The Glory

— Ты сегодня какая-то другая, — Эшли внимательно изучает внешний вид Ёнсо, пока они переодеваются в раздевалке. Эш только пришла на свою смену, а Ёнсо уже собирается уходить — скоро приедет Ли Ноу. У них в планах добраться до Малибу и «поймать волну». Точнее, Минхо будет сёрфить, а Ёнсо сидеть на берегу и наслаждаться видами: на песчаный пляж, бескрайний океан и до сумасшедше красивого Ли Ноу, которому слишком идёт гидрокостюм. Она, конечно, взяла с собой на всякий случай купальник, но максимум, чтобы просто окунуться в воду, если не будет медуз и не похолодает к вечеру. — Я поправилась? — почему-то Ёнсо думает сразу об этом. Может, потому что стоит сейчас перед Эшли в одном нижнем белье и аккуратно расправляет складки на платье, которое только что достала из шкафчика. Или боится, что всё же придётся нацепить на пляже купальник? — Да нет, — отмахивается Эшли. — Как будто светишься вся, — поясняет она, подходя чуть ближе, и Ёнсо с опаской смотрит на неё исподлобья. — Колись, что Ли Ноу сделал? — игриво лыбится, будто в тайне подсматривала за ними в местах, где посторонних быть не должно. — Да прекрати, — смеётся Ёнсо, прикрываясь от неё платьем, понимая, на что может намекать Эшли. Между ними ведь было много всего, и воспоминания об этом вгоняют Ёнсо в краску. Если бы кто-то застукал их в обсерватории посреди «научно-популярной лекции», то Ён бы сама взорвалась как сверхновая, лишь бы скрыть все следы этого морального преступления. Хотя она ведь и так взорвалась там несколько раз — не от стыда, но от оргазма. Правда, Эшли об этом уж точно знать необязательно, да и неоткуда. Но огромный город ангелов иногда кажется таким крохотным — Ёнсо бы вообще не удивилась, если бы каким-то образом Эш оказалась связанной с Айзеном. Он-то уж точно нежеланный свидетель их страстного путешествия за пределы стратосферы. Но Ёнсо предпочитает об этом не думать. Как и о том, что ведь когда-то они с Айзеном опять могут пересечься. Это будет катастрофа — не вселенского масштаба, конечно, но микроструктуры той скромной части Ким Ёнсо, которую она чудом ещё не потеряла на этой «земле свободы и разврата» в загнивающей Америке. Её бабушка только так и называет Соединённые Штаты — она совсем недовольна тем, что младшая дочь сбежала туда, хотя обещала, что отучится и вернётся. А теперь ещё и единственная внучка пошла по её стопам. Пару раз Ёнсо ловила себя на мысли, что почти не скучает по Корее. Точнее, она скучает по родителям и Джисону, но никак не по самому месту. Она прожила там большую часть своей жизни — она там своя. А здесь — чужая, хотя со всех углов раздаются крики о расовой толерантности, принятии всех и каждого, свободе слова. Но всё же это что-то другое. …чужое и родное одновременно. Потому что сколько бы Ёнсо не прокручивала у себя в голове мысли о том, что ждёт её после магистратуры, ни в одном из вариантов она не видит себя сидящей с мамой и бабушкой на полу в гостиной и играющей в хато после работы в их семейном ресторанчике. Это что-то уже совсем далёкое и будто вовсе не про неё. Правильно ли так думать? Ёнсо не знает, но ей очень хочется, чтобы её держали не только люди, но и место. В Беверли уже полно таких мест. Тут каждая улица и каждый уголок хранят в себе воспоминания о дорогих ей людях. Здесь Ёнсо ощущает себя будто на своём месте. А может, это только до тех пор, пока эти места не причинили ей настоящую боль? С Хёнджином у них уже было много всего — хорошего и плохого, но, к сожалению, пока больше плохого. Точнее, плохие