Десять веков назад был я почтенный рыцарь...

— Ристалка у местных хреновая, — скучающим голосом говорит Юрец. — Опора короткая, и сама конструкция лёгкая, завалится к чертовой матери, вот увидишь. Андрей бездумно кивает на его слова и нервно сжимает в руках моток скотча и пачку стяжек. Ему сейчас до ристалки дела нет, да вообще, честно говоря, ни до чего, кроме мыслей о том, что Миша сегодня в бои выходит, дела нет. — Расслабься! — пихнув локтем в бок, говорит ему пристроившаяся рядом, с аптечкой подмышкой, Анютка — жена одного из бойцов и по совместительству клубный лекарь. — В первый раз всегда страшно смотреть, когда твой на поле, а потом привыкаешь. Андрей не уверен, что хочет привыкать. Но Анютке он кивает, все так же нервно, а сам смотрит, не отрываясь, на застывшую там, неподалёку за ограждением, Мишину фигуру. В доспехах такую непривычно огромную сейчас. Миша, в отличии от него, кажется, не нервничает ни капли. Стоит спокойно, опираясь на свой чудовищный «зубастый» гранд фальшион, пока Андрей изводится весь, пытаясь вспомнить усердно, а точно ли он крепко затянул, застегнул и завязал все, что нужно. А потом начинается первый сход, и душа у Андрея уходит куда-то в пятки. Не то чтобы он никогда не дрался, дрался да еще как, но это другое. Когда сам дерешься, то не думаешь ни о чем, отдавшись на волю адреналинового опьянения и инстинктов, но когда дерётся твой любимый человек, пусть и не всерьёз, а на соревнованиях — это уже совсем другая история. Дерётся Миша, надо признать, как демон. Неистово и эффективно. Удары быстрые, непредсказуемые, сильные. Андрей не замечает даже, в какой момент начинает не только бояться за Мишу, но и любоваться им, как любуются опасным диким зверем. Так пролетают почти незаметно три схода, после чего объявляют перерыв в десять минут. Другие саппорты подныривают под ристалище, и Андрей следует за ними. Уже привычно начинается суета. Кого-то нужно подлатать скотчем, чтобы до конца бугуртов не отлетели детали доспеха с лопнувшими или перерубленными креплениями, кому-то нужно заменить экстренно стяжками оторвавшиеся завязки. Большинство просто просит отстегнуть им шлем и дать воды. Среди них и Миша. Он сразу подходит к Андрею и без лишних слов становится, тяжело дыша, к нему спиной. Князь торопливо расстёгивает ремень и освобождает от тяжеленного шлема мокрую от пота дурную головушку. Теперь уже Миша поворачивается к нему лицом, раскрасневшийся, с бешеными глазами, и Андрей тоже молча подает ему бутылку с водой, сам тем временем осматривая придирчиво, все ли на месте на чужом доспехе. — Ну как тебе? — выхлебав едва ли не половину бутылки, спрашивает Мишка, заглядывая пытливо в чужие глаза. — Круто, Мих! — отвечает Андрей пока только половину правды. Незачем совершенно сейчас Мишу нервировать. Вот когда все закончится, тогда уже можно будет высказаться, как сильно волновался, и что в целом обо всем этом думает. Сейчас же Мишу драконить попросту опасно. Зависнет в мыслях своих еще и отхватит ненароком по кумполу. Или того хуже — обуреваемый сомнениями и раздражением забудет об осторожности и отхватит еще сильнее. Это ведь только в кино все крутые бойцы дерутся соло, пока противники на них тактично по-одному нападают. В реальности решает все командная работа: тяжеловесы должны прикрывать бойцов вроде Миши — быстрых и сильных, но уступающих по массе, бойцы эти, в свою очередь, должны работать на зрелищность и принимать на себя удар таких же профессионалов, чтобы дать новичкам шанс не выбыть в первые же секунды, ну а у кого-то задача основная — просто по максимуму уклоняться от битвы, чтобы больше людей в конце схода остались «живыми». Для тех, кто в этом не понимает ничего, битва — это абсолютный хаос. Но те, кто разбирается, видят отлаженную тактику. Так что без концентрации и ясного ума в бою обойтись конечно можно, но и результат будет соответствующий. Перерыв пролетает будто за мгновение. Андрею кажется, что он и опомниться-то не успел, как бойцам вновь дали команду строиться и Миша, чмокнув его быстро в губы, упаковался обратно в шлем. Этот сход проходит бодро. Не так суетно, как первый, но жестче. Видно, что за время перерыва бойцы свою оценку противникам дали, ошибки учли и работать стали жестче, пока ещё есть свежие силы. — Горшенёв! — откуда-то с угла ристалки орет Иваныч. Он сегодня не дерётся, сорвал на днях спину, но своих не бросил все