. В их мире Бог не утешает, а следит, судит и карает.       Он помнит, как мать однажды сожгла его любимые книги, сказав, что «сказки — это обман дьявола». Помнит, как отец выбросил в мусор все его рисунки, заставляя повторять, что «изображения — это идолопоклонничество». Каждый раз проживает момент, когда его заставляли читать молитвы по несколько часов, пока губы не пересыхали, а колени не болели от долгого стояния.       «Грех сидит в тебе».        «Бог простит, если ты будешь стараться».       «Ты же не хочешь в ад, правда?»       Слова падали на него, как камни. Они били в грудь, оставляя синяки, оседали в сознании, впитывались под кожу, превращаясь в часть него самого.       Он молился, но не о спасении души. И даже не о прощении. Мальчишка молился, чтобы родители просто любили его. Чтобы не смотрели на него, как на грязное пятно в своей безупречной вере. Чтобы он мог просто прожить один день без крика, без упрёков, без разочарованных взглядов.       Чтобы он мог просто быть ребёнком.       Однако чуда не произошло, и он понял, что его не существует.       — Если я ещё раз увижу здесь эту чертовщину… — сквозь тонкую дымку воспоминаний слышится голос матери, который вибрирует в воздухе, будто натянутая струна. Глаза полыхают мёртвым фанатичным светом, и он уже знает, что её рука занесена не просто так.       Он не моргает. Не отступает. Даже не делает попытки защититься или спрятаться. Поскольку он привык к чувству, что он никогда не будет для них правильным. Но в последний миг рука женщины замирает в воздухе. Она резко втягивает воздух, будто осознаёт, что зашла слишком далеко, и медленно отступает, вжимая гнев вглубь себя. Её губы сжимаются в тонкую линию, а затем, с силой натягивая на лицо холодную маску смирения, она принимает выражение напускного спокойствия.       — Сынок, я же тебе говорила, что играть в жестокие игры — это грех. Ты же не хочешь после смерти попасть в ад? — голос меняется до неузнаваемости. Больше нет гнева, нет ярости, нет безумной вспышки фанатизма, которая только что грозилась пролиться через край.       Теперь он сладкий, обволакивающий, словно мёд, пропитанный ядовитым лицемерием. Этот тон размягчает, вползает в сознание, заворачивает в тёплый кокон лжи. Но в нём – бездна. Тёмная, затхлая, старше самой женщины, старше стен этого дома. Тьма, которая жила в их семье поколениями, пропитывала их слова, их веру, их кожу.       — Ты грешник. Ты ошибка. Ты не достоин света, — слова не звучат вслух, но они проникают в него, оседают под рёбрами, сдавливают горло.       Мальчик молчит. Медленно сжимает пальцы в кулаки, ногти впиваются в кожу ладоней, но он не ослабляет хватку. Боль держит его в реальности, не даёт пропасть в той вязкой пустоте, куда его так настойчиво загоняют. Но он не сопротивляется. Не даёт себе права на злость, на несогласие, на сомнение. Он слишком мал, чтобы бороться и слишком мал, чтобы доказать, что он – не грязь под ногами.       — Ты должен молиться, Терри. Ты должен просить Господа о прощении, о благословении, чтобы Он направил тебя по верному пути, — женщина подходит ближе, накрывает сухой ладонью густую каштановую шевелюру и ласково поглаживает её.       — Да, матушка, — едва слышно шепчет он, всё так же не поднимая глаз. И этого достаточно.       — Молодец, Терри, — уголки её губ чуть вздрагивают, складываясь в подобие улыбки. — А теперь иди в кровать и больше не расстраивай меня.       Он покорно кивает и медленно разворачивается, смертельно осторожно, боясь одним неверным движением снова разбудить её ярость.       По полу отдаётся гулкий звук. Он погружается в тьму коридора, оставляя за собой комнату, в которой только что было сожжено ещё одно крошечное воспоминание о нормальной жизни.       Шаг. Этот звук отдаётся в голове, пульсирует в висках. Как удары сердца. Как удары молотка. Как удары судьбы, что с детства писала его историю кровью. ☾☾☾       — Блять! — резкий вскрик разрывает утреннюю тишину комнаты, наполняя её рядом грязных ругательств.       