моменты, через которые пришлось пройти с ним, ощущаются намного ярче, чем хорошие. Они более вязкие, обволакивающие и удушающе тёмные. Как гардеробная, в которой Ёнсо завязали глаза при ограблении, или застоявшийся запах перегара на задней кухне. Раньше по нему можно было определить, пил ли Хёнджин ночью или нет. Сейчас он не пьёт — на кухне снова по утрам пахнет кофейными зёрнами и свежескошенным газоном. Ёнсо безжалостно порочит эту лёгкость полюбившейся мексиканской едой — это приятная часть воспоминаний. С Ли Ноу ещё больше мест связано — всё побережье Санта-Моники будто уже принадлежит только ему. Словно раскалённый песок на пляжах и волны, что смывают в океан последние щепки снесённого пирса — всё это его рук дело. А ещё его рук дело, что Ёнсо постоянно не может отделаться от мысли, что она его любит. Он сказал ей об этом в начале недели. И у Ёнсо было несколько дней, чтобы всё хорошенько взвесить. И как бы она не прокручивала варианты в своей голове, ей буквально не хочется принимать ту реальность, где они с ним могут быть не вместе. Это какое-то сущее помутнение? Или любовь всегда ощущается так ярко? Ослепляет, будоражит, спирает дыхание и путает мысли. Это новое ощущение — странное, пугающее, но ужасно приятное. Ёнсо хотела сказать об этом ещё вчера. Но Ли Ноу начал шутить про «микстейпы», которые Дэкс исполнил для Троя в своём гараже, где стоит его музыкальное оборудование, и там её признание уже было совсем не к месту. Поэтому она сделает это сегодня. Но не так тупо, как это вышло с признанием Минхо. Точнее не так — в момент своего признания она не будет выглядеть так тупо, как когда он сказал ей, что любит. Она всё-таки нашла повод, чтобы надеть купленное недавно платье — слишком в обтяжку, но Алексис заверила, что оно очень идёт Ёнсо. А если прям совсем цитировать: «Он кончит, как только увидит тебя в нём», — после этого Ёнсо зашвырнула в неё джинсовыми шортами. По своей глупости Ён уже как-то нарядилась для того, чтобы позлить Хёнджина. А в итоге услышала от Ли Ноу, что он бы не был против, если бы она так наряжалась, пытаясь разозлить его, а не Хвана. Но Ёнсо не хочет злить Минхо. Она вообще не может себе представить ситуацию, в которой он бы мог сорваться на неё. Кажется, что их отношения настолько идеальные — пропитанные заботой, нежностью и пониманием — что такой расклад событий просто невозможен. Сегодня она нарядилась — и для него, и для себя. И слышать сейчас от Эшли, что она вся светится, бесконечно приятно. Ёнсо ведь и внутри чувствует себя бесконечно счастливой, влюблённой и любимой. — Да правда, — смеётся Эшли, отступая и снимая с себя футболку. — Вы как сошлись, ты тут на крыльях любви порхаешь, что аж завидно. — Ёнсо лишь глупо улыбается, натягивая через голову персиковое платье. — Ну ты посмотри на себя, — скулит Эшли, застывая с формой официантки в руках. — Такая красивая, не могу, — наигранно отмахивается она, даже не пытаясь скрыть улыбку. Эшли всегда такая — искренняя и непринуждённая. Поэтому у Ёнсо теперь не остаётся сомнений, что выглядит она сегодня просто изумительно. Вытаскивает из шкафчика маленький рюкзак, но лямки на плечи на вешает, чтобы не помять свой наряд. — До понедельника, — улыбается она, махая Эшли на прощание. — Давай, удачи, — подмигивает Эш, втискиваясь в свою салатовую униформу. И Ёнсо выходит из раздевалки, прощается с Чанбином, который на своём привычном месте смешивает два молочных коктейля для девушек, которые стоят у барной стойки, смеясь над какой-то его шуткой. Сегодня просто