The Glory

Раньше Ёнсо казалось, что мёртвы не цветы на холстах, а это Хёнджин прогнил изнутри. Но теперь Ёнсо знает — это она погибала. …без него, без любви. И это осознание приятно холодит кожу вместе с утренним ветром на обочине ноября — стоило надеть штаны вместо шорт, перед тем как выйти. Но Ёнсо привыкла, что на Кэролвуд Драйв всегда светит солнце — всегда обжигает кожу. А сейчас его лучи приятно щекочут веки, когда Ён щурится, глядя в сторону сада, через который они с Хёнджином пробирались к заросшей калитке. Есть в этом месте что-то такое, о чём Ёнсо и не подозревала — душа. Если идеально выстриженные газоны перед особняком, обрамлённые лабиринтами ландшафтного лоска — глянцевая обложка, то эта часть участка — его сущность. …хёнджинова сущность. Тут всё такое живое, что Ёнсо даже кажется, будто это она искусственная. Будто это её вычистили до блеска, готовя к выставке коллекционных экспонатов хёнджиновых драгоценностей. Что это с ней что-то не так, но не с этим местом, сочащимся жизнью и апельсиновой сладостью зреющих на ветках плодов. И всё внутри щебечет вместе с птицами, притаившимися в кронах апельсиновых деревьев. Ёнсо тоже хочется забраться на дерево и спрятаться — чтобы никто её не нашёл, а она видела всех. Потому что уже почти две недели она не чувствует пустоты наедине с собой — она больше не одна. Ощущение, что Ёнсо подключилась к супер-вайфаю, раз ей удаётся улавливать присутствие Хёнджина в любом уголке — и необъятного участка, и собственного неугомонно бьющегося сердца. Как такое вообще возможно — остаётся загадкой. Может, это сбой в матрице, а может, судьба. Но Ёнсо не хочется, чтобы кто-то посмел исправить этот глюк. Потому что даже если их с Хёнджином любовь — вселенская помеха, то Ёнсо готова сингулировать, чтобы никто и близко к ним не подобрался. Взорваться и разнести всё к чертям, создавая новую цепочку случайных событий, которые в конечном итоге приведут её в эту же точку. Ведь здесь нет прошлых обид, нет печалей и нет одиночества. …здесь всё правильно — всё идеально. Такой расклад дел не пугает. Скорее дарит неземное удовлетворение. Ведь спешить некуда — гнаться не за кем. …спасать теперь тоже некого. Неужели Хёнджин был прав, и у Ёнсо действительно есть власть над ним? Звучит как полнейшее безумие. Потому что ещё совсем недавно Ён ничего не могла контролировать — ни мысли, ни чувства, ни действия. А сейчас всё будто вытекает из её русла, а не она пытается бороться со штормовыми волнами, снова и снова разбиваясь о скалы чужих страданий. Почему ей раньше никто об этом не сказал? Почему все умолчали, что Ёнсо может исцелиться и других исцелить? Или это она не хотела верить в свои силы? Теперь нет страхов, как и нет совести, потому что Ёнсо решительно лезет на апельсиновое дерево, пытаясь дотянуться до воздушного змея, запутавшегося в густой листве. Ёнсо тоже путалась — в мыслях, в чувствах, в действиях. Больше этого не происходит. Скрипучая резиновая подошва кедов соскальзывает по коре, и Ёнсо царапается коленом — больно, но не смертельно. Не так, как в последний раз, когда её с дерева снимала полиция. Сейчас она самостоятельно спускается, всего лишь отряхиваясь и небрежно смахивая с ноги пыль — потом ссадину промоет. Сейчас даже крови нет. Намного важнее распутать леер, спутавшийся с хвостом пёстрого змея. И Ёнсо уже не смотрит по сторонам, развязывая узлы один за другим и идя на открытое место, чтобы запустить его ввысь. Погода сегодня весьма подходящая, вот только у Ёнсо в полётах практически нет опыта. Теоретически — это легко. А на практике змей падает, так и не позволив воздушному потоку подхватить себя. Но Ёнсо снова и снова замахивается, направляя его вверх под углом к горизонту, и снова грустно смотрит, как он утыкается носом каркаса в газон. — Ты решила вспахать мне двор? — раздаётся голос Хёнджина, и Ёнсо застывает со змеем в руках, мельком глядя в сторону. — Прости, — грустно произносит она, счищая с полотна грунт и клочки травы. — Если примять, то ничего не видно, — она растаптывает носком кедов только что образовавшуюся лунку и идёт к следующей, чтобы скрыть следы своих прошлых косяков. — Да я шучу, — цокает Хёнджин, подходя ближе. — Дай сюда, — протягивает руку, и Ёнсо отдаёт ему змея, не питая больше надежд посмотреть, как тот полетит. — Нужно разбежаться, — инструктирует Хёнджин, разматывая леер, чтобы дать змею больше свободы. — Не знала. Он ничего не отвечает. Лишь лукаво улыбается своим мыслям, расправляя полотно змея. Иногда банального толчка не хватает — желания тоже может быть недостаточно. Нужно приложить больше усилий, если хочешь заполучить желаемое — Хёнджин об этом знает практически всё. Как и имеет теперь практически всё. И богатство его не насчитывает ценности, как и любовь Ёнсо, которая стала для него словно кислород — без неё он жить не может, а от переизбытка кружится голова. Джин берёт разгон и с неконтролируемой лёгкостью запускает змея ввысь, слыша за спиной восторженное «вау». Леер начинает удлиняться, и Хёнджин крепче хватается за катушку, не давая порыву ветра унести змея прочь. …теперь он может это контролировать. — Так высоко, — Ёнсо встаёт рядом, делая козырёк ладонями, чтобы лучи утреннего солнца царапали только оконные стёкла особняка за их спинами, а не сетчатку глаз. — Хочешь попробовать? — предлагает Хёнджин, протягивая ей катушку и неосознанно глядя на приподнятый уголок её губ. …что-то контролировать теперь просто не имеет смысла. — Боюсь не удержать, — не отрывая взгляд от змея, произносит Ёнсо, и Хёнджин теперь тоже улыбается. — Я буду рядом, попробуй, — настаивает он, беря одной рукой Ёнсо за запястье и вкладывая в ладонь катушку. Она буквально растворяется под его пальцами, когда Хёнджин накрывает руку Ёнсо своей, помогая удержать рвущегося ввысь змея. Его сердце ведь тоже рвётся из груди, когда Ёнсо прижимается к его груди спиной, обхватывая катушку двумя руками и позволяя Хёнджину направлять её. Больше не отталкивает, больше не боится. Смеётся, когда порыв ветра тянет змея в свои объятия, что Ён едва может устоять на ногах, подаваясь вперёд. …он не даст ей упасть. Не отпустит вот так просто. Не позволит кому-то оторвать Ёнсо от себя. Ведь она его благословение. Его сила и его слабость. Он действительно слаб — устоять невозможно. И Хёнджин наклоняется, целуя ямочку за ухом и задевая носом ракушку. — Щекотно, — смеётся Ёнсо, ёжась. — Должно быть приятно, — произносит он, снова целуя и чувствуя песчинки мурашек, которые мгновенно рассыпаются по её коже, прячась под кофтой. — Приятно, но щекотно, — дёргает плечами Ёнсо, будто пытаясь скинуть с себя мокрые поцелуи Хёнджина, которые уже ползут к воротнику толстовки, которую Ён надела поверх пижамной футболки. — Остановись, — давится смешком она, пытаясь выпутаться из его