Бомгю резко подскакивает на кровати, задыхаясь; сердце колотится с такой силой, что кажется, оно действительно хочет вырваться из груди. Голова тяжёлая, будто налитая свинцом, в висках стучит боль, а грудь сжимает ледяная тревога.       Он моргает, пытаясь сфокусировать взгляд. Мерцающий утренний свет, проникающий сквозь занавески, кажется неестественно блеклым, отчего сознание не может до конца провести грань между сном и реальностью.       Бомгю выдыхает. Глухо, тяжело, выдавливая воздух из лёгких.       Губы ощущаются сухими, горечь разливается по нёбу, будто он за ночь пережёвывал в мыслях то, что следовало бы давно отпустить. Его мозг настолько помешался на мыслях о Тэхёне, что он радушно предоставил ему сон о нём.       Но в нём он не был парнем с острым взглядом и язвительными комментариями. Не был загадочным, хладнокровным человеком, который будто знал больше, чем все остальные. Он был маленьким мальчиком, который пытался спрятаться, но некуда было бежать. Ребёнком, который просто хотел быть любимым. И этот неопровержимый факт ударяет по Бомгю тем самым молотком, который покоился в руках тэхёновой матери.       Ведь он знает это чувство.       Чувство ненужности и пустоты, разрастающееся в груди, когда тебе дают понять, что тебя никогда не примут таким, какой ты есть. Бомгю тоже стремился стать "правильным", чтобы соответствовать и заслужить любовь, которая должна была быть безусловной. И если раньше он пытался понять Тэхёна через его молчание, через его колкости, через его отстранённость, то теперь он понимает его через боль.       Бомгю вновь откидывается спиной на жёсткую поверхность матраса и даже не замечает, как начинают дрожать его руки.       — Когда это закончится? — вслух задаётся вопросом, вновь рассчитывая на ответ извне. Но он лежит в тишине. Даже звуки редких проезжающих машин остаются где-то там, далеко. Будто в другом измерении.       Спустя пару минут молчания, слух улавливает звуки вибрации, и он спешно берёт телефон в руки. Брови удивлённо взлетают вверх, когда на экране отображается сообщение Хёнджина, требующего его срочного присутствия в школе. Хван-задница-капитан. Эй, спящая красавица. Перед уроками обязательно загляни в мужскую раздевалку. Наш тренер решил вызвать всех на ковёр и объявить о чём-то важном. Поэтому, если тебя не будет сегодня, ты рискуешь быть исключённым из команды. И прежде, чем ты напишешь что-то в духе: «наконец-то, я давно об этом мечтал», вспомни о том, что футбол — командная игра. И если один игрок забьёт болт на свои обязанности, остальные автоматически пойдут на дно вместе с ним. Целую, красавица. (Но только в щёку. Боюсь, что твой дружок-ледышка набьёт мне лицо.)       Бомгю непроизвольно хмыкает, прочитав последнее сообщение, а затем переводит взгляд на время, которое показывает без двадцати восемь. Осталось пять минут до прибытия школьного автобуса и если он не успеет на него, то может смело заказывать себе палача.       — Чёрт... — паника прокатывается ледяной волной по телу. Он рывком срывается с постели, но ноги путаются в простынях, и он едва не падает. Мир качается перед глазами, голова тяжёлая, будто набита ватой. Недосып давит на череп, словно железный обруч, отчего пульсирующая боль отдаётся в висках.       Он выуживает из-под кровати рюкзак, нервными движениями запихивая внутрь учебники и тетради, не заботясь о порядке. Толстовка оказывается на нём в два хаотичных рывка – он даже не уверен, правильно ли продел руки в рукава.       Метания по комнате превращаются в хаос.        На секунду он останавливается перед зеркалом. В отражении встречает самого себя – взъерошенные волосы, тёмные круги под глазами, серый, помятый взгляд. Выражение лица человека, который не спал несколько дней. Жалкое зрелище, как для человека, который раньше выглядел будто с иголочки.       Бомгю задерживает воздух, пытаясь удержать контроль, которого у него уже давно нет. Выдыхает. А потом вылетает из дома.       