замечательный день: светит солнце и осенний ветерок приятно ласкает кожу, с которой так и не сошёл калифорнийский загар — и теперь уже вряд ли сойдет. Ёнсо накидывает на плечи кардиган и выходит на улицу, где на обочине её уже ждёт Ли Ноу. — Я думала, мы вдвоём поедем, — удивляется она, глядя на лазурный кабриолет Дэкса, на капоте которого сидит Минхо. — А мы и поедем вдвоём, — он усмехается одним уголком рта, покручивая на пальце ключ. — Запрыгивай. — Ты поведёшь? — искренне удивляется Ён, когда Ли Ноу отстраняется от автомобиля и подходит к ней, чтобы забрать рюкзак и положить его на заднее сиденье. Странно, ведь Минхо сам сказал, что не садится теперь за руль из-за случившегося с Сюзи. Так что изменилось? Он переборол своих демонов или понял, что это были не черти, а всего лишь прозрачные тени? — Ага, — обыденно хмыкает он, открывая перед Ёнсо переднюю дверь. — Прокатимся с ветерком. Оббегает кабриолет спереди, проводя пальцами по глянцевому капоту, и садится за руль, тут же пристёгивая ремень безопасности. Ёнсо тоже пристёгивается, но с опаской косится на Ли Ноу, поправляющего зеркало дальнего вида. — Ну что? — искоса смотрит он, и Ёнсо мотает головой, будто не пыталась сейчас прокрутить у себя в голове причины, побудившие его взять машину друга, чтобы съездить вместе в Малибу. Они ведь могли сделать это на автобусе — Ёнсо на это уже настроилась. — Дэкс мне проспорил, так что считай, мы отмечаем мою победу. — Не думала, что ты азартный, — улыбается Ёнсо, уже немного расслабляясь и откидываясь на спинку кресла. — Всегда был, — смеётся Ли Ноу, выруливая на вторую полосу. Он не выглядит как человек, который прямо в этот момент борется со своими страхами. Сидит, вальяжно положив одну руку на руль, а вторую на опущенное стекло дверцы. Чуть щурится от ярких солнечных лучей, что светят им прямо в лица, и достаёт из бардачка солнцезащитные очки. Ёнсо всё никак не может привыкнуть, что стоит держать их всегда при себе, иначе рискуешь получить ранние морщинки из-за вечно играющей мимики. Ехать совсем недолго. Кабриолет уже минует пляжи Санта-Моники, а слева блестит Тихий океан, с которого ветер доносит лёгкие брызги плещущихся волн. Сегодня отличная погода для сёрфинга. И Ли Ноу точно сможет покрасоваться на доске перед Ёнсо. По радио играет песня «Зе Блот» — кажется, новая — Ёнсо не помнит, чтобы группа исполняла её на концерте. Тянется к сенсорной панели и делает чуть громче. — Любишь рок? — интересуется Минхо, мельком поворачивая голову на Ён. — Я много что люблю, — пожимает плечами она, делая ещё чуточку громче. — Просто после концерта взглянула на них по другому. — О, правда? — усмехается он. — Теперь ты их фанатка? Как Лекси? — Ну, не прям как Лекси, — она укоризненно смотрит на его профиль, морщась от солнечных бликов, долетающих до её роговицы с океана. — Но песни у них классные. После того, что Ёнсо разглядела в глазах Феликса Ли — после того, как она увидела его изнанку — она правда теперь совсем по-другому воспринимает творчество «Зе Блот». Печаль и одиночество. Непонятность окружающими и принятие себя. Наверное, именно такими подтекстами сочатся куплеты группы, на эмблеме которой неповторимые синие лепестки розы истекают яркими красками, будто кровью. Словно их пытаются перекрасить — скрыть уникальность. Превратить во что-то заурядное — привычное окружающим. Если ты не такой, как остальные — ты неправильный. Так обычно люди воспринимают чужие особенности. Но это лишь угол восприятия. И если периферическое зрение подводит, то