объятий и при этом не выпустить из рук катушку воздушного змея. Но как он может остановиться? Его будто заперли в саду, полном райских яблок — теперь придётся их вкусить, чтобы выжить. Ведь попробовав однажды, хочется ещё. И на зубах скрипит сладость карамельной загорелой кожи Ёнсо — сплошное наслаждение. — Я сама не удержу, — недовольно скулит она, когда Хёнджин убирает свои руки с катушки, чтобы прижать Ёнсо ближе к себе. — Отпусти, — не отрываясь от поцелуев, произносит он, сильнее притягивая её к себе, что Ён чувствует его возбуждение своей ягодицей. Он проскальзывает ладонями под её кофту вместе с футболкой, обжигая живот подушечками холодных пальцев, что теперь Ёнсо больше не может удерживать змея. …или сдерживаться сама. И когда она безвольно отпускает катушку, то порыв ветра тут же уносит змея на волю, пачкая идеально голубое небо кислотной кляксой его полотна. А Ёнсо пачкает губы мокрым поцелуем, когда поворачивает голову на Хёнджина. Заводит одну руку назад и путает пальцы в его густых волосах, а второй пытается сдержать охватившую Джина страсть — они ведь на улице, а его руки у неё на груди под одеждой. — Нас увидят, — она бубнит в поцелуй, уже полностью забывая про получившего желанную свободу змея. — И что? — усмехается Хёнджин, убирая руку от затвердевшего соска и разворачивая Ёнсо к себе лицом. — Это мой дом, забыла? — Здесь работает моя тётя, забыл? — Ёнсо смотрит в упор, пока Хёнджин целует её губы, мешая нормально говорить. — Она так рано не просыпается, — кажется, ему вообще всё равно, что о них подумают другие. Это почти возбуждает, жаль, что только его одного. — Ты стесняешься меня? — он на секунду всё же отлипает от неё, вопросительно приподнимая брови. Но руки не убирает — продолжает притягивать к себе, чувствуя, как Ён упирается ладонями ему в грудь. — Она может рассказать матери, — Ёнсо и правда не очень хочется, чтобы родители узнали о её любви вот так. …вообще пусть пока никто о ней не знает. — А она против наших отношений? — хмурится Хёнджин, будто и правда обижаясь. Хотя и так понятно, что он из тех, кого не остановит неодобрение чьей-то матери. Он-то и своих родителей не слушал никогда — до посторонних ему и дела не будет. — Она не знает про тебя. — Узнает, — самодовольно улыбается Хёнджин, а Ёнсо чуть ударяет его ладонью по груди, прося быть сдержаннее: — Я серьёзно, — без улыбки произносит она. — Что если нас увидят и поползут сплетни? Предупреждение Джисона игнорировать сложно — он ведь прав. Такая жизнь, как у Хёнджина — чужда ей. Жить с приставленным к виску объективом камеры — безумие. И если о них пронюхают журналисты… — Тебя это напрягает? — Джин теперь тоже серьёзен — его это и правда беспокоит. — Это ты привык к славе, а я — нет, — честно признаётся она. — Я не хочу стать сенсацией утренних новостей, — такое даже в голове с трудом укладывается. Ведь когда Хёнджин стоит перед ней вот так близко — в домашней майке и спортивных штанах, с растрёпанными от её прикосновений волосами и зацелованными губами — нет ощущения, что он особенный для всего мира. Он должен быть особенным только для Ёнсо. — Если Эш с Чанбином увидят меня по телику, то… — Хочешь, чтобы мы держали наши отношения в секрете? — перебивает, понимая, к чему она клонит. Счастье любит тишину, а Ёнсо любит Хёнджина и не хочет его с кем-то делить. Не таким образом, не настолько открыто, как всё, что смакуют журналисты на прилавках газетных киосков. Она готова обнажаться только перед ним — не перед всем миром. Нагота её беззащитной души адресована лишь Хёнджину. А цена его славы ей не по карману. — Хотя бы какое-то время, дай мне насладиться тобой в одиночестве, — она обвивает его шею, желая поцеловать, но останавливает себя. Стоя на виду, когда из любого окна особняка их с лёгкостью могут заметить, расслабиться просто невозможно. — А ты жадина, — лукаво усмехается Хёнджин, самостоятельно пытаясь поцеловать её без всяких предрассудков. — Какая есть, — улыбается, но останавливает его на полпути к своим губам, блокируя очередной поцелуй двумя пальцами. — Я так не могу. Давай не прямо здесь? — Палатку хочешь разбить? — произносит он, щекоча её пальцы губами и даже не думая отстраняться. — Да хотя бы за сарай давай зайдём, — смеётся Ёнсо, и Хёнджин всё-таки отдаляется, отводя её руку от своего лица и переплетая их пальцы. И Ёнсо и опомниться не успевает, как он уже ведёт её куда-то через нескошенную траву в сторону от особняка. — Дом в другой стороне, — искренне не понимает она, оглядываясь по сторонам. — Ты ведь сарай хотела, — Джин оборачивается, тщетно пытаясь подавить самодовольную улыбку. — Но не буквально же, — теперь Ёнсо смотрит на него, боковым зрением подмечая, как сарай, в котором хранятся теперь два велосипеда, становится всё ближе. — А я буквально, — бескомпромиссно заявляет Хёнджин, толкая дверь сарая с садовой утварью и пропуская Ёнсо вперёд. И когда дверь со скрипом закрывается за его спиной, Ёнсо оборачивается, чтобы пошутить о чём-то. Но тут же лишается дара трезво мыслить, как и складно говорить. Хёнджин уже несдержанно целует её, притягивая к себе за шею и углубляя поцелуй так жадно, что кислород испаряется из её тела, вытесняемый присутствием Хван Хёнджина в каждой живой клетке её горящего желанием тела. Теперь Хёнджин уже не стесняется просунуть руку под резинку её пижамных шорт. Хотя он был бы не против сделать это даже в окружении апельсинового сада и недосягаемого безоблачного неба. …в его влюблённых глазах тоже целый небосвод. — Помнишь, как мы в первый раз поцеловались? — неровно дышит он, прислоняясь к её лбу своим и едва дотрагиваясь кончиком носа до носа Ёнсо. А вот внизу его прикосновения уже намного ощутимее, что под коленом то и дело тянет нерв, подкашивая ноги. Но Ёнсо не сможет рухнуть вниз, даже если совсем потеряет равновесие. Одной рукой Хёнджин ласкает её через бельё, а второй массирует ягодицу — это почти ловушка. Но Ёнсо согласна быть пойманной — она сама его держит за плечи, не желая отстраняться ни на сантиметр. — Когда ты нагло поцеловал меня, облив водой? — она прекрасно помнит тот день. Это было в нескольких метрах от сарая, прямо перед гаражом. — Но ведь было эффектно? — Было мокро. — Как сейчас? — от его пошлостей хочется краснеть. — Боже, — Ёнсо приходится отвести взгляд, чтобы не видеть его бесстыжих глаз. Тут даже спорить бесполезно — сейчас и правда мокро, но вода из шланга к этому отношения не имеет. Но это опять дело рук Хван Хёнджина, только уже под её бельём. — Ты такая сексуальная, когда строишь из себя недотрогу, — сглатывает Хёнджин, явно сдерживаясь, чтобы не ускорить свои действия. — Сразу хочется… — …испортить меня? — не подумав, перебивает она. — Нагло поцеловать, — закатывает глаза, будто это Ёнсо тут испорченная, а не он провоцирует её на