равно, пусть и командами, но помогает. — Миша, хватит мух ебать! С этими и малышня разберётся! Дуй на правый фланг! Миша кивает и, громыхая своими «титанобоярскими» доспехами, несётся, куда сказали, чтобы в следующий момент влететь торпедой в бок достойного по уровню противника. Тот однако на ногах умудряется удержаться и приветствует врага ударом алебардой. Миша частично уклоняется, частично принимает удар баклером и, крутанувшись, наносит серию стремительных ударов по груди и бедрам. Он быстрый, и доспех у него облегченный, но в этом и преимущество и минус одновременно. Особенно очевидно становится это сейчас, когда бойцы начинают бороться. Тощий Миша в доспехах выглядит внушительно, но внушительность эта теряется как-то на фоне части других бойцов, тех, что в росте ему не уступают, если не превосходят, но изначально сами не шестьдесят с придресью килограмм весят, а твердую соточку, еще и доспех им добавляет тяжести. Мишу спасает пока только скорость и маневренность. Но бой все равно идет не на равных. Вражеский боец при всей своей почти нелепой огромности дерётся тоже быстро, ловко и технично. А уж когда они сцепляются в борьбе, Андрею и вовсе, кажется, плохеет немного от беспокойства. Ему вдруг вспоминается старый фильм про Илью Муромца и момент оттуда, где богатыри друг друга вдавливали прямиком в землю сырую, столько в них было силушки. Миша с противником его, конечно, по колено в землю друг друга не вбивают, но была бы эта осень не такой непривычно засушливой, в грязи бы оба завязли порядочно. Черт! Мишка и с этим здоровяком не управился, а в его сторону уже несется еще один. Хорошо хоть, что у Михи с реакцией все в порядке, как и со скоростью. Вывернувшись из захвата, он заходит со спины и толкает врага навстречу его товарищу. И вот их уже скорость подводит, как и законы физики. Обогнув упавших, Миша сам влетает с разбега в очередного бойца, и на сей раз справляется быстро. Всё-таки дерётся он хорошо, очень даже. Впрочем, в конце концов это не спасет его от того, когда в очередном сходе желающие реванша зажимают его в углу и коллективно лупят, пытаясь завалить на землю. Андрей в этот момент, если ещё не начал молиться, то в любом случае уже близок к этому. К счастью на помощь подлетает Паша, а потом и Ромка, и перевес силы идет теперь уже на их сторону. Следующий час в целом проходит относительно спокойно. В перерыве Миша держится бодрячком да и вообще в целом выглядит довольным. Андрей даже почти расслабляется, но жизнь быстро ему напоминает о том, что «почти» не считается. А дело все в том, что напоследок Миха видимо решает погеройствовать как следует и выбирает для этого несомненно зрелищный, но определенно не самый безопасный вариант. Когда под конец схода одного толпой зажимают у ограды Пашку, он с разбега подлетает к пятёрке противников и, подпрыгнув так высоко, словно вместо ног у него пружинки, под визг толпы рушится на них сверху. Удачливый Пашка успевает тем временем вовремя выскользнуть, а вот Миша вместе со всей честной компанией заваливается на землю, сшибая собственными тушами еще и ристалку. — Ну я же говорил, — констатирует Юрец меланхолично. Андрею, честно говоря, сейчас вообще не до него. Он не слышит даже окликающую его Анютку, которая кричит ему вслед: — Да все в порядке! Успокойся! — Но бой заканчивается и, прежде даже чем Андрей сквозь толпу успевает пробиться к месту крушения, Миша уже подскакивает бодро на ноги словно все ему нипочем. «Почем» таки обнаруживается уже дома, когда, потянувшись пристроить на вешалку свой кожаный плащ, Миша морщится от боли и хватается за спину. Если раньше какие отговорки еще могли бы выгореть, то теперь уже никаких шансов сделать вид, что все в порядке у упрямца нет. Андрей буквально за руку его тянет в спальню, где быстро принимается раздевать. Миша все еще держится бодрячком, даже сам тянется заигрывать, но спина этих его порывов не оценивает. Так по итогам Андрей получает благоверного своего, стоящего перед ним в одних трусах в позе сгорбившегося деда, а еще порядочно так леопардового. От прикосновений к свежим синякам Миша шипит болезненно и тараторит в ответ на Андреево «прости»: — Да нормально все, Дюх! Расслабься! Андрею в этот момент «и хочется и колется». Подзатыльников навешать хочется этой дурной башке, но куда уж битого бить еще сильнее? Этого самого, конечно, хочется тоже, но и тут облом. Не изверг же