стоит развернуться и посмотреть по сторонам, вместо того, чтобы фокусироваться на чём-то привычном. Страх неизведанного пугает людей. Наверное, поэтому они всегда пытаются вогнать себя и других в рамки? «Зе Блот» же кричат о том, что они не боятся — порицания, общества и самих себя. Нежная роза вынуждена отрастить острые шипы, чтобы защититься — люди тоже со временем обрастают колючками в попытках спастись. Минхо улыбается, глядя на дорогу, и перекладывает одну руку с руля на колено Ёнсо, отчего она непроизвольно елозит на месте и смеётся, когда он нарочно щекочет нежную кожу на внутренней стороне её бедра. Воздух вокруг них пронизан свежестью искренней любви, которая путается в растрепавшихся от ветра волосах Ёнсо. Бликует на мраморном зеркале океана и звенит в ушах последними аккордами бас-гитары песни «Зе Блот». Ничто не может разрушить эту идиллию, царящую между ними. …ничто, кроме раскалённого металла забытой боли, которую безжалостно вводят внутривенно Ли Ноу, как только начинается следующая песня. — Оставь, — просит Ёнсо, как только Минхо отдёргивает руку с её бедра, тут же пытаясь выключить радио. — Мне нравится эта песня. А Минхо не нравятся образы, кружащие вокруг него вместе с нотами в погребальном танце. Он ничего не в силах с собой сделать — не может остановить цунами, напрочь смывающее драгоценный пирс, который Минхо так старался уберечь. Ночь, когда его жизнь разделилась на до и после, а жизнь Сюзанны Майерс вообще чуть не оборвалась, огненным дождём проносится перед глазами вместе с песней «Вива ла Вида». …он умирал изнутри под песню «Да здравствует жизнь» — как иронично. Чёртова магнитола не хочет выключаться — как и тогда. И Ли Ноу колотит по панели парализованными в момент пальцами, а затем и кулаком — как и тогда. Невозможно выносить это, хочется как можно скорее прекратить. И он злится, ужасно злится, что так и не смог забыть. Он делал вид, что живёт дальше, что всё осталось позади. Что он наслаждается настоящим. …ему почти удалось всех одурачить, а себя — в первую очередь. Они разбились под эту песню. Ли Ноу и Сюзи разбились в ту ночь под эту проклятую песню, которая для Минхо теперь самый страшный кошмар. И он не заканчивается, даже когда проходит ночь — даже когда Ли Ноу открывает глаза и видит яркое калифорнийское солнце. Это как мерзкая пиявка, что присосалась в самом тёмном и пыльном уголке подсознания, медленно, но жадно высасывая из Ли Ноу жизненные соки. Ёнсо что-то ему говорит — он не слышит. Она хватает его за руку, но он отмахивается от неё. …Ёнсо кричит. Этот звук перекрывает музыку — слава Богу. …на них летит минивэн. В последний момент Минхо интуитивно выворачивает руль и бьёт по тормозам. Перед глазами плывёт дорога, извиваясь мерзкой змеёй. Океан выходит из берегов, погребая под собой песочные пляжи. Зелёные лавины травы сходят с холмов, а белоснежные облака падают с неба, разбиваясь о лобовое стекло кабриолета. Пробирающий до самых костей скрежет смятого бампера крошит стиснутые от напряжения зубы в труху. Резкая боль в плече — ремень безопасности не даёт удариться головой о руль. И голос Ёнсо справа: — Хо, ты в порядке? Что? В порядке? Он не в порядке. Он совсем не в порядке. Не в порядке настолько, что сейчас чуть не угробил их. Смотрит, как Ёнсо отстёгивает ремень безопасности, дотрагиваясь до его лица. Она сама вся бледная — ужасно испугалась. Но почему-то беспокоится о нём. …а он ведь сейчас её чуть не убил. — Ты холодный, тебе плохо? — она заботливо гладит его щёки дрожащими от испуга