Холодный воздух режет кожу, но Бомгю едва это замечает. Всё, что он слышит – стук собственного сердца в ушах, воспоминания о сне, которые ещё не до конца улетучились и пустой шум улицы.       Когда автобус подъезжает, двери распахиваются с протяжным скрипом, впуская его в тёплый, набитый школьниками салон.       Бомгю шумно выдыхает и движется в самый конец. Плюхается на сиденье, закидывая рюкзак на соседнее место и тяжело выдыхает в облегчени. Однако тело не расслабляется: голова с трудом удерживается в вертикальном положении, веки налиты свинцом, мысли слипаются в одну неразборчивую массу.       — Жаркая выдалась ночка? — насмешливый голос Тэхёна прорезает полусонное оцепенение Бомгю, разбивая туман утренней усталости, который окутал его разум. В мгновение ока, Бомгю резко распахивает глаза, зрачки расширяются от внезапного раздражения, встречаясь с вызывающей ухмылкой Тэхёна.       Самодовольная, колкая улыбка, такая же, как всегда, всплывает перед его взглядом, отчего сердце Бомгю запрыгает в груди с неимоверным облегчением, будто на мгновение укрощая бурлящий внутри хаос.       — А ты, похоже, переживаешь какие-то особо тяжёлые времена, раз снизошёл до общественного транспорта, — бросает Бомгю, стараясь придать голосу привычную лёгкость. Но слова даются с трудом, каждое из них будто застревает в уставшем теле, тянет вниз тяжестью накопившихся впечатлений.       Он рьяно пытается не видеть вместо Тэхёна его мини-версию — того самого мальчишку с пустым, выжженным взглядом.       Потирает лицо ладонями, словно стараясь стереть с себя остатки ночных кошмаров. Но глаза всё так же щиплет от недосыпа, мысли путаются, как наушники в кармане, и единственное, чего он хочет сейчас — выглядеть перед Тэхёном хоть сколько-то собранным.       — Я здесь по делу, — отвечает Тэхён, голос его звучит туманно, отстранённо, словно он лишь наполовину присутствует в этом автобусе, а вторая часть его сознания витает где-то далеко, вне досягаемости. Он медленно, не торопясь, тянется к рюкзаку, вытягивает из него тонкую синюю тетрадь и протягивает её вперёд, даже не утруждая себя объяснениями.       Бомгю замирает. Веки его чуть дёргаются, а пальцы непроизвольно сжимаются в кулаки, как будто тело пытается инстинктивно подготовиться к чему-то неожиданному. Он молча смотрит на тетрадь, не сразу веря своим глазам.       — Как она у тебя оказалась?! — голос его срывается на резкость, а рука сама вырывает тетрадь из рук Тэхёна. Пальцы тут же цепляются за знакомую обложку, а глаза судорожно пробегают по страницам, будто там могла появиться чужая надпись, словно кто-то уже залез в его мысли и оставил там свой след.       — Будь внимательнее, когда собираешь вещи, — лениво отзывается Тэхён, прислоняясь к спинке сидушки и скрещивая руки на груди. В его голосе нет осуждения, только насмешка, смягчённая лёгкой скукой. — Твой рюкзак был открыт настежь. Ещё немного, и кто-нибудь мог бы уличить тебя в любви к свинке Пеппе.       Он подмигивает, кивком указывая на открытый рюкзак Бомгю, из которого нелепо выглядывает блокнот. На обложке нарисована розовая свинка, держащая в руках крошечный цветок.       Бомгю, осознав это, мгновенно вспыхивает. Его лицо идёт волной жара, и он поспешно дёргает молнию, закрывая рюкзак.       — Кхм, — он прочищает горло, отворачиваясь к окну, где проносятся старые, выцветшие дома. Пальцы машинально сжимают тетрадь. — Я записываю туда лучшие пожелания Хёнджину как капитану команды.       Ощущение, как горят кончики ушей, становится нестерпимым.       — Такой милый, когда смущён, — с ленивой ухмылкой замечает Тэхён, на мгновение протягивая руку, чтобы невесомо коснуться розоватой мочки уха Бомгю. Затем невозмутимо поправляет лямку рюкзака и делает движение, будто собирается встать.       Бомгю моргает. На секунду мир вокруг будто замедляется.       Тэхён уже уходит?       — Эй, ты разве не собираешься в школу? — он неосознанно тянется вперёд, перехватывая край пиджака Тэхёна.       Тот замирает, ухмыляется и только после этого медленно оборачивается. В его глазах мелькает что-то похожее на хитрую задумку.       