разврат. — Чёрт. Я никогда не могу прочитать твои мысли, — с театральной тоской произносит Ёнсо, дуя губы и подаваясь ещё больше вперёд, что теперь рука Хёнджина совсем зажата между их телами. Хочется попросить, чтобы он уже быстрее взял её, но если она прямо сейчас это сделает, то это будет больше похоже на мольбу. А Ёнсо и так чувствует себя безвольной под его ласками. Но сопротивляться будет форменным издевательством — не над ним, над ней самой. — Тебе и не нужно, — он давится стоном, когда Ёнсо опускает одну руку на его возбуждённый член, ощутимо выпирающий под спортивными штанами. — Этим заниматься буду я. — Чем? Чтением мыслей? — Ёнсо смотрит ему прямо в глаза, чувствуя, как сильно он её хочет. …она хочет того же. — Чтением тебя, — будто отрепетировав, произносит он, осторожно проникая одним пальцем во влагалище, отчего всё внутри сжимается в попытке заполучить желанную плоть. — Разрешаешь мне? — словно ради приличия спрашивает он, неспешно двигая уже двумя пальцами. А Ёнсо переминается с ноги на ногу и пытается как-то подстроиться, чтобы и Хёнджину удобно было, и ей самой приятно. — А куда делась твоя бесцеремонность? — ей и правда интересно. Ведь раньше Хёнджин рубил словами, словно топором, и действовал так, словно ему всё в этом мире дозволено. А сейчас он достаёт руки из шорт Ёнсо, как будто подозревая, что его действия могут не так воспринять. Вот только Ён прекрасно понимает все его сигналы — внутри неё всё вопит от желания. И когда Хёнджин направляет её отступить к стене, опуская руки на бёдра, Ёнсо пятится назад, пока не упирается поясницей в высокую столешницу. Даже не беспокоясь о том, что их могут услышать, Джин скидывает со стола корзины для сбора апельсинов. И тут же с лёгкостью усаживает на него Ёнсо, раздвигая её колени в стороны, чтобы встать между ними. Облизывает два пальца, не разрывая зрительный контакт, и беспрепятственно отодвигает ткань хлопковых пижамных шорт вместе с бельём, проникая во влагалище. А второй рукой подхватывает ногу Ёнсо под коленом, прижимая к собственному бедру. — Тогда я был в отчаянии, — на выдохе произносит он, наблюдая, как взгляд Ёнсо теряется под пеленой удовольствия. — А сейчас? — она инстинктивно елозит на столешнице, наматывая на палец длинную угольную прядь на затылке Хёнджина. Но стоит первому импульсу наслаждения пронестись от её паха к кончикам пальцев на ногах, как Ёнсо тут же непроизвольно сгребает его волосы в кулак. …невозможно приятно. — А сейчас я влюблён в тебя по уши, — произносит он в миллиметре от её губ, и Ёнсо подаётся вперёд ещё сильнее, чтобы сорвать желанный поцелуй, но никак не может дотянуться — Хёнджин специально отстраняется. …садист. — У тебя презерватив с собой? — плевать уже на предрассудки. Она хочет его здесь и сейчас. — Думаешь я всегда их с собой ношу? — с усмешкой произносит он, продолжая доставлять удовольствие. — А разве нет? — Ёнсо сильнее сжимает его бицепс, едва не соскальзывая со столешницы на пол, когда бесконтрольные пульсации входят в резонанс в рваным стоном, который она глушит, утыкаясь носом в шею Хёнджина и прикусывая ванильную кожу. — Я проигнорирую этот вопрос, — где-то над ухом произносит Хёнджин, и нехотя убирает руки от Ёнсо, когда она отлипает от него, поднимая блаженный взгляд. Конечно же у него всё с собой — привычка, которая оказалась вполне полезной. — Но я не уверен, что меня надолго хватит, — усмехается он, расстёгивая молнию на кармане спортивных штанов для пробежки и вытаскивая из него квадратную упаковку презерватива. — А здесь и не то место, где стоит растягивать удовольствие, — Ёнсо упирается руками в столешницу сзади, но продолжает сидеть, раздвинув колени и наблюдая, как Хёнджин расправляется с упаковкой и спускает штаны вместе с боксерами вниз. — Тоже верно, — усмехается он, проводя несколько раз ладонью по стоящему члену, прежде чем раскатать тонкий латекс по основанию. И когда Джин придвигает бёдра Ёнсо к краю столешницы, она снова притягивает его за шею, рисуя ногтями сердечки у затылка. — Нормально? — спрашивает он, отодвигая ткань тонких шорт и белья. И медленно входит, глядя на сливающиеся воедино тела. — Твёрдо. — Внутри или снаружи? — Хёнджин смотрит на неё исподлобья, а в небесных радужках поблёскивают похотливые сапфиры. — Везде, — пытается побороть смущение Ёнсо, понимая, что рядом с Хёнджином соблазнительные пошлости стоит просто принять как данность. — За себя не могу извиниться — ты с ума сводишь, — смотрит ей прямо в глаза, продолжая вдалбливать в столешницу, набирая темп. Он был прав — надолго не хватит. …их обоих. Наверное, Ёнсо тоже сошла с ума, раз делает это в сарае, куда может в любой момент зайти кто-то из работников особняка. Но чёрт, от этого возбуждение растёт в геометрической прогрессии — им нужно успеть, пока никто их не застукал. Иронично, ведь хозяин этой территории, гнева которого все боятся, сейчас доводит её до оргазма. Все органы внутри заливаются магмой захлестнувшей с головой влюблённости. И когда Хёнджин кончает, упираясь рукой в столешницу, наваливаясь торсом на Ёнсо, чтобы не потерять равновесие, его несдержанный стон забирается под её толстовку, дрожью удовольствия пересчитывая позвонки. — Я бы предложил перебраться в спальню, но у меня сегодня съёмки, — сбивчиво дышит он, целуя Ёнсо в лоб. — А мы с Суа собрались прогуляться по Голливуду, — отстранённо бормочет она, комкая на спине ткань его вспотевшей вовсе не от спорта майки. — Опять будешь подглядывать за мной на съёмках? — усмехается, вдыхая её аромат, уткнувшись носом в каштановую макушку. — Ты даже это помнишь. — Я о тебе всё помню, — произносит Хёнджин, улыбаясь, как полный дурак, и чувствуя, как презерватив вот-вот соскользнёт с наконец-то удовлетворённого члена на пол, пачкая одежду ещё горячей спермой. И сердце камертоном отсчитывает вздохи Ёнсо, обжигающие его ключицы. В руках сейчас находится осязаемое счастье, а на душе — возвратившееся из дальнего странствия умиротворение. …а в мыслях — она. — Это пугает, ты знаешь? — Ёнсо поднимает на него голову, и Хёнджину приходится тоже чуть отстраниться, чтобы посмотреть на своё отражение в её глазах. Пугает? Да он просто в ужасе. Невозможно так сильно кого-то хотеть. Невозможно так сильно любить. А если и возможно, то где предел? В какой момент сердце не выдержит напряжения и разлетится к чертям? Вдруг возможно умереть от любви? …страшно проверять. — Знаю, — он боится вздохнуть. — Меня тоже. И озвученные вслух слова трещат половицами сарая с садовой утварью, гремят упавшими на пол корзинами для апельсинов и звенят беззаботной улыбкой Ким Ёнсо. А Хёнджин продолжает не моргая смотреть ей в глаза и прислушиваться к бешеному клокотанию собственного сердца, понимая, что у него в руках не только драгоценное утешение, но и его личное проклятье.