пальцами, пытаясь обратить на себя внимание. У Минхо ступор — Ёнсо ничего не понимает, но пытается помочь хоть чем-то. Раздаётся скрип — падает дорожный знак «Осторожно дикие животные». …в груди Ли Ноу тоже всё рушится. Как он мог снова сесть за руль? Как мог снова подвергнуть чужую жизнь опасности? Почему он вообще делал вид, что с ним всё в порядке? Но с ним ведь и было всё в порядке. Виновата дебильная песня — виновата проклятая жизнь. Музыка больше не играет — то ли он её всё же выключил, то ли магнитола сломалась — насрать. Всё, о чём он сейчас может думать — они сейчас чуть не разбились. …снова. Минхо как заворожённый отстёгивает ремень — ужасно тесно, хочется освободиться, ведь он в плену. Реальном плену своих же воспоминаний. Хочется выйти на свежий воздух и протрезветь — дышать нечем. Но они уже на улице, да и он не пьян. Так что нет особой разницы, что Ли Ноу выходит из машины, расстёгивая четыре верхних пуговицы рубашки и закатывая рукава. Нет смысла упираться руками в капот кабриолета, ведь идти Минхо всё равно не может. …он вообще, похоже, не может двигаться дальше. …ни буквально, ни фигурально. Он застрял — в том проклятом моменте, и теперь вся остальная жизнь кажется лишь сном. Отпусти и наслаждайся? Как глупо. Хочется срезать с себя этот кусок кожи и швырнуть на съедение плотоядным бесам в его голове, которые сейчас победно ликуют, ведь свершилась их революция. Он так долго им сопротивлялся, так долго держался, а сейчас? Сейчас он сдаётся — прямо в эту самую минуту, когда Ёнсо выходит из автомобиля и подходит к нему, осторожно дотрагиваясь до его лопатки, Ли Ноу, мать его, сдаётся. — Я так не смогу, — приходится закрыть глаза, ведь так хотя бы можно представить, будто это и правда сон. Кошмар, который нужно просто перетерпеть, а потом всё закончится. — Прости, но я так не смогу. — О чём ты? — Ёнсо гладит его по спине, но замирает, пытаясь заглянуть в опущенное лицо, скрытое за растрепавшимися пшеничными волосами. Тазовые кости неприятно ноют — ремень сильно впился в них, когда машина врезалась в дорожный знак. Повезло, что Минхо свернул в сторону холма, а не в сторону побережья, иначе бы кабриолет вылетел с трассы и перевернулся. Но Ёнсо не хочет думать о том, что уже не произошло. Они здесь, руки, ноги целы — это главное. Машина Дэкса и то больше пострадала, но даже это не кажется Ёнсо катастрофой. Больше страшно за Минхо, ведь на нём лица нет. И когда он поворачивает на неё голову, всё так же опираясь руками о капот, то по её голым коленям пробегает озноб. — Нам лучше прекратить всё прямо сейчас, пока не стало поздно, — ржавым скрежетом побитого бампера дребезжит бесцветный голос. Минхо снова опускает взгляд на свои запястья, по которым уже расползаются выступающие от напряжения вены. …сам на себя не похож. — Хо, ты меня пугаешь, — Ёнсо правда страшно. В таком состоянии она видит его впервые. Это нервный срыв, это припадок или шок? Ёнсо совсем не думает о том, что от ремня безопасности на её теле останутся синяки. Ведь гематомы, что растекутся по её сердцу в конце сегодняшнего дня, пройдут совсем не скоро. И пройдут ли вообще? — Я не понимаю, о чём ты, — она снова пытается посмотреть ему в глаза, но Минхо сильнее отворачивается, не в силах больше выдерживать её присутствие. — Тебе нужно успокоиться. …а вот это она очень зря сказала. — Ёнсо, я чуть не убил тебя, — короткие ногти царапают глянцевый капот, но Ли Ноу с радостью бы вырвал их с корнем, чтобы понести хоть какое-то наказание за свою глупость. В голове бесконтрольно