он, чтобы трахаться лезть к человеку, который, кажется, способность к прямохождению в данный момент утратил. Хотя… Быть может всё-таки и изверг, по крайней мере в глазах Миши, который в скором времени обнаруживает себя лежащим на животе посеред кровати с пунктиром из половинок холодных влажных картофелин вдоль позвоночника, еще и в две шеренги. — Дюш… — ноет он, предвкушая грядущую экзекуцию, — может ну его а? Само пройдёт как-нибудь. Но Андрей неумолим. Поджигает молча воткнутую в картошку спичку и лепит первую банку. И вот уже скоро Миша себя ощущает каким-то сраным ежом. Благо хоть дольше пятнадцати минут банки держать не рекомендуется, а потому мучается он не так и долго. Успевает даже задремать ненароком, из-за чего пропускает момент, когда Андрей осторожно избавляет его от банок, растирает пятнистую худую спину болеутоляющей мазью, а потом кутает его надежно в одеяло и, выключив свет, укладывается рядышком, ладонью накрыв мягко чужую ладонь. Сегодня был долгий нервный день, и чувствует себя Андрей выжатым лимоном, притом как морально так и физически. Вот только даже в этом состоянии сон к нему упрямо не желает идти. Думается слишком о многом. Преимущественно о всяком нехорошем. Так и вертятся в голове искрами, грозящими разжечь большой пожар, мыслишки о том, а если бы да кабы… «Если бы» этих в общем-то не счесть: если бы Миша ударился как-то серьёзно, если бы его подвёл доспех, если бы шлем слетел вдруг, если бы сломал что-нибудь себе, если бы в общей давке его задавили… Ух страшно! Даже думать страшно. Хочется просто взять и, включив командира, сказать: — Я тебе запрещаю впредь этим заниматься! — но так нечестно, даже если в чем-то оно и правильно. Вот она одна из главных сложностей того, когда вы пытаетесь строить здоровые отношения: в здоровых отношениях ты не можешь просто взять и решить что-то за партнера. Нужно как-то решать все обсуждениями, идти на компромиссы, увлечения и убеждения чужие уважать. Да и одно дело, когда сошелся ты с одним человеком, а тот потом взял да и изменился вдруг до неузнаваемости, а когда ты изначально человека выбрал ВОТ ТАКИМ, то это уже совсем другая история. Миша не менялся, и в этом вся проблема. Миша, дрыхнущий сейчас под боком, вот этот с сорванной спиной, который в бою сегодня раздавал направо и налево таких тумаков, что мама дорогая — это ровно тот же самый Миша, в которого он влюбился без памяти на фестивале. Это тот же Миша, с которым после они еще три месяца почти ходили, как школьники, за ручку и целовались без языка, потому что Мише требовалось время, чтобы привыкнуть. Это тот же Миша, который наконец дал ему зелёный свет. Просто взял и сам вдруг все инициировал. Тогда, когда Андрей и ждать ничего не подумал бы. Это был день учителя, и Андрей, как примерный первоклассник, у института Мишу встретил после работы букетом. Первоклассники, правда, не везут потом своих учителей к себе на квартиру, где их ждет уже романтический ужин, но это уже детали. Начиналось все совершенно невинно, а закончилось тем, что на Мишины стоны завистливые соседи сверху им марш Мендельсона на батарее отстучали. Впрочем, не то чтобы их это остановило. После этой ночи Миша как-то даже без разговоров лишних жить переехал к нему. Но это все уже детали. Суть то она в том, что Миша, каким Андрей его знает сейчас, таким был уже задолго до их встречи. Миша не лгал и не пытался казаться лучше. Он Андрею все про себя выложил честно в первые же дни: и про зависимости свои в прошлом, и про травмы психологические, и про тягу свою к экстремальным забавам. И он — Князев на все предложенное подписался. Никто его не обманывал и кота в мешке ему не подсовывал. А вот все же свербит в груди желание взять да и переделать Мишку. Немного ведь, самую капельку, ради его же блага ведь… Этой мыслью Андрей себя изводит всю следующую неделю. Миша поначалу списывает его хмурое настроение на то, что тот на него злиться из-за того, что покалечил себя, хотя обещался быть осторожным, но к концу недели начинает что-то подозревать. Андрею не по себе. Ему тоскливо и погано. Знает ведь, что по-человечески, по-честному, им с Мишей надо поговорить. Обязательно надо. Замалчивания подобные всегда все рушат, а Андрей их отношения очень боится разрушить. Боится потерять Мишку, но как правильно к разговору этому подойти — идей ноль. А в итоге решается все тем, что в тот вечер, когда Андрей набирается