☆☆☆

На выходных был День благодарения — они не отмечали. Иронично, что в один из любимых праздников американцев в их доме не оказалось ни одного почитателя этого дня. Но Ёнсо всё равно благодарна: за выпавший ей шанс оказаться на этой земле, пройтись по улицам, усыпанным звёздами, полюбить. И пусть рядом с ней сейчас идёт Суа, а не Хёнджин, Ёнсо всё равно чувствует себя счастливой. …любимой. На зубах хрустит перемолотый лёд в манговом смузи, а под подошвами шуршит звёздная пыль. И целый Млечный путь тянется больше чем на пятнадцать кварталов вдоль Голливудского бульвара, пестря золотыми буквами прославленных имён. Ёнсо не всех знает, но это и не важно — блестят они все одинаково. — Почему ты решила уехать? — их прогулка с Суа действительно походит на дружескую. А друзья ведь обсуждают подобные темы, верно? — А ты? — парирует Суа, потягивая из трубочки густой ягодный смузи. — По приколу подала документы и поступила, — пожимает плечами Ёнсо, усмехаясь. Признаваться стыдно, но она и правда случайно поступила. Конечно, Ёнсо готовилась к экзаменам и всегда была прилежной ученицей. Но ведь поступить за границу было весьма маловероятно, однако, она теперь здесь. — Джисон ещё уговаривал, чтобы я не передумала и поехала. Хорошо, что я его послушала, — улыбается она, делая глоток. — Ну а ты почему? — Задыхалась. — Здесь тоже воздух не особо чистый, — Ёнсо кивает на проезжающий мимо них грузовик с рекламой Кей-Эф-Си на кузове. Им навстречу валит поток туристов, на обочинах то и дело сидят бездомные — жадно поедают остатки сэндвича, найденного в ближайшей мусорке, или просят денег. И чем ближе к центру авеню, тем чаще встречаются музыканты, искусно владеющие музыкальными инструментами от ноющей волынки до электроскрипки. Это с высоты Голливудских холмов Лос-Анджелес переливается алмазным блеском. А вблизи он слишком пыльный, чтобы позволить каждому сверкать. — Да я не про воздух, — закатывает глаза Суа. — Корея не для меня. А здесь я чувствую, что могу получить больше. Уверенность Суа в собственных силах всегда поражала и восхищала Ёнсо. Такие люди, как она, обычно становятся директорами фирм или владельцами магазинов на диване. И зачем Суа прожигает свою харизму, драя полы в чужом доме? — Онни, ты горничная, — напоминает Ёнсо, наблюдая, как Суа задумывается над услышанным, будто прежде и не думала о своём статусе. — Все с чего-то начинают, — слишком беззаботно отвечает она, пожимая плечами. Такая легкомысленность обычно настораживает. — Ты ведь училась в университете. Реклама и маркетинг, вроде, нет? Когда Суа переехала в Америку, то Ёнсо было не так много лет, чтобы она понимала хоть что-то, кроме того, что её любимая онни больше не будет проводить с ней так часто время как раньше. Теперь они живут под одной крышей, но близкими снова так и не стали. Возможно, людей разделяют вовсе не километровые расстояния. Они очень похожи — Суа и Ёнсо. Семейное сходство, в прямом смысле, на лицо. Но Ёнсо — мягкая. А о Суа можно зубы раскрошить. Если она первая не вонзит свои клыки. Семью не выбирают, но после их посиделок на кухне, когда Ёнсо приняла решение остаться, а Суа травила её ядом своих слов, Ён больше не хочет слишком уж сближаться. Но поддерживать связь — почему бы и нет. Они ведь не чужие — она родная сестра её матери. Это не пустой звук. — Да, училась, — будто нехотя отвечает Суа, глядя куда-то в сторону. — И как? Из Суа всегда приходилось вытаскивать информацию клешнями. Даже когда она раз в год прилетала в Пусан на праздники, то без особого энтузиазма рассказывала про свою учёбу. Это были больше фотографии из путешествий по стране с её однокурсниками или перемывание косточек старых знакомых. Суа всегда была сама себе на уме — все к этому привыкли. — Закончила, — без воодушевления. — Почему по специальности не работаешь? — Перегорела. Там всё по блату, — надменно произносит Суа, делая два больших глотка и облизывая кислые от смузи губы. — Мне жаль. В памяти неконтролируемо всплывает образ перепуганной Алексис в коридорах женской консультации. Этот город способен не только зажигать звёзды, но и тушить наивные мечты. — А мне не особо, — уже в своей бесчувственной манере отвечает Суа и даже улыбается. И снова глядя на неё, Ёнсо больше не кажется, что тётя недовольна своей жизнью. В конце концов, при каких бы ещё обстоятельствах Суа выпал шанс жить в роскошном особняке? Вероятность очень мала. Такой лотерейный билет может выпасть только по чистой случайности. И, кажется, Ёнсо истратила на свой выигрыш всю удачу. — А ты? — кивает Суа. — После того, как закончишь универ, вернёшься обратно? — Я не думала об этом, — не до этого было. И Ёнсо припадает губами к трубочке, задумываясь. За прошедшие недели она уже успела несколько раз фиктивно умереть изнутри и возродиться вновь. Пытаться теперь что-то спланировать — а какой в этом смысл? — Я правда не знаю, что будет, — честно признаётся она, опуская взгляд на растоптанные туристами звёзды. — Прошло ведь всего три месяца. Через два года многое может измениться. — Например? — Ну-у-у, например, я могу влюбиться и решить остаться тут, — нервно усмехается она, пугаясь собственных мыслей. — Или мне предложат работу, тогда я точно отказываться не буду. Изначально она ведь и собиралась остаться в Америке, только если будет вакантное место. В рыбном родительском ресторане для неё всегда найдётся фартук — обратно можно не торопиться. — Я думала, ты уже влюбилась, — слова Суа ломают прутья грудной клетки, обнажая трепещущее сердце. — С Минхо всё кончено. Лучше не вспоминать о нём, — Ёнсо не стыдно за свои чувства. Ей стыдно за то, что она позволила им себя уничтожить. — А я не про него. Чёрт. Она разве знает? Ёнсо же так старательно пыталась этого избежать. — Я бы не хотела это обсуждать, — лучше остановиться прямо сейчас, чем когда их диалог превратится в нотационные нравоучения об опасной связи с кинозвездой — Ёнсо уже предвкушает этот выговор. — Говорю же, многое может измениться за эти два года. — Всё может измениться за один день, — вскидывает брови Суа. Собирается ещё что-то добавить, но вместо этого из её рта вылетает отборный корейский мат. — Фу-у-у, — взвизгивает Ёнсо, буквально отскакивая в сторону вместе с Суа, когда с мерзким хлюпаньем один из бездомных блюёт прямо на одну из вмонтированных в тротуар пятиконечных табличек. — Мерзость, — морщится Ёнсо, отпуская наконец руку Суа, в которую вцепилась, пытаясь поскорее оттащить тётю подальше от пропитанного людским отчаянием бездомного. — Прекрасная демонстрация гнилой славы всех этих важных звёзд, — Суа осматривает свои босоножки с закрытыми носами, с облегчением выдыхая, ведь они остались чистыми, как и её светлые джинсы. — Почему полиция допускает это? — Ёнсо оборачивается, наблюдая, как бездомный продолжает сидеть рядом с собственной блевотиной, игнорируя ругань прохожих и собственную никчёмность. — Потому что всем плевать на них, — как само собой разумеющееся произносит Суа, допивая смузи и выбрасывая пустой стакан в ближайшую урну. — Тебе разве нет? — Нет, — Ёнсо снова возвращает внимание на тётю, отрицательно качая головой. — А тебе? Вопрос вроде обычный, но почему-то Суа усмехается, доставая из сумки влажные салфетки и протирая руки от липких капель ягодного смузи: — Я тоже не буду отвечать на твой вопрос. Она никогда не скрывала своей неприязни к Хёнджину — Ёнсо неоднократно за этим наблюдала. Не то чтобы работники всегда должны любить своих работодателей, но если он настолько ей ненавистен, так зачем терпеть? Или деньги для Суа решают всё? Ведь в дорогих вещах она себе не отказывает, часто уходит ночью на тусовки, о которых Ёнсо мало что известно — это не её круг общения. Да и Ён не особо стремится в него попасть. Хватает того, что Хёнджин медленно утягивает её в своё болото — но ему можно. Ёнсо слишком быстро