Бомгю вдруг ловит себя на мысли, что Тэхён и правда похож на хищника, который из любопытства вернулся понаблюдать за жертвой.       — Я же сказал, я здесь по делу. И я его выполнил.       Тэхён произносит это так спокойно, так просто, будто это действительно логичный конец их короткого взаимодействия.       Бомгю моргает ещё раз, чувствуя, как внутри что-то медленно закипает.       — Ты... — он запинается, но тут же приходит в себя. — Действительно пришёл, чтобы отдать мне тетрадь? Ты что, сумасшедший?       Тэхён склонил голову набок, в уголках его губ тлеет ленивая улыбка.       — А что, если так? — он насмешливо щурится, словно оценивает реакцию Бомгю. — Это поможет тебе отцепиться от меня?       Голос его мягок, но в нём чувствуется игра — опасная, затягивающая.       Бомгю закатывает глаза, тяжело вздыхая.       — Ну уж что-что, а этого я делать не намерен, — он тянет слова, нарочито расслабленно откидываясь на спинку сиденья. В уголке губ появляется ухмылка. — Я всё ещё жду момент, когда мы закрепим нашу сделку. Не на словах, помнишь?       Тэхён на мгновение прищуривается, а затем смеётся — тихо, коротко, но с настоящим удовольствием.       — Интересно, в каком году ты сломаешься от ожидания и перестанешь витать в сладких грёзах, — протягивает он, не теряя насмешливого выражения лица.       И прежде чем Бомгю успевает что-то ответить, Тэхён разворачивается и выходит на остановке.       Бомгю инстинктивно делает движение, собираясь встать и пойти за ним, но в этот момент автобус трогается с места, мягким рывком бросая его обратно в реальность.       Он остаётся сидеть, проводя взглядом удаляющуюся фигуру Тэхёна, почему-то идущего в сторону школы, а затем устало опускает голову и прижимается лбом к холодному стеклу.       Этот день только начался, но внутри уже бушует буря.       В этом маленьком пространстве автобуса, наполненном запахами чужих духов, утреннего кофе и лёгкой духоты, Бомгю чувствует себя одновременно потерянным и найденным.       Тэхён снова явился в его жизнь, сделал что-то неожиданное и так же внезапно исчез и оставил Бомгю наедине с этой странной, запутанной тревогой, которая никак не даёт ему покоя.       Спустя недолгие три минуты автобус резко тормозит у школьных ворот, и Бомгю, рассеянно подхватив рюкзак, выходит в прохладное утро, которое дополняют тяжёлые капли дождя, разбивающиеся об асфальт.       Школьный двор наполнен суетой: кто-то торопится к входу, кто-то заканчивает утренний разговор с друзьями, а кто-то, ссутулившись под навесом, листает учебник, стараясь запихнуть в голову последние строки перед контрольной.       Бомгю пересекает двор, ветер играет его волосами, остужая разгорячённое лицо, но мысли не становятся яснее. Он уже почти заходит внутрь, но у самого порога его перехватывает Субин.       — Эй, ты нормально добрался вчера домой? — голос его звучит мягко, но внимательный взгляд цепляется за лицо Бомгю, словно считывая скрытые эмоции.       Бомгю моргает, ловя себя на мысли, что вчерашний вечер кажется размытым, как сон, который едва вспоминаешь утром.       — Да, нормально, — коротко отвечает он, взъерошив намокшие пряди волос. — А ты как? Вчера ты упомянул, что хочешь заехать по делам, — задумчиво припоминает Бомгю, прокручивая в голове момент их прощания, где Субин пообещал держать его в курсе, поскольку Бомгю, мотивированный желанием быть полезным, пообещал помочь ему с написанием статьи. Но на самом деле он преследовал личные цели.       Субин на секунду оживляется, в глазах вспыхивает азарт.       — Да, я связался с местным журналистом, и он пообещал мне передать архивные вырезки газет, которым уже больше ста тридцати лет. — в его голосе слышится благоговение, словно он вот-вот прикоснётся к чему-то важному, к тайне, о которой мечтал узнать всю жизнь. Но, в отличие от него, Но Бомгю замирает. В груди что-то холодеет, когда он вспоминает видео, которое нашёл накануне.       — Серьёзно? — Бомгю приподнимает брови. — И он так просто поделится с тобой информацией? Тебе не кажется, что это слишком легко? — скептически задаёт вопросы, останавливаясь возле своего шкафчика, чтобы достать школьную форму.       — Это было нелегко, — возражает Субин, облокотившись на соседний шкафчик. — Но после того, как он услышал мою историю, сдался, потому что он и сам грезил желанием докопаться до истины. Близкие Тэхёна были несговорчивы, но... — он на секунду умолкает, потом продолжает, упрямо сжимая губы. — Я не собираюсь сдаваться. Если в этих архивах есть хоть крупица правды, я её найду, — он говорит так уверенно, что Бомгю на секунду даже проникается его энтузиазмом.       Но только до тех пор, пока в разговор не вклинивается знакомый голос, наполненный лисьей колкостью:       — О-о, а что тут у нас за великое мистическое расследование для детей?       Бомгю и Субин синхронно оборачиваются, встречаясь с ухмылкой Ёнджуна. Он стоит, лениво облокотившись на стену, руки засунуты в карманы, а в глазах пляшет привычный хитрый блеск.       — Ещё скажите, что вы будете искать призраков и проводить спиритический сеанс. Вы хоть понимаете, как это звучит? — продолжает он. — Думаете, что откроете древнюю тайну и получите награду? Или это новая версия страшилки про семью Тэхёна?       Субин фыркает, но его взгляд остаётся напряжённым.       — Если ты ищешь повод лишний раз пошутить, то лучше просто пройди мимо, Ёнджун, — устало отзывается он.       — Ой, ну всё, не дуйся, — Ёнджун отмахивается, но его взгляд цепляется уже за Бомгю. Он оценивающе смотрит на него, будто пытаясь найти связь между ним и желанием Субина поиграть в детектива. — Но всё-таки… Вы же не думаете, что здесь действительно творится какая-то чертовщина? Всё это сказки, выдуманные журналистами, чтобы пропиарить маленький, никому не нужный городок. Вы хоть знаете, сколько любителей поохотиться на нечисть навещало Ханс после случившегося? И как вы думаете, нашли ли они что-нибудь? — фыркает Ёнджун, но в его голосе прослеживается скрытые металлические нотки.       Бомгю, знающий о необъяснимом положении дел благодаря Тэхёну, сразу понимает, что Ёнджун использует сарказм, чтобы Субин отказался от этой затеи. Но в чём его мотив? Какая ему разница, узнает ли Субин что-то важное или нет?       Бомгю внутренне напряжён из-за внезапно нахлынувших сомнений, но лицо остаётся непроницаемым. Скорее всего, он и Тэхён оберегают общую тайну, пытаясь оградить от неё посторонних, которые случайно могут пострадать.       — Я спросил из любопытства, Ёнджун, — бросает Бомгю, перекидывая рюкзак на другое плечо. — Но инициатива Субина — его выбор. Не тебе его судить за «детские увлечения».       Ёнджун смотрит ещё пару секунд, будто пытаясь распознать ложь, но затем лишь усмехается.       — Как скажешь, малыш Гю, — подмигивает он, в миг развеивая нависшую над ними грозовую тучу. И прежде чем разговор заходит дальше, словно из ниоткуда возникает Хёнджин.       — Эй, вы чего встали, как вкопанные? Наш тренер уже метает молнии из глаз из-за вашей задержки, — прежде чем Бомгю и Субин успевают что-то ответить, Хёнджин хватает их за воротники, разворачивает и уверенно направляет в сторону мужской раздевалки, которая встречает их привычными запахами влажной ткани, спортивных кроссовок и дешёвого дезодоранта. Но помимо этого, в воздухе чувствуется тяжёлое облако напряжения.       Парни уже собрались внутри: кто-то лениво перекидывается фразами, кто-то привалился спиной к шкафчикам, погружённый в свои мысли. Всё пространство будто пропитано сдержанным ожиданием.       Хёнджин отпускает Бомгю и Субина, щёлкает шеей, разминая мышцы. Затем щёлкает пальцами, привлекая внимание.       — Чего такой серьёзный? — спрашивает один из парней, игриво подбрасывая в воздух бутылку с водой и ловко ловя её.       — Сейчас всё узнаете, — отвечает Хёнджин, перекидывая руки на груди, его взгляд пронзительный и сосредоточенный.       Их тренер появляется в поле зрения с планшеткой в руках. Обычно его лицо отражает строгость, но сегодня в его глазах читается волнение, которое он старательно пытается скрыть за маской спокойствия.       — У нас есть новости, — начинает он, его голос дрожит от подавленного волнения.       Одна неоднозначная фраза, несущая и хорошие, и плохие нотки, заставляет всех замереть в тревожном молчании.       — Не тяни, тренер, выкладывай всё как есть, — спокойно просит Хёнджин, взяв на себя роль человека, способного разрядить обстановку.       — Матч с «Когтями» перенесён, — объявляет тренер.       — Наконец-то хорошие новости! — радуется один из игроков, порядком уставшим от интенсивных тренировок.       — На завтра, — продолжает тренер, и его слова висят над головами футболистов, словно стокилограммовые гири на тонких нитях.       Мгновенная тишина в зале сменяется взрывом голосов, полных возмущения и тревоги.       — Как это на завтра? Мы не готовы!       Громкий свист тренера разрезает возмущение.       — Я понимаю ваше удивление. Решение принято не мной, — тренер делает шаг вперёд, кладёт руки на пояс, обводит команду тяжёлым взглядом. — Это договорённость между руководством школы и лигой. Игра состоится завтра в шесть вечера.       — Это катастрофа! — восклицает один из игроков.       — Мы сольёмся и выставим себя посмешищем, — подхватывает новый голос, из-за чего по раздевалке прокатывается новая волна недовольства.       — Именно поэтому сегодня никаких уроков. Я отпросил вас у всех учителей. Мы будем тренироваться весь день. Разработаем стратегию, доведём до автоматизма движения, отработаем удары. Нам нужно быть на пике. Вам ясно? — вопрошает тренер, ещё раз одарив юношей пронзительным свистом.       Игроки переглядываются, осознавая масштаб происходящего.       — Так точно, тренер.       — Вот и отлично. Чтобы не взорваться раньше времени, после первой сегодняшней тренировки я свожу вас с кафе за свой счёт.       Гул в раздевалке становится более оживлённым.       — Но после этого — без разговоров. Полная концентрация, работа на пределе. Больше никаких поблажек!       — Есть, тренер! — хором отзываются парни, моментально активизируясь и начиная шумно перебирать одежду, спешно меняя её на спортивную форму.       Бомгю неохотно присоединяется к общей суете, но его внимание всё равно ускользает в сторону, куда тянет внутренняя тревога. Он краем уха слышит разговоры своих сокомандников, их беспокойство о Хёнджине, который, похоже, воспринял новость о строгом тренере куда тяжелее остальных. Бомгю невольно кидает взгляд на капитана, который в этот момент тихо беседует с Субином. В его голосе слышится нотка безрадостной решимости, и Бомгю ощущает, как что-то внутри сжимается от этого.       Бомгю качает головой и решается наконец спрятать эту треклятую тетрадь, врученную ему Тэхёном. Пальцы быстро тянутся за застёжкой рюкзака, и он открывает его, почти не задумываясь. Но когда его взгляд случайно падает на блеск какого-то предмета в сумке, сердце в груди замирает. Бомгю замечает до боли знакомый амулет, который не ожидал больше увидеть. Он в неверии берёт его в руки и ловит приятный холодок, дарящий ощущение безопасности. Но помимо этого, он обнаруживает и белый клочок бумаги, лежащий на дне.       Бомгю разворачивает его, и его глаза встречают строки, написанные уверенным, почти любящим почерком: «Чтобы ты не ловил приходы на основном матче.»       — Так вот о каком деле шла речь, — тихо шепчет Бомгю, не в силах сдержать улыбку, которая невольно расползается по его лицу.       Слегка покачивая головой и с теплом в сердце, Бомгю складывает записку обратно. Он сжимает амулет в ладони ещё крепче, чувствуя, как старое беспокойство медленно рассеивается, уступая место новой волне надежды и предвкушения. Тепло от амулета кажется осязаемым, как если бы Тэхён стоял рядом, поддерживая его невидимым присутствием.       В этот момент Бомгю осознаёт, что, несмотря на все трудности, которые им предстоит преодолеть, сейчас он чувствует нечто большее, чем просто уверенность в предстоящем матче. Он чувствует глубокую связь с Тэхёном, которая, кажется, только укрепляется с каждым таким маленьким жестом.