наконец необходимой решимости, Миша первый ему заявляет в лицо, что им нужно серьезно о чем-то поговорить. Выглядит при этом он серьезным и откровенно расстроенным, а потому у Князя душа в пятки уходит уже заранее. — Я тут подумал, — начинает Миша неуверенно, — и решил — он замолкает ненадолго, тяжело вздохнув, — что уйду из бугуртов. И вот вроде Андрею радоваться надо, но он почему-то сидит растерянный, будто его мешком по голове горели, и не знает, что сказать в ответ. Выдавливает только тихое: — Почему? — Риск большой, — отвечает Миша уже увереннее, будто, озвучив наконец эту мысль, утвердился в ее правильности. — Раньше как-то все равно было, а в этот раз за бой переживал меньше, чем за то, что ты переживаешь. Ну из-за меня. А потом мне прилетело, и ты со мной возился, расстроенный такой все эти дни, и мне стыдно как-то, понимаешь, да? Андрею почему-то тоже стыдно. Как будто он не просто желаемое получил, вроде как ничего не сделав для этого, а каким-то образом Мишу принудил решение такое принять. — Ты уверен? — спрашивает он осторожно. — Ты же мечтал на чемпионате международном выступить. — Мечтал, — соглашается Миша, вздохнув шумно. — Теперь буду о чем-нибудь другом мечтать. — А может выступишь всё-таки, а потом в отставку? Ну просто осторожнее быть, — предлагает Андрей неожиданно даже для себя, не говоря уже о Мише. Миша удивленно на него таращится где-то с минуту, а потом, покачав головой, отвечает: — А смысл? На чемпионат выйти в бои и все сходы простоять у стенки? Своих, опять-таки, подвести… Не, Андрюх, — хмыкает он и хлопает легонько собеседника по плечу, — это не дело! Лучше никак, чем так! Андрей хмурится. Почему-то, хотя решение и было Мишиным, он себя чувствует так, будто чужую мечту украл. Миша, кажется, его настроение улавливает. Встаёт из-за стола и, подойдя, виснет с объятиями у него на плечах, чмокнув перед этим несколько раз немного колючую белобрысую макушку. — Не загоняйся! — просит он мягко. — Понимаешь, все вот это геройство без необходимости — это ведь своего рода эгоизм. Я дерусь, потому что мне круто и весело, а ты там у ристалки с ума сходишь от страха, что мне шею свернут. Это не дело. Но тренироваться, сразу говорю, не прекращу! — усмехается он, чуть прикусив игриво Андреево несчастное ухо. — Ну и в конце концов в СМБ могу податься, тямбарами драться тоже весело, — заканчивает Миша уже веселее, а потом добавляет тихо: — Совсем бросить все это не проси, ладно? Мне это нужно, разрядка такая. Мне себя куда-то девать надо, иначе меня несёт черти куда, а в одном преподавательстве, знаешь ли, экшена как-то недостаточно. — А как насчёт к музыке вернуться? — вырывается как-то само. Не на пустом месте, на самом деле. Они ведь ещё тогда, на фестивале, поняли, что в творчестве у них есть контакт. Притом еще какой. И сейчас порой сочиняют песенки, такие басни средневековые, чтобы на фестивале горланить потом. Миша глядит на него задумчиво, а потом кивает с многозначительным: — Слушай, а почему бы и не да? Один бы я вернуться побоялся, но вместе… — Только репертуар нужно сменить будет, — продолжает Андрей развивать идею. Честно говоря, ему жаль от концепции их отказываться. Ему очень уж понравилось вместе с Мишей мир их сказочный вот так через песни воплощать в реальность. — Это ещё зачем?! — спрашивает Миша неожиданно резко. Андрей даже как-то теряется. — Что «зачем»? — Концепцию зачем менять? — поясняет Миша, этим еще сильнее вводя его в недоумение. — Ну как… — бормочет Андрей, смутившись. — Что мы со сцены будем горланить про ведьм, чертей и леших что-ли? Миша кивает решительно и заявляет без доли сомнения: — А чего бы и нет?! Ты скажи, кто ещё у нас на сцене что-то подобное делал? Это ж, на самом деле, крутота невероятная! Тема своя, понимаешь, свой мир… Андрей, признаться, энтузиазмом Мишиным польщен. Ну а разве может не польстить то, что кто-то настолько миром твоих фантазий проникся и настолько в тебя верит, что готов в массы все это нести, не боясь осуждения. — Засмеют же, Мих, — всё-таки тянет он с сомнением. — Скажут, детский сад какой-то… Но Мишу этим не пробить. — Ну и пусть смеются! — отзывается он невозмутимо. — Пусть! Мы же… У нас же миром нашим шут правит! И мы сами можем шутами быть! Ну, например… во «Король шутов»! Ну звучит же, согласись! — Да не, Мих, говенное название! — Андрей тихо усмехается и качает головой. — Как насчёт «Король и шут»?