привыкла оставаться с ним наедине. Перебирать пальцами его мягкие волосы. Говорить ему глупости, о которых потом снова будет жалеть. Целовать сантиметры его тела и плавиться от его ласк. Всё это происходит наедине — на публику это не может всплыть. И Ёнсо трепетно оберегает маленький секрет их большой любви, как и Хёнджин хранит свою хрупкую душу от зачерствевшего мира. — Мне кажется, ты мыслишь предвзято, — Ёнсо ведь тоже не была объективна. Но теперь она видит целиком полотно его жизни, пестрящей воздушным змеем на фоне безграничного неба людского равнодушия. — Я мыслю трезво, — для Суа её слова будто ничто, и переубеждать её Ёнсо не собирается. — Здесь каждый год Оскар вручают, — тут же переключается на другую тему, когда они наконец подходят к театру «Кодак». — Вот там ставят большую сцену и расстилают ковровую дорожку, — указывает рукой вдаль авеню. — И вот отсюда проходят селебрити и позируют журналистам, — разводит руками, помогая визуализировать местонахождение всех объектов, вместо которых сейчас лишь фотографирующиеся с достопримечательностью туристы. — В этот день полиция разгоняет бомжей, — усмехается она, самозабвенно глядя на центральный вход театра, в который заходят номинанты перед вручением всеми желанного Оскара. — Как предусмотрительно, — без усмешки произносит Ёнсо, с грустью разглядывая усыпанную звёздной пылью кладбищенскую плитку никому не нужных достижений. — У меня тут есть ещё одно дело, раз мы выбрались из Беверли. Ты сама доберёшься? — Я думала, мы вместе пообедаем, — Ёнсо опять переводит взгляд на Суа. — Прости, мне правда нужно уйти, — даже будто искренне извиняется она, проверяя время на телефоне. — Ты можешь прогуляться тут ещё сама, но… — смотрит по сторонам, окидывая взглядом тротуар и снующих повсюду людей. — В этом месте нет ничего особенного, так что лучше не трать время. Да и в ближайших ресторанах ценник бешеный. — Я в Макдональдсе поем, — и Ёнсо собирается сделать глоток, с грустью и противным хлюпаньем в трубочке понимая, что смузи закончился.

☆☆☆

Забавно, что в Лос-Анджелесе разбиваются сердца, горят мечты и разлагаются на обочинах бомжи. Но чтобы ни происходило в паутине бесконечных улиц города ангелов, солнце над ним всегда светит ослепительно ярко. Ёнсо так и не научилась брать с собой солнцезащитные очки, и теперь жмурится, запрокидывая голову и высыпая в рот остатки картошки фри из пачки. Если свернуть с Аллеи звёзд направо, то можно попасть в самый обыкновенный квартал. Таких тут полно — Ёнсо тоже могла снимать комнату в одном из одноэтажных домов или небольшие апартаменты в стеклянных коробках в несколько этажей. Они смотрятся практически инородно, то и дело попадаясь по дороге. Будто кто-то просыпал конструктор лего, а убирать не стал. Здесь нет туристов, нет шума бесконечного потока автомобилей и сигнальных гудков нетерпеливых водителей. Закусочные сменяются пиццериями. Частные конторы чередуются со складами, а потом и вовсе перетекают в павильоны до боли знакомого места. Всего какой-то час, и Ёнсо дошла до студии Парамаунт — но это не специально. Они были здесь с Алексис — Хёнджин тоже там был. Как и гостевой пропуск на студию. А теперь Ёнсо стоит напротив главного входа, с любопытством заглядывая за арку главных ворот. Наверное, Джин сегодня тоже там. И Ёнсо наивно пытается разглядеть его в то и дело проходящих по ту сторону забора людях. Как же глупо — он скорее всего в одном из павильонов. Или гуляет по улицам картонного Бруклина, проживая проработанный профессионалами сценарий. …кто бы для Ёнсо такой план составил. Лёд в стакане с айс-американо из первой попавшейся забегаловки уже растаял. Кофе просто отвратительный, но ассоциативная цепочка тугими звеньями вяжет рецепторы, напоминая о прошлой жизни. …это ведь и правда было словно в параллельной вселенной. И Ёнсо достаёт из кармана мобильник, набирая контакт «алкоДжин», который так и не переименовала — просто нужно удостовериться. — Отвлекаю? — тут же спрашивает она, когда спустя четыре томительных гудка на другом конце произносят «алло». …она их считала. — Нет, — отвечает Хёнджин, и Ёнсо слышит, как он приглушённо просит у кого-то перерыв, соврав, что это срочный звонок. — Врёшь. — У меня почасовая оплата, — усмехается он. — Что-то срочное? Да, ей срочно нужно было убедиться, что всё реально. Что студия и поганый айс-американо те же, но их отношения с Хёнджином другие. — Я у студии, — не знает, что ещё сказать. Ведь позвонила она и правда зря — всё взаправду. — Какой? — Парамаунт. — Могу тебе сейчас заказать пропуск. Посмотришь, как я работаю, — по воодушевлённому голосу Хёнджина становится понятно, что он тоже взбудоражен их разговором. И отчего они до сих пор так волнуются? — Предложение об экскурсии всё ещё в силе, — усмехается он, и Ёнсо морщит нос, вспоминая, как чесалась кожа от запаха сигарет без фильтра и как тянула в груди ненависть, от которой не осталось и следа. — Нет, не нужно, — зайти туда, будет означать, что Ёнсо полностью окунётся в мир кинозвезды Хван Хёнджина. А ей хочется, чтобы он остался «алкоДжином» в её записной книжке. — Я просто хотела услышать твой голос. — Мне тридцать, а ты заставляешь меня смущаться, — даже через телефонный разговор Ёнсо может представить, как Хёнджин сейчас поджимает губы, пытаясь не улыбаться во все тридцать две жемчужины идеальной голливудской улыбки. — Прости. — Не извиняйся. Точно не хочешь зайти? — Нет, не отвлекайся, — она в воздухе болтает рукой, в которой держит стакан с недопитым кофе, что трубочка едва не вылетает на асфальт. — Буду ждать тебя дома. А можно так говорить? Это ведь его дом — она в нём до сих пор гостья. Её спальня всё ещё в другом конце коридора на втором этаже, и засыпают, и просыпаются они в разных кроватях — вместе уснуть просто невозможно. И эта мелочь не позволяет лишать себя приятных бесконечных прощаний около двери в спальню Ёнсо, будто Хёнджин провожает её до калитки дома, а мать бесстыже подглядывает за ними в окно. Это выглядит почти нормально — почти как у всех. Только свидания их проходят не как у всех. И если влюблённые обычно скупают билеты на задних рядах кинотеатров и целуются, сидя в кабинке колеса обозрения, то они с Хёнджином милуются во всех уголках не такого уж и необъятного особняка на Кэролвуд Драйв. Но это не делает поцелуи у двери менее сладкими, а прощания неприлично длинными. — Я буду поздно, — с сожалением предупреждает он. — Тогда у меня будет время на подготовку к экзаменам, — когда он работает допоздна, то Ёнсо буквально через силу приходится заставлять себя концентрироваться на чём-то другом. А экзамены уже совсем скоро — её не могут отчислить после первого же семестра. …это будет родовой позор их семьи. — Точно не зайдёшь? Потому что я теперь буду думать только о тебе и забуду все реплики, — смеётся Джин, и Ёнсо тоже глупо улыбается, стуча носком кедов о выступающую на тротуаре плитку: — Не забудешь, ты профессионал. — Ты бы знала, сколько я за последнее время дублей запорол, — усмехается он, а Ёнсо продолжает улыбаться, глядя на вывеску «Парамаунт Пикчерз» над главным входом. В трубке раздаётся какой-то неразборчивый бубнёж и уже не такой игривый голос Хёнджина: — Прости, мне пора бежать. Как бы он не выпендривался тем, что готов отложить все дела ради Ёнсо — это всё же невозможно. У него есть обязательства, контракты и целая съёмочная группа, которая ждёт, пока этот влюблённый обалдуй наговорится со своей девушкой. Ёнсо больше не будет его отвлекать — она всё понимает. — Хорошего дня, — напоследок желает она, дожидаясь, пока Хёнджин сам сбросит звонок. Но вместо этого её сердце сбрасывает свою внешнюю оболочку, взрываясь точно сверхновая и будоража каждую клетку частицами своего распада, когда Хёнджин самым обычным голосом произносит в первый раз слова «люблю тебя» и завершает звонок.