пестрят воспоминания из прошлого, пачкая его прекрасное настоящее. — Как ты не понимаешь? — отчаяние в его голосе может оставить ещё одну вмятину на кабриолете. — Я, чёрт возьми, чуть не убил тебя! — и он срывается на беспомощный крик, сочащийся болью. Ёнсо теряется, но с места не двигается. А Ли Ноу резко отталкивается руками от капота, и только в этот момент Ён чуть отступает назад, просто чтобы дать ему больше желанного пространства. — Но со мной всё в порядке. Смотри, я здесь, — как можно убедительнее произносит она, смекая, что же уничтожило шаткое равновесие Ли Ноу. Хочется обнять его и успокоить. Дать понять, что ничего катастрофического не произошло — она в порядке, и он тоже скоро придёт в норму. Минхо ведь явно не в себе, но скоро успокоится. Только в этот самый момент стеклянный потолок осыпается на голову Ли Ноу, больно врезаясь острыми осколками не только в тело, но и душу. Стоит Ёнсо попытаться дотронуться до его щеки, как он слишком резко отшатывается, отстраняя от себя её руку. …теперь и правда больно. — Пока — да, — словно давясь песком, произносит Минхо. — Хо, успокойся, у тебя шок, — Ён пытается объяснить ему происходящее и всё же делает шаг навстречу, заглядывая за край расстёгнутой наполовину рубашки. — Ты не поранился? — красная полоса от ремня безопасности кусает нежную кожу на груди и животе Ли Ноу. Но это последнее, что Ён удаётся разглядеть, прежде чем он в очередной раз отстраняется: — Надо это прекратить прямо сейчас, не подходи больше ко мне. Чеканит каждое слово, будто вырывает из живой плоти битое стекло. …своей плоти. — Только сейчас? — голос ломается. Ёнсо не может совладать с собой, не может понять, что имеет в виду Минхо. И как так вообще произошло, что они стоят сейчас здесь, посреди трассы между Лас Танас Бич и Биг Рок. Рядом проносятся автомобили — такие же яркие кабриолеты, потрёпанные пикапы и «дома на колёсах» — держащие путь кто куда. А их с Ли Ноу дорога оборвалась только что, со скрежетом покрышек съехав с намеченного пути в кювет. …это конец? — Вообще. Не подходи ко мне. Я могу тебе навредить. Слова режут его собственный язык, царапают дёсны и разъедают губы. Ли Ноу понятия не имел, что когда-то ему придётся это сделать, но выбора как будто сейчас нет. …ему нужно разбить сердце. В первую очередь — своё. — Мы… — бубнит Ёнсо, не понимая, как произнести это вслух. — Мы расстаёмся? Не хочется придавать таким словам значение. Собственный голос кажется сейчас каким-то другим — совсем чужим. Как и голос Ли Ноу, который согревал даже в самые холодные минуты, а теперь кристаллизует кости жидким азотом. — Нет, Ёнсо, — слишком грубо, слишком резко — она для него больше не Райли. — Это не мы расстаёмся, это я тебя бросаю. — Мимо проносится очередной пикап, поднимая облако пыли. И песчинки больно впиваются в голые колени, будто искры от углей, которые только что потушил чёртов Ли Минхо. — Извини, что всё испортил. Но я так не смогу, — мотает головой, глядя уже не на Ёнсо, а куда-то в пустоту. Запускает пальцы в разлохмаченную чёлку, чуть оттягивая, словно пытается вытянуть себя из вязкой трясины — не помогает. — Второй раз пройти через это — выше моих сил, — он снова мотает головой, жмурится. Но не от яркого солнца — от нежелания смотреть на мир, окрашенный в яркие краски. От невозможности смотреть в глаза Ким Ёнсо, окрашенные разочарованием. — Прости. — Ты разбиваешь мне сердце, — не может слукавить она. — Прошу, не говори так. Она не была готова к такому. Не знала, что такое вообще возможно — становится страшно. Минхо тоже страшно. Страшно пережить этот приступ, проснуться наутро в постели, взять в руки телефон и не иметь возможности написать ей. То, что было между ними — такое настоящее, такое искренне. Как ему теперь жить без неё? — Лучше я сделаю это сейчас, чем когда ты меня полюбишь, — последний выстрел, и Минхо попадает точно в сердце — только на этот раз вовсе не в своё. Ёнсо уже полюбила его — она собиралась ему сказать об этом. Чёрт, зачем она вообще ждала лучшего случая — теперь не представится никакого. Надо было сказать это по телефону, когда позавчера она болтала с ним до часу ночи, лёжа в постели и разглядывая идеальный матовый потолок. Или написать в смске, когда он прислал ей фотку из парка, где они впервые поцеловались, с подписью «я думаю о тебе». Она тоже думала о нём — всю неделю — весь предыдущий месяц. И сколько ещё ей думать о нём, снова и снова прокручивая в голове этот самый диалог, когда вместо того, чтобы спасти, Ли Ноу безжалостно её уничтожил? — Нет, — она отказывается принимать эту реальность. — Нет, ты не можешь так поступить. И эти слова уже скорее обращены не к нему, а к кому-то, кто управляет им. Будто жизнь — это прописанный заранее кем-то сценарий, а наброски следующей сцены актёрам показать забыли. Как реагировать? Что делать? Почему никто не дал инструкций и не предупредил? И пока Ёнсо едет в такси, чувствуя подступающую к горлу тошноту, в её голове гудит беспощадное «когда ты меня полюбишь». А когда? Неделю назад, когда он сам признался ей в любви? Месяц назад, когда показал взрыв сверхновой, не покидая Солнечную систему? Или ещё раньше, когда пригласил её на вечеринку? В какой из этих моментов Ёнсо должна была понять, что их любовь окажется настоящей космической трагедией? Что в их сингулярности появится неоднородность, ломая систему — уничтожая всё. Больше нет сил сдерживаться, да и незачем. И Ёнсо безмолвно плачет, позволяя слезам лавой вспахивать борозды на загорелых щеках. Таксист спрашивает, в порядке ли она, но вместо внепланового сеанса психотерапии Ёнсо предпочитает сказать, что она не говорит по английски — ей всегда охотно верят. Сможет ли она теперь снова поверить в любовь? Сможет ли довериться кому-то, как доверилась Ли Ноу? …сможет ли забыться? Что вообще делать? Её ещё никогда не бросали. А её бывшим парням было так же больно, или они восприняли их разрыв с достоинством? Кажется, у Ёнсо уже никакого достоинства не осталось. Она опустошена. Благоухающие ветви её сиреневых кустов стянули колючей проволокой, что больно разрывает кору и листья нежных растений. Цвести больше не хочется, и всё вокруг становится таким омерзительным и противным, что Ёнсо кажется, будто её окунули головой в мазут. Что в таких ситуациях вообще делают? У кого просят помощи? Единственный человек, который был в силах ей действительно помочь, остался стоять рядом с разбитым кабриолетом, дожидаясь страховую — или куда он там звонил. А под стёртыми от быстрого торможения шинами осталось лежать искалеченное сердце Ким Ёнсо, которое Минхо буквально клещами насильно выдрал, втоптав в пыльный асфальт. …она его не страховала. Может, и зря. Достаёт мобильник из рюкзака, пролистывая список диалогов. От одного вида знакомой аватарки щемит в груди, но естественно Ёнсо не напишет — ему это не нужно, а для неё теперь невозможно. Но при всём прочем, каким бы очерствевшим и гадким не казался ей сейчас этот город, всё же есть в гниющем под солнцем Беверли-Хиллз человек, способный вернуть её обратно в бесконечное лето.