☆☆☆

Панорамные окна, из которых открывается вид на весь Эл-Эй. Агрессивное солнце, стучащееся острыми лучами в пыльные стёкла. Босс, прожигающий взглядом монитор своего компьютера, и кожа вокруг пальца, которую Суа расковыряла почти до крови. Это место — её мечта, поэтому так волнительно наблюдать, как хмурится Томас Рид — главный редактор журнала «Glory & Gossip» — просматривая материал. — Я думал, что ты хочешь на это место, — наконец-то подаёт голос Томас, переводя взгляд на Суа. — Хочу, — она буквально на всё готова, чтобы заполучить повышение. — Так в чём проблема? — Он живёт обычной жизнью: съёмки, дом, съёмки. Я же не могу сфальсифицировать новости, — Суа смотрит Томасу прямо в глаза, пытаясь донести до начальника информацию. Он думает, что так просто все эти годы получать эксклюзив и не быть пойманной? Да он сам, наверное, видел знаменитостей только на официальных интервью и на ковровых дорожках. Вылизанных до блеска стилистами и комплиментами фанатов. Улыбающимися и блистающими. Но попробовал бы он оказаться в логове гиен? — Вечеринки? — там всегда происходят пикантные вещи. — Не было. …Хёнджин больше их не устраивает. — Гости? — очевидно, на каких именно «гостей» намекает Томас, но после передоза Феликс больше не появляется в особняке. А с Меган, похоже, у Хёнджина всё кончено. Каждый её приход теперь длится не более двух часов и протекает в деловом ключе за обсуждением проектов, предстоящих интервью и подготовкой к публичным мероприятиям. — Давно не было. Меган не остаётся на ночь, как часто бывало раньше. Не расхаживает по коридорам в его мятой рубашке и не допивает бокал Дом Периньон, который она всегда просит Суа налить ей. Теперь она просто его менеджер — без привилегий. — Женщины? — девушек на одну ночь в особняке тоже больше не бывает. …там теперь живут только постояльцы. Но отчего-то Суа не сразу даёт отрицательный ответ. Главного редактора ведь интересует эксклюзив — плевать, что именно это будет. Пусть хоть новое пристрастие Феликса Ли к алкогольным напиткам — бывших наркоманов и алкоголиков ведь не бывает. А Феликс вполне себе мог бы зайти в гости к Хёнджину и пропустить бокал другой. Или Хёнджин мог бы не отменять свою Хэллоуинскую вечеринку — это вообще был плевок в душу Суа. Какой бы эксклюзив она смогла получить на этом мероприятии. А теперь получает лишь по шапке от начальства. И за что? Не за свои косяки, а за то, что Хван Хёнджин спустя столько лет разгульной жизнь решил образумиться. Наверное, та же Меган радуется, что теперь не нужно подчищать за ним грязь разлагающихся под палящим солнцем сплетен, размазанную по всем таблоидам от Парижа до Лос-Анджелеса. Но вот для Суа это чревато потерей вакантного места — она ведь совсем близка к своей цели. И потерять его сейчас — катастрофа. Только Суа не может насильно напоить Хёнджина и подложить ему в кровать парочку проституток. Она даже не может больше подобраться к Феликсу — у него всегда можно было выпытать эксклюзивные подробности. Но он не приходит, а его номера у Суа, естественно, нет. Они ни разу не встречались за пределами особняка, так что ей остаётся только ждать и надеяться, что Феликс всё же заявится в гости — желательно, в ближайшее время. Спать с ним — не противно. Даже наоборот. Он, наверное, поимел каждую третью от Аляски до мексиканской границы — опыта доставлять удовольствие ему не занимать. Да и Суа в этом деле не новичок. Так что у них, можно сказать, всё добровольно и местами приятно. Там нет никаких чувств, только его похоть и её выгода. Но что тут такого? Им ведь не по семнадцать лет, и она не младшая сестра его лучшего друга. Они взрослые люди, а взрослые люди, время от времени, спят с теми, с кем захотят. Суа не видит в этой шалости какого-то морального криминала. …выуживание звёздных секретов у Феликса не в счёт. — Не уверена, — какой бы Суа не была карьеристкой, но подставлять вот так Ёнсо пока не входит в её планы. Эти наивные до одури идиоты даже не догадываются, что все в особняке в курсе их романа. Суа с самого начала знала, что этим всё закончится. — У него точно есть любовница, — неоднозначно отвечает она. — Но я не могу выяснить подробности. Откровенное враньё, но Суа смотрит на Томаса, а голос ровный, будто ничего честнее в этой жизни она ещё не говорила. А какая бы могла выйти колонка — чертовски обидно, что у Суа ещё остались крупицы совести. Будь на месте Ёнсо любая другая, Суа бы уже давно слила все снимки и получила повышение. Но из-за этой мелкой проблемы, шастающей по особняку и мозолящей глаза своей неподдельной чистотой, Суа вынуждена сейчас сидеть здесь и оправдываться, почему вдруг из их журнала исчезли цепкие заголовки, а в звёздных новостях обсуждают не хёнджиновы похождения, а провалившийся альбом и так не самого успешного рэпера. И как только Ёнсо угораздило вляпаться в это болото? Суа ведь предчувствовала, что может случиться что-то подобное. Но это были опасения, что Хёнджин использует Ёнсо, а потом вышвырнет из дома, а вслед за ней и Суа лишится своей тайной работы. Или что он изначально не пустит Ёнсо, да и Суа огребёт за то, что посмела в тайне от него разрешить племяннице пожить в его особняке. Но нет, этот извращенец, кажется, решил, что теперь ему интересна моногамия — смешно даже. Люди вообще не моногамны по своей природе, а Хван Хёнджин — тем более. Но он с чего-то взял, что менять одноразовых женщин в джакузи — скучно. Интересно, что для него делает эта идиотка Ёнсо, если он уже несколько месяцев терпит её в своём доме, ещё и выделив комнату на втором этаже? Как же раздражает. С Ёнсо был уговор, что она съедет из особняка, как только заработает денег на жильё. А потом ещё и общежитие открыли после ремонта — Суа позвонила в университет, чтобы проверить, а Ён соврала. Чёрт, как же иногда хочется позвонить сестре и рассказать, чем тут в Штатах занимается её ненаглядная дочурка. Но Суа сдерживается. Из последних сил, но сдерживается, не позволяя себе переступить черту. Будет забавно, если у этого придурка хватит наглости запудрить малолетней дуре голову настолько, что она на всё ради него будет готова. Суа не выдержит ещё и за ней глянцевое дерьмо подтирать. Но насколько Суа может судить, Ёнсо не заинтересована в славе и голливудской карьере. Если Хван тешит своё самолюбие, то Ёнсо — влюбляется. Она ведь юная и глупая — именно такой Суа видит её. Потому что очень сложно избавиться от образа маленькой племянницы, которой Ёнсо запечаталась в её памяти. Но, конечно же, кто станет слушать Суа? Ёнсо уже дала понять, что мнение тёти для неё пустой звук. Но потом ведь всё равно прибежит — больше у неё никого нет в Калифорнии. Возможно, если бы обстоятельства были несколько иными и Ёнсо никогда бы не познакомилась с Хван Хёнджином, а Суа не работала у него в доме, преследуя совершенно иные цели, то у них могли бы сложиться более дружеские отношения. Только вот всё случилось так, как есть, и изменить что-то Суа уже не в состоянии. …не нужно было брать трубку в тот день. — Дженнифер, постарайся, — голос Томаса возвращает мысли в эту комнату, и, услышав собственное американское имя, Суа вспоминает, для чего вообще пришла сегодня в офис. — Разве ты там не для этого? Да, Шин Суа в доме Хван Хёнджина лишь за тем, чтобы Дженнифер Шин смогла осуществить свою мечту и наконец-то издаваться в печатной версии одного из самых востребованных журналов Лос-Анджелеса. Вести раздел звёздных сплетен на онлайн-портале «G&G» — это слишком мелко. Но стоит признать — её новости всегда сочатся взрывными сплетнями, которые ещё не так просто разузнать. Слитые фотографии после ограбления особняка Хвана — один из эксклюзивов, который Суа смогла заполучить только благодаря своей смекалке. Конечно, устраиваться к Хван Хёнджину горничной было весьма рискованно. Ведь если когда-то правда всплывёт наружу, то и Шин Суа, и Дженнифер Шин грозит тюрьма — это ведь вторжение в частную жизнь. Но чёрт, не она первая и не она последняя. Так что совесть её почти чиста — Хёнджину нравится быть в центре внимания, а ей нравится получать неплохие гонорары за свою работу в редакции. В раздел рекламы её не взяли. Тогда на собеседовании только что окончившей университет Шин Суа сказали, что у неё ещё недостаточно опыта для такого крупного издательства. «Вам стоит начать с чего-то попроще», — сказал тогда один из мужчин, проводивших собеседование. Попроще? Он серьёзно? Люди, которые хотят попроще, даже не пытаются прийти в эту поганую газетёнку, самой популярной колонкой которой являются сплетни. «Жаль, что вы таблоидами не занимаетесь, там сейчас большой спрос», — вскользь бросил он, а Суа зацепилась за эту соломинку. И, о чудо — на работу в особняк Хван Хёнджина её взяли с первого раза. Меган тогда задавала дурацкие вопросы из разряда: «Как вы считаете, каким средством лучше всего можно отстирать пятна от красного вина с белого дивана?» — чёртова алкоголичка. Но удача и глупость помогли Суа задать вопрос: «А из какого материала диван?» — Меган Уайт тогда подумала, что она большой профессионал. И придя на повторное собеседование в раздел со сплетнями, у Суа уже был отличный козырь в рукаве. В главный офис издательства «Glory & Gossip» зашла «Шин Суа», а вышла уже «Дженнифер Шин» — журналистка нашумевшего по всей Америке журнала. А какое поле для «творчества»: слив конфиденциальной информации о частной жизни Хван Хёнджина; доступ к его личному расписанию; присутствие на закрытых вечеринках в его доме. Потом и Феликс под руку попался — Суа сама не знает, как так вышло. Специально она его не соблазняла. Но переспав один раз по чистой случайности, у Феликса развязался язык, что Суа, сама того не ожидая, получила от него эксклюзив о ещё не выпущенном треке «Зе Блот». Наркота с Феликсом делала феноменальные вещи — стирала его память напрочь. Ведь сколько всего он успел разболтать, растекаясь в неге после фейерверка оргазма — придурок. Но для Суа это не то чтобы совсем уж унизительно. Наоборот — кто ещё может похвастаться, что рок-звезда снова и снова желает с ней секса? Феликс ведь может получить любую, но приходит к Суа, а она его не прогоняет — трахается он восхитительно, что тоже вызывает своеобразное привыкание. Так что после их спонтанного порыва страсти с Сынмином пару недель назад, Суа поняла, что просто хотела эмоциональной разгрузки, а Сынмин, кажется, хотел саму Суа. После этого их общение стало весьма неловким, но это пройдёт. Ким Сынмин — мужчина-мечта, но не мечта Шин Суа. И даже знание того, что Сынмин влюблён в неё, не включает в сердце нужный рубильник. Ей самой иногда кажется, что и сердца там нет. Все так носятся с чёртовым Хёнджином, как с алмазом Куллинан. Даже тот же Сынмин, всегда готовый откинуть про него едкую шутку, в последние месяцы проявляет слишком много беспокойства. Он что, королевский младенец? Почему все пытаются вытереть его сопли? Суа достаточно того, что она все эти годы вытирала за ним пятна едкого алкоголя и засохшей спермы со всех плоскостей особняка на Кэролвуд Драйв. Он омерзителен ей. Если можно испытывать к кому-то похожее отвращение, то, наверное, только к серийным убийцам. Хёнджин тоже, своего рода, убийца — не женских сердец, а нервных клеток своих работников. И весь особняк наконец-то вздохнул спокойно, когда этот избалованный славой говнюк угомонился, кроме Суа — теперь она не может спать спокойно по ночам. Потому что если Хван не вернётся к своей прошлой разгульной жизнь, то её уволят ко всем чертям из редакции. А этого не должно произойти — не когда она так близка к своей мечте. Эксклюзивные кадры с частных тусовок в клубах Даунтауна — неплохой перекус для вечно голодных стервятников новостных порталов. Приглашения на эти мероприятия частенько удавалось доставать через Феликса — этот придурок очень добрый, когда накурится травки. Да и потом, кто запрещает дружить с вышибалами? Если нет официального приглашения, но есть тусовка в одном из заведений, где работают «друзья» Суа — проход всё равно будет. Не о короне помойной кучи звёздного распутства мечтала Суа. Но лучше быть не самым почётным сотрудником ведущего издательства, чем упахиваться за гроши в мелкой газете, верстая разворот с предложениями работы и продажами ржавых доджей. Суа точно не видит себя на таком месте. И пусть она не продумывает рекламные баннеры для модных гигантов Гуччи и Луи Вюиттон — она рекламирует звёздный прах. Чёрный пиар ведь тоже пиар — им говорили об этом в университете. Так что, можно сказать, Хёнджин ещё должен доплачивать Суа сверхурочные, за то что она помогает пиарщикам поддерживать его шаткое положение на Голливудском Олимпе. Глупая Ёнсо — это всё из-за неё. И Суа стискивает зубы, что вот-вот лопнут четыре пломбы, и смотрит в глаза главного редактора, стараясь выглядеть спокойнее. …как же её всё бесит. — С Пайпер Потт они расстались, а после неё никого значимого не было, — это ведь, можно сказать, правда. Романов с селебрити Хван больше не крутит, а Ёнсо для него как погремушка — скоро ему надоест треск её смеха и новизна. Совсем немного осталось — Суа уверена в этом. — Может, у него проблемы с импотенцией? Мы можем об этом написать, — предлагает она, самодовольно усмехаясь собственному остроумию. — Я должен учить тебя делать твою работу? — Томас вот не смеётся. — Нет, я свою работу знаю, — уже без улыбки произносит Суа, переводя взгляд с редактора на подставку с канцелярией на краю его стола. И зачем здесь все эти ручки и карандаши, если Томас Рид, скорее всего, пользуется только одной ручкой, чтобы подписывать документы и заявления на увольнение? Наверное, потому что он может позволить себе всё это канцелярское богатство? Он ведь главный редактор — у него должны быть ручки. Все этого от него и ждут. А Хван Хёнджин — кинозвезда. Все ждут от него ниагарский поток женщин в постели, глянцевое конфетти из вопящих таблоидов и фейерверки скандалов. Так почему же этот гад не может оправдать людские ожидания? Он разве не боится, что все потеряют к нему интерес? Его слава держится на сваях, прочно установленных в болотистую местность гниющих торфяников голливудского бомонда. Если он не будет поддерживать нужный уровень грязи, то его положение больше не будет таким устойчивым — Хван рискует упасть в эту топь, которая мигом засосёт его и сотрёт из памяти людей. Оттуда точно будет сложно выбраться. Ведь сколько таких, как он? Горят ярко, а потом покоятся на звёздном кладбище — не с белоснежным надгробием и вдохновляющей эпитафией — с заблёванной табличкой на аллее звёздных трупов напротив театра Кодак. …он правда хочет быть растоптанным? — Так где эксклюзив, Дженнифер? — Томас подаётся вперёд, складывая локти на краю столешницы. — Такая хорошая сенсация была с ограблением. Кадры изумительные. Так сложно раздобыть что-то подобное? А он вообще в курсе, как сложно было заполучить даже эти фотографии? Потому что Суа пришлось действительно рискнуть, делая снимки кашемировых кишок гардероба, где полиция минутой ранее закончила сбор улик. Но Суа, похоже, родилась под счастливой звездой. Ведь все подумали, что те кадры просто утекли из рук полиции. Меган ругалась по телефону с участком — Суа пила в своей комнате полусухое вино из Волмарта. — Мне заказать ограбление? — она даже не пытается скрыть сарказма. — Язвишь? — Нет, простите, — только ради приличия извиняется Суа, ведь ей не жаль. — Просто правда ничего не происходит. Он читает сценарии, уходит рано и возвращается поздно. Сейчас идут съемки… — её снова перебивают: — Ты ведь профессионал, — неожиданная похвала порядком настораживает. «Профессионалом» в этих стенах её ещё не называли. — Ты уже несколько лет приносишь нам потрясные сплетни и заслужила повышение. Я знаю, что ты хочешь свою колонку в печатном издании, и я хочу тебя перевести. Но пойми, — в голосе Томаса даже будто проскальзывают нотки сожаления. — Как я могу доверить тебе регулярный тираж, когда ты уже больше месяца не можешь достать эксклюзив? — он откидывается на спинку кожаного кресла, покачиваясь из стороны в сторону, будто тошнотворный метроном. А Суа следит за каждой мышцей на его лице под смуглой кожей, тщетно пытаясь считать искренность чужих слов. Потому что слышать такие дифирамбы в свой адрес — удивительно. Не только Суа профессионал — напротив сидит мастодонт сенсационной просрочки. Не стоит забывать об этом, — Ты, чёрт побери, живёшь с ним в одном доме! — вскидывает руки Томас, с шумом шлёпая ладонями по кожаным подлокотникам. — Покопайся в вещах: найди его голые снимки, домашнее видео, адрес бывшей подружки, таблетки. Он же не ангел. У него точно что-то есть, просто ты не хочешь искать, — он берёт паузу, чтобы сделать глоток воды. У Суа тоже язык к нёбу липнет. — Или не хочешь свою колонку? — облизывая губы, произносит он и закручивает крышку на бутылке минералки. — Ты ведь меня не первый год знаешь, — поднимает усталый взгляд на Суа, с досадой прожигая в ней дыру. — Я не обделяю тебя премиями. Ты получаешь стабильно гонорары. Но взамен я прошу эксклюзив, понимаешь? Экс-клю-зив, — по слогам произносит он, будто клеймя подкорку этими буквами, ожоги от которых коптят мысли не одну неделю. — Раздобудь, как хочешь. Как будто тут достаточно одного лишь желания Суа. Да она сама больше всех хочет, чтобы Хёнджин уже выкинул что-то такое, что будет достойно внимания общественности и поднимет статистику портала «G&G» до сумасшедших цифр. — Я поняла, — цедит она, стараясь показать раскаяние, которое уже давно расщепилось на атомы. — Я слышу это уже два месяца, — Томас ей не верит — правильно делает. — Что с тобой происходит? Ты ведь зарекомендовала себя как человек, способный добыть карту Атлантиды, если такая существует. Так в чём проблема достать ещё пару грязных тряпок из его бельевой корзины? Слышать это неприятно, ведь грязных тряпок полно — Суа самолично их стирает. И речь сейчас не о брендовом тряпье, а об эксклюзиве, который действительно может стать золотым билетом в печатное издательство «Glory & Gossip». Но смелости на это у Суа пока не хватает — может, и желания. …или злости. — Ничего, — мотает головой Суа, пытаясь заверить не столько Томаса, но ещё и саму себя. — Нет проблем, я добуду сенсацию. Безвыходных ситуаций не бывает — Суа много об этом знает. А ещё знает, что Хёнджин точно вот-вот сорвётся: на алкоголь, на женщин или на скандал в ресторане из-за недостаточно выглаженных салфеток. И тогда Суа сможет выдохнуть спокойно, наконец-то увольняясь из этого проклятого ангелами места. — У тебя есть неделя. Присылай эксклюзив для сайта. Если каналы опять растащат его, то я договорюсь о твоём переводе в печатное издание. Будешь писать о светских мероприятиях, обсуждать наряды семейки Кардашьян или мусолить политику. Обсудим подробности, когда пришлёшь материал. — А если не пришлю? — Суа не хочет думать об этом, но ведь Хёнджин уже несколько недель ведёт смертную жизнь. Как знать, насколько его хватит. — Увольнение? — с пугающей лёгкостью произносит главный редактор Томас Рид, и Суа напрягается. — Вот так сразу? — Не сразу, — пригрожает пальцем он. — Я не могу держать в штате человека, который меня подводит. Платить постоянный оклад за пустые колонки — я что, идиот? — Нет, не идиот. — Я рад, что ты это понимаешь, — расплывается в белоснежной улыбке Томас, вальяжно разливаясь на кресле. — Так что, согласна? Эксклюзив будет? — Эксклюзив будет, — без промедлений чеканит Суа. Хватит ей уже сомневаться в своих силах и шизанутости Хван Хёнджина. Томас прав. Она не первый год здесь работает, как и в доме самого Хёнджина. Его натура ей понятна, а ход мыслей прекрасно известен. За всё это время Хван ещё ни разу так долго не затворничал — скоро этому придёт конец. А если нет, то у Суа в телефоне есть прекрасные фотографии трёхмесячной давности. Эта идиотка Ёнсо позволила целовать себя прямо во дворе перед гаражом, куда открывается прекрасный вид с дальней кухни. А Суа уже давно приобрела телефон с самой лучшей камерой именно для подобного случая. Какая разница, кто там на снимках? Важен ведь сам факт тайного романа суперзвезды, о которой мечтает вся Америка и половина Европы. Это так давно было — никто и не вспомнит события того дня. А лицо Ёнсо можно замазать — ей ничего не угрожает. — У тебя неделя. — Поняла, — Суа уже встаёт с места, вешая цепочку сумки на плечо. — Не подведи меня, — серьёзно произносит Томас, держа в плену её внимание, что у Суа даже язык не поворачивается сказать ничего другого, как обнадёживающее их обоих «не подведу».